Ольга Александровна Коренева
Остаток ночи в её бокале
– Да что вы такое говорите, как вы можете, какой цинизм! – вспыхнула Красная Шапочка, и лицо её сравнялось с цветом шляпы.
Она отскочила от Риты, и быстро зашагала вперёд, свернув на другую дорожку. Рита смотрела на её нервно удаляющуюся спину, и хохотала.
Дни бежали чередой, друг за дружкой. Вот уже и ноябрь промчался, и декабрь погнался за январём, но не успел догнать. Рита снова шла по замёрзшему парку, прислушивалась к голосам ворон, к поскрипыванию снега под ногами, к разнообразным звукам, приглушённым плотным морозным воздухом. На скамейке громко болтали два парня с железными пивными баночкам в руках. Парень в капюшоне говорил:
– А я лично наблюдал Лунтика, и без всякого бинокля! Даже пообщаться с ним пытался, но он кричал какую-то ерунду, нагадил мне под столом, и сиганул обратно на Луну.
– Это после какого стакана? – интересовался друг.
Рита усмехнулась, и пошла в сторону стеклянной кафушки. Там её ждала подруга.
Чароита сидела на их обычном месте и беседовала с Эльвирой. Лица у обеих были серьёзные.
– Рит, ты представляешь! – сказала Чароита, едва она подошла к столику. – У Сашки твоего умерла подруга, маникюрша его.
– Лариса?
– Да, – подтвердила Эльвира.
– Она же молодая! Что случилось-то?
– Остановка сердца.
– А, во как! Вообще, это сейчас сплошь и рядом. Люди мрут. Причём, внезапно.
– Много молодых умирает.
– Александр убит горем. Говорит, жить ему не хочется. Я его успокаиваю, говорю, что ж теперь делать, надо жить дальше, а он… Дом его уже построен, надо переезжать в свою квартиру из съёмного жилья, а он… Ой, ну ладно…
И Эльвира побежала к стойке, у которой уже маячил мужчина в зелёном пуховике.
– А жизнь – это всегда зона риска, – горько изрекла Рита.
Ей вдруг показалось, что воздух этой небольшой кафушки стал густым, как кисель, и с очень странным запахом. Чем это пахнет? И подумалось вдруг – твёрдым знаком. Почему-то. Да нет, это запах Сашкиного отчаяния, запах его ухода из этой жизни. Он не может без любви, такой сильной, единственной, экстремальной, потрясающей… Он уходит за ней следом… Подруги медленно потягивали горячий кофе, иногда поглядывали в прозрачную стену, за гранью которой угасал день. Смотрели в проём чернеющего дня, и вяло перебрасывались словами. Душа Риты скулила, словно собака Баскервилей в болотной трясине. Она листала блокнот памяти, и… и…
И не было слёз.
А потом декабрь как белый пароход причалил к пристани с названьем Новый Год. И это была днюха Чароиты. Ровно восемьдесят пять лет назад её мама сделала такой новогодний подарок её папе – она подарила ему вторую дочь. Такую яркую, ясную, долгоиграющую дочь, с мощной такой харизмой.
Вьюга закрутила белоснежным штопором небо, воздух, дома, улицы, прохожих, машины. А Рита с подругой уютно и тепло, в мягких креслах, в кабине иномарки мягко двигались в этом снежном безумстве. За рулём сидела хорошенькая Чароитина правнучка. В салоне звучала тихая музыка, пахло летом, цветами – отдушкой для машин. Подруги распахнули шубки, скинули шапки.
Вечеринка Новый Год + юбилей (восемьдесят пять лет Чароите) проходила в большой пустой гостинице. Хозяином гостиницы был кто-то из многочисленных Чароитиных друзей. Пространство было украшено живыми цветами. Да ещё гости пришли с огромными букетами. Всё вокруг цвело и благоухало. И звучало. Музыка, вирши – многие написали стихи имениннице. Роскошный обильный стол был во всю длину залы. Не все были знакомы, и Чароита представляла их друг другу. Здесь были люди разных поколений, даже пятилетняя девочка – праправнучатная племянница, симпатичная, смышлёная, бойкая. Огромная ёлка сияла огнями, сверкала игрушками. Вдруг зазвенели колокольчики, и на велосипеде в зал въехала Снегурочка. За ней вприпрыжку бежал Дед Мороз и орал:
– Эй, внучка, стой!
