Олег Гутников
Корпоративная ответственность в гражданском праве
Если же говорить об остальных корпоративных отношениях (как «внутренних», так и «внешних»), то в них также не усматривается какой-либо принципиальной разницы между корпоративными и унитарными организациями. И в тех, и в других есть определенная (иногда очень похожая) организационная структура, система органов управления, и те, и другие выступают в гражданском обороте от своего имени и в связи с этим участвуют в комплексе отношений, опосредующих такое участие (формирование имущества юридического лица, гарантии интересов кредиторов, представительство юридического лица в гражданском обороте, распределение имущества юридического лица при его ликвидации и т. д.).
Таким образом, отношения, связанные с управлением юридическими лицами, по существу и составляют содержание так называемых корпоративных отношений в любых организациях, а подотрасль гражданского права, регулирующую эти отношения, можно называть «корпоративным правом».
Игнорирование управленческой природы корпоративных правоотношений приводит к тому, что на этом фоне совершенно непонятными и не охваченными правовым регулированием остаются отношения между единственными участниками (учредителями) и созданными ими юридическими лицами и с членами органов управления этих юридических лиц. Хотя совершенно очевидно, что в унитарных организациях существуют такие же управленческие отношения, как и в корпоративных.
Ряд исследователей в последнее время совершенно справедливо обращают внимание на управленческий элемент в корпоративных отношениях, отмечая, что «благодаря корпоративным правам участники корпорации, могут участвовать в различных формах в управлении корпорацией и ее имуществом (курсив мой. – О.Г.)»[226]. Е.А. Суханов к числу гражданско-правовых отношений относит «отношения, связанные с управлением имуществом организаций (большинство из которых являются корпоративными, основанными на членстве их участников)»[227]. При этом в целом корпоративные отношения указанные авторы относят к числу имущественных. Некоторые исследователи, признавая наличие отдельных управленческих элементов в корпоративных отношениях, тем не менее даже неимущественные управленческие правомочия пытаются трактовать как имущественные. Например, Д.В. Ломакин отмечает: «.голосуя на общих собраниях участников предпринимательских корпораций по вопросам распределения прибыли, что служит проявлением неимущественного участия в деятельности корпорации, ее участники (члены) тем самым реализуют и свое имущественное участие»[228].
Однако в свете управленческой природы корпоративных отношений говорить о том, что участники юридического лица (корпорации) управляют его имуществом, вряд ли уместно. Наоборот, в силу принципа отделения с формальноюридической точки зрения имуществом юридического лица управляет сама организация посредством своих органов, но никак не участники, которые утрачивают всякую правовую связь с этим имуществом после внесения его в уставный капитал корпорации. При этом отчетливо проявляется неимущественный характер управленческих отношений между участниками (учредителем) и юридическим лицом. Безусловно, конечная цель участия, например, в коммерческих организациях – это получение прибыли. Однако субъекты приобретают корпоративные права в первую очередь для того, чтобы управлять юридическим лицом, получать право корпоративного контроля и освободить себя от ответственности по обязательствам юридического лица в обороте. Как справедливо отмечает А. А. Зурабян, «членам корпорации интересно не получение самого имущества корпорации, которое они могут получить только в рамках обязательственных отношений по выплате дивидендов/распределению прибыли/выплате ликвидационной квоты… а организация управления соответствующим юридическим лицом (его имущественным субстратом) в целях достижения тех задач, которые ставили перед собой субъекты права при вступлении в корпоративные отношения (получение прибыли для коммерческих организаций, достижение социально-политических и иных общественно значимых целей для некоммерческих корпораций)»[229].
