Никита Владимирович Чирков
Фелисетт
Мы делаем обычную работу
Тут позволю себе вольность заявить о надобности вернуться чуть‑чуть назад, аккурат к моменту после внезапного отключения энергии на «Фелисетте», вынудившему разделиться Нила и Лилит. Как мы помним, отец со всей ответственностью ушел на поиски причины внезапно настигнувшей проблемы, оставив детей на попечении матери. И если вам кажется, что рассказанная история первого полноценного знакомства между Августом и Лилит была единственным важным на тот момент времени событием, то смею огорчить несогласием. Разочаровываться никак не стоит: случившаяся перепалка между родителями ни в коем случае не бессмысленна, а те заложенные мысли в их головах непроизвольными откровениями как друг перед другом, так и перед собой найдут свой отклик в будущем. Мягко говоря, процесс, начатый при столкновении двух противоположностей, имеет скорее пассивный и очень интуитивный процесс, в отличие от параллельно происходившей в тот момент истории между отцом и сыном.
Все еще во мраке, орудуя лишь фонариком, Нил поспешно спустился по лестнице на нижний уровень. Оказавшись за единственной дверью Нил встретил развилку в три стороны, по одной от каждого плеча и прямо перед носом. Куда идти, не знал, да и оказался тут в первый раз с момента прибытия. И вот только он собрался позвать Холда внушительным тоном, как тот сам себя выдал, пройдя вдалеке из одной стороны в другую с фонариком вокруг головы.
– Что случилось? – еще на подходе к Холду спросил громко Нил. Но сам Холд был более чем спокоен, будто бы вообще ничего необычного не произошло, а так, всего лишь лампочку поменять, если прибегать к простой аналогии.
– Ничего не случилось. Ты о чем?
Терпение Нила было подвергнуто испытанию.
– А выключенный свет?
– Здесь немного намудрили с энергогенератором, но вроде бы разобрался, сейчас все будет.
– А предупредить нельзя было? Лилит с детьми испугалась вообще‑то! – чуть ли не заревел во все горло Нил неестественным для себя тоном, вынудив Холда отложить изучение показателей на мониторе перед собой и с тяжестью развернуться к сыну. Фонарик на голове он направил вверх, а Нил уставил свой вниз.
– Ты провел инвентаризацию медицинского блока?
Острый и внимательный взгляд Нила не возымел никакой даже мало‑мальски заметной реакции.
– Холд, раз уж мы тут вдвоем, то, может, честно поговорим?
– Я всегда был честен с тобой.
– Корень всех проблем, – звучало так, как обычно озвучивают с прискорбием причину плачевных событий. Он вновь продолжил, но уже иным тоном: – Хотя сейчас твоя честность будет кстати. Скажи, почему я здесь на самом деле? Как и Лилит, и Максим, разумеется.
– Мы делаем обычную работу.
– Нет‑нет‑нет. Меня удивляет твое появление на моем горизонте впервые за… девять, десять лет? Что случилось? Ты умираешь или…
– Ты правда думаешь, что, лишь находясь при смерти, я бы захотел увидеть сына и внука?
– Я не знаю! Представь, такое происходит, когда ты то исчезал, то появлялся, то потом опять след простыл, а мама при этом лгала мне в глаза, оправдывая тебя и выдумывая мотивы и истории, подтверждения коим никогда не было!
– Выговорился? – после напряженной паузы сказал Холд с каменным лицом и только собрался заговорить дальше, как Нил немного нетерпеливо высказался подходящим тоном смирения:
– Дай угадаю, теперь ты во мне по классике разочарован?
– Я не разочарован, просто расстроен, – неожиданно тише, с нежеланным примирением с выводом произнес Холд.
– Ну, к этому я привык. Переживу. Но если уж ты и решил компенсировать эгоизм и быстро восполнить пробелы в отношениях, то спешу сказать тебе четко и ясно – никому это не надо. Мы делаем работу и валим, уясни это и потом не вздумай вновь обвинять меня. Нельзя так делать, Холд, влезать в наши жизни, когда захотелось, насаждая свои правила и мировоззрение. Десять лет прошло. Десять долгих лет, а ты и вовсе не изменился… в отличие от меня. Мои жена и сын – это самое важное, что у меня есть, а уже потом, где‑то позади, ты.
