Никита Владимирович Чирков
Фелисетт
Не смей нас сравнивать
В первую очередь предстояло вдохнуть жизнь в это покинутое, а может быть, и не знавшее людского присутствия, кроме бригады строителей, место. Казалось даже, что времени потребуется куда больше, а недовольство слишком поспешным прибытием без необходимых людей и разведки вот‑вот и должно было соскочить с языка либо у Нила, либо у Лилит. К счастью, до этого не дошло: ведь, несмотря на долгий простой, «Фелисетт» отлично сохранился. Проводка, канализация, система вентиляции – все работало пусть и не без пинка, но прилично лучше ожидаемого. Благодаря взятым энергетическим генераторам, получилось не просто расшатать систему, а создать гибрид старого реактора с новым, за что отдельно захотелось поблагодарить единую инженерную платформу. А двери внутри уже имели систему электронного допуска, но не без наличия механического открытия, разумеется. Самое забавное было в том, что панели сбоку от каждых створок поставили, но не активировали, так что, по сути, их следовало лишь включить и настроить, введя все необходимые данные персонала. Пока решили оставить как есть: все открыто, прятать им нечего и не от кого, а представить ощутимую опасность попросту неоткуда – на планете, кроме них, людей нет. Ну а окончательное приспосабливание «Фелисетта» произошло в тот момент, как Нил вернулся со звездолета, на котором все прибыли, поставив тот на покой за ненадобностью. Только вторые двери «Фелисетта» закрылись за его спиной, как везде включился свет, наконец‑то дав полное видение всех уголков единственного творения рук человека на всей планете Аттон. Нил достал из нагрудного кармана анализатор воздуха и запустил очередную проверку, а когда скорый результат вновь оказался удовлетворительным, то с уже более спокойным сердцем снял шлем. Сам не знает, откуда такая паранойя, но лучше чуть потворствовать ей, нежели потом аукнется, ворчал он про себя, поглядывая по сторонам холодного места. Основной коридор в три метра шириной уходил далеко вперед, заканчиваясь лифтом на нижний уровень, который соседствовал с душевыми слева, а справа шла лестница, вплотную к которой были туалеты. И вот здесь есть некая белая ворона – лифт. Неизвестно, кто, как без видимых в данный момент причин вывел его из строя, полностью обрубив питание всего механизма, а без компьютера… увы, пока ножками по лестнице. Хотя так даже лучше: меньше шансов, что дети окажутся там, куда им не следует ступать. И все бы ничего, но вот для его восстановления, увы, у наших новоприбывших нет ни инструмента, ни запчастей, как, собственно, и знаний в этой области. Ну, решили почти все одновременно, не все же идеально должно быть, да и нужен лифт лишь на этаж вниз спуститься.
По сторонам всего пути к лифту шли двери: справа в жилые комнатки, другие, с противоположной стороны, открыли доступ в столовую и комнату отдыха. Правда, там ничего должного так и не соорудили. А вот уже ближе к Нилу было самое интересное и важное в этом месте: слева от него двери в ремонтную зону, а справа – два помещения: сначала центр связи и некий пункт управления базой, а дальше, вплотную уже к спальням, – приличный медицинский центр. Вот как‑то так – вроде бы просто и практично, все, считай, на ладони, но все же данный минимализм несколько давил, будто бы ощущалась масса всей скалы, внутри которой по факту они все и находились. Серо‑черные стены без какого‑либо желания создать приятный глазу антураж, потолок со встроенными квадратными лампами в шахматном порядке и немного рифленый пол – вид крайне мало красочный, создающий не самую приятную атмосферу, думал Нил, не удивляясь отсутствию посетителей долгие годы.
Правда, все эти мысли лишь краешком касались основных мотивов его тревоги, так сказать, играли роль приправы к и без того обостренному блюду в виде тянущейся уже несколько месяцев болезненной темы между ним и Лилит.
– Ну, как тут дела? – задал он вопрос Лилит. Всецело погруженная в работу с оборудованием для связи во всю стену напротив входа, она ответила не сразу:
– Большой плюс таких мест – отсутствие грызунов. Сама система вроде бы работает, просто старая, но, к счастью для нас всех, тут явно хотели охватить все сферы и способы связи между… всеми? Пока главная проблема – программное обеспечение, оно тут еще до моего рождения, придется повозиться с переустановкой и подгоном системы.