Сам он был на вид очень молод, а вот внучке было лет за пятьдесят. Все расхохотались. Потом явился Звездочёт, он волок огромный мешок, но не доволок – тонкая ткань прорвалась, и на пол высыпались разноцветные подарочные пакетики, чем-то наполненные.
– Народ, налетай! Хватай! Всем – подарки! А самый главный подарок Снегурочка сейчас вручит юбилярше нашей дорогой!
Все стали собирать подарки, Рита – тоже. В пакетах были конфеты вместе с небольшими смешными мягкими игрушками. И вот началось застолье, сменяющееся танцами, шутками и байками Звездочёта, Деда Мороза и Снегурочки. В общем, сплошное веселье. Чароита познакомила Риту с подругой детства – Картинкой. Той на вид было около шестидесяти. Рита удивилась её моложавости. Ей же восемьдесят пять! А так выглядит! Крепкая блондинка в коротком блестящем платье, не худая и не толстая, в самый раз, с хорошими пропорциями тела, слегка скуластая, с кошачьим разрезом глаз, но уже выцветших и белёсых. Со следами былой красоты. Она много пила, громко говорила, хохотала, и вдруг упала. Её отвели в комнату и положили в постель. Веселье продолжалось. Рита разговорилась с одной из молоденьких родственниц Чароиты. Та попросила проводить её в туалет. Но вскоре она с испуганным видом вбежала обратно в залу.
– Что случилось? – спросила Рита.
– Там голая баба влетела и как заорёт на меня: «Что ты тут делаешь, пошла вон!» Такой шок! Такой шок! Я с унитаза свалилась.
– Что за голая баба? Сейчас гляну, – сказала Рита.
Никого не было. Безлюдно в закоулках длинного коридора. Рита стала заглядывать в номера. В одном из них лежала в постели голая Картинка и улыбалась. Рита закрыла дверь и вышла. Вернулась в зал. Молоденькая родственница Чароиты, высокая, плоская, с длинными светлыми локонами и карими глазами, сидела в кресле, уставившись в смартфон. Рита глянула на экран. Интернет, а, что она там смотрит? Толпа людей клубится и орёт, голос диктора вещает что-то про митинг против коррупции, про то, что собралось пять тысяч человек. Шум, полиция лупит людей, хватает и тащит. Голос за кадром:
– До Нового Года осталось всего три недели, а они митингуют! Совсем дошли до ручки. Это плохо кончится. Полиция хватает людей, заталкивает в автозаки и избивает. Пожилой активистке полицейские выбили зубы…
А, новости трёхнедельной давности! Нашла, что смотреть.
Рита отошла, ей было радостно и легко. Праздник, шутки, смех, вкусняшка на столе! Но в самый разгар веселья вдруг появилась голая Картинка, уселась на стул, нога на ногу, и потянулась за водкой. Налила, выпила залпом, снова налила и выпила. Чароитина правнучка отвела её назад в номер и принялась одевать, но та сопротивлялась. Казус какой-то. Картинка вырвалась, и опять явилась в залу. Она была в одних трусах, на плече болтался тонкий полупрозрачный бюстгальтер. Её снова увели. Праздник уже закончился, официанты убирали со стола, а Картинку всё никак не могли одеть. Наконец, свершилось! По лицу её блуждала довольная улыбка. Её повёз домой красивый молодой мужчина, родственник Чароиты. А юбиляршу с Ритой возвращала в родные пенаты снова Чароитина правнучка.
– А как твои дела с женихом? Свадьба-то когда? – расспрашивала Чароита девушку.
– Уж и не знаю даже, – ответила та. – Всё сложно.
– Что так?
– Он сказал, что я не Ангел. Я ответила: если хочешь, чтобы я была Ангелом, организуй для меня Рай. И не будь жадным. Жадность – лучшее средство от женщин.
За окном продолжала свирепствовать метель. Снег метался, крутился, взлетал и падал, заметая всё вокруг. Авто-дворники с трудом очищали лобовое стекло иномарки. За сплошной белой пеленой с трудом просматривалась дорога.