Показательно, что последовательное рассмотрение права членства как субъективного гражданского права неизбежно приводит исследователей к выводу о том, что оно является неимущественным правом управленческой природы. Так, Е.А. Крашенинников и Ю.В. Байгушева, опираясь преимущественно на немецкую правовую доктрину, характеризуют право членства как «право на участие в образовании воли объединения»[230]. При этом указанные авторы различают участие и право членства, говоря, что можно быть участником объединения, но при этом не обладать правом членства. Например, вкладчики в товариществе на вере, являясь участниками товарищества, не обладают правом членства, так как «не могут участвовать в управлении делами и тем самым в образовании воли (курсив мой. – О.Г.) товарищества»[231]. Это по существу подтверждает, что так называемое «право членства» в юридических лицах имеет особый субординационный (управленческий) неимущественный характер.
Право управления по составу входящих в него правомочий является неимущественным, но оно имеет имущественную ценность, и чем больший объем управленческих правомочий в него входит, тем больше оно стоит на рынке, если речь идет о коммерческих юридических лицах. Основанием возникновения права на управление в любых организациях, безусловно, является внесение имущества в юридическое лицо. Однако взамен внесенного имущества учредитель (участник) получает право управления, которое в целом носит неимущественный характер и складывается из различных неимущественных правомочий, к которым относятся в том числе право на дивиденд, право на ликвидационный остаток и т. д. Какие-либо права участников хозяйственных обществ в отношении имущества юридического лица с точки зрения субъективного права вообще отсутствуют. У них нет ни вещного права на имущество (право собственности на внесенное в уставный капитал имущество ими утрачено и принадлежит самому юридическому лицу), ни обязательственного права требования на получение дивидендов, ликвидационного остатка или иных выдач (правомочие требовать выплаты дивиденда возникает лишь после принятия управленческого решения о выплате дивидендов).
Поэтому по своему характеру «корпоративные» права на участие в распределении прибыли, на ликвидационный остаток будут представлять собой некие правомочия на участие в принятии соответствующих управленческих решений путем осуществления права голоса по соответствующим вопросам и сопутствующие им правомочия требовать от общества самого рассмотрения вопроса (включения в повестку дня) о выплате или невыплате дивидендов, о ликвидации общества и последующего определения причитающейся участникам ликвидационной квоты. С нашей точки зрения, было бы неправильным полагать, что само по себе действие юридического лица, заключающееся в рассмотрении вопроса о принятии того или иного решения, обладает какой-либо имущественной ценностью. Юридически защищенный интерес участников при такой конструкции будет удовлетворяться за счет совершения действий юридического лица неимущественного характера – рассмотрения обществом вопроса о выплате или невыплате соответствующих сумм.
Иногда в юридических лицах могут возникать права пользования участников имуществом организации, право на получение услуг и т. д. Однако данные права представляют собой имущественные правомочия, порождаемые реализацией права на управление юридическим лицом, поскольку появление таких прав основывается на принятии соответствующих управленческих решений. Такие имущественные правомочия, безусловно, имеют корпоративную природу, поскольку предоставляются именно в связи с наличием у участника права на управление и утрачиваются, если участник лишается членства (права управления). Эти правомочия неотделимы от права членства (управления) и не могут передаваться третьим лицам.
Поэтому так называемые имущественные корпоративные права по сути представляют собой управленческие правомочия все того же права на управление юридическим лицом. Иначе совершенно непонятно, как может существовать субъективное право на дивиденд (корпоративное право) без корреспондирующей этому праву обязанности общества принять решение о выплате дивиденда. Как известно, хозяйственное общество может и не принять решения о выплате дивидендов, более того, оно может вообще никогда не принять решения о выплате дивидендов, если деятельность общества окажется убыточной. Даже при наличии прибыли она может быть направлена на расширение производства и на иные цели, не связанные с выплатой дивидендов. Поэтому существование некоего субъективного корпоративного имущественного права на дивиденд и на ликвидационную квоту представляется необоснованным[232]. Безусловно, управленческие отношения в юридических лицах всегда имеют определенный имущественный контекст, проявляющийся в абстрактной возможности получать определенные выгоды от использования юридическим лицом имущества, переданного учредителями. Однако в юридическом смысле непосредственно имущественного содержания такие отношения не имеют, поскольку все правомочия в отношении имущества принадлежат не участникам (учредителям), а самому юридическому лицу.
