bannerbannerbanner
полная версияФелисетт

Никита Владимирович Чирков
Фелисетт

Полная версия

Точка невозврата

Любой на месте Лилит и Нила не захотел бы ни при каких условиях верить словам Алекса, но, к счастью, у них была возможность проверить достоверность истории. Если уничтожение Стального Хребта – правда, то… как минимум подобное пугает до дрожи, раз пришлось пожертвовать огромной станцией из‑за той самой угрозы с Вектора. Им всерьез казалось, будто бы этот день не закончится никогда, а раздражение с примесью страха вот‑вот доведет до гневной истерики. Точка невозврата казалась пересеченной, и каждая новая секунда пугала неизвестностью. Определенная бледность в лицах Лилит и Нила выдавала ту комбинацию холода вдоль позвоночника и практически парализующего страха от одного лишь предположения о достоверности слов Алекса. В таком состоянии на скором шаге они пришли к Августу, ожидавшему их на подъеме с лестницы.

– Я надеюсь, вы его не убили? – с явным упреком проговорил Август, совершенно не поддержавший ранее инициативу в виде пыток, особенно таким способом. Хотя, что важно уточнить, в нем очень активно просыпалась не просто заинтересованность в будущем «Фелисетта», но и некая ответственность уже не только за себя и дочь, но и остальных.

– Да жив он, – кратко бросил Нил, сразу же идя к звездолету. Лилит подхватила Августа вслед за ним.

– Что происходит?

– Алекс сказал, что Стальной Хребет уничтожен вместе со всеми людьми.

Лицо Августа ранее никогда не выражало такое удивление и работу мышц.

– Да, мы сами в шоке, сейчас надо узнать, правда ли это.

– А Холд тут при чем вообще?

– Там была семья Алекса, а Холд, зная о возможной угрозе, не предупредил. Короче, это очень грустная история.

– Там были и мы…

Нил развернулся и удивленно посмотрел на ошеломленного Августа. Лилит была рядом и также не понимала.

– Я и Нора жили на Стальном Хребте. Хотел увезти ее оттуда после того, как здесь бы закончил. Холд чуть ли не вынудил меня взять ее с собой…

Подобное озарение упало на него с достаточной высоты, чтобы заставить почти потерять власть над телом. Сама мысль о том, что он вот так просто мог потерять свою дочь, казалась немыслимой, почти невозможной. Все будто бы менялось перед глазами, что было недалеко от истины. Каждый чувствовал, как новый день будет встречен в новом мире. Правда, само окончательное усвоение придет попозже.

– Если бы не он, то Нора была бы мертва…

– Пойдем, сначала надо убедиться, что он не солгал нам, – проговорила Лилит, и все вернулись к прежнему темпу.

Выводы делать было страшно всем, что не удивительно, когда на голову сваливается такое известие. Быстро одевшись, они молча добрались до звездолета. Погода была все еще спокойной, но из‑за новостей кажущаяся тишина вокруг пугала своей неизвестностью. Под нехилым стрессом все оказались внутри.

– Твою мать! Я забыла, что Холд заблокировал…

– У меня есть нужный доступ и все его ключи, – уверенно и быстро сказал Август, заняв место пилота и начав подключение.

– Похоже, он и правда готовил тебя на замену.

Нил сказал это без лишней подоплеки, но это звучало для Августа то ли приятно, то ли раздражающе – понять ему сейчас было трудно. Лилит села на место второго пилота, Нил был чуть позади и между ними. Все происходило быстро, чуть ли не инстинктивно, мысль порой догоняла события с ощутимым отставанием.

– Что ты хочешь делать?

– Позвоню Виктору Марковичу, он прямой руководитель Холда.

Голос Августа был уверенным и не лишенным лидерских нот.

– Сэр, это Август Манлио, меня слышно?

– Слышно отлично. Сообщи свой код подтверждения. – Голос был взрослым, глубоким, но очень энергичным.

– 845397, секретное слово «арон».

– Где находится Холд Хобер?

