Никита Владимирович Чирков
Вектор: Жизнь и смерть
Была еще одна дверь, справа от его комнаты. Она выглядела как нетронутая веками картина, откуда когда-то пришел Харви. Открыть все двери вручную, просто раздвинув две створки, было возможно, наверное, – но ему попросту не хватало сил. Все же человеком он был довольно далеким от физически развитого, да и здешняя диета забрала уже килограмм десять, как можно было судить по одежде.
Единственный выход – это дверь слева, напротив компьютера, где и была оставленная надпись «Лишь Харви был реален, лишь он знал тебя на Векторе». Под вскрытой панелью находились разорванные провода и поврежденная плата, и не спеша он записывал в отдельный блокнот всю схему, пытаясь разобраться в ее работоспособности. На всю эту затею с дверьми он мог тратить часа три в день максимум, в отрыве от основной работы, бросить которую было невозможно. Совсем недавно он вдруг догадался, что в этом помещении есть рабочая панель, безотлагательно дающая ему доступ к туалету и возможности пополнить воду из раковины. Все же механическая система открывания дверей на Векторе присутствовала, но в его случае рычаги были сломаны – нетрудно догадаться, кем и ради какой цели. Аккуратно сняв верхнюю крышку с сенсором, на что ушло почти три дня нервов и страха лишить себя доступа и туда, – все же он не техник и это непростая система, – Портер внимательно изучил ее.
Если бы даже он смог произвести замену одной платы на другую, он в любом случае не стал бы этого делать, пока не будет уверен на все сто процентов в отсутствии иного выхода. Если что-то произойдет не так, лишить себя доступа к единственному источнику воды он уж точно не хочет, а ручная система открывания по неизвестным ему причинам была также сломана и здесь. За все время попыток ремонта ему не раз приходилось ощутить затекшие ноги, стоя на коленях перед сломанной панелью, но именно сегодня терпение и дисциплина принесли свои плоды. Несколько искр неожиданно сверкнули перед его глазами, после чего жуткий скрежет сопровождал медленное движение створок в стороны, создавая неприятное, даже пугающее эхо, впервые пряча от него напоминающую надпись на центре створок. Портер сидел на полу, не двигаясь ни на миллиметр, лишь взирая на открывшийся перед ним коридор с небольшим тусклым светом и двумя поворотами в конце, метров за двадцать от него. Явно пустовавший уже долгое время коридор, как было видно из-за слоя пыли и замершего во времени воздуха, не просто шокировал Портера – это было манящее место, куда, как ему сейчас кажется, он готов идти не оглядываясь, лишь бы не останавливаться. Настолько привыкший к одним и тем же стенам, воздуху и действиям, он получил возможность вкусить запретный плод, настолько сладкий и ранее недоступный, насколько он даже позабыть успел о том, какой мир скрывается за его небольшим домом, забыл даже об оружии, лежавшем на компьютере позади него в нескольких метрах.
