Никита Владимирович Чирков
Вектор: Жизнь и смерть
ГЛАВА 27
Они все сделали так, как и рассчитывали: покидая небольшое убежище некогда выживших сотрудников Вектора, Света и Портер крайне аккуратно, но сохраняя интенсивный темп, прошлись сквозь коридор, до ближайшего перекрестка, и повернули направо, надеясь, что объект слежки не ушел слишком далеко. Она шла впереди, используя режим ночного видения в этой части станции: ведь освещения практически не было, а то, что появлялось, скорее жалкими потугами пыталось доказать жизнь, да и вдовесок необходимо было сохранить режим инкогнито.
По левую и правую руку были открытые двери, словно кабинеты, приглашающие в гости, по три на стороне. Внутри еще было кое-какое освещение, как и в конце самого коридора, так что на этот промежуток Света включила обычное зрение. Оба стояли в самом начале, и, оглядываясь, она не могла не подметить, насколько опасно это место в период охоты. Первым делом она спросила у Альберта, есть ли здесь у него глаза, – отрицательный ответ не обрадовал. Ну, раз неизвестно, где он сейчас, то надо искать по старинке, ибо ожидать тут каких-либо движений – это слишком рискованно, особенно когда не трудно представить, что сейчас он может быть уже мертв или ранен. Хотя все это время была абсолютная тишина, так что подобный вариант сразу отсекается. Скорее всего, он где-то впереди за одним из поворотов, но вслепую идти Света не собирается. Маршрут должен быть безопасным как минимум из-за нежелания получить удар в спину. Внезапно Света почувствовала, как стены давят на нее, а каждая открытая дверь начинает казаться капканом. Она приказала Портеру стоять здесь, контролировать связующий коридор. Сама же крайне оперативно двигалась то вдоль одной стены, то другой, проверяя помещение напротив, после чего аккуратно, но уверенно заходила на шаг вовнутрь, убеждаясь в отсутствии враждебного объекта, после чего повторяла систему, и так до самого конца.
Пять минут – и вот она уже перед Т-образным перекрестком, проверяет обе стороны и, обернувшись, подозвала к себе Портера. Проход налево переходил в длинный коридор, сменяющийся небольшим залом в конце, а справа, буквально через метров пять, находились полузакрытые двери, створки которых оставляли между собой расстояние сантиметров в двадцать. Внутри было темно – и потребовалось ночное видение, дабы углядеть полностью заросший Жизнью зал, где четко проглядывалось не только отсутствие иного прохода, но и множество странных коконов, вросших в стены со всех сторон. Ясно ей это из-за валяющегося у дальней стены тела, прямо перед углублением в стене, в некоей субстанции, откуда он то ли вырвался сам, то ли время его пришло, но прожил недолго и, сделав всего пару шагов, закончил свою жизнь на полу. Подобного вида человека она уже видела, причем прошлый раз смерть пришла к нему не от неизвестных причин, а от рук Портера.
Только она обернулась, как впереди, все в так же плохо освещенном коридоре, послышался шум, вынудивший ее сразу же занять позицию за углом, со стороны коридора, откуда они пришли. Портер стоял за ее спиной, поглядывая по сторонам, в его глазах было любопытство. Впереди, возможно, по левой стороне, как смело заключила Света, ориентируясь на слух, кто-то явно в чем-то рылся. В конце этого прохода находится небольшой зал с информационной стойкой посередине. Цилиндрическая, подпирающая потолок, она была единственным освещением, словно столб неоднородного света в конце. И пусть часть экранов повреждена, но рабочие вполне справляются с задачей.
Света смотрела через прицел оружия, всерьез задумываясь над тем, чтобы все же подойди и просто поздороваться, используя не лучшие выражения по понятным причинам. Но не успела она даже закончить мысль, как из центральной двери слева вышел человек. В таком же костюме, как и у нее, но в немного помятом виде. Мужчина вытащил набитую чем-то сумку и, накинув ее на плечо, уверенно пошел вперед, перекрывая яркий свет от столба. Он двигался не спеша, явно уставший, но не раненый, заметных дефектов, влияющих на движения, она не заметила.