За злостью и презрением Нила наполняло торжество справедливости. К сожалению или нет, но продлился эффект недолго.
– Я думаю, что тебе плевать на перебой энергии на жалких десять минут. Ты знал, где я, и, быстро связав одно и другое, нашел себе лишний повод для оправдания гнева в мою сторону. Ты бросил жену и ребенка из‑за попытки устранить проблему? Или же ради шанса вынести на меня всю свою жалкую детскую обиду, обвинив меня во всех грехах?!
Холд показательно дернул рычаг рубильника рядом с собой, после чего «Фелисетт» вновь ожил. Окружающие лампы в техническом помещении подарили холодный свет этой разгоряченной атмосфере.
– Надеюсь, ты оставишь личное при себе, потому что, хочешь ты этого или нет, но субординацию надо соблюдать. Сейчас был личный момент, это я понимаю. При остальном персонале, как и в случае каких‑либо указаний, требую не забываться!
Холд говорил учтиво, показав ту сторону, которую Нил был даже рад увидеть, пусть и ненадолго.
– Раз уж я в твоих глазах по неизвестной мне причине так и остаюсь худшим на свете, то поздравляю: ты доказал, что не лучше меня, в чем сам же и виноват. Вот теперь я разочарован.
Молчание между ними напоминало осадок послевоенных действий с применением жестоких и бескомпромиссных методов в пользу победы любой ценой. Окруженные морщинами глаза сверлили Нила насквозь – причем, отметил про себя сын, отец как всегда, преобладал над ним силой и властью, вот‑вот перешагнувшей на ступеньку тирана. Сам Нил, как можно подвести временный итог, был разочарован, опять же не трудно догадаться, в ком. Даже спустя столько лет он все еще недостаточно силен для Холда, чью броню, как ни старался, так и не смог даже повредить. Нил почти успешно скрывал сокрушение своих позиций, ища хоть какой‑то выход из положения, в которое сам себя, как и всегда, загнал.
На планшет, который ранее Холд использовал для сбора данных, пришло оповещение об окончании проверки систем «Фелисетта». Выдернув провода из терминала справа от себя, он кратко взглянул на отдающий синим экран и, кивнув Нилу идти за ним, направился к выходу. Движения отца были громоздкими и тяжелыми, прямо как осадок от крайне неудобного и неприятного обоим разговора. Холд мог справиться со всем вышесказанным, к тому же, не забываем, его броня уже давно закалена под определенную роль. Уже когда сын поднимался по лестнице, видя в паре метров сутулую спину отца с опущенной вниз головой, ему пришло действительно неприятное открытие: пока он не исправит поломанные отношения с Холдом, вернуться к семье в эмоциональном смысле будет практически невозможно. А ведь на нем огромная ответственность перед ними, его женой и сыном, особенно в последние три месяца. Хотя, стукнула идея по голове, может быть, вступая в эту заведомо проигрышную войну, он как раз таки пытается дистанцироваться от проблем с Лилит? Этот вопрос ненадолго затормозил Нила, окунув в сгусток сомнений. Правда, к сожалению, не то что ответ – сам вопрос им был отодвинут в ящик, провоцируя странное раздражение сродни чувству всецелой беспомощности. Так что по одному делу за раз, решил для себя Нил. Уверен, многие из нас с вами знают, как трудно порой быть выше личных обид и всех неприятных составляющих конфликта, особенно когда присутствует фактор времени, где, словно вино с годами, изначальные причины лишь крепчают.
Я пойду
В каком‑то смысле для Холда возрождение работоспособности «Фелисетта» являлось укреплением позиции не только для будущих проектов, но и плацдармом, где ему откроется возможность позволить себе шаг в сторону примирения с сыном путем перелопачивания многих эмоциональных моментов. Хотя ранее ему казалось, что именно совместный процесс воскрешения конструкции сможет растопить между ними ледяную стену, что, как вы понимаете, дало противоположный эффект. Первый и последний на данный момент разговор по душам вышел даже близко не тем, на что рассчитывал Холд. Однако стоит признать наличие фундаментальной ошибки – он не учел контекста в десять лет. Многое надо наверстать, очень многое. Правда, глобальная цель придает львиную долю сил игнорировать внутренние эмоции в угоду правильной расстановке приоритетов, но… будем честны, все же Холд – человек, а не робот, он может ошибиться. И вот, придя к блоку связи, он быстро осмотрелся и обратился к Лилит, вновь сидевшей на том же месте, где в прошлый раз мы видели ее с Нилом.