– Сама как? – Лилит показательно не среагировала. – Да, ты просила не спрашивать это в стотысячный раз, но разве я имел в виду что‑то конкретное? Ты знаешь, какой я покладистый, так, спросил просто.
Лилит медленно развернулась на крутящемся стуле и уставилась прямо в глаза Нила, открыто выражая трудность подбора слов.
– Твоя забота всегда мила, но давай обсудим более важный момент. – Лицо Нила быстро изменилось с неуклюжей заботливости на неприятное тухлое смирение. – Ты понял, о чем я, точнее, о ком. Твой отец объявился так же неожиданно, как и вся эта крайне сомнительная работа. Когда мы его последний раз видели? Лет девять назад, чуть больше, если я не ошибаюсь, Максиму тогда только год исполнился.
– А где он, кстати?
– С Норой в столовой, – быстро отчеканила Лилит, явно не давая ему соскочить. – Холд знает?
Вопрос был твердым и сильным – на такой обычно либо честно отвечают, либо молчат. Глаза Нила потемнели, а заговорил он лишь после того, как отступил назад и оглядел коридор, убедившись в отсутствии лишних ушей. Сам разговор уже сворачивал не в ту сторону, что, к сожалению, было далеко не впервой, даже напрашивалась неприятная до раздражения закономерность.
– Нет. Холд не знает. Ты правда думаешь, что я бы ему рассказал? Издеваешься!
– Да я понятия не имею.
– Лилит, я клянусь тебе! Я думал, мы прошли тот этап, когда мне приходится тебе вечно все доказывать!
Да уж, не на такой разговор он рассчитывал, пусть и понимал его неизбежность. Находясь под сильным взглядом Лилит, Нил непроизвольно скрестил руки на груди, машинально приняв оборону, чему она, с одной стороны, была рада – так он будет честнее и прямее, а с другой – это вновь отняло ту редкую эмоциональную теплоту между ними.
– Я не хочу ссориться. Но давай будем честны, тут слепой увидит слишком уж явное стечение обстоятельств. Мне самой ни разу не приятно, но одно уж очень легко сходится с другим. Не говоря уже о том, что вообще‑то мы хотели оказаться не здесь, в холодном и одиноком месте. Хотя батареи уже включились, хоть, блин, что‑то, спасибо!
– Я спросил у него. – Нил взял стул и сел на том же месте, где и был. – Но он просто сослался на формальность. Зная его, не поверю, что все вот так легко и без подковерных игр. Но я проверил – приказ и правда есть, все официально.
– Да‑да, я знаю. А что так смотришь? Думаешь, я все на самотек отвела, дожидаясь тебя, и сама не убедилась в официальности приказа и назначения? Как раз отпуск должен был начаться – и на тебе.
– Лилит, мы тут на неделю, две – максимум.
– И что?
– Хватит лишний раз драматизировать, вот что! И не смей опять причитать, хватит! – процедил сквозь зубы Нил, с трудом держа тон на одном уровне, поспешно возводя оборону от ее нападения. – Да, мы не планировали тут быть, но такова уж работа. Не впервой нам срываться с места и лететь, куда скажут. Все же мы не просто так имеем и допуск, и привилегии. До этого будто бы не приходилось в командировки гонять без разгона, сразу в гущу. Так что хватит причитать! Мы здесь, прими этот факт! Все сделаем, и будет куча времени, чтобы…
– Чтобы что?
– Вот именно! Ты сама не знаешь, чего хочешь. Как по мне, работа – это то, что нам нужно.
– Ну ты и говнюк! Ничем не лучше отца.
– Не смей нас сравнивать!
– Я не хочу тут быть! Ты слышишь меня?! Не хочу! Я согласилась… да я сама не знаю, зачем я согласилась. Толком и не думала, дура, блин. Помимо работы мне что, еще придется и твои проблемы с отцом выслушивать, быть вашим рефери? Да, если ты не замечал, то поверь: за милю вашу вражду видно! У меня, по‑твоему, что, нет своих…
– Ты права.
Не первый раз он с болью замечал изменения в Лилит, как частичка доброты и смелости заменялась несправедливой жестокостью. Причем больше всего он беспокоился, что Максим тоже это видит, принимая ее поведение как данность.
– Прости. Но мы уже здесь. Давай все сделаем и спокойной вернемся домой, а я постараюсь не втягивать тебя в наши с ним разборки.
– А может, попробовать обойтись без них? Для разнообразия.
