Никита Владимирович Чирков
Вектор: Жизнь и смерть
ГЛАВА 44
Света и Портер снова были в том зале, снова в кромешной тьме, где их окружали не только до сих пор сохранившиеся камеры с последствиями экспериментов внутри, но и разрушенные жестоким и примитивным способом огромного монстра, тело которого исчезло по неизвестным причинам. Но все это они ожидали увидеть – даже более того, это не было целью их внимания, в отличие от тех камер, которые так и не использовали по своему назначению. Безусловно, был страх найти спящего монстра, обкушавшегося настолько, насколько достаточно для спокойного сна. Из-за этого Света шла первой, а Портер на шаг позади. И вот тут была важнейшая проблема: пока они используют фонарик, велик шанс быть увиденными Остином, а это в планы не входило.
Из проходной, куда только что ворвался Остин, бил яркий холодный свет, освещая пространство на метры вперед, куда сбежали Портер и Света. Крайне быстро Остин пошел вперед, не сбавляя шаг оглядел пропускной пункт и остановился, выйдя на метр вперед за двери под бьющими в спину лучами света, создавая его удлиняющуюся вперед тень. Он быстро огляделся и, чуть вернувшись, закрыл двери, полностью погрузив это место во тьму, прекрасно понимая правила игры. Двери громко хлопнули, послужив стартом охоты, где Остин был для них невидим, а вот они для него будут как на ладони, благодаря вполне рабочему прибору ночного видения.
Ему не хочется убивать Портера: нет никаких личных причин для этого, не говоря уже о том, что он всего лишь гражданский, застрявший тут против своей воли. Так что в каком-то смысле Остин даже испытывает уважение к тому, насколько долго тот смог выживать здесь. Подчеркивая этот момент, он даже приравнивает журналиста к вполне реализовавшейся боевой единице – а значит, воспринимать его как беспомощного человека Остин не собирается, да и попросту не может: факты противятся этому ярлыку. Но главное – это статус Портера: как человек, нашедший способ нейтрализовать влияние инопланетной Жизни на человеческий организм, он буквально представляет угрозу той самой Жизни, а ведь она, пусть и через естественный отбор, но совершает биологическую эволюцию, доселе невидимую человеческому глазу. Так что Остин вновь подковывал уверенность в праведности своего дела, чуть ли не визуально представляя чаши весов, где на одной стоит жизнь Портера, а на другой – всего человечества. Выбор тут очевиден: ни один человек не стоит миллионов, особенно когда вопрос свершения – природная воля, желавшая объединить наши виды. Ведь иначе ни Вектор с его зондами, ни любая другая станция так и не нашли бы следы чего-то даже близко подобного. Раз такое произошло, следствие чего даже есть доказательство положительного симбиоза, то разве Остин, как человек науки, может позволить себе помешать естественному процессу?
Нет, не может – как раз наоборот, он защитник этой самой эволюции, вот-вот начавшей новую главу мироздания, где ни один человек, ни один компьютер или мнение не может идти наперекор самой силе естественной природы. Ведь в ней ничто не исчезает бесследно, ни одно существо, переставшее жить привычной нам жизнью, не умирает просто так: оно становится почвой для нового, более совершенного организма. Только глупцы не могут этого понять, настоящие глупцы, преисполненные страха и многих слабостей, которые эта Жизнь и призвана исправлять, как и многие другие недостатки, в частности, саму смерть. Остин понимал все это настолько явственно и четко, словно сам создан был именно для этого момента, когда в его руках будет защита жизни, цену которой он знает лучше остальных, отчего и решение, принимаемое им, не может быть оспорено. Понимая все это, даже самостоятельно ища доводы в противовес его убеждениям, он все не находит ни одного весомого аргумента, способного его переубедить, отчего даже всколыхнулись старые раны. Остин воспринимал смерть своей семьи как пусть и ужасную на тот момент трагедию, но необходимую, чтобы он оказался здесь, в этом месте и в это время ради судьбоносного решения, словно сама судьба и вселенная привели его сюда.