ГЛАВА 3
Поддаваясь объятиям любопытства и чуть ли не детского воодушевления перед новым и неизведанным, Портер, словно плывя на легкой волне, а не шагая по твердому полу, приближался к неизвестному, отдалялся от дома. Возможно, повлиял на его состояние еще и кислородный удар: все же в его обители было ограничение воздуха, а здесь, среди длинных коридоров, он впервые за месяцы начал дышать полной грудью. Ему не стоило большого труда оказаться посреди Т-образного перекрестка, где каждая из сторон все сильнее манила его в свои сети, пробуждая давно забытое желание исследования как способа доказательства своей значимости. Справа в оба широко открытых глаза Портер наблюдал коридор, лишенный потолочного освещения, создавшуюся сокрытую зону, не имеющую конца. Слева же была полная противоположность, словно знающая о наличии темной стороны и тем самым пытающаяся привлечь его светом, раскрывая все секреты и доказывая безопасность для него: ведь, как он мог видеть четко и ясно, там никого не было. Серые стены и почти холодный свет, иногда прорывающийся из краев потолка, создавали неподвижную картину, шагнуть в которую казалось невозможным, ведь не было ни одного движения или осязаемого объекта, и если бы не освещение, ощутить наличие глубины было бы крайне сложно. С коридором по правую сторону было все ясно, плавно уходящая в безграничность чернота не особо привлекала, а скорее, что логично, отталкивала своими опасностями и ужасами, которых эта станция совсем не чурается, а порой, кажется, горда иметь их в наличии. Портер внимательно осматривал обе стороны, сам того не осознавая, ему порой хотелось пустить направление даже во тьму: ведь там, вопреки опасностям и явно живому страху внутри него, все же было куда большее, нежели известное ему за спиной. Но то ли его самосохранение дало признаки жизни, то ли он все же позволил воспоминаниям пробиться и напомнить, что именно из левого коридора он когда-то сюда и пришел. Портер принял решение поверить свету, а не тьме. Сродни дежавю, ему стучали по голове всплески воспоминаний того пути, который привел его через этот пустой коридор в то место, откуда теперь он уходит, даже не оглянувшись.
Проводя голыми пальцами правой руки по стене, он будто бы расширяет собственные возможности, стараясь не потерять ни одной нотки некогда существующей здесь жизни. Порой это настолько явно ощущается, что по кисти проходит вибрация от станции, будто бы пытающейся с ним разговаривать. Боль в левой руке словно исчезла, как и все страхи. Когда Портер был здесь в первый раз, Вектор не подавал ему подобных признаков жизни – лишь склад трупов да мемориалы разных форматов с бесчисленными историями, ждущими момента быть услышанными, заботу о чем он и взял на свои плечи в итоге. Первая дверь слева была открыта и манила его своей историей, познать которую ему безудержно хотелось, ведь даже несмотря на то, что рутина его дня состояла из сортировки и отправки данных со станции, Портер прекрасно понимал разницу между фактами и жизнью. Он взаперти уже целых три месяца: для такого места с такими условиями это долгий срок. И ныне он считает заслуженным позволить себе завораживающее опьянение от чего-то большего, чем простое желание жить.
Внутри был лишь один работающий источник света, прямо посреди небольшого помещения, заставленного по левой и правой сторонам стеллажами с ящиками, надписи на которых говорили о техническом складе, где хранятся запасные ремонтные платы, провода и разные неизвестные ему части тех или иных механизмов. По большому счету, он мало что узнал из попадавшегося ему на глаза. Словно ребенок, впервые покинувший родительский дом, где любое иное место было за окном: ведь двери были закрыты, а внешний мир казался картинкой, живущей по своим, неизвестным ему правилам. Понять их и влиться в ту жизнь, которую хочется чуть ли не потрогать руками, казалось чем-то фантастическим и недостижимым. И вот сейчас, выбравшись за пределы стен и преград, Портер так погряз в этом объективно непривычном ему чувстве, что совершенно забыл о безопасности.
Пока он разглядывал ящики, кое-что, некогда считающее себя мертвым, а на самом деле находившееся в спячке, стало просыпаться. Прямо как он познавал обыденность через призму сказочности, неизвестное существо возвращалось к жизни, вспоминая необходимую примитивность для понимания самого себя. Долгое время лишенное еды, оно забралось в это помещение и спряталось в углу, прямо за дверью, слева от входа. Уткнувшись туда, изуродованный организм, некогда бывший человеком, а сейчас лишь отдельными частями тела напоминающий исходный материал, впал в спячку, еще толком не понимая такого процесса, но уверенный в том, как выгодно это будет для продолжительности жизни. Свернувшись в клубок, худые руки и ноги, заканчивающиеся острыми когтями, спрятали голову между собой, превратившись в невысокий, всего в метр, пенек, где костяная спина играла роль верхней защитной части. Вытянув медленно голову вверх, резкими, но краткими движениями освобождая искаженное угловатостями тело, сопровождая это краткими щелчками, существо обратилось к главному инструменту – слуху.