– Он был ранен, сейчас состояние стабильное, ждем пробуждения. – Говоря это, Август посмотрел на Нила, тот кивнул в знак подтверждения слов. – Сэр, мне известно со слов Холда про находку Одиночки и прилет того на Стальной Хребет.

– Рядом кто‑нибудь еще есть?

Все переглянулись.

– Да. Нил Хобер – сын Холда, его жена – Лилит Хобер.

– Вы сейчас на «Фелисетте»?

– Подтверждаю.

– Отлично. Значит, так: то, что я скажу, строго конфиденциально. Пока Холд не в состоянии руководить, Август, ты принимаешь командование и отвечаешь передо мной. Какой статус?

– База под нашим контролем. Связь скоро будет налажена. – Тут Август словил кивок Лилит. – Но случилась диверсия. «Шарлотта» упала на планету, есть выживший, его допросили, он рассказал о Стальном Хребте. Это правда?

– Правда, сынок, правда. В ближайшее время я отправлю к вам все необходимое для начала работы над вакциной. Никому не покидать планету. Никому ни с кем не связываться вне планеты. Если кто‑то вдруг появится, то воспринимать его как противника. Ситуация очень сложная, введен общемировой карантин.

– Уничтожение Хребта не помогло? – удивленно спросил Август, переглянувшись с остальными.

– Нет… – тяжело прозвучал ответ после мучительной паузы. – У нас военное положение до тех пор, пока зараза не будет истреблена основательно! Вам очень повезло не быть в эпицентре событий… как и всем нам. Жизнь Холда сейчас – приоритет. Нил?

– Да, сэр.

– Ты меня плохо помнишь, виделись последний раз, когда твоя мама, София, умерла. Слушай внимательно – твой отец очень важен, возможно, вы не знаете…

– Мы все знаем. Как про Вектор, так и про все.

– Хорошо, тогда не буду тратить лишние слова. Если в ближайшее время у нас не получится найти, изолировать и уничтожить остатки заразы со Стального Хребта, то мир изменится навсегда. Ждите прилета основного состава. Как только Холд придет в себя, незамедлительно выйти на связь. Устроивший диверсию жив?

– Так точно.

– Держать под стражей до последующих указаний. Составь отчет о допросе, может, получится еще что‑то узнать.

– Так точно.

– А до тех пор – радиомолчание. Это приказ. У меня все.

4

Мы не всесильны

Сравнить их состояние можно лишь с самым едким отравлением, вцепившимся в каждую дальнейшую секунду. Повинуясь необъятному шоку, вполне естественно хочется проигнорировать услышанное, а знания обесценить простым эгоизмом: это где‑то там, с кем‑то там, но не со мной, а значит, и не касается меня – и никакой эмпатии даже не дождетесь! Нет! Но… но разве, услышав единожды, можно действительно, по‑настоящему забыть? Что за человек сможет такое сделать? Кто‑то скажет, что самый слабый, поддавшийся низменным инстинктам, – а может быть, наоборот, как раз таки самый сильный? Вопрос этот будет открытым всегда, оставив пусть и очень тихое, но все же ощутимое сомнение в будущих решениях внутри каждого из наших героев.

Своевольно пробуждается защитный механизм – за неимением доказательств страшные сводки можно логично считать лишь выдумкой, а значит, и нет смысла переживать. Но тут в ответ вскакивает сомнение, вводя дополнительную смуту, уходя при этом в крайности: может быть, тебе хочется считать все это выдумкой? Потому что если не найти опровержений, то пробирающая до костей скорбь станет не временным явлением, а вложится в фундамент общего будущего на «Фелисетте», где впоследствии станет одним из удобрений для страха перед грядущим. А ведь впереди их ждет необходимость объять необъятное, найти и укрепить ориентиры для нового дня, а потом и следующего за ним и так далее. Всепоглощающая растерянность – это лучшее и пока что самое честное определение момента.

Время остановилось, никто из них не хочет двигаться или принимать какое‑либо решение. Сейчас все трое впервые объединены общими условиями, чувствами, мыслями, а главное – крайне незавидным положением. Каждый будто бы находится между строк, в своем, сфотографированном невидимой рукой мире, где не надо бояться, борясь с переносом трагедии на своих родных. Идеальная ложь – если ничего не делать, то ничего и не происходит.