Семь лет – потребовалось семь долгих лет для того, что называется доказательством судьбы, когда, охотясь на Портера и Свету, он впервые ощутил, что все было ради этого, ради победы над смертью во имя жизни. А ведь тогда, в тот ужасающий момент, когда его жену госпитализировали, он ничего не мог поделать. После случившейся операции жена обвиняла не только все возможное в этом мире, но и его самого, и врача, который, как и другие доктора, не смог спасти ее новорожденного сына. Случился выкидыш, причем самое ужасное – это был уже второй ребенок, чья жизнь ускользнула у них из рук. И это все при том, что она была и остается единственной женщиной, которую он по-настоящему полюбил, хотя и был ранее уверен, что, возможно, они спешат: все же им было по восемнадцать лет при первой встрече, но, как и бывает, все случилось само. Не успели они оглянуться, как вдруг поняли, что впервые по-настоящему влюблены, чего было достаточно для предложения руки и сердца уже через какой-то год идеальных отношений. Первый выкидыш случился через пару лет после свадьбы – но они не сдались, смогли пережить, хотя, не желая себе признаваться, Остин заметил в ней тот самый надлом, на лечение которого обычно уходят годы. Второй ребенок был незапланированным, они долго ждали и решили оставить все на решение судьбы, отчасти из-за страха, отчасти из-за ужасного чувства беспомощности при возможном повторении. Когда же она обрадовала его своей беременностью, каждый был уверен в успехе, порой даже слишком обнадеживаясь. Она словно забыла о предыдущем разе, и он, желая огородить ее от ужасных мыслей и чувств, потакал всем, чем мог, мечтая о том, как и сам забудет выкидыш, практически уничтоживший их обоих.
А когда подобное повторилось, он не только запил, а стал по настоящему злым на всю жизнь человеком, из-за чего упустил тот момент, когда его жена, одинокая и разбитая, сама потеряла волю к жизни. Когда случилась трагедия, естественным и ненавистным до боли ему образом он закрылся от всех, пытаясь не просто обуздать боль, а понять причины, понять суть того, что его ребенка забрали из его жизни, словно он не заслуживает этого, словно его наказывают… Только его жена была другой: она была пусть и сильной характером, когда это было нужно, но не умела справляться с трагедиями в одиночку – и, не получив поддержки мужа, словно выпавшего из реальности, просто сдалась. Горе и одиночество подкосили ее здоровье так сильно, что уже через месяц ее сердце не выдержало.
Тогда собрать его по частям получилось лишь его отцу вместе с сослуживцами и друзьями, среди которых были Тони и Питер. Последний вытянул его из запоя и сам наконец-то увидел со стороны, как выпивка влияет на его жизнь и почти могла стоить ему карьеры, если бы не помощь близких, в частности Остина. Тогда Питер даже обмолвился, что, помогая ему пережить смерть семьи, он сам смог обуздать свою зависимость, смог стать лучше, а значит, даже худшие события не должны быть напрасными. Остин никому не говорил, но единственным спасавшим его от полного саморазрушения было убеждение в том, что все не может быть просто так, не может. В каком-то смысле это стало его верой, его компасом в жизни. Он делал все, дабы смерть его любимой и гибель его двух сыновей еще до своего рождения не были напрасными, ведь не может быть, чтобы лучшие из лучших просто исчезали из мира, в то время пока бесчисленное количество отбросов общества продолжают жить, творить зло и оставаться безнаказанными. Так длилось долго, благодаря поддержке друзей, благодаря чувству юмора, которым он понижал в себе градус сжигающего чувства несправедливости мира. Но дальше это длиться не могло, и, что забавно, думает он сейчас, как раз перед прибытием сюда у него закралось чувство, такое непривычное и яркое, что он достиг потолка. Что задание на Векторе – это апогей, после которого все изменится, ведь, вопреки традиции длиною в годы, на этот раз он впервые взял с собой на задание фотографию его любимой. Ранее он всегда оставлял ее на базе, как при жизни, так и после ее смерти, чтобы точно знать, куда возвращаться и ради чего. Сейчас же впервые небольшое фото улыбающейся беременной жены на шестом месяце, где она держит вязаный комбинезончик, лежало в боковом кармане его скафандра.