Нил ненавидел такие моменты. Знал, что прав, но состояние Лилит было на пределе, продолжать дальше ему не было смысла – ни к чему хорошему это не приведет. А если он даже ненароком, будто бы невинной оговоркой, заикнется о том, что она отдаляется от Максима последние три месяца… Нет, такое нельзя даже представить, с недовольством заключал Нил, болезненно воспринимая те невидимые преграды между ними.
– Постарайся и для Максима. Я не хочу, чтобы он увидел ваш междоусобный бардак с Холдом.
– Хватит, пожалуйста, делать меня виноватым.
– Нил, – сказала Лилит с тем самым надменным упреком, чуть ли не с удовольствием тыкая Нила в его же косяк, – ты куда больший провокатор, чем он.
Как‑то странно так случилось, что этот неприятный диалог между мужем и женой, между прочим, уже набивший Нилу оскомину вновь повторяющимся упреком в его сторону, был прерван совершенно непредвиденным образом. Внезапно весь свет отключился, погрузив «Фелисетт» в угольный мрак. А толщина стен и глубина постройки изолировали от внешнего мира настолько идеально, насколько даже в кромешной тьме без каких‑либо внутренних звуков было невозможно найти доказательства существования хоть какого‑то живого мира за пределами стен. Казалось даже, словно «Фелисетт» ожил и решил потушить очередной пожар между супругами, так сказать, вмешаться, пока не стало хуже. Но, увы, как бы романтично это ни могло звучать, причина была совершенно не в этом.
Она куда сильнее тебя
На первый взгляд, ничего особенного не произошло – всего лишь отключилась электроэнергия, разве можно кого‑то удивить этим в мире технократов? Пусть и переживающих далеко не первый экономический и идеологический кризис, но все же. Если честно, то правильного ответа нет. Все индивидуально и зависит от контекста, который прямо сейчас так искусно влияет всеми своими составляющими на Лилит. Ее тело в мгновение покрылось ледяными мурашками с последующим жгучим ознобом. После нарушается дыхание, а сердце отстукивает уж больно раздражающий ритм, словно изобретает способ общения единственным доступным инструментом – пульсацией. Мозг начинает играть в игры без ее спроса, заходя внаглую с козырей: время растягивается, слух играет в молчанку, а зрение лишается смысла. Ей попросту не оставалось выбора, кроме как поверить в отсутствие всего вокруг, а значит, и самой себя. К сожалению, подобное состояние для нее не впервой, а то не сильно давно случившееся несчастье, породившее преследователя, все никак не поддается устранению. Но в этот раз, потерявшись в моменте, почти поверив в безвозвратность, Лилит получает помощь извне. С момента отключения света прошла пара минут, вторую из которых Нил потратил на многие попытки вернуть в сознание жену, хотя то никуда не девалось – просто ее настиг приступ немыслимой паники. Но, к счастью, возвращение случилось быстрее ожидаемого, но дольше возможного. Она резко схватила его за руки, до этого обнимавшие ее за плечи, пока заботливый голос пытался пробиться сквозь невидимую броню Лилит. Оковы слетели, жизнь вновь ощущалась чем‑то осязаемым и личным, а время смогло вернуться в привычный ритм. Подобные моменты раздражают, как минимум из‑за доказательства переоценки собственных сил. Сейчас ей болезненно страшно, а холод и тишина оставались единственными ориентирами в исчезнувшем мире, оставив ее одну с беспредельным страданием. А в темноте не видно никаких границ, что сразу же обесценивает вышеупомянутые ориентиры от бесполезности, окончательно доказывая Лилит ее ничтожность.
Пошла третья минута, коммуникации молчали, питание все так же отсутствовало. Нил говорил нежно, но уверенно, поступательно донося до нее информацию:
– Так, я иду вниз, ты – к детям. Вроде бы Холд и Август там были, может, случилось что, сейчас проверю.
Нил освободил руки от хвата Лилит, включил нагрудный фонарик и, поймав контакт со все еще нервным взглядом жены, твердо произнес:
– Ты поняла меня?