– Докладывай.
Лилит спокойно развернулась на кресле. В этот момент подошел Нил и занял позицию в стороне между ними. По их лицам Лилит прочла остаточный эффект уже известной неравной битвы.
– Ну, что сказать: технически проблем не нашла, а вот программное обеспечение страдает, как и жесткие диски. Похоже, здесь лет сто ничего не обновлялось. Связь с «Шарлоттой» скоро налажу, а вот самостоятельно на контакт с остальным миром пока не выйдем – тут была парочка спутников, но их еще найти надо и понять, в каком состоянии они находятся.
Холд кратко кивнул в раздумьях.
– Я думала, будет хуже. Но все, что нужно, у меня есть, даже с запасом. В период рассвета технократии Центр Развития Технологии делал все на века, не то что сейчас. Хотя самого ЦРТ уже нет, но мысль понять не трудно.
В этот момент в Ниле стрельнула зависть: Лилит чуть ли не властвовала, держась профессионально и уверенно, даже позволяя себе разные колкости при таком человеке, как Холд. Еще один камень в свой огород, хотя, опять же мчались мысли, что вполне естественно иметь перед родителем большее повиновение, нежели перед чужим человеком.
– Тарелка в порядке?
– Да, как минимум на диагностическом уровне. Плюс, я мельком глянула систему безопасности. – Лилит кивнула в сторону Нила, тот опирался как раз на пульты управления. – Камеры видео‑ и аудиозаписи присутствуют, но их очень мало – всего четыре штуки, строго на вход, выход, коридор и лифт. А самое интересное – это отсутствие жестких дисков. Кто‑то их вынул и забрал. А поставить наши не могу из‑за все той же пропасти между технологиями. Надеюсь, вы привезли свое видеонаблюдение, чтобы везде глаза были?
– Август тебе их выдаст.
– Лишние руки будут кстати.
Лилит не интересовалась перебоями с энергией строго из упрямства – сами должны разъяснить. Как ранее уже уточнялось, профессионализм и работа были ее панацеей от всех жизненных тяжб, коих к этому моменту набралось с приличным избытком.
– В чем была причина перебоев? – спросил Август в тот момент, как появился в проходе, сразу же обращаясь к Холду.
– Как там Нора? – выскочил из Холда свой вопрос, заставив Нила и Лилит переглянуться с особым кратким посылом, но он сразу же добавил: – Как Максим, дети в порядке?
– Да, все хорошо, спасибо! – Ответ звучал скорее дружески.
– «Хорошо» – это самое главное. Делайте связь, – кивнул он Лилит, – а мы займемся внешним источником энергии. Оказывается, здесь установили пару ветряных мельниц и солнечные батареи. Первые работают, они почему‑то не были подключены к общему реактору, а вот солнечные батареи на крыше не отвечают на команду. Возможно, какая‑то поломка.
– Значит, идем! – неожиданно резко, даже для него, вышло у Нила. – Сделаем все с тобой.
– Может, лучше мне пойти? – обратил на себя внимание Август, чуть выйдя вперед, при этом звучало несколько заученно. – При всем уважении, мы с Нилом куда моложе. Сэр, вам незачем рисковать.
Для одних подобное звучало бы истинным уважением, для других – почти что оскорблением, а вот Холд принял это за вызов. Пусть разум и понимал мотивы, но характер из принципа не мог позволить кому‑то принять на себя труд, который он якобы не способен исполнять. Взгляд его почти успешно скрывал метаморфозу удивления с последующей защитой собственного авторитета.
– Я пойду.