Вспоминая и прокручивая в голове всю долгую цепь событий, Остин наконец-то понял, для чего ему было суждено пережить страшнейший ужас всей его жизни, лишивший мир прекрасных людей: не будь этого – и его не было бы здесь, спасающего жизнь от смерти, тем самым находясь у создания нового мира, где никому не будет суждено пережить то же, что и ему. Раз не в его силах было создать жизнь с единственной любимой женщиной, значит, его задача – защищать жизнь, сделать все, лишь бы рождение состоялось. Все представляя перед собой жену, он неосознанно улыбается, и ему так хочется сказать: «Я люблю тебя», после чего добавить жене, сокрушающейся от смерти детей: «Все это не зря, любимая, все это не зря!», чтобы избавить ее от мучащей боли несправедливости… Но они мертвы, и в их память, чувствуя тепло любви и счастья, ему придется убить хороших людей.
Остин плавно добрался до центра зала, огибая камеры, все время проверяя каждую из сторон, но так и не заметив ни одного сегмента, отчего успел даже решить, что они уже убежали дальше. Поэтому он совершил фатальную ошибку – расслабился. Чуть опустив оружие, он решил ускорить шаг, видя в нескольких метрах от себя последствия ярости и голода монстра, разломавшего камеры ради трапезы. И в тот момент, как он остановился перед изуродованным телом, валяющимся на полу и отдающим кратким, скорее даже импульсивным движением конечностей, везде включился свет. Дальше все прошло так быстро, как это вообще возможно в их условиях: не успел Остин отключить прибор ночного видения, желая скорее восстановить зрение, как сразу же получил прикладом по маске, потом из его рук выбили оружие, но самое главное произошло в ту же секунду, как первые два действия закончились, а именно – Света схватила его за руку, накинула на свои плечи и с трудом, но все же забросила в камеру, чей пол был на высоте ее коленей. Не успел Ос сориентироваться, как дверь закрылась, лишив его свободы.
ГЛАВА 45
Зрение потихоньку возвращается, но и без него Остин испробовал уже все свои силы и смекалку, чтобы выбраться из криокамеры, больше напоминающей ему гроб, в последнюю очередь из-за своей квадратной формы. Вся доступная сила кулаков и ног была направлена на нанесение недостаточного ущерба препятствию, лишающему его свободы. Камеры и так были не самые просторные, где-то метр на метр, так еще и костюм съел пространство, отчего Остину казалось, будто бы он в тесном гробу. Как только зрение восстановилось, открыв ему весь обзор этого обширного, крайне потрепанного места, так он сразу же принимался проверять пол и потолок, выискивая щели или провода – хоть что-то в этом механизме, способное дать ему свободу. Однако подобные камеры были специально созданы для тех… даже не людей, а существ, чья тяга к жизни настолько изобретательна, насколько это вообще возможно, из-за чего даже система подачи кислорода была чуть ли не того же уровня, что и у самого Вектора. Все это решила ему напомнить Света, чуть ли не повторив его собственные мысли:
– Тебе не выбраться, даже не пытайся! Они предназначены не только для изучения, но и для транспортировки через космос.
Света стояла перед ним, сложив руки на груди. Она смотрела на него, но понять ее выражение лица через маску было невозможно: угол не тот, да и находилась она в некоторой тени, в отличие от Остина, которого подсвечивал ободок напольной лампы по всем четырем сторонам.
– Отлично сработали, признаю!
То была правда, он любил подмечать такие мелочи, но куда важнее было то, что она не ушла, не попыталась убить его или усыпить, хотя… Остин оглянулся и понял, в чем состоит их цель, которая на самом деле отчасти его порадовала, потому что, несмотря ни на что, остановит его от исполнения судьбы лишь смерть. В остальном же лишь вопрос времени, а ждать ему не впервой.
– Знаешь, Света, ты всегда была на своей волне – вроде бы со всеми, но в то же время одиночка. Кто бы мог подумать, что именно ты будешь в центре судьбоносных событий!