Как за последнюю надежду, разум хватается за банальное – все это там, далеко от них, будто бы и вовсе в другом и чуждом мире… Неужели есть смысл переживать? В любом случае правительство справится с угрозой! Ведь справится? Что им тут угрожает? «Фелисетт» – периферия, где они спрятаны ото всех угроз. Не может же быть так, что возврата к прежнему миру нет: ведь еще вчера все было хорошо! Все не может произойти за один день, вот взять – и изменить полюса!

Отчаяние со злостью пестрыми цветами перекраивают каждого, углубляя познания нового и самого страшного вопроса: что если их тут забудут? Да, тут безопасно, но надолго ли? А что если мир проиграет в войне с новым врагом – и до них не будет дела? А если и улететь с Аттона, то вот куда и что делать уже там? Все это и многое другое не просто метаморфозой жило в каждом, но и в той или иной мере сопровождало и будет сопровождать в течение только грядущих споров. Но главный заслуживающий внимания вывод просачивается незаметно, стоит его заметить – так остальное внезапно оборачивается блеклостью и незначительностью. Очень странно, будто бы и вовсе кем‑то навеяно, всем троих чуть ли не синхронно приходит единое понимание: дети не должны столкнуться с настигнувшим мир кошмаром. Кто‑то может возразить, что, используя детей, они, вполне возможно, прикрываются от собственных сомнений, страхов и даже слабостей… Увы, в этом есть доля правды, но им самим еще предстоит разобраться в этом. Куда важнее звучит иной вопрос: разве это так важно? Любой истинный родитель сделает все для безопасности и будущего своего ребенка. Пусть он слаб сам по себе, но если юное создание делает его сильнее, а эта сила направлена во благо того самого ребенка, то неужели это плохо? Одно известно точно: общая угроза и трагедия не разобщили их, а, наоборот, скрепили.

Все они будто бы были покрыты бетонным слоем, защищающим каждого от внешнего мира. Разрушить это хрупкое состояние решилась Лилит – чуть развернувшись к ним полубоком, она посматривала на остальных и от отчаяния спросила:

 

– Столько людей погибло… Может быть, кто‑то выжил, смог спастись? Может, была эвакуация? Как думаете?

Никто не ответил.

– Там были дети? – Август удивленно взглянул на Лилит на ее вопрос. – На Стальном Хребте?

Он задумался, вылез из кресла пилота и тяжело сделал пару шагов мимо Нила, потирая лицо руками, скидывая с себя невидимое, сцепившее тело полотно.

– Ну, где‑то детей пятнадцать были с ней, а других классов… три или четыре. Как‑то и… и не помню уже.

– И все погибли…

– Мы точно не знаем. – Август мягко старался пресечь апатию, тема требовала более глубокого обдумывания, что он отлично передал одними глазами. – Возможно, кого‑то все же эвакуировали. Вряд ли при обнаружении опасности все бы оставили как есть.

– Вы же с Норой были там всего день назад.

– Нет. Мы должны были там быть. Если бы не Холд, то вернулись бы от друзей на Стальной Хребет.

Всецело Август ощутил тяжесть этого знания. Но никакой вины выжившего не было – как раз наоборот, он по‑настоящему почувствовал торжество, правда, мимолетно, но все же хоть какая‑то приятная пилюля. Такие открытия всегда даруют новый глоток жизни – осталось только удержать его, опробовать на вкус тонкую идею перерождения, дав ей чуть‑чуть усвоиться. К счастью для него, никто не сделал на этом акцент, позволив усвоиться знанию самостоятельно.

– Раз уж все молчат, – начал немного нервно Нил, – то я спрошу самое объективное, и даже не смейте упрекать, каждый думал об этом. Мы вот так примем все на веру?

Лилит и правда была рада, что не ей пришлось брать эту реплику. Август же продолжил плавно выстраивать контроль, развивая лидерские качества.

– Нил, ты сам все прекрасно слышал.

– Вот именно – слышал. Ты ему веришь? Я к тому, что может ли он ошибаться или лгать, как ранее лгал Холд.