В связи с тем, что управленческие отношения имеют неимущественную природу, нет никаких нормативных оснований говорить о том, что включение управленческих отношений в состав предмета гражданского права противоречит природе гражданского законодательства, которое согласно п. 3 ст. 2 ГК РФ не применяется лишь к имущественным отношениям, основанным на властном подчинении одной стороны другой. Следовательно, нет никаких препятствий для включения неимущественных субординационных отношений в предмет гражданского права. В то же время в п. 1 ст. 2 ГК РФ говорится о том, что гражданское право регулирует «имущественные и личные неимущественные отношения». Возникает вопрос: являются ли управленческие отношения личными неимущественными? Личные неимущественные отношения традиционно в доктрине гражданского права рассматриваются как неотчуждаемые, тесно связанные с личностью (право авторства, право на имя и т. д.). Очевидно, что управленческие корпоративные права не относятся к личным неимущественным правам в традиционном понимании.
Возможно, в некоторых юридических лицах, где личность участника (учредителя) имеет существенное значение, они и являются личными (например, в некоторых некоммерческих организациях, в полных товариществах и т. д.). Однако в большинстве случаев корпоративные отношения не носят личного характера хотя бы потому, что корпоративные права могут с той или иной степенью свободы отчуждаться и иным образом переходить от одного лица к другому (в виде продажи акций, долей участия в уставном капитале, паев и др.).
Могут ли в предмет гражданского права включаться неимущественные отношения, не носящие личный характер? Еще О.А. Красавчиков по этому поводу справедливо отмечал, что деление гражданско-правовых отношений на «имущественные» и «личные неимущественные» построено на совершенно различных критериях. Если бы за основу бралось единое основание, то соответствующие отношения следовало бы делить на «имущественные» и «неимущественные», с одной стороны, и на «личные» и «неличные» – с другой[233].
Очевидно, что неимущественные отношения, регулируемые гражданским правом, не обязательно должны носить личный характер. Так, в известной и старой дискуссии о возможности существования неимущественных обязательств большинство высказывается за такую возможность. О неимущественном интересе в обязательстве писал Е.В. Пассек, который пришел к выводу, что «требование необходимости имущественной ценности действия как существенного условия действительности обязательства не может быть основываемо ни на природе гражданского права, ни на природе обязательства» [234]. Как указывает И.А. Покровский, начиная с Иеринга воззрение о возможности существования неимущественных обязательств одерживает верх[235]. При этом такие обязательства совершенно не должны быть связаны с личными неимущественными интересами, которые привязаны к человеческой личности вообще или к какой-то конкретной личности, а, как указывала цитируемая И.А. Покровским Комиссия по составлению проекта Германского гражданского уложения, «достоин охраны всякий интерес, который не нарушит границ закона или индивидуальной свободы. Нет надобности в иных границах, кроме той, которая требует, чтобы обязательство не противоречило закону или добрым нравам» [236].
Таким образом, гражданское право в принципе может регулировать неличные неимущественные отношения, в том числе отношения, основанные на методе частноправовой субординации. Категория управленческих гражданско-правовых отношений является, пожалуй, наименее разработанной в отечественной цивилистике, однако ряд ученых предпринимают попытки их обоснования[237]. В литературе постепенно все сильнее звучит идея об управленческих отношениях в корпоративном праве как об основном или одном из основных видов корпоративных отношений[238]. Например, возможность существования в частном праве управленческих субординационных отношений признает С.А. Синицын, отмечая, что они не до конца исследованы, однако связывает их исключительно с корпоративными организациями[239]. При этом указанный автор почему-то субъективное право корпоративного управления рассматривает не с точки зрения правомочий участников в отношении корпорации, а с точки зрения правомочий самой корпорации в отношении самой себя, что выглядит по меньшей мере странно: «Право на управление собственной деятельностью является субъективным правом юридического лица как самостоятельного субъекта гражданского права. Данное право возникает с момента создания юридического лица и содержательно имеет наиболее полный характер»[240].