Слежка всерьез могла бы быть пронизана тем самым животным азартом, близким по определению к охоте, если бы не несколько крайне важных факторов, превращающих вроде бы знакомое действие в серьезное эмоциональное и моральное испытание. Свете приходилось не только адаптироваться под форс-мажорное окружение, в чем, разумеется не всегда, но все же помогает большой брат, следящий за ней через камеры. Это все техника, она преодолима – а вот то, что объектом слежки были доверенные люди, принять не просто. Разумеется, все это делалось из целей безопасности и самосохранения, ведь ее задача найти первую группу состоялась именно из-за пропажи этих людей. И, как ранее подметил Портер, совершенно неизвестно, какие события происходили с ними последние три дня, как и неизвестно влияние этих событий. Любой бы предположил худшее, зная то, где они провели это время, но для нее не это оказалось проблемой. Глодало ее странное чувство, рождаемое из всего времени проведения на Векторе и неплохого внедрения в близкое окружение последнего человека станции, а именно ощущение того, что она словно заняла сторону врага.
По-хорошему Остин и Питер – это те люди, которым она должна верить и с которыми ее место. Но сейчас она с Портером, который, возможно, причастен к смерти Тони и манипулирует ей в собственных безумных и неизвестных ей целях… Ведь это он подтолкнул ее к тому, чтобы заподозрить в сослуживцах что-то неладное. Не раз перебирая в голове причинно-следственную связь, Света снова и снова приходила к одному и тому же мнению, подтверждающему правоту подозрения Портера: возможно, его она сейчас знает лучше, чем Остина и Питера, а все потому, что это место меняет людей. Самое простое подтверждение опасений состоит как раз в том, что никто из них даже не вышел на связь, не сообщил о личном состоянии, не информировал о статусе задания. Они просто ушли в тень, спрятались в глубине огромной станции, даже не выдав пусть и банальную, но все же ложь, которую можно было бы хоть как-то интерпретировать, – нет, они просто исчезли. Можно было бы ожидать их гибель, влегкую оправдывающую нарушение всех правил, но один точно жив – и уж за три дня мог бы с легкостью найти способ кинуть весточку. И вот она все смотрит за ним и не находит для себя причин или объяснения для тех действий, которые и привели ее с Альбертом сюда. Он ходит так, словно отлично знает станцию, прекрасно ориентируясь, роясь в вещах и ящиках, собирая какие-то материалы, довольно спокойно и уверенно, будто бы время его здесь – это рутина, а мир вокруг отсутствует. Видеть врага в друге – это отличный опыт, который позволяет лучше понимать, как легко может меняться человек, и то, насколько легко проводится рокировка добра и зла. Как раз сейчас она смотрит на вроде бы друга, но почему-то предстает перед ней тот, кому не хочется верить на слово.
Дойдя до столба света, он незамедлительно свернул направо, где уже через несколько метров ушел в левый проход. Света с Портером аккуратно подошли, стараясь не шуметь. Бегло взглянув за угол, она увидела, как он зашел за дверь в конце недлинного коридора. Только она собралась попросить Портера показать ей план этого сектора, как тот уже вглядывался в него. Оказывается, они сейчас в медицинском центре и, пройдя мимо кабинетов врачей, оказались перед палатами, коих вокруг было много. Возможно, это была лишь часть пути неизвестного, но сумка его была уже полна, да и сам он двигался явно более устало, чем в начале пути. Справа была дверь, оказавшись за которой Света посадила Портера на лежавший на полу большой пластиковый контейнер и, не закрывая дверь, позвонила Альберту. Ожидая ответа, она оглядывала это место, видя, как много тут пустых контейнеров, некогда заполненных медикаментами, не говоря уже о взломанных электронных замках сейфов с проноксом, которого, как и всего содержимого других, не было. Все уже давно опустошили, и небольшое помещение в три на три метра сейчас служило доказательством хаоса.