– Он бы не стал.

– Откуда такая уверенность?

Август выдохнул, сложил руки на груди и всецело обратил внимание на Нила.

– Хорошо, твои предложения?

– Позвонить и узнать из других источников.

– А дальше?

– Предупредить всех!

– Нельзя. Может начаться паника. А мы не уполномочены…

– Паника начнется, когда люди начнут умирать, не зная причины! У нас есть место, мы можем…

– Нил, мы тут для себя еще толком ничего не обосновали. – Лилит подошла и понимающе старалась достучаться до здравомыслия.

– Если вы предлагаете сидеть и ждать, то я так не могу! Лилит, там наши друзья, наши коллеги! Предлагаешь быть в стороне, пока там творится катастрофа?

Она видела в нем смятение и стремление что‑то сделать, лишь бы не сидеть на месте под гнетом знаний.

– Нил, я хочу помочь людям не меньше твоего, но пока у нас нет такой возможности. А еще – не перебивай! – у нас нет возможности защитить себя и наших детей! Холд еле живой, у нас даже вещи толком не распакованы!

– Есть еще кое‑что, – закреплял Август мысль Лилит. – Холд же не просто так привез нас сюда. Создать лекарство… или оружие – это важнее всего. Виктор очень правильно сказал не выходить ни с кем на связь, мы должны быть спрятаны!

С виду Нил твердо стоял на своем, хотя внутри него происходили верные процессы принятия неприятной, но необходимой роли. В каком‑то смысле всем им приходилось соглашаться с иными приоритетами. Принять новую участь, да еще и на краю мира, где, если что, они останутся одни, – такое вряд ли захочется пожелать даже врагу.

– Мы не всесильны, – Август говорил это всем, себе в том числе, явно желая закрепить главную мысль, – распыляться нельзя. Оставаясь в тени, мы сделаем куда больше, чем если выйдем к миру. У каждого своя работа, и наша, хотим этого или нет, – сделать больше, чем спасти одного или двух человек.

Это было неприятно признавать.

– Да, вы правы, – в глубоких размышлениях проронил через не хочу Нил. – Я знаю хороших специалистов, врачей и генетиков. Думаю, они могут…

– Нет.

Нил обернулся на Августа с совсем уж открытым непониманием.

– Нельзя. Риск слишком большой. А Виктор пришлет нужных людей. Да и Холд планировал это.

– Я не спрашивал твоего разрешения.

Август терял терпение, но все же сохранял рассудительность.

– Нил, ты правда думаешь, что все это какая‑то шутка или игра?! Серьезно? Ты вроде бы адекватный человек, взгляни на все трезво. Или, может быть, проблема в том, что к этому всему причастен твой отец? – Нил упрямо молчал. – Мы все знаем, какие у тебя с ним проблемы. Как только он проснется – я надеюсь, что он проснется, – то, пожалуйста, поговори с ним и зарой топор войны. А нам как никогда надо доверять друг другу и готовиться к худшему. Я даже напоминать не буду, что у нас дети.

– Уже напомнил. – Лилит надеялась погасить разгорающееся пламя между ними.

– Напомню еще про то, как вы пытали человека.

– У нас не было иного выбора! – Теперь уже Лилит включилась в борьбу, даже не заметив этого.

– Это уже произошло. Но на будущее – мы должны соблюдать согласованность и иерархию.

– Так ты у нас теперь главный?

– Вы сами слышали Виктора, а Холд пока недееспособен. У нас тут военное положение, если вы забыли.

– Ты просто боишься, вот и берешь лидерство, чтобы, если что, не быть застигнутым врасплох! – Нил наперед Лилит решил громко все растолковать.

– Да! – рявкнул Август и замолчал. Жаркие споры вот‑вот вышли бы из‑под контроля, но минута тишины сделала свое дело. – Ты прав. Я боюсь до усрачки. Вот я сказал это. А знаешь, чего я еще боюсь, кроме очевидного? Того, что мы с Норой и на «Фелисетте» не будем в безопасности. Виктор сам меня назначил ИО, чему я не рад. Вам самим разве так не проще будет? Вот именно. Я вообще‑то планировал встретить завтра иначе, прям очень иначе, охренеть как иначе! Я только хотел отвадить Нору от всего… дать ей нормальное детство, а тут… Что я скажу ей?