Горел в снегах ясноглазый январь. Солнце стекало со стен домов, впавших в кому, и покрывало лёгкой позолотой всё вокруг. Рита с подругой подставляли солнцу лица, улыбались. Они шли по тропе меж деревьев, окутанных снегом словно сладкой ватой. Сбоку мелькнула серая тощая белочка. Пробежала по тропе, исчезла за небольшим сугробом, и вдруг появилась на стволе дерева, замерла, задумалась. Увидев подруг, она быстро поскакала вверх и скрылась. Где-то хрипло завопила ворона.
– Раскаркалась, – сказала Чароита. – Голос, как у некоторых эстрадных певцов.
По дорожке слева медленно брели двое – Марик и высокая худая женщина с немолодым усталым лицом. Они громко говорили о чём-то своём.
– Марик с мамой. Несчастные. Бедствуют. Когда Марик родился, его отец был уже далеко не молод. Журналист. Умер, когда мальчик был ещё совсем маленьким, – сказала Чароита. – Да, всё хотела тебе рассказать, и забывала. Представляешь, звонит мне Картинка, Картинища это пьяная, и таким счастливым тоном говорит, что познакомилась на очередной тусовке с парой пожилой, муж ей очень понравился, а у жены рак. Вот Картинища и говорит мне, что ей очень уж мужик этот нравится, и когда его жена умрёт, она его схватит и женит на себе. Да, она это сделает, верю. Она сказала: давно я что-то замужем не была, надо снова сходить. Во даёт!
Подруги расхохотались. И свернули к стеклянному кафе. Оно пустовало, посетителей не было. На крыльце хмуро курила Эльвира.
– Привет, – сказала Чароита, – как дела?
– Плохо. Весь день простаиваю. Народу почти ничего.
– Не расстраивайся, мы идём к тебе.
– Как же не расстраиваться, – ответила она. – Такой ужасный день. Александр умер.
– Как умер? – опешила Рита. – Что такое?
– Ужас, – сказала Чароита. – Молодой мужик, здоровый был.
Эльвира принялась рассказывать:
– Я ему звоню, значит, говорю, Александр, деньги я вам послала. А он таким слабым безразличным голосом. Я спрашиваю: Александр, вы переехали на свою квартиру? А он так тихо, слабо, отвечает: нет. Я спрашиваю: почему, ваш дом уже построен, что вы не переезжаете? А он: вещи надо собрать, у меня рука болит. И голос такой слабый, больной. Я говорю: вам плохо? Вызовите скорою. А он: зачем? Вечером я снова, значит, звоню – не отвечает. Я ему звонила каждый день, он не отвечал. А сегодня звоню – ответил чужой голос. Полиция. Соседи вызвали – запах. Позвонили хозяйке квартиры, та пришла, открыла дверь, а там Александр мёртвый в кресле сидит, уже разлагаться начал.
– Да ты что! – выдохнула Чароита.
На дереве дрались и дико орали вороны. Они вырывали друг у дружки полуразодранную белку. Парк словно омут затягивал внутрь себя солнечные блики. Небо было такое ясное, холодновато голубое, с подтаявшими облаками. Поднялся ветер.
Такое голубое небо, – подумала Рита. – Вон два облака. Ползут куда-то. А, это ветер их пасёт. Сашка умер. Жил, любил, и умер. А ветер пасёт облака.
Где-то раздались звуки взрывов. Это были новогодние петарды.
– Понятно, почему кафе пустует, – сказала Чароита. – Народ весь в центре парка, там праздник.
Там действительно вовсю шёл праздник. Под огромной, сверкающей шарами и мишурой ёлкой бегали с весёлым визгом дети. На эстраде радостно вопил в микрофон певец в блестящем пиджаке. Вокруг толпился народ, и Дед Мороз в красном прикиде с золотыми снежинками (почему не с серебряными?) помахивал декоративной витой тростью. Народ был хмельной и счастливый. В руках у многих – баночки с пивом, с энергетическими напитками. Кто-то разливал по пластиковым стаканчикам водку и угощал друзей и всех, кто оказывался рядом. Кто-то плясал возле эстрады. Снег, ещё не затоптанный между деревьями, неистово блестел на солнце. Пахло шашлыками – их жарили на мангале возле палаток, выстроившихся вдоль дорожек. Там торговали ещё и медовухой, пирогами, и прочей вкуснотой. А в других палатках продавались игрушки, шали, свитера, красивые вязаные варежки с шапками и шарфами, расписные самовары, и много всякой всячины. Всюду торчали пластиковые столики, люди с аппетитом поглощали шашлыки. Дух веселья и счастья витал всюду. Из огромного тульского самовара всем бесплатно наливали чай. Это была реклама листового чая. Над окошком палатки красовалась огромная фанерная подкова с гигантскими буквами: «Великая Россия – счастливая страна!» Вообще, праздников в счастливой стране было много.