– Слушаю тебя, – Альберт ответил задумчиво, словно она отвлекла его от отнимающего все его внимание занятия.
– У тебя есть здесь глаза?
Тишина, за которой она услышала стуки по сенсорному экрану.
– Нет. Каков твой статус?
– Мы встретили его, проследили, хочу выйти на контакт. Надоело по пятам идти.
– Жду от тебя отчета.
Света выключила связь, поймав сразу же настороженный взгляд Портера. Села на пол рядом с дверью, задумавшись и перебирая варианты в голове, находя самый простой, как самый оптимальный, ибо надоело ей уже все это: охота идти напролом, а не играть в хирургию.
– Значит, так, – начала она уверенно и на адреналине, – Альберт не участвует, значит, будешь ты. Я иду туда, надеюсь, мы ошиблись и они в порядке.
– А если нет?
– Значит, я не зря оставляю тебя здесь, и ты вмешаешься, ясно?!
– Это очень рискованно. Мне не хочется разделяться.
– Держи, если что, рассчитываю на тебя.
Проигнорировав его переживания, Света вручила ему пистолет, несколько удивившись его неоднозначной реакции. Она встала, взглянула на него и молча вышла. Двери открылись так же беззвучно, как и закрылись уже за ее спиной, когда она плавно вошла в первую палату, где вся мебель и оборудование были чуть ли не свалены у дальней стены, и все это под ярким освещением потолочных ламп. Вокруг все еще был небольшой беспорядок, хоть кто-то и пытался расчистить тут более широкий проход к двери справа, куда она уверенно подошла. Возможно, стоило бы крикнуть, даже поздороваться, с усмешкой про себя подумала Света – и только открыла двери, как сразу же пожалела, что опустила оружие, что подошла слишком близко, что на какое-то мгновение расслабила свое внимание…
ГЛАВА 28
То было чудесное время, пропитанное предвкушением чего-то нового, чего-то вполне обычного для большинства людей, но постоянно ускользающего от нее, словно игра в прятки, где удается зацепить глазом лишь блеклую тень, но перепутать которую с ошибкой невозможно. Вот-вот – и, кажется, оно будет чуть ли не осязаемо руками, такое новое и светлое, то ли ключ от нужной двери в желанную жизнь, то ли это и есть сама дверь, найти которую было трудно с самого детства. Поиски длились самым естественным образом и через самую банальную, но не менее от этого действенную надежду, постоянно придающую половинку от целого, являющегося тем усилием, которое выделяет лучшего из лучших. Вторая же половинка была соткана из злости, порой даже гнева, умело обузданного поводьями трезвой мысли, после чего направленного на результат любого дела или задачи, ибо это было лучшим применением в практике.
Долгое время она верила в простоту, под которую подгонялись как взаимоотношения между людьми, так и рождаемое счастье от правильного подбора окружения. Признаваться в разочаровании собственной жизнью Света никогда не была достаточно готова, а ведь ребенок настолько упрямый, насколько это было возможно, не стыдившийся распыляться на слова, неприятные уху безалаберных близких, казалось, не должен иметь никаких преград перед полной раскрепощенностью, но дело было скорее в доверии. Привыкшая видеть безразличие со стороны отца и матери, удосуживающихся лишь задавать банальные вопросы о ее самочувствии. Ее родители больше уделяли время так называемому «прожиганию жизни». Простые работяги, любители выпить, они вроде бы не были плохими людьми в утрированном понимании, но какой толк от гордости за это, когда ничего иного и не было, что можно противопоставить и чем можно закрыть глаза на некие ошибки в воспитании единственного ребенка. Одно из первых воспоминаний было прямиком из детства, когда в первый класс она пошла одна, просто потому, что родители мало верили в разумность образовательной системы. Ведь сами, как они цитировали не раз, «отучились все классы, а так ведь жизни и не добились». Мать – уборщица, отец – водитель пассажирского автобуса, разочарованные в жизни, а на деле – в самих себе. Логично было бы предположить необузданное желание дать дочери все то, чего сами они лишены, – на деле же лишь постоянные ограничения ее любопытства и обесценивание всех фантазий и мечтаний. Ведь, как это звучало от них не раз, «раз мы не смогли, то куда уж тебе».