– Правду, – заговорил понимающе Нил, с самыми лучшими мотивами, – только правду. Поверь, лгать своему ребенку не стоит.

– Только не драматизируй излишне. – Лилит держалась хорошо. – Кто знает, что случится завтра. Вдруг мы раньше времени панику наводим?

– Находясь тут, – начал Нил рассуждающе, – в безопасности и тишине, очень легко в это поверить, Лилит… Что будет большой ошибкой. Это, пожалуй, самое трудное, сидеть тут, в стороне от цивилизации, бездействовать, пока сам мир в огне.

– Ну, раз вроде бы разобрались, то самое время извиниться друг перед другом, – с упреком и немного театрально высказалась Лилит. – Да‑да, вы тут еще до этого гавкались недавно, как два тупых мужика. По поводу детей – не помните, нет? Что? Август, ты сам сказал, чтобы Нил зарыл топор войны с отцом. У вас свой завалялся. Мы должны разобраться во всем и начать не просто доверять, а понимать друг друга, потому что, судя по всему, мы отсюда не скоро улетим. Я пойду, а вы чтобы вернулись на «Фелисетт», разобравшись во всем!

На самом деле этой затеей Лилит хотела еще и заняться разрешением своего бремени. Такое ждет и Августа, и Нила, причем начнется этот процесс уже скоро и привнесет важнейший вклад в освоение новых реалий. Видите ли, героям необходимо будет разделиться, и каждый практически параллельно друг другу столкнется с надобностью откровенно признать свои неудачи и отпустить прошлое.

Можно было бы остаться с ними, углубиться в их по большей степени надуманный конфликт – но будем честны: они уже смогли сделать многое. А вот проследить за Лилит будет куда интереснее, так как свою борьбу она начнет чуть позже. Ведь, помимо столкновения с панической атакой, ее впереди ждет, возможно, самый сложный и важный разговор в жизни. Никому не сказав напрямик, даже не заглянув к детям, она шла к Алексу.

Все ради них

Против ее воли «Фелисетт» менял свою роль с чуждого противника в сторону компаньона по несчастью, хотя до комфортного состояния пребывания еще было далеко. Разумеется, это и не требовало особого акцента, и вообще не должно было бы упоминаться, но Лилит испытывала к этому месту изначальную неприязнь по совершенно обоснованной причине. Но если раньше ее подобное лишь подстегивало поскорее завершить работу, дабы приблизить момент отлета, то теперь, после шокирующих известий, сама мысль остаться тут на неопределенное время пробуждает в ней бешенство, которое необходимое обуздать. А еще важно пресечь закономерное сомнение в выборе приоритетов, где наша Лилит думает о личном комфорте больше, чем о Максиме, – сейчас она выбрала постепенность, так сказать, по делу за раз. Пока Макс спит, необходимо всеми силами не только обеспечить окружение, но и восстановить все личные надломы, чтобы к пробуждению сына в руках матери были все инструменты для его безопасного будущего. Ей надо обуздать преследователя, так умело укоренившего свои корни на «Фелисетте», а то и вовсе объединившегося с этим, кажущимся ей живым, местом. Этот ориентир выкапывает для нее силы в угоду строго стремлению оборвать все связи со старыми тяготами. Скажем‑с так, она сама еще окончательно не поняла, к чему в итоге приведет в некотором роде наваждение, – но прекрасно чувствует, как после грядущей беседы все либо станет в разы хуже, либо же страница наконец‑то будет перевернута. Правда, первым шагом к этой новой главе в ее жизни станет именно признание истинной причины ненависти к «Фелисетту».

– Ты оказался прав!

Лилит встала у криокамеры. Вцепившись руками в конструкцию, немного нависнув над ней, она сжимала пальцы, будто бы пытаясь вырвать кусок крепления. Внутри кипел адреналин, трезвость ошибочно казалась всеобъемлющей. Алекс не среагировал, он лишь смотрел в потолок раздражающе умиротворенными глазами.

