Наталья Тюнина
Крыжовенное варенье
– А как они наедине остались?
– Случайность. Параша на рынок ушла, а Таня была на заднем дворе. Таша читала в гостиной, пошла открывать сама. А тут Иван Дмитриевич насел на неё со своими подарками и предложениями. Она испугалась сильно. Вы вовремя появились. Не нужен ей такой жених.
– То есть, если я его ненароком убью, плакать Наталья Николаевна не станет? – уточнил Пушкин сквозь зубы.
– Нет. Постой, почему ты?!
– Потому что я стреляю лучше тебя.
Затянувшееся молчание прервалось хмыканьем Федота:
– Этот вариант не так уж плох. Только от убийства воздержись, не бери грех на душу.
– А так можно? – неуверенно спросил Митя.
– Конечно! – Саша вскочил со стула. – Каждый имеет право на замену себя профессионалом. Я, правда, никогда не участвовал в дуэли за деньги и сейчас не буду, но этого проныру подстрелю с удовольствием.
– Уха тебе мало оказалось? – неодобрительно уточнил Попов.
– За честь друга – несомненно, – Пушкин повернулся и театрально склонил голову перед Гончаровым. – Распоряжайся моей жизнью как своей.
– О-о-о, ладно, – Митя потёр переносицу. – Даже не знаю, что сказать. Спасибо.
– И место я нашёл подходящее, в лесу на том берегу Томи. Чёрная речка, знаете?
Гончаров покачал головой, а Попов хлопнул себя рукой по колену:
– Ещё бы, у меня из окна тот бор видать. Можно было б напрямки переправиться, если бы не обрыв.
– Ну, раз всё решено, давайте вызов писать, – сказал Дмитрий.
– Необходимы ещё секунданты, – перебил его Пушкин. – Лишние люди нам не нужны. Ты будешь моим, а Федот Иванович – Асташева.
– Оружие? – спросил Попов.
– У меня же есть пистолеты, – отмахнулся Саша. – Вот теперь всё решено. Пиши.
Поединок назначили на двадцать седьмое января, полдень. Письмо поехал отвозить Попов, он же обещал внушить Асташеву, чтоб тот не болтал лишнего, а то его самого, чего доброго, за дуэль попрут с должности.
Утром двадцать седьмого завьюжило. Дело шло к потеплению, поэтому набежали снеговые тучи, но ветер с реки дул ледянющий, забивая колючими снежинками глаза и ноздри. Саша постоял, снял рукавицу, вытянул руку и поймал ветер в ладонь. «Такой и пулю снесёт, – подумал он. – Но, может, в бору тише будет».
В бору у Чёрной речки, куда прибыли на двух санях все участники дуэли, и в самом деле было спокойнее. Метель завывала в верхушках сосен, роняя время от времени большие шапки снега, но внизу ветер дул умеренный.
Попов, как лучший знаток окрестностей, правил лошадью. В санях сидел Асташев. За дорогу он ещё никому не сказал ни слова. Гончаров с Пушкиным ехали следом. Сугробы в лесу были глубоки, но от деревни к озёрам кто-то протоптал тропу. На опушке Федот остановился и спрыгнул в снег, тут же провалившись по колено. Выругавшись, он выкарабкался на тропинку и пошёл по ней к озеру. Водная гладь была покрыта льдом везде, кроме небольшой полыньи, к которой и вела тропа.
– Здесь и разместимся, – сказал Попов, выходя на лёд.
Пушкин спустился следом. На озере снег разметало ветром, поэтому здесь снежный покров не превышал пяди, доходя лишь до голенищ сапог. Лёд под ногами не скользил, водоём был достаточно большим – его дальний край терялся где-то в метели. Митя подошёл к Попову, и они вместе начали мерить поверхность шагами, утаптывая снег.
Асташев, путаясь в шубе, вылез из саней.
– Александр Сергеевич, может быть вы объясните мне, что происходит? – спросил он, будто находился не в лесу, а на приёме у губернатора.