Маленькая Света не успела заметить, как при каждом упоминании имен родителей или самой простой мысли о них внутри моментально пробуждается злость, а в лучшие моменты – лишь холод, заметный глазу издалека. Все, чем она жила, – это не просто желание, а именно кипящая жажда делать все наоборот, быть хоть кем-то, но не такой, как мать или отец, стыдиться которых она начала слишком рано. Поначалу подобное не понимается – лишь инстинкты да эмоции, прикрывающие невероятный страх доказательства их правоты, что она действительно ничего не сможет. Лишенная нормального примера семейной жизни, как и безалаберного и веселого детства с шалопаями-друзьями, Света совсем не помнила, когда просыпалась, жила и засыпала не с мыслью о том, как много надо ей еще сделать, чтобы избежать судьбы старших. Но дело было не в их работе или образовании – как раз наоборот: если бы ей преподнесли это иным образом, кто знает, она вполне могла бы отнестись к этому понимающе – все же все работы важны. Истинная причина была в самих людях, в их отношении, складе ума, в их зачастую глупых мнениях и крайне апатичном и ленивом отношении к дочери, где не было ни любви, ни заботы, ни даже подобия взаимопонимания или уважения, простого, человеческого. Сами эти люди не умели ничего, кроме необходимого для примитивного существования, – лишь постоянно ворчать, ныть, приправляя все свои недовольства высокоградусным допингом, да болтать ни о чем с такими же, ненавистными ей соседями по многоэтажному дому, который, к слову, всем своим видом выдавал то, какой контингент населяет его стены. Равно как и весь небольшой городок на отшибе страны. Когда ты чувствуешь себя чужаком, словно попавшим из другого мира, причем с самого детства, отчего взросление произошло слишком рано и ты даже не успел понять беззаботной детской жизни, то единственное, чем начинаешь жить, – это «взбирание в гору». Она делала все: училась лучше всех, не лезла в дурные компании, боясь упустить шанс на лучшую жизнь, никогда не опаздывала, была словно солдат, а порой казалось со стороны, будто бы она робот. Игнорируя влияние окружения во всех проявлениях, даже не идя на контакт с теми сверстниками, которые относились к ней хорошо, Света буквально не позволяла себе счастья или чего-то приятного в этой жизни, потому что, как она сделала себе установку, это надо заслужить, иначе она станет похожей на мать и отца. Но ни ее идеальная успеваемость, добиться которой она смогла самостоятельно, ни уж тем более ее крепкий и упрямый характер, не позволяющий дать себя в обиду, как и ни одно ее достижение не были оценены не то чтобы в полную меру: никто словно и не заметил, насколько еще в средней школе она переросла всех вокруг.
Злость превратилась в гнев, подпитываемая безграничным разочарованием во всем, ведь, как и подобает, первую и постоянную вину она ощущала в себе, что не была достаточна хороша для любви, заботы и внимания.