– Ты слышал меня?! Все правда! Ты был прав, поздравляю!

Реакции не было. Лилит бегло кинула взгляд на показатели жизнедеятельности: там все стабильно. Потом со всей силой толкнула его в плечо.

– Зачем ты мне это говоришь? – нехотя, как‑то вроде бы и лениво, а вроде бы и раздраженно отреагировал Алекс.

– Поздравляю! Мы поверили тебе, твоя месть оказалась небеспочвенной. Только пока не предстанешь пред законом. У нас тут типа военное положение, а значит, придется помучиться в ожидании!

– А я надеялся, что вы меня тут бросили. – Алекс медленно повернул голову, взгляды их встретились. Его рассудительность раздражала. – Знаешь, почему я хочу этого? Я один. Все мертвы. Осталась лишь память, которой я дорожу, как ничем другим. Пока я дышу, я потрачу каждую секунду на единение с самым ценным, потому что без этого я лучше умру.

– Какой же ты эгоист!

– Неужели?

– Да!

– А вот это интересно. Ты сказала, что ввели военное положение. Значит, все смерти были зря. Решение уничтожить Хребет не помогло.

– Нет‑нет‑нет, на это дерьмо я не поведусь. Не смей оправдываться! Ты пытался убить единственного человека, который организовал пункт борьбы с той самой причиной катастрофы! Если Холд умрет, то…

– То, что я сделал, – это неправильно, я знаю. Но ты путаешь, я делал это не из‑за эгоизма, а из‑за скорби и гнева. Я потерял всех, виной этому Холд. Он мог предупредить – и тогда моя семья была бы жива, как жива твоя. Я не смог следовать голосу разума, да! Но разве я мог иначе? Меня буквально предали, благо остальных – это не моя забота. Не говоря уже о том, что я не смог даже своих защитить.

– А другие тебя не волнуют?

– Я не могу за всех переживать и скорбеть. Не вешай это на меня. Ты сама думаешь о них лишь как о числе.

– А ты мастер оправдываться.

– Я не оправдываюсь! Я четко осознаю случившееся и сам выбираю, как жить следующую минуту, а затем другую и третью и так далее. Прошлое меня волнует лишь тем, что я хочу сохранить лучшее так долго, как смогу.

Это окончательно выбило Лилит из колеи, ввергнув в некий, будто бы иной мир без привычных ценностей, окончательно разбив и без того еле живой панцирь, ранее служивший последней обороной перед преследователем. Она вцепилась в голову пальцами и, пряча лицо, отошла, более не способная держать в себе всю боль от потери ребенка, всецело отдавая гнетущему одиночеству.

Алекс, как позволяла возможность, чуть поднялся и, глядя на нее с неподдельным интересом, осторожно задал вопрос:

– Почему ты пришла именно ко мне?

Лилит сначала не среагировала. Стоя в паре метров от него, она не поворачивалась. Но проходит минута – она чуть успокоилась, наконец освоив претензию к Алексу, решив не искать причин для стыда, а отдаться злости непонимания.

– Как ты можешь просто принять это?

Она отчаянно простонала вопрос, не меняя положения тела. Алекс ждал, но не как понимающий мудрец, желавший дать ученику самому распутать клубок, а потому, что пока и сам не знал ответа.

– Когда мы сюда прилетели, я возненавидела это место. Я все думала – почему же? Даже после того, как трудности закончилось, я все равно… Меня аж до злобы трясет. Каждую секунду думаю о том, как хочу убраться, вернуться домой. Там есть работа, быт, десятки людей вокруг… шум. Шум, который глушит во мне всю ту тьму от потери ребенка… А здесь я словно голая, наедине со смертью, с этой болью и отчаянием непонимания причины… Даже здесь меня это преследует, словно некий маньяк, наслаждающийся моими мучениями. А эта тишина, эта гребаная пустота – она заставляет меня окунаться в худший день жизни… Я не знаю зачем, не знаю почему… Но она заставляет, через силу, со всей жестокостью, словно я не заслужила покоя, а должна быть под гнетом несчастья каждую секунду. – Трясущаяся Лилит прятала лицо в ладонях и, навзрыд поплакав, все же нашла силы. Вытерла лицо и, наконец‑то повернувшись к Алексу, подошла ближе. – Теперь я тут застряла.