Остин не злился – наоборот, он понимал, насколько предсказуема сейчас ситуация. Ведь он знает Свету и знает, как она дорожит жизнью близких, – оставалось лишь подгадать момент, когда следует использовать важный аргумент.
– Ты пытался меня убить, Ос! – То была суровая предъява с ее стороны.
– Как и ты меня.
– Да что ты!
– Но ведь ты следила за мной, уж явно не от большого доверия, и будь я проклят, если окажусь не прав, сказав, что ты точно обдумывала то развитие событий, когда придется нажать на курок, Света. Я ведь тебя знаю – если надо будет, то ты и суицид продумаешь, пусть и не склонна к этому, но иначе ты не умеешь. Только вот делаешь ты это в крайних случаях, близких к возможному сценарию.
– Раз тебя это не удивляет, то значит, ты не против этого, верно? Ты же «знаешь меня» – с чего тогда претензия?
– Ты права, не с чего. – Остин даже усмехнулся. – Так что будет дальше? Меня здесь запрут до лучших времен, а ты пока сделаешь все, чтобы Портер уничтожил Жизнь?
– Что ты сделал с Питером?! – практически вырвался из нее томящийся вопрос. Света подошла ближе, опустив руки, сжав кулаки, то ли желая вступить с ним в драку, предвкушая разочаровывающий ответ, то ли вот-вот и сама впадет в отчаяние, принимая с болью на сердце то, во что она не способна поверить.
– Я спас его. Спас бы и Тони – но на это нужно время. Хотя, кто знает, возможно, еще не поздно.
Она прекрасно поняла, что крылось за его «спасением», – одно лишь представление результата, который рождал в ней боль: ведь это будет уже совсем другой человек, представить мысли и мироощущение которого ей давалось с невероятным и болезненным трудом. Хотя – поймала она себя на мысли, которая вдруг позволила отпустить боль и гнев, – возможно, ничего не получится, и Питер так и не станет больше чем-то, нежели кем-то…
– Знаешь, у тебя ничего не получится. Да, именно так. Питер ведь умер, верно? Так вот, я думаю, эта… эта Жизнь не способна к реинкарнации, максимум – это восстановить тело, и то не полностью. Питер, его характер, его память, его чувства – все это уже мертво. И я рада этому, а знаешь почему? Потому что он наконец-то упокоился. Может, попал в лучший мир – хер его знает, но это уже нам решать, для нас это важно. Все, во что ты так поверил, – ложь. Ты убедил себя в этом, и я понимаю почему, отлично понимаю. Но только ты забыл, что жизнь ценна тогда, когда конечна, а воскрешение его тела не вернет тебе того человека, которого мы все так хорошо знаем и любим.
– Я согласен с тобой. – Свету удивили не только эти слова, но и их искренность. – Такое возможно, это же не точная наука. Но если такое не произойдет, то Питер… он послужит материалом для будущих успехов, нашими словами – удобрением. Что ты так смотришь на меня? Когда умирает человек, то его кремируют и хоронят на природе, поместив в капсулу для удобрения дерева или куста. То же самое делают с животными, практике этой уже сотня лет, а то и больше. Зверье умирает в природе и служит едой для других – разве это плохо? В чем разница между тем и этим? Тут хотя бы есть шанс вернуться, к тому же мы не знаем, возможно, есть шанс, промежуток времени, когда умершего человека можно спасти, вернув к жизни до точки невозврата. Небольшое окно для возрождения, в которое, если успеть, будет сохранен и мозг, и сам человек.
– И ради этого шанса пусть погибнут тысячи, миллионы жертв, ни в чем не повинных людей, которые…
– Такова цена прогресса, да! Сколько людей погибло от болезней в разные века, пока не были изобретены лекарства, сделавшие наш организм сильнее? А сколько трупов пришлось изучить, чтобы вообще разобраться с анатомией? Миллион погибших сейчас спасет миллиард потом – это математика, с ней не поспорить. И ты знаешь это, просто боишься признаться, насколько это непосильно для тебя принять… принять эту ответственность, ведь ты всегда все должна делать идеально, быть лучшей из лучших, а это немножко про другое. Ты думаешь о том, что будет завтра, – а я о том, что будет через двадцать лет, тридцать, сто. Ради этого строился Вектор и другие станции, потому что и так ясно, что человечество рано или поздно само себя загубит.