Темнота – это первое, что она узнала, когда не просто вышла, а буквально вывалилась из воспоминаний, словно ее вытолкнули с обрыва, где было во много раз хуже. Резко попытавшись встать, с болью ощутила все мышцы в теле, словно вырвавшийся с цепи зверь оказался вновь на той же цепи. Обе ее руки были по отдельности прикреплены армированными хомутами к трубе прямо у стены, из-за чего, разведенные в стороны на всю длину, они даже не могли согнуться в локте. Крепления были на уровне живота в метрах полутора друг от друга, из-за чего, когда она была в отключке, словно висела на наручниках. Гнев выливался в агрессивные попытки вырваться, совершенно не думая о возможной травмоопасности: Света дергала руками, надеясь на должный результат, старалась сбить ногой хомут или же трубу крепления – все тщетно. Кое-как сдерживая себя от криков, она старалась осмотреться, увидеть хоть что-то – но это была тьма, самая настоящая и черная настолько, насколько это вообще возможно. Программное обеспечение костюма не работало вовсе, благо система фильтрации была отдельной. Связаться с Альбертом невозможно, оружие неизвестно где, сама же она на цепи – вот и ответ, почему в этом промежутке без сознания ее разум вспомнил всю ее юность. А может быть, дело не в чувстве вины и чрезмерной самокритичности? Может быть, дело в том, что смерть ее настолько близка, насколько необходимо для привычного в подобные моменты выражения «вся жизнь перед глазами»? Только это была не вся жизнь, хоть и крайне основополагающая ее часть, но все же выглядит все так, словно она получила еще один шанс, упустить который сейчас будет означать полную сдачу всех позиций.
Ее застали врасплох, как следует познакомив с мощным электрическим разрядом, – и вот она здесь, неизвестно где, прикована к стене. Просто охуенно, подумала про себя Света, сокрушаясь от своего просчета.
Включившийся свет сразу же ослепил ее, отчего она спрятала лицо, наклонив голову в сторону. Стул с грохотом встал на все ножки, метра два перед ней, как могла судить по звуку. Оглядываясь, она видела лишь разную медицинскую мебель да беспорядок в палате, явно соседствующей с той, где ее внимательность дала сбой.
– Привет, – голос был мужским, нейтральным, заметно уставшим, – извини, пришлось так поступить, безопасность превыше всего. Тут не приходится надеяться на удачу.
– Кто ты такой?
– А ты не узнала меня? – всерьез удивился мужчина и пододвинул стул, высматривая ее лицо и решив протереть ее шлем тряпкой, что было встречено резким порывом. – Видимо, слишком яркий свет оказался. По паспорту я Остин, но для друзей всегда был просто Ос.
– Твою мать, Ос, какого хуя?!
– А вот тебя не узнать невозможно, Светлана. – Он стал добродушнее, явно радуясь встрече со знакомым человеком.
– Давай, освободи меня, пока я не захотела ударить тебя за это и за то, что назвал меня полным именем! – Недовольство свое она не скрывала, чуть ли не ворча. – Нахрена было это делать?
– Э, не гони, я же не знал, что это ты. Если вдруг забыла, то нам не дали бейджики. Почему ты вообще следила за мной?
– Догадайся сам.
– А, понял, точно. Ты не знала, кто я, да и трезво ли еще мыслю. Логично.
– Откуда ты знал про слежку?
– Да брось, неужели ты думала, что не подключусь к здешней камере? Прям оскорбление, не иначе. Ты ведь знаешь, какие существа здесь живут, жрут и срут, – так что, уж извини, но лучше перестраховаться.
– Может, вместо болтовни расскажешь, какого хрена вы пропали на три дня?
– Успокойся ты, так было надо. Уж не от лучшей жизни-то… Подожди-ка, в смысле – «три дня»?
Изумлению Остина не было границ – потерянный, он резко встал со стула, чуть не уронив его, оглядывался, словно пытаясь собрать мысли в голове, перебирая события, жестикулируя руками перед собой, пытаясь заодно на пальцах высчитать календарь, ну или посчитать цепь событий.
– Прошло три дня, как вы сюда прибыли. Ты не знал?
– Я… я потерял счет времени… – Открытие это явно усваивалось в нем легче, чем можно было бы представить. Он вдруг сел обратно на стул, сложив руки на груди.
– Неудивительно, тут нет восхода или заката. Поэтому тебя и отправили узнать о нас, куда мы делись. Наверное, считали нас погибшими, мы же исчезли… Твою мать, я даже не думал об этом. Прости меня, если бы знал, то дал бы о себе знать сразу же.