Однако очевидно, что никакого права на управление собственной деятельностью (а по сути – права в отношении самого себя) с точки зрения модели субъективного гражданского права нет и быть не может. Если использовать обязательственно-правовую терминологию (общие положения которой применимы к требованиям из корпоративных отношений), в данном случае имеет место совпадение кредитора и должника в одном лице, что влечет сразу же прекращение этого правоотношения с момента создания юридического лица. Любое управление в общественных отношениях предполагает наличие субъекта управления и субъекта, которым управляют (объекта управленческого воздействия). Представить субъекта и объект управления в одном лице немыслимо, а юридическое лицо, обладающее субъективным правом на управление собственной деятельностью, сильно напоминает унтер-офицерскую вдову, которая сама себя высекла.
Поэтому говорить о субъективном праве на управление можно лишь в понимании конструирования нового субъективного корпоративного права управления юридическим лицом со стороны другого субъекта (или нескольких субъектов) гражданского права, противостоящего субъекту, которым управляют.
Если же рассматривать управленческие правомочия юридического лица в отношении самого себя, то в лучшем случае можно говорить об автономии воли этого лица и его правоспособности, а в худшем – об управленческих «внутрикорпоративных» отношениях, которые, однако, либо гражданско-правовыми не являются, либо вообще относятся не к правовым, а к фактическим отношениям.
И.С. Шиткина отмечает, что «разграничение корпоративных отношений от иных гражданско-правовых отношений основано на присутствии в них управленческого элемента»[241]. М.А. Егорова развивает концепцию «управленческого правоотношения» в корпоративном праве, в основе которого лежит «феномен частноправовой власти корпоративного содержания»[242]. А.Е. Молотников отмечает, что корпоративные отношения – это организационно-управленческие отношения[243].
Отношения субординации (власти-подчинения) существуют во многих гражданско-правовых отношениях. Можно вспомнить об обязательных указаниях, которые может давать одна сторона другой в отношениях между основным и дочерним хозяйственными обществами, в договорных отношениях. Например, в силу п. 3 ст. 748 ГК РФ подрядчик обязан исполнять полученные в ходе строительства указания заказчика, если они не противоречат договору и не представляют собой вмешательства в оперативно-хозяйственную деятельность подрядчика. Это не означает, однако, что данные отношения носят публичный характер.
Сам принцип свободы договора и метод дозволительности правового регулирования предполагают, что стороны любого гражданско-правового договора могут предусмотреть в договоре право одной стороны давать другой стороне обязательные для исполнения указания, построенные на началах гражданско-правовой субординации. Диспозитивность и свобода договора в частном праве позволяют строить гражданско-правовые отношения по модели частноправовой субординации, когда их участники добровольно соглашаются с тем, что одна сторона будет давать другой обязательные для исполнения указания и та будет им подчиняться. В отличие от обязательственных прав требования, содержание которых изначально определяется соглашением сторон, содержание обязательных указаний заранее неизвестно и определяется в момент их выдачи, полностью завися от дискреционного усмотрения управомоченной стороны. Это позволяет рассматривать их как локальные властные веления, которые должна исполнять обязанная сторона.
С содержательной точки зрения властное начало, присущее одной из сторон гражданско-правового отношения, практически ничем не отличается от власти, присущей управленческим административным отношениям. Однако, в отличие от административных управленческих отношений, где возможность выдачи таких властных указаний определяется нормативно в рамках очерченной компетенции соответствующего органа власти и не зависит от воли подвластного лица, в гражданских управленческих отношениях стороны добровольно связывают себя на будущее возможностью выдачи таких указаний, поэтому в основе частноправовых управленческих отношений остается все тот же принцип равенства и свободы договора.