Пушкин следил взглядом за Дмитрием и не посчитал нужным повернуть голову к собеседнику.
– Ваше высокоблагородие, имеет место быть дуэль с вашим участием, – сухо ответил он. – Я собираюсь стрелять вместо вызвавшего вас Гончарова.
– Но, Александр Сергеевич, – воскликнул Асташев, не сумев скрыть волнение в голосе, – если лично вы имели ко мне какие-то претензии, вы, кажется, могли удовлетворить свою обиду ударом, нанесённым мне непосредственно перед вызовом! Я, заметьте, принял его с покорностью.
Пушкин сплюнул на снег.
– Тем хуже для вас. Я просто исполнитель.
– Дорогой Дмитрий Николаевич! – воззвал к подошедшему Гончарову Асташев. – Давайте решим всё дело миром! Я не хотел задеть честь вашей сестры, моё предложение было сделано от чистого сердца!
Митя надулся и напыщенно произнёс:
– Это невозможно. Как вы помыслить смогли об этом? Как же ваша первая супруга и дочь? Кажется, её зовут Лиза?
– Моё сознание помрачилось от небесной красоты Натальи Николаевны, я забыл обо всём, – поник Иван Дмитриевич. – Готов принести извинения!
– Это более неуместно, – ответил Гончаров, и Пушкин с облегчением выдохнул. Он боялся, что мягкосердечный Митя сжалится и отменит дуэль. Страха за собственную жизнь у него не было, как и на прошлых четырёх поединках. А холодная ярость, бросающая в дрожь сильнее январского ветра, была.
– Я смотрю, попытка примирения провалилась? – мрачно констатировал Попов. – Жаль. Тогда кончайте скорее и поехали домой, буран этот продирает до костей.
Ветер теперь спустился ниже и крутил вихри позёмки на льду. Федот ещё раз повторил условия: не сходиться, стрелять по очереди с отмеченных мест, между которыми – двадцать шагов; право первого выстрела – у оскорблённой стороны; дуэль длится строго до первой крови, после этого инцидент считается исчерпанным.
– И не вздумайте мне переубивать друг друга! – сурово подытожил Попов.
Противники скинули шубы в снег, оставшись в сюртуках. Гончаров принёс из саней книгу-шкатулку с пистолетами и тщательно зарядил их. Не глядя, роздал их дуэлянтам, которые, не разговаривая более, разошлись на позиции.
Александр прицелился. Метель усилилась, снег застилал глаза, забирался за воротник. Ветер сбивал прицел, отводя руку влево. Так. Надо взять чуть правее – но не сильно. Всё же до первой крови, не до смерти. Ветер…
Пушкин начал немузыкально мурлыкать себе под нос: «Malbrough s'en va-t-en guerre…» Расслабиться. Mironton. Вот она – цель. Mironton. Руку чуть вверх. Mirontaine. Александр дёрнул спусковой крючок.
Асташев слабо вскрикнул, пошатнулся и выронил пистолет на лёд. На его вишнёвом сюртуке не было крови. «Идиот, – обругал себя Пушкин, – на вишнёвом вообще алое плохо видно. Непонятно, куда попала пуля». Федот бросился к своему подопечному:
– Что?
– Рука, – скорее догадался, чем услышал, Александр. Метель уносила слова. Иван баюкал предплечье, лицо его было искажено.
Попов поднял пистолет, внимательно осмотрел его со всех сторон.
– Сам-то будешь стрелять? – спросил он громко. – Сможешь?
– Обязательно! – со злостью почти выкрикнул Асташев, принимая из рук Федота оружие.
Придерживая правый локоть левой рукой, он прицелился.
Mironton, mironton, mirontaine…
Грянул выстрел.
Метель взвыла раненым волком, унося пулю в сторону леса. Пушкин оглянулся ей вслед.