 

– Ты обсуждала это с кем‑нибудь?

– Да, с психотерапевтом. Но… я противилась лечению. Мне нравилось чувство вины. Я хотела настрадаться вдоволь. Такое всплывает в голове, что это заслуженное наказание, что я не могу жить дальше, просто отпустив это… и прочее дерьмо.

Лилит замолчала, Алекс же смиренно свыкался с мыслью, что не знает, как помочь ей. Но чем дольше он всматривался в ее глаза, тем больше понимал, что она тут не за этим.

– Самое плохое – я с тобой более честна, чем с мужем. Ненавижу себя за это.

– Ты хотела этого ребенка?

Вопрос Алекса прозвучал звонким колоколом, отражающимся внутри нее со слишком уж оглушающей реверберацией. Лилит не ожидала такого вопроса, даже того, что он вообще заикнется про ее горе и ее семью.

– Я не знаю! – вырвалось из нее со слезами. – У нас были проблемы. Сейчас уже все так запуталось, что я просто хочу отпустить это. Даже не просто хочу, – проявляла она власть над эмоциями, – мне нужно с этим разобраться. Там! Там наверху мой сын, от которого я и так уже слишком отдалилась, боясь, что если сближусь, то и он пропадет! Это ужасно! Но, когда я поднимусь обратно, начнется новая жизнь, которую я хочу встретить, собрав себя по кускам.

Алекс начал очень вдумчиво:

– Я думаю, ты говоришь это мне, потому что я знаю, что такое потеря. Это объединяет нас с тобой. Но, к сожалению, я не знаю ответов на твои вопросы.

– Придется их найти. Потому что я не могу понять, как тебе удалось так быстро смириться…

– Я не смирился! Я сказал, что осознал, но не смирился. И не смей такое говорить! Я скорблю и ненавижу каждую секунду без них! Будто бы это кошмар, в который я угодил по несправедливой причине. И сразу скажу, что этот ваш аппарат куда хуже даже самой жестокой реальности. Не говорю про других, лишь про себя.

– Но почему тебе хочется быть с этой скорбью?

– Потому, что она настоящая. Я не хочу забыться, я не хочу срезать углы. Пойми, все это – доказательство того, что они не просто были в моей жизни. Они и есть моя жизнь. Ты же сама родитель, должна понимать. Наличие этих мук, этих страданий – это доказательство, неопровержимое и честное, что они были, что любовь была и остается неизменно настоящей. Если бы я этого не чувствовал сейчас, то и все то прекрасное, что было, значилось бы потерянным, а то и вовсе ненастоящим. Все взаимосвязано.

На самом деле Алекс устал, ему хотелось уже не просто ускорить эти раскопки в поисках орудия, а в некотором роде подвести все к реализации странной, родившейся только что идеи.

– Если бы ты знала, что есть конкретный виновник твоего горя, тот, кто лишил тебя этого счастья, – что бы ты сделала? – Лилит удивленно смотрела на него, ее застали врасплох. – Смогла бы жить и дальше, зная, что этот человек существует в твоем мире? По глазам вижу, что нет.

Это может выглядеть странным, но им обоим казалось, что нет ни прошлого, ни будущего, а за стенами лишь пустая галактика. Атмосфера уверенно давила одиночеством и безысходностью, где остается лишь перемалывать перемалываемое, – но именно на этом странном пустыре образовалась тропинка к решению их загадки.

– Я пытался убить Холда потому, что ничего другого уже не мог. Я все еще считаю его виновным. Как будет шанс, я попытаюсь вновь. Знай это. Если отнять у меня даже попытку, то проще все закончить сейчас. Теперь я не буду против.

– Виновник моего горя – это я сама. По твоей логике, я должна была доделать… – Лилит замолчала, стыдливо отвела взгляд и, прячась от страшного воспоминания о почти свершенном наказании, уставилась на компьютеры.