Думаю, вы понимаете, как он это произнес: твердо, жестко, будто бы решил судьбу мира. Такое не оспаривают – лишь преклоняются. Но Август был не промах – чуть подумав, он несколько раз кивнул и, обратившись еще и к Лилит, предложил свою помощь. А он, Нил, вот‑вот потерял бы шанс наконец‑то поговорить с отцом, увидев в этой вылазке идеальный шанс для закрытия старых, не тронутых ранее вопросов, а то без этого он уже и не представляет адекватное время на «Фелисетте». Даже более того, что, разумеется, крутится в его голове, словно комок колючей проволоки: если не закопать топор войны, то все скопленное годами, скорее рано, чем поздно, взорвется, принеся непоправимый ущерб им всем. Основной же причиной такого усердия служило желание избавиться от гнетущего чувства слабости и покорности перед отцом, будто бы Нил до сих пор ребенок, пытающийся доказать свою самостоятельность вызовами, упрямством и борьбой с авторитетом. А он, на минуточку, не ребенок, уже причем давно, только вот осталось утвердить это раз и навсегда перед Холдом, доказав в первую очередь самому себе, что человека, которым он был при последней встрече с отцом десять лет назад, уже давно не существует. На вопрос, хочет ли он тем самым доказать это и самому себе, ответ даже не нуждается в уточнении.
Повезло с погодой
Погода будто бы специально утихомирилась, даже легкого дуновения не присутствовало, а снег всецело поддался гравитации. В каком‑то неясном смысле этот покой казался Нилу зудом в затылке из‑за слишком уж стерильного окружения, без отвлекающих от тяжелой темы грядущего разговора факторов. Благодаря шлему, чья металлическая защита покрывала лишь затылок, можно было разглядеть все вокруг, особенно если отключить вывод показателей на бронестекле. Хотя, что уж мечтать, если бы не включенные фонари на скафандрах и приборах ночного видения в шлемах, то звездное небо даровало бы идеальную красоту мира.
Холд шел первым, Нил – чуть позади, между ними был страховочный трос, основной же прикрепили к установленной лебедке у стены, справа от входа. Саму ее, эту лебедку с дополнительными тросами и разным инструментом, заблаговременно поставила наша группа, предусматривая выходы на планету. Благо идти было недалеко: надо было лишь добраться до правой стороны базы, если смотреть на нее от звездолета, там с торца должна быть лестница. Привезенные новые костюмы были утеплены и прошиты крепче некуда, а с современным термобельем комфорт был обеспечен даже для самого взыскательного характера.
– Повезло с погодой. Когда спутники настроим, то получим все сводки.
Да, это было неуместно, Нил все еще подбирал слова, ища правильный подход, ну а Холд держался так же непробиваемо, как и всегда. Они подошли к краю базы, завернули за угол и, пройдя ближе к скале, увидели утопленную вглубь лестницу прямо на крышу. Холд дернул одну ступеньку, другу, третью – вроде бы, на первый взгляд, все цело.
– Похоже, Лилит была права, делали и правда на века, – уже более сконцентрированно сказала Нил, подойдя ближе. – Я пойду первым, проверю состояние.
Но Холд лишь как‑то странно на него посмотрел и, сразу же уцепившись за лестницу, начал восхождение. Ворча про себя из‑за характера Холда, Нил последовал за ним, ощущая, как наполняется недовольство, вот‑вот должное дать ему правильный толчок для реализации затеи. Сам же подъем прошел совсем уж без неурядиц, даже слишком спокойно и легко, думалось Нилу, когда тот залез на крышу. Как‑то по‑особенному ощущался открывшийся простор с крыши «Фелисетта», пусть лишь чернота вокруг, но легкость и свобода в странных смыслах так и кричали со всех сторон. Холд в это время уже осматривал заснеженную солнечную панель почти во всю ширину центрального строения.
– Я хочу извиниться. – Нил знал, что такая формулировка привлечет внимание, пусть на самом деле извиняться ему было и не за что. – Ты правильно услышал. Да, я хочу извиниться перед тобой.
Не подавая вида, Холд отчетливо слышал сына, интенсивно копаясь в небольшом контактном блоке, где были предохранители и можно провести прямую диагностику плат. Нил же стоял прямо, спиной к нему, и поглядывал то вдаль, туда, за звездолет, то на Холда, стоявшего на одном колене за диагностикой.