Митя стоял, зажав рот обеими руками, белый на белом фоне. Саша весело помахал ему рукой. Федот перекрестился и так шумно выдохнул, что было слышно сквозь свист ветра. Иван опустил руки и прикрыл глаза – казалось, сейчас потеряет сознание. На снег под его ногами упало несколько капель крови. Пушкин пошёл к нему. Попов уже был рядом и поддерживал Ваню за плечи. Гончаров тоже подходил, опустив взгляд и ссутулившись.
– Очень больно? – спросил он виновато.
Асташев мужественно мотнул головой.
– Я ещё раз искренне прошу прощения у вас, Дмитрий Николаевич, – произнёс он. – Надеюсь, Наталья Николаевна тоже не будет держать на меня зла.
Гончаров осторожно, стараясь не причинить боль, пожал ему руку:
– Извинения приняты.
Александр отдал свой пистолет Мите и, подумав секунду, приобнял Асташева за левое плечо.
– Забудем.
Иван скривился в подобии улыбки.
– Ну всё, дуэль завершена, дело чести закрыто, и всё такое, – сказал Попов на правах секунданта. – А теперь отдай мне, Ваня, наконец пистолет, и давай я тебя перевяжу, а не то шубу испачкаешь. Были б вы моими детьми, выпорол бы всех троих. На конюшне. Розгами, – ворчал он, наматывая тряпицу поверх испорченного рукава сюртука. – И чтоб ни одна живая душа не узнала, поняли?! Руку, скажешь, зашиб по-пьяни. А не то я вам…
Метель заметала все следы.
Глава 8. Торжество жизни
«Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой».
(И. В. фон Гёте «Фауст»)
Дуэль удалось сохранить в тайне – даже Натали не узнала о том, что произошло, хотя, конечно, обрадовалась тому, что Иван Дмитриевич перестал ей докучать и вообще не появлялся в доме Гончаровых. Зато зачастил Федот Иванович, но он относился к Наталье Николаевне скорее как к дочери, которой у него никогда не было. Пушкин же после всего произошедшего осторожничал, ничем не проявляя своих чувств. Это было тем более сложно, что близилась свадьба, и Лиза выбрала своей подружкой Наташу. В подготовке к событию дружкам приходилось встречаться почти ежедневно. Вторым шафером вызвался быть Попов и тут же со свойственной ему энергичностью взялся организовывать всё и вся.
– Мальчишник-то будет у тебя? – спросил он Гончарова как-то после чая. – Мальчишник нужен!
– Федот Иванович, ну зачем? – спросил Митя, беспокойно взглянув на Лизу.
– Положено! – отрезал Федот, сдерживая ухмылку.
– Какой мальчишник?! – подала голос Лиза.
– Ну у вас же будет девичник? Будет, конечно, я слышал, вы обсуждали, – зашёл с козырей Попов. – Вот и Мите необходимо расслабиться перед свадьбой, посидеть с друзьями.
Лиза недовольно поджала губы, но более возражать не стала. Позже, когда дамы поднялись наверх за какой-то своей надобностью, Федот снова пристал к Гончарову:
– В общем, так. В последнюю перед свадьбой субботу, то есть уже через неделю, собираемся у меня: ты, я, Сашка и бабы.
– К-к-какие бабы? – Митя аж начал заикаться, щёки его порозовели.
– Ну, обычные, лёгкого поведения. С ними весело, – глядя на Гончарова ясными глазами, отвечал Федот Иванович.
– А, а, а Лиза как же?
– А Лиза пойдёт на девичник к Вере и Наташу с собой возьмёт. Кто их знает, этих девиц, чем они без нас будут заняты! Может, тем же!
Пушкин с интересом наблюдал, как Митины щёки из нежно-розовых становятся пунцовыми.
– А то можно в баню поехать. Я одно место знаю, там такие банщицы в номерах, м-м-м… – Попов, казалось, вознамерился довести жениха до разрыва сердца.
– Я, в-вы и Александр? – уточнил Гончаров слабым голосом.
– Можно ещё Ваньку позвать, если ты хочешь, – Попов хохотнул. – Только он, боюсь, на тебя обижен. Рука у него до сих пор побаливает.