Портер стоял спиной к двери в тот момент, когда существо убедилось в наличии соседа и, недолго думая, не скрывая своего давнишнего голода, напало. Между ними было метра четыре, когда Портер услышал страшный звериный всхлип, погрузивший его в холодный пот и вернувший из детских впечатлений. Страшное существо на четырех вертикально выставленных конечностях стало неестественно, словно только учась балансированию, выходить из тени на свет – открыто показывая ему облезлую кожу и торчащие кости с головой, лишенной кожи и левого глаза, лишь сохранившей рабочую челюсть с мышцами и слуховую распухшую часть.
Было сложно понять источник большего страха: оглушающий визг или неестественно уродливое тело, уже далекое от строения человека? Сгибающиеся в разных местах кости, походившие на руки существа, стали резко трещать и пытаться схватить Портера, внезапно очнувшегося и возненавидевшего себя за то, что допустил такое положение дел. Все происходило быстро: существо почти не дало ему выбраться, заслонив вход между стеллажами. От безвыходности Портер схватил вытянувшиеся вперед конечности, дабы удержать самого монстра от себя подальше, пока неестественно дергающаяся голова пыталась укусить то, чего не видела, но отлично слышала остатками слуховых возможностей. Глядя прямо в его мертвые глаза, он в страхе кричал со всей силы, помогая себе держать натиск, а потом просто развернулся и потянул врага, который в итоге ударился о стену и немного потерял ориентацию. Используемый с умом момент стал решающим: испуганный и злой человек просто прижал ногой костяное туловище и вырвал одну из конечностей существа. Под проносящийся по станции эхом гневный крик уже поваленного монстра, размахивающего конечностями, словно взбешенный паук, Портер, пытающий перекричать его, непрерывно наносил удары острым концом, попадая то по черепу, то по телу. Размашистыми движениями он словно забивал в землю длинный, в полметра, кол, широко замахиваясь и используя весь свой вес, вкладывая в каждый удар не только гнев, но и боль, которую давно терпел. Портер потерял контроль, лишенный всего, вымещал гнев и обиду в адрес виновника его страдания и боли, забывая напрочь о границах и последствиях, справедливости и жалости, благодаря пробудившемуся зверю. Все самое жестокое и безжалостное проснулось в Портере, словно он мстил за все свои несчастья, причем вскоре он почувствовал, что дело уже не в выживании путем вышеупомянутых инструментов: он просто нашел способ выпустить всю ярость и несправедливость, и будь что будет. Лицо, как и тело, запачкалось кровью, отчего он стал хуже видеть, руки уже стали неметь, а его крик лишился соперника. Состояние аффекта стало настолько сильным, что лишь усталость во всем теле заставила его остановиться и упасть на колени, тем самым приняв позу покорности перед мертвой тварью, словно вышедшей победителем из этой схватки, ведь она до последнего была верной себе.
Грязный, в поту и крови, с тяжестью в грудной клетке и болью в горле, Портер трясся от боли в мышцах, явно не готовых к таким нагрузкам. Но если это лишь вопрос времени, то его ум уже явно труднее справляется с переживанием подобных событий. Когда-то он принимал здешнее успокоительное пронокс, что было и так крайне сильным, а при вступлении в симбиоз с зараженным человеком становилось настоящим катализатором самых разносторонних преображений и невообразимых порой последствий. И без того немыслимые изменения в человеке на этой станции оборачивались еще большими последствиями, не имеющими никакого аналога, хотя и представить было страшно, какой путь выберет иноземная эволюция даже без пронокса. А ведь Портер уже давно заражен, как и любой, чьи легкие вдыхают воздух на станции, где иноземная Жизнь решила создать свою атмосферу, благодаря эксперименту в полевых условиях… То ли из-за вируса, то ли из-за бактерий, но почти каждый сходил с ума в этом месте, становясь разными путями истинным безумцем, умирая в ужасных психических отклонениях и теряя связь с реальностью, а самым неудачным оставалось превращение в ужасающих существ. Были и те, кто вобрал в себя оба варианта.