Звёзды – косточки в плоти неба
Экстрим-мини-роман
Облако такое мягкое, светлое, пышное, так классно лежать на нём, в нём, среди него и плевать в небо вишнёвые косточки. Вкуса вишни она не ощущала. А косточки взлетали вверх, и плоть неба втягивала их, и они становились звёздами, яркими, сияющими такими! И всё было так просто и естественно, и даже в голову не приходило, что это сон! Ей было хорошо и легко, и уютно, и она верила всему этому. Конечно, верила. Она была в гармонии со своим именем. Она же Вера! Но как нагло выбил её из сна вопль мобильника! Душа рухнула в тело, и Вера очнулась в постели, на смятой простыне. Она вяло взяла трубку с прикроватной тумбочки. Но не сразу поняла, что это за голос и что он ей вещает. Сознание постепенно прояснилось, и она узнала тембр Дениса и услышала остаток его речи:
– Ты красивая женщина, а я всё-таки живой мужчина…
Она вяло сострила:
– Я догадывалась, что ты живой мужчина, почему-то мёртвые мужчины со мной не общаются. Странно, правда?
Он хмыкнул. Идиот. А такая ночь была! И она вдруг сказала:
– Ночь исповедима…
– Вот и я о том же! – оживился он. – Знаешь, и не только ночь, я хочу подать тебе кофе в постель утром.
Ну что за пошлость! От возмущения вся сонливость слетела.
– Я вообще кофе не пью, тем более в постели! – резко ответила Вера.
Её коробило от самоуверенности этого холёного мажора, от широкой фальшивой улыбки его щёки уже наплывают на глаза. Ему лет тридцать. Тридцать пять на вид. Она подумала о себе. Бабуля по утрам с дымящейся кастрюлькой: «Вера, кушай грешную кашу, в ней железо, польза организму». Это она юморит, изображает деревенскую соседку Клавку. Гречка, фу! Гадостная каша. Но ради бабули она её впихивает в себя. А ба бубнит, как всегда, что Вере давно уже пора замуж, что её мама в сорок лет уже взрослую дочь…Если бы дожила… Она бы… И так далее.
– Ну, так как насчёт ночи? – прервал её размышления Денис. – Начнём сегодня днём?
Она аж поперхнулась. До чего же примитивный тип! Только секс на уме. И чего пристал? Ну, ща скажу.
– Многие люди ходят с трупом внутри себя. И даже не замечают, что их духовный мир покончил жизнь самоубийством, – произнесла она мрачным тоном.
Денис захохотал. Придурок. Нет, она отнюдь не против секса. Главное – смотря с кем, как и зачем. Конечно же, нужны чувства, интерес к личности, что-то неординарное, яркое, волнующее, и родство душ желательно. Не с тупым же самонадеянным идиотом совокупляться. Он даже не тратит время на элементарные ухаживания, хочет взять измором. Несколько походов в рестораны и в театры на дурацкие новомодные спектакли, цветочки и конфеточки – это такая ерунда, это не считается.
Да и познакомились они совсем неинтересно. В огромном супермаркете она выбирала себе цветы в горшке, каланхоэ цветущий, ей нравилось и в розовых соцветиях, и в оранжевых, и в солнечно жёлтых, стояла и думала. Тут подошёл невысокий коренастый парень, круглолицый, черные волосы – в хвост, прищурился весело, сероглазо, и… А, чего тут вспоминать. Словом, обыденно, неинтересно, магазинное знакомство, зацепились языками, обменялись телефонами – он протянул визитку… Богатенький балбес. Она просто не сразу разобралась в нём. А теперь вот он её достаёт. А послать его, обрубить концы одним махом она не может. Обидеть человека? Нет же!
Бабуля опять пристанет – кто звонил, зачем и почему? И Вера скажет. А ба снова начнёт своё – вот, ты всех женихов разгоняешь, на тебя не угодишь, у тебя плохой характер…
Да нормальный у меня характер, думает Вера.