Поэтому в отличие от публичных властных указаний, обязательность которых не зависит от воли подвластного лица, в частноправовых отношениях субъекты частного права изначально по своему свободному усмотрению задают для себя определенные правила поведения субординационного типа и соблюдают эти правила. Стороны добровольно связывают себя возможностью выдачи обязательных указаний, поэтому в основе гражданско-правовых управленческих отношений лежит метод юридического равенства, автономии воли и свободы договора. Эти равенство и свобода исчезают после того, как стороны связали себя соответствующими «управленческими» правами и обязанностями, что, впрочем, имеет место и в обычных обязательственных отношениях. Пределы такой «частноправовой компетенции» субъекта, управомоченного оказывать управляющее воздействие на своего контрагента, определяются договором.
В то же время управленческие элементы в договорных отношениях, как правило, носят эпизодический и вспомогательный характер и гражданско-правовая субординация устанавливается в строго определенных рамках, очерченных соглашением сторон. Однако и в обязательственном праве имеются примеры, когда их участники практически полностью подчиняют волю одного субъекта воле другого, как это происходит в договоре между двумя хозяйственными обществами, в силу которого одно общество (основное) получает контроль над деятельностью другого путем возможности выдачи обязательных указаний. Можно также упомянуть договор на осуществление функций единоличного исполнительного органа, когда одна коммерческая организация (управляющий) управляет деятельностью другой[244].
В отличие от договорных субординационных отношений содержание управленческих отношений в юридических лицах определяется в первую очередь не договором, а законом и учредительными документами юридического лица[245].
Однако для корпоративного управления характерно то, что круг вопросов, по которым субъект права корпоративного управления имеет право давать обязательные указания своему контрагенту – юридическому лицу, чрезвычайно широк и по существу охватывает все основные вопросы деятельности подконтрольного лица. Это означает, что одно лицо управляет деятельностью другого. В иных гражданско-правовых отношениях круг этих вопросов крайне узок и ограничивается лишь тем конкретным предметом, по которому стороны оговорили право давать обязательные указания.
Поэтому главной особенностью отношений по управлению юридическим лицом в гражданском праве является то, что круг вопросов, по которым управомоченное лицо может давать указания управляемому лицу, предельно широк и по существу охватывает все вопросы деятельности юридического лица. И это легко объясняется как раз правовой природой юридического лица, состоящего, по сути, из составляющих его участников или учредителей, которые полностью подчиняют себе и формируют волю юридического лица как объекта управления. Поэтому применительно к управлению юридическими лицами такие отношения носят не вспомогательный, а основной характер.
На наличие в корпоративных отношениях властного начала давно обращалось внимание. Еще в дореволюционной литературе В.М. Хвостов, например, выделял помимо вещных, обязательственных и прочих прав также корпоративные права, называя их особым видом прав на чужую личность, т. е. «права юридического лица (корпорации) по отношению к ее членам и членов по отношению к корпорации»[246]. На властный характер корпоративных прав обращал внимание О.Ф. фон Гирке, которого можно считать одним из основоположников теории корпоративных прав. Заслугой немецкого цивилиста можно считать не только то, что он обосновал наличие особых внутренних отношений участия в корпорации[247], но и то, что эти внутренние правоотношения он характеризовал как особый класс частных прав власти, признавая по сути субординационный характер корпоративных отношений.
Внутреннекорпоративные (gemeinheitliche) права и обязанности в корпорациях как публичного, так и частного права Гирке характеризовал как корпоративную власть над членами – «власть, коренящаяся в юридически признанном господстве социального целого над его членами и органами», при этом если речь шла о корпорации частного права, то «все такие внутреннекорпоративные права имеют ранг частного права и образуют особый класс частных прав власти (курсив мой. – О.Г.)»[248]. Так как основным принципом этих отношений Гирке видел неравенство союзной личности и отдельных составляющих ее лиц, то представления о них сложились у Гирке как об особом союзном праве (Socialrecht), которое хотя и относится к частному праву, но по своей структуре родственно публичному праву[249].