К счастью для Портера, в тот момент, как он оказался взаперти по воле Харви Росса, еще по одной его воле он смог получить сведения о проноксе и его истинном влиянии. Важным для него сейчас было вспомнить об этом из-за произошедшей драки, которую ранее он бы и не заметил, ведь под действием пронокса ему, казалось, и равных-то нет, и, имея в руках огнестрельное оружие, он не боялся проливать кровь. А теперь, вот уже три месяца как не используя лекарство, он превратился в слабака и труса, с трудом контролирующего своего зверя, хотя никогда таким не был. И тот факт, насколько он был на грани смерти, буквально на пустом месте заставляет ненавидеть себя. Как и следует, все эти размышления отрезвляют его, позволяя наконец оценить события с правильной стороны: он ушел без оружия и припасов, оставив к тому же свой дом открытым, рискуя потерять все запасы и впустить то, с чем сейчас он не справится.
Резко поднявшись и вновь взяв в руку кусок на удивление крепкой белой кости, измазанной в чем-то прозрачно-липком, Портер быстро стал возвращаться, лишь мельком оглядываясь по сторонам, боясь встретить сопротивление и не нанести удар первым. Каждый шаг давался легче и легче, хотя его все же пошатывало, но боль в мышцах придавала и адреналина, да и путь был коротким. «Надо было не прекращать колоть пронокс», – думал он на ходу, принимая факт превращения в нечто ужасное в ускоренном темпе.
Ворвавшись в знакомые стены, Портер сначала был ошарашен от неожиданно нахлынувшего спокойствия и чувства безопасности, а после почти поддался паранойе, вынуждающей проверить каждый угол на наличие врага. На удивление и счастье, никто не ворвался сюда, предвкушая прекращение голода. Стоя посреди, он закономерно подумал о том, что, возможно, никого уже и нет, кто бы мог искать или охотиться, пусть станция и огромная. Лишь те, впавшие в спячку, остались, выиграв главный раунд эволюции, научившись адаптации на долгий период.
Он закрыл дверь, используя замыкание нужных проводов, грохот повторился. Портер вымыл руки, лицо, проверил вырванную кость на отсутствие каких-либо живых организмов, как возможных сейчас, так и могущих появиться в будущем: все же эта Жизнь куда сильнее известной человечеству ранее. Спрятав кость в пустой контейнер из-под еды и убрав за пределы комнаты, прямо к стенке за дверью, ныне спокойно открывающейся, Портер не мог найти себе места.
Часто он представлял тот момент, когда дверь откроется и даст ему шанс убраться с этой станции на корабле. Корабле, арендованном его компанией в служебных целях, куда точку отправки он установил совершенно иную, дабы сокрыть путь полета. Все же каждый полет был под контролем правительства и частных компаний, просто так никуда ты не отправишься: нужны бумаги и цель, разрешение и права… Все это кажется ему таким забавным сейчас.
Много раз он был уверен, что его никто и ничто не остановит от побега, и пусть он лучше умрет при попытке, нежели останется заперт в клетке. «Отличное название – клетка», – подумал он, топчась на месте, крепко держа дробовик в руках, боясь выпустить его из объятий все еще под влиянием недавней схватки. Были моменты, когда он хотел покинуть Вектор способом, показанным Харви, представляя то, как его оставшаяся жизнь пройдет здесь в четырех стенах. Сейчас он в смятении: ведь это был его первый выход за три месяца, и влияние это оказало настолько сильное, насколько он готов поверить в вымысел сегодняшних событий. Ведь в таком случае все остается в мечтах, где нет страха неудачи, а угроза его жизни сводится к минимуму. Кратким движением Портер проверил работоспособность выхода и, убедившись в достоверности своих воспоминаний о сегодняшних событиях, на мгновение всерьез пожалел об открывшейся возможности. Когда живешь в одних стенах, с ними срастаешься – и это сказалось на нем сильнее, чем он предполагал.