Просто она не такая лохушка, какой была её ма. Мамы уже нет. Не свяжись она с этим москвичом, её папашкой, была бы сейчас жива. Жили бы они себе в деревне – бабуля, мама, и она, Вера. Ну, сначала так и было. Но мама сильно горевала. И нагоревала себе – скоротечный рак и смерть. А Веру потом уже отец забрал к себе, когда от него жена ушла. Вера была уже подростком. И бабулю взял, чтобы вела хозяйство. Своих детей у отца не было. Он был неплохой, просто чуждый, и к тому же вечно занятой. Домой приходил поздно. На выходные исчезал куда-то. Ну, ясно куда – в клуб, играть в теннис, потом ещё куда-то. С Верой общался формально. У него была видимость семьи. Ему это зачем-то было надо. После его смерти квартира досталась Вере с бабулей. Бывшая жена не претендовала – она давно уже жила в Канаде с очередным мужем.
– Ну, так как? – прервал её размышления Денис.
– Слушай, отвали, а? Чо пристал? Чо надо? Почему я?
– Отвалить чо? – передразнил он.
– Сгинь навсегда. Неужто не ясно? Ты мне не нужен.
– А ты мне нужна. Люблю миниатюрных шатенок с большими грустными глазами. А таких янтарных, ярких глаз, как звёзды, ещё не встречал. Такие радужки, удивительно! Такие плавные линии тела, тонкого, ты узкая как змейка. И характер у тебя змеиный.
– Ну да, я змеюка. Гадюка ядовитая, бойся меня.
Он опять расхохотался. И продекламировал:
– «Ты – женщина, и этим ты права». Это Брюсов, если ты в курсе.
– А если ты в курсе – «маразм не оргазм». Игорь Губерман, хорошо сказал, да? – парировала она, и выключила мобильник.
Надо поставить его в чёрный список. Хотя, нет, пусть звонит.
И тут вдруг она поняла, что ей нужны его звонки. Они злят её, бесят, вызывают прилив адреналина. А они нужны ей.
За окном бушевал ветер, но было весьма тепло, несмотря на начало апреля. На деревьях уже распустились почки. На Пасху бабуля собралась ехать в родную деревню, в Пригореловку. Она всегда жила там с Пасхи до осени, до первых холодов. Вера там давно уже не появлялась. Даже в отпуск. А чего там делать? Дрова рубить, печку топить, воду из колодца таскать, огород обихаживать? Нет уж, это – для бабули, она это любит. А у Веры и здесь есть дела, работа в ООО – справки, визитки, ксерокс, факс. Работа не пыльная, это всё по ней, да. Платят, правда, не так уж чтобы, ну ничего, им хватает. Зарплата плюс бабулина пенсия – и нормально. Бабуле уже за восемьдесят, но она бодрая, крепкая, деловая. И выглядит намного моложе своих лет. Лицо персиковое, морщинки мелкие, незаметные, сама крепкая, статная. Вера не в неё пошла. В дедову породу, у того вся родня мелкая. Бабулю звать Любовь Андреевна, а маму звали Надежда Алексеевна. Имена святых. Бабуля верующая, всех крестила – и маму, и её, Веру. И двоюродную сестрёнку Агапию. Гапу. С Гапой Вера иногда болтает в скайпе. Та однажды гостила у них здесь. Тоже мелкая, волосы пепельные, глаза светлые, кожа блеклая. В общем, бледная немочь. Ей семнадцать. Неинтересная внешне, худосочная. Окончила сельскую школу, сидит себе в деревне, с огородом возится, родителям помогает. Сонная душа. Вяло пересказывает в скайпе деревенские новости: на соседней улице изба сгорела, старуха Машка-самогонщица ночью зарубила топором алкаша Ежа, бешеная лиса покусала деревенских собак, и Санька Валюкин их отстреливал… И всё в том же роде. Ничего не меняется в родной деревне. Глушь да дикость. Ей было пять, когда мамы не стало. Ма работала в соседнем посёлке в библиотеке. Дачники жертвовали в библиотеку свои книги. Посёлок большой. Дачников там много. И книг тоже. Часть ма приносила домой. Вера читала запоем. Она рано начала читать. А бабуля до пенсии работала в том же посёлке учительницей. Там у них есть дальняя родня. Иногда ма и ба брали с собой Веру, когда отправлялись туда – дорога полем, песок набивается в сандалики, жухлая трава по краям дороги, пригорок, перелесок, поле со льном, синенькие мелкие цветочки, долго идти, устала, мама берёт её на руки… Ну не так уж и далеко, всего два километра. Тёплый легкий воздух, много запахов, свежесть. Но всё равно Вера не любит деревню. Её душе там тесно.