Что касается второй и, на наш взгляд, главной стороны отношений корпоративного управления, а именно субординационных отношений управления корпорацией со стороны ее участников, то она у Гирке оставалась в тени[250]: он прежде всего выделял отношения членства («членные права и обязанности»). В то же время по своему содержанию эти членские права и обязанности с их «внутренней стороны» также оставались «управленческими»: с одной стороны, обязанность участников повиноваться союзу, с другой стороны, имеющееся у участников право голоса[251]. Отношения сочленства рассматривались как отношения не только между членами, но и между каждым членом и целым на началах взаимности, т. е. как отношения, выражающиеся во взаимных правах и обязанностях, юридическая защита которых была возможна в том числе путем исков на признание сочленства, на предоставление права голоса[252]. Отношения сочленства с внутренней стороны «входят в область господства корпоративной власти и, следовательно, подлежат распоряжению союзного лица»[253].
В признании существования особых корпоративных прав с Гирке был согласен А.И. Каминка, писавший, что «здесь нет той свободы, того равенства отношений, которая характеризует собой всю область обязательственных отношений»[254]. Признавая преобладающее значение имущественных прав в корпоративных отношениях, А.И. Каминка тем не менее отмечал их особый властный характер, считая, что «права эти представляют своеобразные особенности сравнительно со структурой индивидуальных – обязательственных прав, они носят специфическую корпоративную окраску, сущность которой заключается в элементе господства компании, как таковой, над отдельными ее участниками»[255]. На отношения по модели власти-подчинения в акционерном праве указывал и Л.И. Петражицкий[256].
Таким образом, есть все основания говорить об отношениях по управлению юридическим лицом как о частноправовых неимущественных отношениях власти и подчинения, объектом которых является сам управляемый субъект. В этих отношениях имеет место господство над другим субъектом, в отличие от обязательственных прав, в которых объектом господства являются действия обязанного лица, и в отличие от вещных прав, в которых объектом господства является вещь. В отличие от вещных и обязательственных правоотношений правоотношения по управлению юридическим лицом составляют сферу господства над личностью. Юридическое лицо подчиняется господству его высшего волеобразующего органа управления, состоящего из его членов. Участники тем самым полностью подчиняют волю управляемого субъекта, они ее формируют и образуют. Поэтому управление в юридических лицах – доведенное до абсолюта господство над личностью юридического лица со стороны его участников (учредителей).
Исходя из этого представляется, что в известной классификации субъективных прав на абсолютные и относительные право управления юридическим лицом является по своей природе смешанным и занимает среднее положение между абсолютными и относительными правами, поскольку имеет признаки как абсолютных, так и относительных прав.