– Ты не знаешь, как поступить дальше? – женский голос появился плавно, словно из тишины, не спеша добрался до его ушей, мягкими тонами придав теплоты и уюта. Портер увидел заботу в ее глазах, настоящую и искреннюю, но не жалостливую, а осмысленную. Он рассматривал ее, не желая отвечать: ведь прекрасно знал, что это не будет грубостью или неуважением, все это было в его голове. Темные брюки и приталенная белая рубашка, длинные, зачесанные в хвост черные волосы, минимум макияжа, глубоко посаженные карие глаза. Естественная скромная красота была ей к лицу. Лишь маленькие сережки и тоненькая цепочка были предметами роскоши.
– Мне тебя не хватает… – с трудом произнес он чуть ли не дрожащим голосом, увидев в ответ искреннюю улыбку и заботливый взгляд. – Наших разговоров, наших встреч и того, как ты во всем видела лучшее.
– Но ведь я тоже не могла знать все, верно? И я не всегда была такой, но я понимаю, почему именно это тебе нужно сейчас. Так бы поступила каждая мама для своего ребенка. Жаль, мы не могли видеться всегда, я бы очень этого хотела, но…
– Да, я знаю. Поверь, ваш развод всем дался тяжело. – Портер старался говорить спокойно, не позволяя себе полностью отдаться эмоциям, прекрасно зная, как этот диалог работает на решение его проблемы, ведь именно из-за этого он видит свою маму. – Хотя я ведь помню, как в детстве… в моем детстве вы были счастливы. До сих пор гадаю, придумал ли я ту жизнь или нет. Но она была такой же настоящей, как и другая, крайне ужасная жизнь между двумя родителями, неспособными на примирение.
– Мы делали все, что могли, ради тебя, ты знаешь это, мы…
– Зачем ты это говоришь? Я ведь не верю в это, никогда не верил и не раз видел, как вам двоим было бы лучше без меня, вопреки твоей редкой любви и его поощрению моих редких успехов. Прям кнут и пряник вы оба…
Портер не заметил, как уже злился, чуть ли не повышая на нее голос, но в ответ видел лишь смиренное понимание, которое начинало раздражать его еще больше. Но иного быть не могло. У нее было два образа: первый – это заботливая мама, один лишь взгляд которой уже кричал о сочувствии и понимании, прощении и любви. Второй – это психотерапевт, видевшая мир через причину и следствие, холодная, расчетливая, но крайне умная и порой кажущаяся надменной. Это была не болезнь – просто такой человек, не умеющий находить общий знаменатель, она делила жизнь на личную и профессиональную. Только вот зачастую забывала, что для ребенка подобное разделение немыслимо.
– И все же я здесь, а значит, у тебя проблема, сын. Может быть, обсудим это? – она резко сменила тон, что не удивило Портера ни разу, ведь то была другая сторона одного из родителей. – Ты боишься покинуть это место, я понимаю, за три месяца адаптируешься к условиям, от такого не сбежать. Но у тебя появился шанс – и почему-то ты замешкался, а значит, проблема либо там, либо здесь, согласен?
– Не знаю… Что если все из-за того, что там меня никто не ждет? Ты – мертва, отец – мертв, подружки нет, друзья… самые близкие были с работы, да и они тоже мертвы. Что мне остается, если кроме работы ничего не было?