– Да, – имитируя контроль, сказала Лилит, сразу же поднявшись на ноги и включив уже и свой фонарик, взяв оружие против тьмы в свои руки. Нил смерил ее заботливым взглядом, явно желая сказать чуть больше, – но, оборвав себя еще на мысли, просто кивнул и пошел к лестнице. С одной стороны, она была рада остаться одна: не любила чувствовать себя слабой, пусть и защита от мужа, особенно сейчас, была приятным и действенным влиянием. С другой – вновь осталась наедине с остаточным эффектом от преследователя, главный из которых лишь сейчас полностью распылился, – время. Все вдруг ускорилось, приобретя наконец‑то более подходящий окрас к нынешней композиции изменившихся декораций. Выбежав в общий зал, Лилит, не сбавляя темпа, направлялась к столовой. Все мысли заняты детьми, что, несомненно, позволяет лучше цепляться за реальность, отталкивая от себя остаточный эффект панической атаки, а следовательно, и мысли о том самом ощутимом, но несуществующем преследователе. Двери тут открывались механическим путем, она дернула рычаг над панелью открытия, створки с некоторым скрипом расступились перед ней, спрятавшись в стенах. Быстро войдя и уже открыв рот для первого слова, Лилит замерла на месте. Увиденное могло бы еще быстрее зародить в ней страх, если бы за ее спиной не объявился Август. Их взгляды почти одинаково выразили друг другу непонимание причины отсутствия детей на месте. Без слов они осмотрели все: пустые шкафы, холодильники, даже порылись в двух паллетах со снабжением, допуская банальную попытку спрятаться там от страха. Самые худшие ожидания подтвердились – детей нигде не было. Лишь следы пребывания, а именно – простенькая металлическая коробка Максима, где он хранил сувениры. Она небрежно лежала на столе, что для Лилит стало плохим знаком.
– Это Макса! – Она взяла ее и осмотрела, внутри все было на своих местах. – Он бы ее не оставил так.
– Может, Норе показывал?
– Я не знаю! – Лилит нервно осматривалась, спросив чуть ли не на автомате: – Ты не знаешь, почему выключился свет?
– Меня сейчас не это волнует, – ответил строго Август, продолжив поиски уже вне столовой.
– Нора! Максим! – Август старался кричать нейтрально, но нотки недовольства все же выделялись, что не могла не подметить Лилит, также осматриваясь вокруг и рассекая кромешный мрак лучом фонарика. – Дети, где вы?!
– Тихо! – отсекла Лилит, опустив фонарик в пол и начав прислушиваться, чему не сразу, но последовал и Август, оглядываясь по сторонам. Как всплеск света во властной черноте, инородный звук выделился сразу же. Август сорвался с места и уверенным шагом добрался до самой дальней жилой комнаты слева, напротив столовой, почти вплотную к туалетам, вынуждая Лилит догонять его.
– Вы слышите меня?
– Да, мы здесь! – начал громко Максим, стуча чем‑то металлическим по двери.
– Нора с тобой? Вы в порядке?
– Да, да, она тут. Дверь закрылась, нам не выбраться.
– Макс! – начала наконец Лилит, пока Август безуспешно дергал рычаг механического открытия. – Это мама, отойдите назад, мы будем дверь открывать.
Лилит светила ему уже с двух рук, пока неудача использования механизма не привела к попытке силой сдвинуть створку. В его голове уже вовсю идет оценка самого быстрого способа вскрытия: болгарка на батарее, горелка, может быть, просто ломом попробовать… Правда, до окончательного вывода крайне энергичной решаемой задачи не хватило нескольких секунд – свет включился, а за ним и панель управления, однако тут не обошлось без нюанса в виде замыкания, вынудившего створку со всей силой умчаться за правую стенку, будто бы боясь использования всех идей Августа. Свет ослепил и даже немного испугал, а где‑то в стороне отозвались странные, механические на слух звуки. Но пусть «Фелисетт» и ожил, проблемы еще решены не были. Благо Лилит успела среагировать вовремя:
– СТОП! – остановила она детей в шаге от выхода. – А если она сейчас опять хлопнется?
Август осмотрел детей, поймав прячущийся от него взгляд Норы, стоящей позади возбужденного Максима, чьи два больших глаза искали решение задачи, будто бы он и не причем вовсе. Август осмотрел дверь, потом панель и сам механизм, и ему пришла простейшая, но крайне опасная идея. Не желая более оттягивать время, он схватил руками выпирающий кусок створки, а ногой уперся в противоположную сторону. Делать такое ему не хотелось, да и было не по правилам, но отцовская любовь толкала на опрометчивые поступки.
– Быстро выходите!