– Я вел себя не совсем… Это было непрофессионально, признаю. Ты бы знал, как я удивился, когда увидел твое имя в приказе. Даже не поверил – думал, может, однофамилец там, хрен его знает, почему нет. Ты объявился, блин, без звонка! Хоть бы написал, что тебе нужны мы, – могли бы в таком раскладе пресечь элемент неоднозначности.
Нил говорил с трудом, но уверенность потихоньку возрастала с каждым словом. Для него это было так, словно он взбирался в гору, чтобы скинуть царя зверей с трона. Да, такое у него было сравнение, что не сильно удивительно, зная весь контекст крайне неоднозначных и авторитарных отношений.
– На самом деле меня это удивило – твоя скромность, если можно так выразиться. Я был уверен на все проценты, что когда ты захочешь вновь вернуться в мою жизнь, то выбьешь дверь ногой и заявишь о себе, словно долбаный завоеватель. Отчасти это даже радовало: твой приход был бы сразу в лоб, без игр и хитрости. Хах, тут я удивился, ничего не скажешь. Я бы спросил, чего ты ожидал на самом деле от всего этого, но… знаю, бессмысленно – тебя, Холд, всегда хрен поймешь. Это я усвоил с годами. Ты даже не представляешь, как долго я пытался честно тебя понять. Все твои решения и действия… искал оправдания, представлял иной контекст. Да я даже думал в момент, что это в маме было дело…
На этих словах Холд встал, посмотрел на сына опять же непонятным тому взглядом и показательно уставился вдаль, куда‑то в сторону корабля. Они были похожи на двух путешественников, плечом к плечу изучавших грядущий путь к некоей очень далекой цели. В определенном смысле так же можно описать и их внутреннее состояние, даже если они и не признаются в этом. Нил же решил продолжить, борясь с зудом в затылке:
– Знаешь, как помню я: первые лет десять‑двенадцать было круто, пусть я постоянно болел, но мы были вместе. Мама меня лечила, заодно обучая помаленьку тонкостям медицины. Мы были прям командой!.. – Нил немного осекся, мысль о том, что подобного не случилось в его семье, кольнула прямо в сердце. – А потом ты пропал. Мама с трудом переживала этот… разрыв, измену, или… я так и не узнал, в чем причина. Но через год ты вернулся, вроде все стало налаживаться, она перестала мне врать о причинах твоего ухода. Но, к сожалению, уже ничего не вернулось в прежнее русло. Что в целом ожидаемо, но только я‑то был ребенком, не знал еще всех правил. Как ты думаешь, – начал Нил, сделав шаг ближе, но Холд не смотрел на него, взгляд был направлен вдаль, – обоснованно подросток ненавидит отца за его внезапно говенный характер?! Когда ты вернулся, может, ты и не помнишь, но мразью той еще стал. Разочарование в родителях ребенок помнит долго. Это очень сильно влияет на становление, на себе познал. Я даже не знаю, откуда в тебе цинизм, жажда контроля, пфф, чуть не забыл, паранойя такая… бухал ты тогда знатно, ой знатно! Как же я тебя ненавидел… а знаешь, когда я стал тебя презирать?
Холд повернул голову и с тяжелыми глазами ожидал ответа.
– Когда ты даже не пришел на ее похороны. А ведь она защищала тебя, оправдывала! Порой мы с ней ссорились из‑за того, кем является глава нашей долбаной семьи! Я все делал, лишь бы залечить оставленные тобою раны! Ей было плохо, очень плохо, в определенный момент мне пришлось заботиться о ней, потому что депрессия и апатия убивали ее… Ребенок не должен таким заниматься. Она была трудным человеком, а после твоего ухода изменилась до неузнаваемости. Так что мне пришлось взрослеть, очень и очень быстро взрослеть, чтобы заботиться о ней. Как бы я ни пытался ее переубедить, она все равно любила тебя, а ты даже не пришел на ее похороны, и плевать, что уже пару лет к тому моменту ты опять где‑то шлялся! Я искал тебя, что‑то внутри меня еще грело надежду, но… – Нил выдохнул, махнув рукой, – что уж теперь. Остались вопросы, откуда мое отношение к тебе из говна слеплено?