– Да хватит уже этого бреда! Это не наша задача, не наш приказ и не наше бремя – решать за весь мир! Ос, твою мать, неужели ты не понимаешь этого?!
– А кто должен принимать решения?! Люди, которые… что, лучше нас с тобой? Те, кто приказы отдает, или кто считает финансы, потраченные на Вектор? А может быть, те, кто стоит у истоков того, какой тут создали цирк уродов, из-за чего мы и находимся сейчас здесь? Мы с тобой такие же люди, как и они, – может, даже лучше. Хватит уже перекладывать все на других: мы здесь и сейчас – и лишь нам решать, что будет дальше. Что если это все судьба, ты думала об этом? Как много произошло с нами здесь, о чем никто даже не знает, и мы втроем можем изменить весь оставшийся мир. Никаких речей, никаких дебатов или войн за мнение – лишь выбор, который когда-то в будущем будут помнить с гордостью. А сделаем его мы, потому что нам чужды власть или деньги, алчность или гордость, – мы тут, вдалеке от мира, лишенные всего не просто так, а чтобы быть максимально трезвыми, и все ради одного – будущего. Подумай об этом.
Света ненавидела его сейчас, ненавидела достаточно сильно для причинения физического ущерба организму. Но сдерживало ее не только его заточение, но и ожидание отмашки от Портера, который все это время сканировал содержимое камеры, а точнее – костюма, выискивая его дефект, пропустивший бактерию в дыхательную или кровеносную систему, сводивший его с ума. Но этот процесс был крайне долгим, хотя камеры эти могли настроиться на удаленное подключение к ПО костюма, если был необходимый код, который она предоставила, благо был такой сценарий, когда придется удаленно подключиться, так что на базе ее обеспечили данными для диагностики.
– Мне вот чего не понять, Ос. Ты все так хорошо раскладываешь, так сильно в это веришь – почему тогда ты так спешишь?
– Что ты имеешь в виду под этим?
– Я думаю, ты так в это веришь, потому что на тебя слишком сильно повлияла смерть Питера и Тони. И знаешь, я не верю, что это все говоришь ты. Ос, которого я знала, был оптимистичен, всегда спасал людей, а не… Но знаешь, я думаю, это все поправимо, потому что если бы ты был тем человеком, которого я помнила, знала и уважала, то тогда… тогда не было бы никакой спешки, не было бы желания решить судьбу мира прямо сейчас. Да что уж там – я думаю, мы бы поворчали, но оставили это на другие плечи, потому что оба понимали бы, что не сможем жить, зная, как много людей пострадало бы от наших рук. Какая разница, внедрить эту инопланетную Жизнь сейчас – или через год, когда мы сможем, к примеру, понять, как избавиться от побочного эффекта, от естественного отбора, например, а?
– Ты считаешь, что я болен… Заразился здесь и схожу с ума… – Остин был шокирован, удивляясь так, словно его предали. – Да как ты можешь так думать? Считая, раз я…
Остин замолчал, позволяя разочарованию и злости занять приличную площадь, но все же взглянув на все это с другой стороны.
– А может быть, все иначе? – Остин понял, что переубедить ее невозможно, а значит, настал момент вскрыть истину ее страхов, дабы она столкнулась с ними лицом к лицу. – Может быть, ты боишься того, что я окажусь прав? Если Питер окажется жив, то значит, от смерти можно спасать. А ты… ты отлично знакома со смертью, и я говорю не в профессиональном плане. Дело здесь не в приказе и уж точно не в людях, о которых ты беспокоишься настолько сильно, насколько мало их знаешь. Я думаю, истина кроется там, где ты не смогла спасти родную дочь.
– Не смей, сука, даже упоминать ее!