Первым именно что выскочил Максим, будто бы и не было никакого заточения, а если и было, то он словно и не видел в этом проблемы. Но, с другой стороны, его энергия все же передалась Норе. Он протянул ей руку и подозвал, малька заглушив и так уже разгоряченное чувство вины. Только оба оказались снаружи, а Август перестал быть живой распоркой, Лилит подошла и уставилась на детей сверху вниз – вроде бы и строго, но вроде бы уже смирившись с такой выходкой. Забежав вперед, стоит уточнить, что Август совершенно не принял такой позиции, посчитав ее как минимум некомпетентной.
– Ну и что вы тут делали? – спросила Лилит с нескрываемой претензией. – Хотя дай угадаю, ты опять пошел искать себе сувениры, и опять без спроса, и опять никого не предупредив. Верно излагаю?
– Верно, – совершенно спокойно и толком не видя причин извиняться, проговорил Максим, открыто игнорируя строгий взгляд Августа. – Но она тут ни при чем, это я ее позвал с собой, я же уже кучу раз был с вами, а она в первый раз. Вот и хотел показать тут все, да и не мог же я ее одну оставить. Двери были открыты, мы стали гулять, зашли в одну комнату, потом в другую, потом – хрясь! – и все отключилось. Бывает.
– Макс, – начала Лилит опять же неуместным для события тоном, – ты меня так до могилы доведешь, какого фига! Ты не мог подождать или… А если бы вы пострадали? – Строгость все же пробилась на волю. – Или мы были бы на улице? Сколько бы вы там просидели!
– Да‑да‑да, я знаю, но скучно было, такое место клевое, тут столько всего, а…
– Хватит! – строго, с нотками утомления оборвала Лилит.
Важно отметить, что Максим кое‑что все же усвоил, сразу же погасив активность, – правда, выглядело это скорее уступкой, а не осознанием вины. А вот Нора, всецело обнятая самобичеванием, расколола свой панцирь и отреагировала на окружение, лишь когда Август подошел и сел перед ней на одно колено, словно и вовсе игнорируя остальных.
– Посмотри на меня.
Нора подняла стеклянные глаза. Руки были вдоль тела, осанка прямая, лицо безжизненное. Стыд был спрятан глубоко, но недостаточно.
– Почему ты ушла без разрешения? Я жду ответа.
– Я не могла отпустить Максима одного.
– Ты могла сказать мне или кому‑то из взрослых. Я учил тебя быть честной. Ты честна со мной?
– Я ослушалась тебя и…
– Это я уже знаю, незачем говорить. Почему ты ослушалась?
В глазах и самом лице появилась еле заметная уверенность.
– Мне стало интересно это место. Не сказала я, потому… потому что не захотела. Не думала, что что‑то случится.
Август немного подумал, Нора же вцепилась в него своими большими глазами, утонуть в коих было легче легкого.
– Хорошо, я тебя услышал. Никогда мне не лги. Я беспокоюсь о тебе, а мы здесь должны смотреть в оба глаза и всегда знать, кто и где находится.
На последних словах Август посмотрел и на Максима, с лица которого уже давно исчезла самоуверенность. Август вновь взглянул на дочь и уже чуть мягче произнес:
– Мы должны заботиться друг о друге, иначе кто‑то может пострадать. Чтобы впредь никакой своевольности, ясно? – Нора строго кивнула головой. – Я рад, что все обошлось и вы оба целы.
Август поднялся и сразу же сказал им возвращаться в столовую. Дети послушно зашагали вперед друг за другом.
– Макс, – громко остановила его Лилит. Он лениво обернулся и увидел в руках мамы его коробочку, которую она показательно держала в одной руке. – Я думаю, пусть побудет у меня, а то вдруг потеряется, да? Согласен? – очень артистично и немного издеваясь, сказала Лилит, на что тот показательно закатил глаза и, развернувшись, продолжил шаг.
Лилит посмотрела на Августа, тот кратко ответил ей тем же и сразу же решил осмотреть остальные двери, но неожиданно она преградила ему путь.
– Может, будешь с ней помягче?
Видно было нежелание обсуждать эту тему, но Лилит это не волновало.
– Я понимаю, ты отец‑одиночка, заботишься и любишь ее, но все‑таки Нора – ребенок, а не какой‑то солдат.
Ее авторитарная уверенность в правоте своего мнения давала достаточно сил для профессиональной выдержки в начинающемся конфликте. Но все же важно отметить отсутствие злобы или презрения. В некотором смысле Лилит исполняла роль аккуратного, но уверенного наставника. Август же принял предложение к нежеланному обсуждению, как минимум из‑за уважения к ней как к женщине и матери, да и, будем честны, сам он человек, не искавший конфликтов. Развернулся к ней и занял твердую позицию, глядя на нее чуть сверху вниз из‑за разницы в росте.