– Ну уж нет, – не выдержал Пушкин. – Давайте хоть на мальчишнике обойдёмся без Асташева.
– То есть, с остальным ты согласен? – ухмыльнулся Федот.
– Ну… Надо – значит, надо. Возражений не имею, – развёл руками Саша с улыбкой.
Митя прожёг его взглядом:
– Да вы сговорились! Я женюсь, непонятно, что ли?
– Ладно-ладно, не кипятись, – примирительно выставил ладони Попов. – Но ко мне-то приедешь? Проводишь холостую жизнь?
– Приеду, – согласился Гончаров.
В назначенный вечер все трое собрались в «Отрадном уголке». Уже был накрыт стол, на котором преобладали тарелки с холодными закусками, обрамлявшие изрядную батарею бутылок.
– Ну, за уходящие деньки холостяцкой жизни нашего друга! – поднял Попов первый тост. Выпили.
– Федот Иванович, кажется, вы перестарались, – заметил Митя, накладывая себе понемногу разных блюд. – Нам столько не съесть.
– А мы сейчас ещё выпьем, – ответил Попов, поглядывая на стенные часы. – Аппетит приходит во время еды!
После второй распитой бутылки Гончаров размяк, распустил шейный платок, развалился на диване. Федот, напротив, был бодр и периодически к чему-то прислушивался. Но в доме стояла тишина, прислуга, кроме дворецкого, распущена. Вдруг из окна послышался звон бубенцов. Митя поднял сонную голову:
– Что там?
– Саша, а почитай нам что-нибудь весёлое! – перебил его Попов. – А то песен застольных не поём, музыку не играем, скучно у нас!
Пушкин, чуя подвох, прочёл не вполне пристойный стих из своего лицейского прошлого, вогнавший Гончарова в краску, а сам тоже навострил уши.
Внизу хлопнула дверь, с лестницы донеслись женские голоса и стук каблуков. Митя тут же сел прямо и захлопал глазами. В комнату всполохом ворвались три девицы в красных, похожих на цыганские, платьях и одинаковых жёлтых сапожках.
– Дорогой Дмитрий, мы с Сашей решили сделать тебе небольшой сюрприз, чтобы ты напоследок оценил прелесть сибирских красавиц, – широко ухмыляясь, сказал Федот. – Девушки, проходите, присаживайтесь за стол, угощайтесь.
Девицы не заставили себя упрашивать: две сразу уселись вокруг Гончарова, третья расположилась на подлокотнике кресла Пушкина, закинув ему руку на плечо. Митя укоризненно посмотрел на Сашу. Федот налил и раздал напитки. Девушки на диване взяли по бокалу и, перемигнувшись, звонко чмокнули Гончарова в обе щёки. Митя залпом выпил. С момента появления гостий он не издал ни звука и практически не шевелился. Зато Попов разливался соловьём, постепенно перетянув всё женское внимание на себя. Видя непрошибаемость Дмитрия, который, сравнявшись цветом с платьями, прикинулся то ли пьяным, то ли спящим, девицы пересели к Федоту и приобняли его с обеих сторон. Митя с облегчением растянулся на диване, закрыв глаза. Попов с двумя хихикающими жрицами любви вскоре удалился куда-то в покои – их голоса какое-то время были слышны и за столом. Пушкин уже опьянел. Чувствуя, как тонкие пальцы перебирают его волосы, он представлял совсем другое лицо – бледное, с глазами цвета переспелого крыжовника. Реальность расплывалась, теряла очертания, оставались лишь ощущения. А потом неожиданно наступило утро.
Саша проснулся на кровати в одной из комнат. Из окна лился тусклый белёсый свет. Рядом на смятых простынях никого не было. Кое-как приведя в порядок костюм, он вышел в гостиную. Митя спал на диване, раскрыв рот и похрапывая. Из других дверей появился довольный Федот, завязывая пояс на домашнем халате.
– Хорошо-то как, а?! А ты как провёл ночь?