Холд держал в себе очень многое, прилично больше, чем ожидал Нил в самых оптимистичных оценках.
– Я всегда любил твою маму. У меня не было ни одной другой женщины, кроме нее. Если ты хочешь услышать, как мне плохо без нее, то ты услышал.
Говорил он с трудом, выкорчевывая каждое слово из самых глубоких ям. Нил такого не ожидал, уж совсем не привычно было оголение отца, пусть и такое емкое. А вот дальнейшие слова Холда были под стать худшим ожиданиям:
– А теперь скажи мне, сын, зачем на самом деле мы говорим об этом? Она умерла двенадцать лет назад. Чуть‑чуть – и познакомилась бы с Лилит, а вскоре и внука бы увидела… Но ты заговорил обо этом лишь сейчас.
– Ну смотри, если мы с тобой так и будем собачиться, дельного ничего не выйдет. Да и я не хочу, чтобы Максим видел то, что для нас уже стандарт! И еще напомни‑ка мне, на какой ноте мы разошлись в прошлый раз? Да, я думал, Лилит разведется со мной, после…
– Мотив хороший, – Холд отсек личное, включив свой извечный прагматичный взгляд, – но ты либо лжешь мне, либо себе. Пытаешься поставить во главу проблем наши с тобой отношения, хотя в упор не замечаешь или не хочешь замечать, что должно тебя волновать на самом деле.
Даже не заметив, они почти столкнулись лбами.
– Мне хватило одного взгляда. Ты думаешь, никто не замечает, но видно за милю, что у вас с Лилит проблемы, как и с вашим сыном. Я не сильно удивлен, ты встретил ее через полгода после смерти матери. Это неприятно слышать, я прекрасно тебя понимаю, но ваши отношения изнача…
– Ты прав. – Перебить отца было приятно. – Но я не могу ничего поделать, пока мы с тобой не закроем все вопросы.
– Неправда. Я это знаю потому, что совершил когда‑то такую же ошибку. И ты, хочешь признавай, хочешь нет, но факт неизменен, я уже говорил и еще скажу – ты повторяешь мои ошибки. Тебе проще злиться на меня и искать новые отговорки, вместо того чтобы разобраться в своей жизни!
– Ты разочарован во мне из‑за этого?
– Да. Ты слишком похож на меня.
Разговор был тяжелым, каждый ощущал больше ожидаемого и желаемого, находя все новые и новые ниточки для раскрутки старых комков, болью отдающих по всем нервам при одном лишь касании. Но будем честны: они и так сказали многое, это бы еще переварить правильно.
– Есть многое, что нам стоит обсудить, сын, но… мне поздно меняться, тебе – нет.
Нил не рассчитывал на такой исход, да и вряд ли кто‑то на его месте мог даже близко предположить, насколько изначальное желание перемирия обернется обесцениванием второй стороной этой самой войны. Ведь его еще и упрекнули, удивляется Нил, вновь ощущая себя недостаточно умным и сильным перед отцом, возвышавшимся над всей его жизнью. Он уже давно не ребенок, но этот человек вновь и вновь будто бы меняет реальность, заставляя вернуться в прошлое, доказывая незначительность претензий, а следственно, и чувств Нила. Не стоит дальше копать состояние сына, он и сам еще не все осознал, пусть и так ясен основной итог: Холд вновь переиграл его. Причем на самом деле, если подумать, разве отец не был прав насчет сына? Был, конечно же, был, но это как минимум не избавляло Нила от, мягко говоря, дискомфорта, вызванного Холдом. А как максимум – его снова поставили на место, ткнув в очевидное перед носом. А значит, может, и правда стоит сменить акцент?
Но кое‑что неожиданно не просто не дало Нилу завершить битву – да хоть на какой‑то ноте, а почти лишило его главного противника всей жизни. Но, думаю, самый прыткий читатель уже понял, что на самом деле Нил и был самым своим главным противником. А вот прародитель этой борьбы, по велению необсуждаемой стихии Аттона и по причине банального несоблюдения техники безопасности, на глазах сына упал с крыши, приземлившись спиной вниз прямо перед входом в «Фелисетт».