Вера иногда пыталась понять, а почему их деревня называется Пригореловка? Там что-то пригорело? Пироги пригорели у бабы? Или деревня была при горе? При горе ловко построена, потому и Пригоре=ловка? Или ловили при горе кого-то? Или горе горькое, и при нём лавка («а» со временем сменилась на «о», вышло «ловка»). Она спрашивала у всех местных, но никто не знал. Не знали и бабуля с мамой. Все только удивлялись её вопросу, качали головами, и отвечали: «А неведомо, да нам без разницы». Но гора там была, правда, не очень большая, бурьяном поросла и травой высокой, туда порой козы убегали, да дети лазали играть. Вера с подружками тоже туда раз как-то продиралась сквозь бурьян, жгли костёр, там водились крупные кузнечики, девчонки наловили их, пожарили и съели – играли в заграничный ресторан. Была у неё подружка Санька, весело было играть! Потом их изба сгорела, никто не выжил, ночь была. Вера так горевала, жутко истерила. А бабуля сказала, что все они теперь в раю. И повела Веру в церковь. В деревне есть церковь новомученика Симеона Святогробца, которого зверски убили в 79-ом, и какой-то богатый подвижник в 97-ом выстроим в их деревне храм в честь того святого. Он провёл интернет, наладил сотовую связь. Надарил деревенским дешёвые мобильники. Местные все были в полном восторге! И принялись азартно осваивать интернет. Себе он здесь такой дом отгрохал! Единственный дачник в их деревеньке, генерал и бизнесмен, большой чудак. Это было тогда ещё, в те времена. Вера тогда уже жила в Москве. Но ездила с бабулей в деревню летом.
Деревенские детские подружки потускнели в её памяти, вытиснились московскими подругами. Произошла замена. В принципе, вовсе это не подруги, а приятельницы, коллеги, Даша и Маша – обе рослые, массивные, два этаких бегемота широкоплечих и широколицых с короткими волосами. Однотипные. У Маши волосы как тонкая бесцветная леска, стрижка – очень короткое каре, а у Даши на большой круглой голове – ёжик разноцветный: пряди рыжие, белые, жёлтые, розовые. Маша – с плоским как доска задом и длинными куриными ногами, у Даши зад чемоданом, а ноги – кеглями. Животы торчат как мешки с картошкой. Вера рядом с ними словно дитя, школьница младшего класса. Даша – экономист, ведёт бухгалтерию фирмы, а Маша – секретарша и начальник отдела кадров по совместительству. Ещё у них есть охранник Олег – высокий качок, бывший боксёр, который не упускает случая шлёпнуть по «чемодану» Дашу, он её ласково зовёт «лунозадая» (наверно, луна ему видится квадратной). Даша от этого млеет. И президент фирмы Роман Григорьевич – лощёный, длинноногий, бритоголовый, с высокими темными бровями и густыми ресницами. Он подобрал себе команду ровесников. Всем им по сорок – сорок пять. Вот и все сотрудники ООО «Ясюкям». Что означает название фирмы, никто не знает. Просто это слово как-то внезапно нарисовалось в воображении Романа Григорьевича, откуда-то из Космоса залетело, так он пояснил.
Вскоре бабуля уехала в деревню, и Вера осталась одна. Хорошо живётся без «грешной каши» и без наставлений. Но всё-таки бабули не хватает. Время летит быстро. Вот уже и юбилей фирмы на носу – десять лет со дня основания. Корпоратив в небольшом ресторанчике грядёт. Вера прошвырнулась по магазинам в поисках приличного прикида. Нужно что-нибудь вечернее. Ей понравилось узкое чёрное платье макси с большим разрезом на юбке, почти до трусов, и с очень открытой спиной. Она долго мерила, всё раздумывала, дороговато что-то, но в конце концов купила. Туфли и длинная нитка жемчуга у неё есть. Классика. Дома снова примеряла, долго вертелась перед трельяжем. Эффектно и эротично! Правда, спина не очень-то привлекательная, просвечивают¬ рёбра и позвоночник, лопатки торчат словно крылышки цыплёнка. А, ладно, сойдёт. Главное, общий вид хорош, гармонично, и она кажется выше ростом. Надо продемонстрировать Маше-Даше, интересно их мнение.