– Как в тумане, – честно ответил Саша и потряс головой, будто пытаясь упорядочить её содержимое.
– Эй, Гончаров, подъём! – заорал Федот. И, когда Митя подскочил, судорожно оправляясь, добавил уже тише: – С добрым утром! Поздравляю тебя с, хм, сохранением невинности для невесты! Ты прошёл испытание! За это надо выпить! – он поочерёдно потряс бутылки, нашел полную и налил в чайные чашки. – Пей!
– И так плохо, – буркнул Митя.
– Вот потому и пей! – назидательно сказал Попов. – Станет лучше.
Действительно, через три четверти часа уже почти пришедшие в себя Дмитрий и Александр выехали в сторону города. Конечно, выглядели они весьма помято, поэтому, когда Митя обнаружил в передней своего дома несколько шуб – признак прибытия гостей – он растерялся.
– Какая досада, – воскликнул Гончаров, схватившись за голову, – я совсем забыл, что Соколовские приезжают именно сегодня!
Пушкин прислушался: из гостиной действительно доносился голос Игнатия Ивановича и с ним – несколько женских голосов.
– Пожалуй, мне пора, – малодушно заспешил Саша. – Встретимся ещё перед свадьбой, я заеду, – и он выскочил за дверь.
В среду на рассвете Пушкин уже был у дома Гончарова. Погода стояла чудная: февральские метели будто решили на день приостановить свою работу ради Митиного праздника. В дверях Саша столкнулся с Натали. Она выглядела растерянной.
– Доброе утро, Наталья Николаевна! У вас всё в порядке?
– Да. Нет. Я забыла послать за извозчиком заранее, а теперь опаздываю. Меня ждёт Лиза, – она кивнула на большую шкатулку, которую держала в руках.
– А что здесь? – полюбопытствовал Пушкин, оглядывая Натали. Она была уже полностью одета для свадьбы. Из-под шубки выглядывал подол знакомого белого платья, только теперь он был отделан синим кружевом. «Митя с его доходом мог бы купить сестре и новое, – досадливо подумал Александр. – Хотя в этом Таша чудо как хороша». Он на секунду перенёсся в миг знакомства, а потом поймал себя на мысли, что уже давно в голове называет Наталью Николаевну домашним именем. «Как бы не выдать себя», – усилием воли он притушил свой мечтательный взгляд и перевёл внимание на шкатулку.
– Здесь украшения для невесты, фата, кольца, венчальные свечи, – перечисляла тем временем Натали. – Я должна помочь Лизе одеться.
– Так давайте я вас отвезу!
– О. Это было бы чудесно.
Саша, подав Таше руку, усадил её в украшенные лентами и бубенцами сани. Сани были свадебным подарком для Гончарова от семейства Сулеймановых. Младшие дети вчера весь вечер их наряжали. Сам Ильнури обещал подъехать после венчания, чтобы лично возить молодых.
С ветерком домчав Наташу до дома Зеленцовых, Пушкин помог ей выйти из саней и проводил по заснеженному крыльцу до самой двери.
– Вы меня очень, очень выручили, – поблагодарила Натали и скрылась в доме.
Саша ещё несколько мгновений смотрел на дверь, потом, встряхнувшись, как пёс, вернулся в сани. Начинался хлопотливый день.
По дому, из спальни в кабинет, из кабинета в гостиную и снова в спальню ходил неприкаянный, полуодетый Гончаров.
– Я тебя уже заждался! – встретил он Пушкина около передней. – Ты где пропал?
– Наталью Николаевну довёз до Зеленцовых, – со спокойным видом сообщил Александр.
– А-а-а, – протянул Митя, посмотрев на Сашу долгим взглядом. – Хорошо. Помоги мне с шейным платком, руки не слушаются, – пожаловался он.
– Волнуешься?
– Очень! – признался Гончаров.
– Уже через несколько часов всё будет прекрасно, – пообещал Пушкин. – Ты будешь счастлив! Да ты и сейчас уже должен быть счастлив!