В литературе ранее уже обращалось внимание на наличие в корпоративных управленческих правах двух видов правомочий: 1) правомочие на чужое поведение и 2) правомочие на свое поведение[257]. При этом «первое правомочие направлено на действия объединения, обеспечивающие реализацию второго правомочия; второе правомочие слагается из двух субправомочий: возможности предъявить объединению требование о создании условий для участия в образовании его воли и возможности участвовать в образовании этой воли»[258]
С одной стороны, право управления юридическим лицом имеет черты абсолютности: правовая связь субъекта права с объектом носит непосредственный характер (между субъектом и объектом управления не существует никаких иных субъектов, от поведения которых зависит удовлетворение интереса управомоченного лица). Эта связь устанавливается путем императивного законодательного определения объема и содержания правомочий субъекта, меры его юридического господства (власти) над управляемым объектом. Осуществление права управления предопределено исключительно волей и действиями управомоченного лица и не зависит в отношении объекта управления от поведения других лиц[259], интерес лица удовлетворяется за счет собственных действий по управлению путем выдачи указаний подвластному объекту, который им подчиняется автоматически, поскольку его воля представляет собой по существу волю субъекта управления. Такие указания выдаются в форме принятия единоличного решения в унитарных организациях или путем принятия решения по итогам голосования на общем собрании в корпоративных организациях. Право на дивиденд, как указывалось выше, также является одним из правомочий права на управление: даже формулировка закона говорит не о праве на получение части прибыли, а о праве «принимать участие в распределении прибыли» (абз. 2 п. 1 ст. 67 ГК РФ), что можно трактовать как право участвовать в принятии управленческого решения корпорации о распределении прибыли. Это правомочие также реализуется путем голосования на общем собрании, т. е. посредством реализации управленческого правомочия. Собственно, правомочие на получение дивидендов, которое реализуется путем действия обязанного лица по выплате конкретной суммы, появляется именно в результате принятия управленческого решения.
С другой стороны, право управления имеет и черты относительности: для осуществления права на формирование воли управляемого (подчиненного) субъекта должны быть созданы необходимые условия, выражающиеся в действиях членов органов управления юридического лица по составлению списков лиц, имеющих право на участие в собрании, по созыву и проведению общего собрания и т. д. Относительность права управления вытекает из особой природы объекта управления, одновременно являющегося юридическим лицом, которое правопорядок наделяет свойством правосубъектности и которое обладает свойством организационного единства, проявляющегося в системе особо организованных органов управления. Поскольку объект управления имеет статус субъекта права, то интерес управомоченного лица удовлетворяется также за счет действий иных лиц – членов органов управления обязанного подвластного субъекта и его работников. Кроме того, интерес управомоченного лица направлен как на сохранение своего правового положения (сохранение корпоративного контроля), так и на развитие этого положения в динамике существования права на управление (например, на возникновение правомочия на получение дивиденда или увеличение корпоративного контроля).
Главным управленческим правомочием в юридических лицах, имеющих множество участников, является право голоса. Как правильно указывают Е.А. Крашенинников и Ю.В. Байгушева, «право голоса включает в себя правомочие на действия объединения, обеспечивающие возможность управомоченного дать свой голос при вынесении соответствующего решения (например, на действия общества с ограниченной ответственностью по созыву очередного общего собрания участников – абз. 1 ст. 34 Закона об обществах с ограниченной ответственностью и правомочие на собственное поведение управомоченного, которое состоит из двух субправомочий: возможности предъявить требование о создании условий для голосования (например, возможности акционера предъявить акционерному обществу требование о созыве годового общего собрания акционеров – абз. 2 п. 1 ст. 47 Закона об акционерных обществах) и возможности изъявить волю по поставленному на голосование вопросу (например, вопросу о реорганизации акционерного общества – подп. 2 п. 1 ст. 48 Закона об акционерных обществах)[260].
Такой подход известен и традициям континентального права. Так, A. Tuhr квалифицировал право голоса как «правомочие власти», которое не зависит от воли субъекта, правовая сфера которого подвергается изменению, «в силу чего на него возлагается обязанность, которая бы корреспондировала «правомочию власти» и могла быть нарушена. Однако право голоса осуществляется не только собственными действиями управомоченного, но и действиями объединения, которые сам управомоченный совершить не в состоянии. Именно потому, что управомоченный не может совершить эти необходимые для него действия, в содержание права голоса входит правомочие требования, через которое это право в целом сопрягается с корреспондирующей ему обязанностью объединения к совершению определенных действий в удовлетворение интереса управомоченного. Не подлежит никакому сомнению, что корреспондирующая праву голоса обязанность объединения (например, обязанность ООО по созыву очередного собрания участников) может быть им нарушена (например, путем недопуска к голосованию, неучета голоса и т. д.)» [261].