– Когда ты последний раз спал? – Света уже знала ответ, да и по выражению Остина стало ясно, насколько неожиданно прозвучал для него такой вопрос.
– Перед тем как сюда отправиться, – подытожил он, сам удивляясь ответу, явно не целиком пока понимая сложившуюся ситуацию.
Света ворочалась на месте, ища более удобное положение, отчего Остин даже почувствовал легкое неудобство, но, встретив ее многозначительный взгляд, жестом приказал ей успокоиться.
– Спокойно, я освобожу тебя. Скоро.
– «Скоро!» А может, уже сейчас, не?!
– На моем месте ты бы также не спешила. А ты одна здесь?
– Альберт… – Она решила не сдавать свой козырь. – Он погиб еще на половине пути, я осталась одна.
Остин лишь кивнул, ожидая продолжения.
– Че смотришь? Твоя очередь!
Остин явно не желал делиться, перебирая в голове варианты, что, несомненно, Света читала без проблем, ведь это было видно даже в физике тела.
– Слушай, Ос, у тебя не много вариантов: ты можешь оставить меня здесь, я умру, ты под трибунал и в тюрьму. – Он явно был шокирован этим заявлением. – Вот именно, очень тупо: можешь солгать, но когда я узнаю, то сломаю тебе что-нибудь – это больно, так что говори, как есть, еб твою мать! Мой костюм цел, я не заразилась, а значит, мыслю трезво. Если бы была разгерметизация, ты бы ее заметил. Так что давай уже, не тяни резину, я не по травке шла сюда, нахваталась синяков, да и заебалась!
– Вот умело же ты все варианты просчитываешь, удивляюсь тебе по сей день.
Света ждала.
– Значит так, с чего бы начать… Мы прибыли, все как обычно, к местности привыкли быстро, продвигались шустро. Но наши ожидания, что угроз здесь более нет, оказались… говно они оказались, встряли мы конкретно. Не успели дойти где-то трети до главных серверов, как Тони был убит одной из тварей. Его больше нет… – Остин нелегко это произнес, Света прямо почувствовала его боль, но не могла сопоставить эти чувства с фактом нахождения Тони, явно погибшего не в бою.
– Что было дальше?
Наконец она поняла, насколько он уставший и измотанный, когда переменился его голос, а вся ширма классического позитива и легкомыслия исчезла, оставив лишь блеклую тень.
– Мы продолжили путь, наша задача – это выполнять, жертвы, как ты знаешь, приемлемая цена. Вскоре я заметил, что костюм Питера поврежден, его зацепили, не знаю как, но он заразился.
– Питер тоже мертв? – уже свыкаясь с положительным ответом, спросила Света удивительно тихо.
– Он взял с меня слово, представляешь! Он взял с меня слово, что я не позволю ему стать… стать одним из этих уродов, этих немыслимых существ. Питер готов был умереть, а я – я ведь врач, моя работа, сраное призвание, спасать жизни. Я не могу просто так взять и убить своего командира, своего друга, ты ведь знаешь – мы семья. «Лучше уж ты убей меня, чем кто-то другой», – сказал он мне. Я дал слово, которое он вынудил меня дать: что когда он перестанет быть собой, то я, именно я заберу его жизнь. Света, ты же знаешь, какой приказ я бы получил, расскажи я начальству о заражении одного из нас: ликвидация, ведь мы всего лишь солдаты, а лекарства нет – исход лишь один. Мы знали все риски, на которые шли.
– Что ты сделал? – медленно спросила она, твердо выговаривая каждую букву, мечась между осуждением и пониманием. Остин же сначала освободил ее от наручников, явно оттягивая момент откровения. Света все так же осталась сидеть, боясь спугнуть его.
– Я взял все в свои руки. Погрузил его в анабиозный сон, чтобы замедлить течение этой болезни, пока не найду лекарство.