– Именно потому, что она ребенок, ее нужно учить дисциплине и ответственности, иначе никакой осознанности в ее мышлении не будет, – внушительным тоном говорил он размеренно. – Случившееся – это, по большому счету, везение, потому что в другой раз последствия будут плачевными. Этого никто из нас не хочет.
– Да им просто любопытно стало.
– Нет. Это Максиму стало любопытно. Нора обычно не ведется на такие авантюры. Просто у него избыток воображения, который если пустить на самотек, то может привести к чему‑то плохому. Она повелась на провокацию, ничего страшного, в следующий раз будет умней. Методы воспитания, может быть, и строгие, но они приносят результат, уж поверь мне.
Лилит кратко и показательно усмехнулась при этих словах, чуть сбавив напор характера.
– Ты же отец‑одиночка, неужели за столько лет не усвоил, что никогда, вообще никогда, нельзя говорить матери… что она плохая мать? – Лилит это не коробило от слова совсем, таким простым выпадом растормошить ее эмоции было практически невозможно. Это была ее отличительная черта – знать, когда есть место личному, а когда нет.
– Слушай, – чуть легче начал Август, – я не хочу сориться или конфликтовать, наоборот, я очень рад, что тут есть вы с Нилом, если что, можете приглядеть за ней. Но не забывай, где мы. Лучше готовить детей к возможной суровой реальности раньше, чем позже. Нора должна быть сильной, потому что кроме меня никого у нее нет. Мы оба знаем, жизнь – очень трудная штука. – Лилит нахмурила брови. – Все, что я делаю, это ради нее, и даже если она будет меня ненавидеть, моя задача как родителя – подготовить ее.
– М‑да… Ты, друг мой, кое‑чего так и не понял – она куда сильнее тебя. Уже сильнее, – с внушительным акцентом на последних слова заключала итог Лилит. – Поздравляю, Август, ты справился. Правда, счастливее она так не станет, а без этого никуда, хочешь ты в это верить или нет! Между вами пропасть, хоть планету воткни. Ты бы лучше «раньше, чем позже» подметил это, а то потом сам познаешь, каково быть на месте Холда.
Августа кольнуло подобное сравнение. Он замялся, задумался, но быстро откинул эти мысли, а вот Лилит их поймала, записав с радостью и облегчением молодого отца в лагерь небезнадежных родителей.
– Мы по‑разному воспитываем наших детей. – Он явно решил закончить разговор на примирительной ноте. – Методы противоположны и в некотором смысле взаимно порицаемы в глазах каждого. Ты высказала свое мнение, я его выслушал и прокомментировал. Ничего личного. Но только мне не ясно, почему тебя на самом деле это так задевает. Не отвечай, это долгий вопрос, и, скорее, ответ нужен тебе, а не мне.
Август оставил ее с очень странным осадком: вроде бы в его словах и есть истина, но, с другой стороны, с сожалением подмечает она, уж очень сильно подобные мотивы напоминали изречения самого Холда. Видимо, зачинщик всех событий так и отобрал на роль правой руки Августа, увидев в перспективе свою копию, думала Лилит с некоторым сочувствием к Норе, хотя к девочке она прониклась, стоит признать. А вот чего сама Лилит признавать не хочет и даже стыдится, но в меру характера иначе никак не может, – это отсутствие чуть ли не болезненного именно для матери переживания за детей в момент их пропажи, вместо естественных чувств, которые ранее пронзили бы ее сердце насквозь. Возможно, из‑за этого сбоя она так нагло и ополчилась на Августа? Завидовала ему? Представила ужасное для любого родителя – обоснованный стыд перед своим ребенком за то, какой она родитель… А дальше пошли естественные вопросы: неужели я недостаточно ответственна? Или люблю его недостаточно? А может быть, так было всегда и я правда облажалась? Последний вопрос Августа – это завуалированный укор в адрес ее отношения к сыну, можно даже сказать, претензия. Лилит дралась с этим мыслями, пряча под безжизненным лицом ужасающие чувства. Но все же в момент самоунижения порой куда проще принять заслуженное наказание. Мерзкое состояние прорывалось откуда‑то изнутри, чуть ли вновь не приведя с собой преследователя, чью агрессию в свой адрес она считает всецело заслуженной.