– А может быть, все куда тоньше? – Портер боялся ее слов, не скрывая страха в глазах, уже понимая, о чем она скажет. – Причина настолько явная, что ты игнорируешь ее, но подсознание все равно не дает забыть. Тот сон, который мучает тебя все чаще и чаще, – он ведь был наяву, это ведь воспоминание, которое ты не можешь отпустить.
ГЛАВА 4
Каждый раз все начиналось по-разному. Иногда история тянется аж с момента уговора его коллег по работе вылететь к возможному местоположению Вектора, а иногда события развиваются с первых слов Уолтера – оператора, отца двух маленьких дочек и любящего мужа: «Мы не должны идти туда».
Портеру больше нравятся события второго сценария, пропуская тем самым долгие уговоры его друзей, которые становятся такими в самые необходимые для него моменты. И все ради того, чтобы стать первым, кто сорвет завесу тайны и лжи перед людьми, уже давно оплакивающими своих родных, друзей и коллег. Когда он вспоминает все доводы в угоду полета, слыша свой голос и видя реакцию на отказы, он пытается повлиять на события минувшие, словно он на цепи, вынужден лишь наблюдать за историей с заведомо известным трагическим финалом. Мягкотелый в обоих смыслах Уолтер с крайне добрым сердцем и ответственностью во всех проявлениях пытается отговорить Портера, применяя известные рычаги в виде всех возможных рисков и нежелания оставлять свою семью. Но журналист не с самым лучшим характером, но с одним из самых упертых все же использует каждый довод и аргумент, не позволяя иному мнению, кроме как навязанное, взять верх в светлой голове оператора.
Также была Маргарита – отличный редактор, старшая из двух сестер, выросших под строгим, но заботливым воспитанием матери-одиночки, которой приходилось много раз возлагать обязанность присмотра за младшей на старшую. Годы шли, и вот Марго наконец-то смогла зажить своей жизнью, когда, пусть и с трудом, младшая пошла учиться, а мама всерьез возжелала, чтобы старшая дочь, бывшая для нее опорой много лет, наконец пожила для себя.
Ее убедить было с одной стороны труднее, с другой – нужно было лишь подтолкнуть. А все потому, что жажда знаний и новых горизонтов была в первых рядах ее страстей. Но, с другой стороны, когда дело коснулось разоблачения великой лжи правительства, в ней проснулся страх – самый обычный, вынуждающий думать о безопасности своих родных чаще, чем о некоей выгоде. Тут Портер и сыграл верный аккорд, подтолкнув ее к мысли, что не ради этого ее мама сейчас живет одна, пока младшая учится, а старшая работает в другом городе. Ведь если Марго спасует, то разве не разочарует любящего родителя, как и младшую сестру, которая всегда старалась брать с нее пример? Сейчас Портер четко понимает, насколько он легко ими манипулировал, подменяя понятия и сталкивая с непреодолимыми аргументами, поданными его красноречием и красивой наглостью, гордость за которую он не скрывал никогда.
Они предлагали ему облететь станцию, снять репортаж и просто вернуться. Подобное выглядело в целом разумно, когда перед тобой огромная космическая станция, практически в заброшенном виде и словно застывшая во времени, да и находится она где-то уж совсем не там, где должна быть. Никто явно не обслуживал ее, вокруг не было сотен ремонтных кораблей, Вектор являлся массивным островом посреди бескрайнего космоса, без близлежащих планет или светил, что казалось чем-то странным, ибо обычно такие станции, наоборот, отправляли к объектам, а не бросали в неизвестности. Огромный цилиндр с центральным стержнем, создающим искусственную гравитацию, а снаружи обтянутый, словно паутиной, монорельсами для вагонеток, Вектор был одним из самых больших и космических станций, отправленных изучать космос посредством не только дронов и челноков, но и ученых всех мастей, дабы расширять границы известного, куда попасть людям было величайшим достижением в карьере, где они и работали, и жили.