– Ты виновата в ее гибели, и никто другой!
– Пошел ты на…
– Из-за этого ты так строга к себе! Не даешь ни одного дня отдыха, не позволяешь расслабиться или даже попытаться, просто попытаться стать счастливой. Ведь ты не считаешь, что заслужила это, ты считаешь себя виноватой – и так оно есть. А время-то все идет – и ничего не меняется! Ты умерла там, вместе с ней! И вот сейчас ты так боишься, что я окажусь прав, – не из-за беспокойства о человечестве, тебе плевать на людей. А потому, что это покажет, насколько ты не справилась, насколько подвела и дочь, и Питера, и всех!
– Заткнись! Ты – больной ублюдок, который сошел тут с ума и даже не понимаешь того, как обрек своего друга на мучения. Еще и смеешь меня, мать твою, винить в чем-то?! Ты все это делаешь, просто чтобы оправдать свою сраную жизнь, кусок дерьма!
– Считаешь, это я сошел с ума? А где Альберт?! Где он? Ты видела его с того момента, как он погиб? Портер! – Они впервые пересеклись взглядами. – Ты видел его, может, слышал? Нет?! Тогда почему я считаюсь психом, а? Ты готов следовать за ней, зная, что у нее галлюцинации? Не боишься, что, пытаясь доказать свою безошибочность, боясь даже намека не неудачу, наша дорогая Света погубит тебя?
Портер не успел ответить, хотя и думал дольше желаемого, явно провалив задачу скрыть сомнения. Но все это отпало, и даже тема перестала быть на повестке: ведь эхом до них донесся уже знакомый рев. Откуда-то издалека, как раз по тому пути, который привел сюда изначально Свету и Портера. Они переглянулись, чего было достаточно для понимания накала ситуации, вызванной ими же, все-таки высокие тона были взяты со всей силой.
– Долго еще?! – рявкнула Света, крепко вцепившись в оружие, поглядывая в сторону источника рева. Остин хотел сказать, что если они хотят его заморозить, то пусть делают это либо сейчас, либо им троим придется отбиваться от монстра, и тут самое очевидное доказательство ошибочности его предположения оказалось буквально перед носом: его костюм не позволит сделать это безопасно, а значит, либо они ожидают, что он снимет его, либо цель не в этом.
– Что вы сделаете со мной? – по-настоящему обеспокоенно выдавил он из себя, поглядывая то на Свету, то на Портера.
– Мы хотим вылечить тебя, идиот. – Света уже была занята новой проблемой, отвечая Остину на автомате.
– Вы издеваетесь!
– Света, – позвал ее Портер крайне взволнованным тоном, на что она сразу же подошла.
– Это тебя надо лечить, ты заразилась, у тебя галлюцинации, и ты готова угробить всех ради доказательства того, что заслужила все худшее из-за смерти дочери. А раз ты не можешь это отпустить, значит, сделаешь так, чтобы и все страдали, больная ты сука!
Света посмотрела на Остина крайне неоднозначным взглядом, почти разочарованным, и даже не замечала приближающийся топот с учащенными возгласами «медведя».
– Ты не заражен…
Она не верила в это, как и Портер, который уже поднялся со стула и хотел подойти к Остину, но она грубо его остановила, схватив за предплечье. Портер взглянул в ее глаза, и все сразу стало ясно. Монстр вновь дал знать о своем приближении, на этот раз он уже был в том самом коридоре, где некогда прятались Света и Портер.
– Света, выпусти меня, я здоров, я не заражен! Портер сам это сказал, а значит, вы не имеете никакого права держать меня здесь! К тому же я тебя знаю, ты не убьешь меня, потому что ты хороший человек. Просто тебе сложно принять новые реалии этого мира, этого места. Я возьму всю ответственность на себя, я могу, тебе не придется ничего делать – просто не мешай!
Они смотрели друг другу в глаза, впервые за разговор он увидел их, и если в нем было так много всего, то она же была холодна и расчетлива, даже слишком.
– Ты прав, я тебя не убью. Но и не буду мешать – делай что хочешь.