– Ты не виновата. Никто в таком не виноват. А вот оставить сына без матери – это была бы трагедия и уже вина. В этом наша с тобой разница: я знаю виновника, конкретного и единственного. Да, можно было бы свалить все на тех, кто упустил ту заразу или кто ее принес, но именно Холд имел возможность повлиять конкретно на мою семью, а повлиял лишь на свою. Мы с ним одинаковые в этом вопросе – он поставил свою семью выше всех остальных, я делаю так же. Это мой способ свершить суд. Ты пойми, лично к Холду нет претензий – лишь к его поступку. Я обвиняю не грешника, а грех.

– Что если они выжили? – резко включилась в разговор Лилит, обернувшись к нему, цепляясь от безысходности за банальное. – Откуда ты знаешь, что не было эвакуации?

– Когда мы оказались на орбите, я говорил с ними…

– Но ты не знаешь наверняка! Вдруг они успели спастись или им специально запретили распространя…

– Хватит! Нам четко сказали, что на эвакуацию не было времени, а связь с Хребтом была заблокирована! Я больше не хочу слушать это! Лилит, я принял их смерть, ясно?! У меня больше нет будущего, а жить с глупой надеждой, чтобы память о них угасала… нет. Я не планировал, что будет после смерти Холда, потому что незачем. Но у тебя есть твое будущее. Будущее с твоей семьей, которая жива. Борись за него. Делай то, что должно. Раз уж это твой шанс начать все сначала, то это – мой дар тебе напоследок. Уверен, ты поступишь правильно и отплатишь верной целой. Сверши уже свой суд, поставь точку.

Стоя столбом, Лилит сверлила его раскаленным взглядом. Внутри сквозь бушующую ярость пробивались лучи странной ясности. Алекс будто бы говорил с ней, не открывая рта, подавая ту самую немыслимую, но внезапно очень притягательную идею. Он хотел, чтобы она использовала его, жестоким и, можно даже сказать, нечеловеческим способом, воспользовалась теми картами, которые судьба выдала без предупреждения. Он привел свой пример, чтобы у нее получилось спроецировать собственную трагедию на его облик. Чем больше она думает об этом, тем четче складывается общая картина, где все дальнейшие действия – это единственный верный способ начать во всех смыслах то самое новое завтра. Все четче и четче пробивается возглас: нельзя оставить якоря к прошлому, поскольку мир изменился, а значит, и грядущее нарушение закона уже не имеет такого веса. Разве будет это важно, когда уже завтра «Фелисетт» станет безопаснее? Безопаснее для ее семьи! Не говоря уже о грядущей работе по спасению человеческого вида от вымирания! Парирования искать нельзя, думает она чуть ли не вслух, все еще пристально контактируя зрительно с Алексом. Все должно закончиться и начаться здесь, а если вновь окунуться в сомнения, то выход из нового болота придется искать еще дольше, а время и так ускользает. Реализация этой негласной идеи станет новым началом, очистит ее от прежних мук, в некотором смысле переродит.

Лилит ввела ему успокоительное без предупреждения. Они больше не разговаривали словами – лишь глазами, и это, осознает она лишь потом, был один из самых интимных моментов в жизни. Плавно подступающий сон взял полную власть уже через минуту, что дало достаточно времени попрощаться. Снотворное работало, он ничего не чувствовал. А вот она была переполнена букетом самых разнообразных оттенков, дарующих через мучение истинное облегчение от срыва старых пут, сковывающих с момента потери ребенка. Все будто бы прояснилось, груз спал в бездонную яму. Она смотрит по сторонам и удивляется тому, как преобразились оттенки, как иначе подается свет, но главное – воздух стал легче, не таким затхлым и тяжелым. Алекс уже без сознания, осталось лишь подать нужный импульс – и мозг умрет, а потом и сердце, не выдержав разряда. Выполняя обещание, все сопровождается не запрограммированной иллюзией, а именно его личным сном, если такой вообще будет. Жизнь медленно покидает тело, оставляя ее одну в этой злополучной тайной комнате. И как только все кончилось для него, для нее все только началось.

Рейтинг@Mail.ru