Уолтер использовал самый логичный довод из всех возможных, но этого было недостаточно для того, кто не привык к полумерам, желая вновь, как и всегда ранее, быть в центре событий, так сказать, изнутри конфликта или ситуации. Портер все же убедил Уолтера войти на станцию. Он отлично помнит молчание Маргариты, принимая это за согласие с ним, хотя на деле она была лишена власти над собой, боясь принять какое-либо мнение, – просто следовала за поводырем, не выбрасывая из головы чувство вины перед неудачей.
У них были скафандры, фильтры для защиты легких, крепящиеся на закрывающих полностью голову масках с отражающей поверхностью. Камеры и немного припасов на случай задержки: все же состояние Вектора изнутри, как и персонала, было абсолютно неизвестно. Они вскрывают старый склеп, словно забытый поколения назад, – это было самое четкое определение тогдашних ощущений, пусть с момента исчезновения прошло всего несколько лет. Уолтер хранил жесткие диски в сумке за спиной, куда сразу же копировалось видео с нагрудных камер у каждого, и так же он носил ручную, с обзором в 360 градусов. Он был ответственным работником, за годы не было нареканий. Все, о чем он мечтал, – это своя аренда оборудования, к чему, собственно, и стремился, воспитывая двух дочек и любя всем сердцем жену-художницу, с которой познакомился еще в школе. Будет ложью, если Портер скажет или даже подумает, что никогда не завидовал этому простому доброму парню, наслаждавшемуся жизнью и окруженному любящими людьми. И вот вновь Портер видит сомнения этого человека, крайне активно поддерживаемые Маргаритой, наконец осознавшей свои допустимые пределы. Здесь им делать нечего: раз никого вокруг нет, а вид станции такой, словно тут была бойня, то в обязательном порядке надо уходить и дать весточку, чтобы с этим разбирались другие, куда более «высокие» люди. Отойдя уже прилично от их корабля, следуя любопытству глянуть за каждый следующий угол, они загнали себя в эпицентр чужой среды, совершенно забыв, что находятся в гостях, где действуют иные правила приличия и сосуществования, нежели известные им. Хотя, поправляет он себя каждый раз, это не они оказались там – это он завел их туда. Эти события неизменны, каждый раз он переживает их с такой точностью, словно кто-то или что-то вынуждает его помнить все детали и не иметь возможности изменить их.
Прямо со стороны, откуда они пришли и куда вот-вот готов уже был возвращаться Уолтер, несмотря на настойчивые уговоры Портера, появились изуродованные до невозможности описать существа, явно когда-то являвшиеся людьми – сотрудниками Вектора. Четыре монстра, ведомые слепым голодом, не знали преград, не понимали слов и уж точно не боялись ничего: они просто хотели убить и съесть их. Портер схватил Маргариту, и они побежали вперед к ближайшему порогу, чтобы закрыть двери и спрятаться. Ожидая должной скорости от всех, он не успел заметить отставание Уолтера, выкрикивающего панически смесь призывов подождать его и боязни умереть. Он бросил камеру и бежал как мог, но монстры оказались чуть быстрее толстоватого оператора, заметно отставшего от своих друзей, ожидающих его в двадцати метрах у дверей. Маргарита просила Портера помочь ему, но в ответ видела лишь молчаливое бездействие, и только когда сама собралась пойти помочь ему двигаться быстрее, ее грубо остановили и заперли дверь. Через две секунды в нее влетел Уолтер, моля о пощаде, еще через две на него накинулись твари, смешивая его крики со своими радостными воплями. Оба слушали, как их друга съедают за дверьми, до самого конца, пока наконец не настала тишина. Это было долго.
Маргарита плакала и проклинала Портера, ведь он мог помочь Уолтеру. Она била его, кричала на него, пыталась получить хоть какую-то ответную реакцию от убийцы, но ничего, кроме смирения со случившимся, Портер не испытывал.