Она включила мобильник. На экране желтел конвертик. СМС. Она нажала клавишу, СМСка была от Дениса. Первая СМСка от него, забавно: «Звонки тебя будоражат, так вот письмо от тупого придурка: С пятницей и …с днем облачных слонов. Подними голову в весеннее небо и обрати внимание на облака. Это же просто чудо какое-то! Целые стада облачных слонов весело путешествуют в голубом просторе, подставляя округлые бока теплым солнечным лучам. Они то бегут бегом на крыльях ветра, то застывают на месте, задумавшись о чём-то своем, слоновьем, то разбредаются по небу небольшими группами, приветливо покачивая хоботами… Они бывают самых разных мастей: молочно-белые, серые, почти черные, нежно-розовые, пурпурные, золотистые – столько оттенков и не снилось обычным земным слонам. Их путь никогда не кончается. Кажется, вот опустело небо, только солнце в лазурной выси. Ан нет, пробирается по краю горизонта одинокий припозднившийся слон, философ и мечтатель. Такой похожий на меня, такой причудливый, фрик…»
Ого! Во как вдруг, ну даёт! Неужто влюблён? – мелькнула мысль. Это Вере польстило. Но тут же червячок недоверия стал подтачивать душу. Нет, вряд ли. Просто, наверное, нашёл в инете где-нибудь, и послал ей. Хочет казаться этаким романтиком, этаким возвышенным и особенным, чтоб затащить её в постель. А как только удовлетворит свой сексуальный аппетит, приестся ему всё такое, и захочет он разнообразия. И всё. Конец отношениям. Знает она уж, проходила, было такое. Случалось. Любовь, разочарование, вспоминать не хочется, боль и отчаянье. Трудно было от бабули скрывать, ссылалась на усталость и большую нагрузку на работе. Если бы не это, впала бы в депресняк… Бабуля варила кофе, пекла любимые Верины пирожки с изюмом, жарила картошку с грибами, гладила по головке и уговаривала бросить эту распроклятую работу и найти другую, полегче. Милая добрая заботливая бабулюшка! А Вера мучилась, душу жгло словно калёным железом и рвало на мелкие частички, Вера ненавидела и проклинала всех мужиков на свете – и отца, из-за которого так рано умерла её мама, и любимого, который так жестоко расстался с ней. Это был уже второй, бросивший её. Первый был давно. Он её и не любил, наверное, просто так болтал про чувства, секса хотел с малолеткой. Ей было шестнадцать, первая её любовь, первый её мужчина, ему – двадцать, дембель. Витька, длинноногий, широкоплечий, мускулистый, поджарый, кареглазый, бритоголовый. Как она его любила! Как им было хорошо! Безумные встречи после школы, у неё просто крышу снесло тогда! А потом – страшная трагедия, жуткое горе, когда случился разрыв с ним. Депрессия. Она целыми днями лежала лицом к стене, прижимая к груди пушистую игрушечную собачку, которую ей подарила бабуля в детстве. Собачка для слёз. Когда умерла мама, Вера, пятилетняя, валялась на печке среди одеял и ревела, уткнув лицо в собачку Маську. Синтетическая Маськин мех драл кожу, воспалённую от слёз. Потом Вера подарила Маську двоюрдной сестре Гапке, с которой она иногда болтала по скайпу. Гапка, Агапия, вдруг стала комплексовать, что-то в школе у них там в посёлке случилось. Она влюбилась в мальчика, а он спросил: «Как твоё полное имя, что ли Гарпия? Знаешь, кто такие гарпии, ха-ха-ха!!!» Гапка так рыдала! Несчастная маленькая дурочка. Миниатюрная, как и Вера, тощенькая, волосы цвета пыли, бледненькая, такая былиночка белесая, лесной цветочек мелкий. Жалко её. Вот, тоже сильно страдала от любви. И Вера отдала ей самое дорогое – Маську. Правда, потом забрала назад. Пушистая игрушка, пропитанная слезами. Вера её очень любила, расчёсывала, на шею ей цепочку золочёную надела. Днём Маська восседала на столе возле ноутбука, а ночью спала с Верой в постели. Нежная, ласковая, такое облачко пушистое, утешительница, и спящая Вера прижимала её к щеке.