– Я счастлив, – кислым голосом произнёс Митя. – Где там уже Федот Иванович?
Попов примчался на тройке, звеня колокольцами на всю улицу. С грохотом распахнул двери:
– Хей, жених, готов за невестой ехать? Я тебе полные сани подарков загрузил, не отвертятся!
На улице ожидала ещё карета на полозках, с возницей из числа знакомых по прииску. Митя сел в сани к Попову, и свадебный поезд с шумом и звоном полетел к дому Зеленцовых. Там их уже ждали. Подарков хватило всей Лизиной родне, Федот не забыл и о Вериных ребятишках. Наконец невесте позволили спуститься с крыльца. В белой шубке, накинутой поверх струящегося платья цвета шампанского, она казалась очень юной и беззащитной. Кружевная фата спускалась на лицо, но не скрывала черт. Натали сопровождала Лизу, поддерживая под локоть – белые сапожки скользили по снегу. Дмитрий, глядя на невесту восхищённым взглядом, уступил ей и подружке своё место в санях, запряжённых тройкой, а сам пересел к Пушкину. Остальная родня разместилась в карете. В считанные минуты, не успев даже замёрзнуть, прикатили к Благовещенскому собору. В дверях встретили Асташева. Накануне Гончаров всё же прислал ему приглашение, и теперь Иван Дмитриевич неловко мялся, утаптывая снег в ожидании. Но никто из Соколовских не знал о произошедшем в лесу у Чёрной речки, так что они были искренне рады видеть Асташева.
В торжественной тишине все вошли в церковь и разделились на женскую и мужскую половину. Начался обряд обручения. Под пение хора священник в белом одеянии с молитвой надел Мите и Лизе кольца. Шаферы постелили рушник возле аналоя, на который встали молодые со свечами в руках, и подняли над их головами венцы. На деле венец весил не больше трости, с которой привык ходить Александр, но держать его на вытянутых вверх руках около получаса оказалось непросто. Лиза была значительно ниже ростом, чем Гончаров, так что Федоту выдалась участь легче, чем Пушкину. Наконец священник благословил молодых и принял венцы. Разминая затёкшие пальцы, Саша с удовольствием и радостью наблюдал, как Митя бережно целует невесту. Под разгонный звон колоколов первыми к Гончаровым подошли Лизины отец с матерью и Зеленцовы, ставшие для Мити посажёными родителями. Родная мать, Наталья Ивановна, прислала ему благословение накануне, но не выразила сожаления, что не сможет присутствовать на свадьбе. Пушкин с чувством обнял друга. Тот часто моргал, будучи не в силах поверить своему счастью. Лиза сияла, не выпуская Митиной руки.
На улице возле церкви процессию встретил Ильнури с братом. Татарин долго жал Гончарову обе руки:
– Я так рад за тебя, дорогой друг!
Перед тем, как отправиться в обратный путь, свадебный поезд претерпел изменения. Ильнури сел править тройкой, в санях разместились молодые. Во вторых санях ехали дружки. Попов оттеснил Александра с места возницы, так что Саша оказался рядом с Натальей. Рустэм повёз Ольгу и Асташева: вместе с прочими они поехали в дом Гончаровых, чтобы подготовить встречу молодым. А молодожёны с дружками помчались по улицам города – кататься. Федот правил так, будто с детства участвовал в скачках. Сани заносило на каждом повороте, кидая то Сашу на Наталью, то Ташу на Александра. При случайных касаниях девушка смущалась и краснела, но избегнуть их не удавалось. Митя в передних санях обхватил Лизу обеими руками и прижал к себе. Пушкин позавидовал, но не решился сделать так же.
Наконец приехали домой. У ворот молодых встретили родные с хлебом-солью, проводили в дом. Федот последовал за ними, Саша задержался, увидев Рустэма. Тот обтирал и покрывал лошадей попонами.
– Пойдёмте в дом! – позвал Пушкин его и Ильнури.