«Надо найти доказательства – тогда мы сможем уйти, иначе его смерть будет напрасна», – сказал я тогда Марго, причем ведь то же самое, что и Уолтеру, когда он через час пребывания здесь решил уйти… Лучше бы ушел, а не последовал за мной». – Портер не знал, кому он это говорит, как и не знал, кто есть сейчас рядом. Но молчать не вариант – он хочет быть услышанным, а значит, кто-то да придет вновь, раз его мама почему-то исчезла на время воспоминаний, остановить которые уже было невозможно.
А ведь он даже не знал жену и детей своего оператора, хоть и бывал приглашен не раз на вечера и праздники. Но это на тот момент еще не было проблемой, в отличие от Маргариты. Им пришлось столкнуться еще с парой конфликтов не на жизнь, а на смерть, но, уже зная наперед расклад сил и здешние законы, они смогли избежать драки, используя смекалку, скорость и силу, предусмотрительно погасив в зачатке агрессию существ, встреченных на пути.
– Что ты сделал? – спросила мать требовательным тоном, желая услышать признание.
Портер вновь схватился за левую руку, уже в районе плеча. Потирая ее, он поднял взгляд и увидел некую смесь осуждения и понимания. Он снял куртку, оставив лишь футболку, потом перчатку с левой руки. Медленно стал разбинтовывать руку, начиная с кисти. Там он вновь увидел порой забываемую им надпись, как раз для некоего отрезвления в самый трудный момент, выход из которого лучше всего обеспечит пронокс…
– Она бы не выжила, это бы понял любой на моем месте. Тогда я думал лишь о том, насколько хватит моих сил, а с учетом… балласта цифра сразу же падает. Что уж томить, я более чем уверен, она сама понимала, вопрос лишь времени, когда станция победит.
– Что ты сделал?!
– Лучше уж я, чем они!
– Я не таким тебя воспитывала. Забота о других – это важная способность, которая определяет тебя как человека.
– Я и заботился, разве нет? Лучше ведь я, лучше так и лучше быстро, нежели любая альтернатива, заставившая ее мучиться последние минуты и секунды этой ебаной жизни. Меньшее из зол! Пусть и зло, но какая, на хуй, разница? Не я выбирал эти варианты, будь моя воля…
– Ты выбрал сюда прилететь.
– Да, здесь ты права, мать, но знаешь, это ведь другая история, и не с тобой мне ее обсуждать. Не с тобой обсуждать причины этого выбора, я это знаю, а значит, знаешь и ты, как и отец. Ведь в этом все дело, кто из вас будет прав, чьему слову мне следовать, чей пример брать за основу. Быть тактичным или ломиться напролом, дипломатия или агрессивный захват… Всю жизнь одно и то же – две полярности, не способные к примирению. Верно, мать и отец?
Внезапно оставшись один, Портер кричал в воздух, хотя, порицая себя, он всегда бывает один. И это важный вопрос: видит он их из-за одиночества – или же всему виной виляние найденной инопланетной биологической Жизни? Сраное растение, как думал Портер, начавшее свой новый цикл после разморозки в лаборатории Вектора, где не сразу стало понятно, насколько оно несовместимо с человеком. Простой цветок, создавший для своего комфорта собственную атмосферу, внутри которой каким-то образом зародилась Жизнь, понимающая эволюцию несколько иным способом.
Возможно, весь этот психоанализ – результат обоих вариантов, скорее всего, так и было. Ведь ему до сих пор трудно признавать, что, проведя на Векторе столько времени и поддавшись влиянию инопланетной Жизни и стимула в виде пронокса, он все еще может трезво мыслить. Хотя смотря что считать трезвостью.
– А что если не можешь? – Голос матери сопровождался и изучающим взглядом. – Что если все это ложь, или же ты помнишь лишь то, что адекватно только по твоим меркам? Ты читал записи последнего человека, с которым общался на Векторе три месяца назад, который, кстати говоря, дал тебе ответы о том, как все здесь работает.