День выдался суетный. Маша с Дашей занимались шопингом. Приятное это занятие, интересное и весёлое. Женщины радостно сновали по торговым центрам, примеряли, обсуждали, спорили. В одном магазине они купили симпатичные лосины – Маша золотого цвета, Даша – телесного с блёстками. В другом месте увидели просторную изумрудную тунику, как раз их размер, всю усыпанную фионитами. Но она была одна такая. Женщины долго приставали к продавцам, чтобы нашли вторую, но увы – нет другой подобной, и не предвидится. Маша с Дашей впихнулись в примерочную, им было тесно, плотные тела заняли всё пространство. Но они ухитрились раздеться, и по-очереди примерили тунику. Обеим женщинам она подошла.
– Я её беру! – заявила Даша.
– А почему ты? Я сама хочу её купить! – вскрикнула Маша. – На мне она лучше сидит!
– Сидит она так же, как и на мне! Но я её первая увидала! – повысила голос Даша и мотнула своей большой башкой с пёстрым ёжиком густых жёстких волос.
Обе женщины, по пояс голые, схватились за рукава туники. Даша пыталась вырвать её из цепких рук Маши.
– Моя, моя, мне подходит подо всё!
– И мне тоже! У тебя же есть, у тебя таких восемь, а у меня всего шесть! Отдай!
– У меня совсем не такие, да и у тебя тоже. Ничего похожего!
– Но ты же моя лучшая подруга! Ты мне как сестра!
– Вот и я то же самое говорю! Мы – астральные сёстры! Неужели ты не уступишь мне, самому близкому человеку! Мы так похожи, у нас одна судьба, нас обеих бросили мужья, мы… мы…
Тут раздался треск рвущейся ткани. У каждой женщины в руках оказалось по рукаву. У Маши – рукав с большим лоскутом от бока блузки.
– Ну и что теперь делать? – тихо спросила Даша.
– Быстро одеваемся и бежим отсюда! – скомандовала Маша.
– Я рукава прихвачу, сошью из них шарфик, – Даша проворно запихнула в большие чашки своего бюстгальтера куски туники.
– Так. Спокойно выходим, не спешим, уверенно, с улыбочкой, и медленно ретируемся, – сказала Маша.
В зале было шумно, народ польстился на весенние скидки, а скидки были большие, играла музыка, люди сновали возле полок и корзин с вещами. Продавщицы рекламировали товар, показывали вещи. Маша с Дашей усердно-лениво продефилировали к выходу.
Корпоратив устроили не в ресторане, как было обещано. Роман Григорьевич арендовал стол в каком-то полуподвальном месте с занятным названием – «Погребок свекрови».
– Нас тут погребать будут? Свекровь уж постарается! – сострил охранник Олег.
Он был в костюме стального цвета, при галстуке, такой солидный и красивый.
Президент фирмы Роман Григорьевич, тоже весь из себя, в прикиде цвета горького шоколада, лощёный, длинноногий, бритоголовый, с высокими темными бровями и густыми ресницами, был очень хорош. Он пояснил:
– Нас всего-то пять человек, какой там ресторан, все здесь уместимся. Место тут интересное, понравится.
Место было да-а, вот ведь! Вдоль стен стояли столики с полосатыми скатертями и пластмассовыми подсвечниками, из которых торчали незажжённые свечи – толстые и какие-то доисторические, словно со времён гражданской войны сохранились. Посреди большого зала с обшарпанным дощатым настилом, деревенским каким-то, возвышался шест. Играла фоновая музыка. Но когда фирма расположилась за длинным столом возле окна, появился певец. Вера узрела небольшую сцену с синтезатором. Парень годков этак тридцати подошёл к микрофону, прокашлялся, что-то пробормотал, и запел. У него был приятный баритон. Маша с Дашей бросили на него оценивающие взгляды. Этот высокий лохматый блондин им явно нравился.