– Прости, друг, это неловко, – возразил старший Сулейманов. – Мы не ровня с ними.
– Чушь! – возмутился Саша. – Вы Митины друзья!
– Александр Сергеевич прав, – раздался с крыльца голос Натали. Оказалось, она не ушла вместе со всеми. – Но если вам неуютно в нашем обществе, возможно, вы согласитесь поужинать в кухне с моими девушками? Или хотя бы я попрошу их собрать вам угощение с собой, для вашей семьи. Не отказывайтесь!
– Простите великодушно нашу непочтительность, Наталья Николаевна, – склонил голову Ильнури. – Татарские обычаи гласят, что отказываться от пищи невежливо. Поэтому мы с братом примем ваше приглашение на ужин, но только не с господами.
– Вы напрасно стесняетесь родителей Лизаветы Игнатьевны, – мягко пожурила его Таша. – Но будь по-вашему.
Они все вместе вошли в переднюю, где Натали перепоручила Сулеймановых встречавшей их Тане. Татьяна, зардевшись, увела братьев в кухню, а Пушкин и Наташа прошли в гостиную. Там был накрыт стол, в центре которого возвышался торт в виде лебедя. Из соседней комнаты доносилась музыка – Попов где-то раздобыл скрипача для создания праздничной обстановки.
– Мне так приятно, Дмитрий Николаевич, видеть вас в нашей семье, – произнёс, поднявшись, Игнатий Иванович. – Могли ли мы все предполагать это, когда судьба свела нас? Давайте выпьем за молодых, за их будущую счастливую жизнь!
Все подняли бокалы.
Пушкин оказался за столом между Ташей и Ольгой. С сестрой Лизы с момента её приезда Саша не перемолвился ни словом, и она, по всей видимости, также была не намерена разрывать молчание. Сделав пару неловких попыток завязать светскую беседу, Пушкин с некоторым облегчением перевёл своё внимание на Натали. Впрочем, она тоже казалась лишь дружелюбной и на его ухаживания отвечала вежливой улыбкой и словами благодарности. Александр никак не мог понять, что скрыто за этой воспитанностью: удаётся ли задеть струны её сердца, или все стрелы Купидона летят мимо? Уныние вновь овладевало Пушкиным. Он подумал о разнице в возрасте, сравнил её красоту со своей внешностью и решил, что Наталья Николаевна достойна большего, чем политический ссыльный. Может, ей стоило принять предложение Асташева. На этой мысли нервы у Саши сдали, и он налил себе самого крепкого спиртного, которое нашёл на столе.
Спустя три дня тихое уединение Пушкина в Эуштинских Юртах нарушил звон бубенцов на санях молодожёнов, приехавших со светским визитом. Митя и Лиза внесли в дом мороз уходящей зимы и тепло своих влюблённых сердец. Они поминутно сплетали пальцы, поглядывали друг на друга, касались волос и одежды. Саше было забавно на них смотреть, но внутри нарастало какое-то щемящее чувство, похожее на зависть.
Выпили чаю. Митя без конца вставал, подходил к полкам, занавешенным полотенцами, трогал утварь и вздыхал.
– Лиза, ты пойдёшь со мной к Сулеймановым? – неуверенно спросил он.
– Это не совсем удобно, мне кажется. Я ведь их совсем не знаю, – пожала плечами новоиспечённая Гончарова. – Если позволишь, я бы лучше осталась с Александром Сергеевичем.
Дмитрий не стал её уговаривать. Суетливо накинул шубу и выскочил во двор.
– Представляете, – сказала Лиза, – так рвётся к этим татарам. Хочет даже на кладбище идти, очень переживал, что бабушка Зульфия не дожила до свадьбы.
– Пусть идёт, – согласился Пушкин.
– Но ведь там снегу, наверное, по пояс!
– Знаете, Лизавета Игнатьевна, ваш муж привычен и к сугробам, и к ночному лесу, и даже волков не боится, – весело сказал Александр.
Лиза недоверчиво улыбнулась.
– Вы всё шутите, – упрекнула она Пушкина. – А дамы потом рыдают в подушку.
– Какие дамы? – не сразу сообразил Саша.
– Да полно! Всё вы понимаете. Сестра моя на вас в обиде. Плакала перед отъездом: «Зачем Александр Сергеевич сперва был так любезен, а теперь даже не смотрит?»
– А-а-а. Хм. Лизавета Игнатьевна, но ведь сердцу не прикажешь. Я не должен вам этого говорить, но, раз вы прибыли парламентёром от сестры… В общем, я люблю другую. Это, наверное, досадно для Ольги Игнатьевны, но никак не может оскорбить, верно?
Лиза поджала губы, потом, не в силах справиться с любопытством, с придыханием спросила:
– А кого? Взаимно?
– Увы, – развёл руками Пушкин. Лиза разочарованно заморгала. – Признаться, даже завидую вам с Дмитрием. Кажется, я не создан для счастья или счастье не создано для меня.
– А мне кажется, – осторожно произнесла Лиза, – кто-то ещё мечтает о вашем внимании. Если бы вы это заметили, возможно, тогда счастье бы посетило и ваш дом.
– Кто же эта особа? – нарочито равнодушно спросил Саша. Его сердце внезапно забилось быстрее, чем у мыши, пойманной кошкой у самой норки.
– О, вы её прекрасно знаете! Это сестра моего мужа, Наталья Николаевна. Только я вам ничего не говорила! – Она сделала страшные глаза. – Просто больно смотреть, как Таша украдкой вздыхает, а потом, при вас, изображает приличное лицо.
Пушкин с трудом сдержал порыв вскочить на коня и мчаться в дом Гончаровых немедля. Вместо этого он помолчал и сказал:
– Спасибо вам, Лизавета Игнатьевна, за участие. Это так чудесно, что вы подружились с Митиной сестрой. Если вы не против, я заеду к вам на днях.
– Приезжайте прямо завтра! – обрадовалась Лиза. – Как раз масленичная неделя начинается, поедем кататься с горок!
В распрекрасном настроении Пушкин прибыл в город. Заметно потеплело, шёл лёгкий снежок. По улицам гуляли весёлые, нарядные томичи, девушки пели хором величальные песни, мимо то и дело проносились украшенные экипажи, звеня бубенцами.
Во дворе Александр обнаружил большие сани Попова. Голос Федота был хорошо слышен в передней. Вообще, у Гончаровых оказалось непривычно шумно и пахло блинами. Таня, открывшая дверь с полотенцем в руках, едва поздоровавшись, тут же скрылась в кухне.
– О, Саша! – громыхнул Попов, стоило Пушкину перешагнуть порог гостиной. – Ты как раз вовремя. Я приехал звать всех Гончаровых к себе в усадьбу, кататься с горы на реку. Хорошо, лёд ещё крепкий, можно не бояться на него выходить.
– Мы хотели пойти на праздник на городскую площадь, – пояснил Митя, – но Таша говорит, что это неприлично для людей нашего положения.
Натали залилась краской:
– Ну нет, я не то хотела сказать. У Федота Ивановича действительно более уместно развлекаться, своим кругом.
– Наташа стесняется посторонних, – Лиза приобняла подругу за плечи. – Но это ничего, здесь все свои, – и она бросила быстрый заговорщицкий взгляд на Александра.
– Вот, значит, я кстати, – заявил Попов. – Собирайтесь скорее!
В большие сани Федота вместились все пятеро: Попов – на облучок, Гончаровы и Пушкин с Натальей Николаевной – друг напротив друга. Федот гикнул, как заправский ямщик, и лошади помчались. Митя с Лизой ворковали на заднем сиденье, но Александр заметил, что Дмитрий за ним исподтишка наблюдает. Поймав взгляд друга, Саша кивнул ему, мол, что? Но Гончаров пожал плечами и снова повернулся к жене. Натали сидела молча. Пушкин скосил глаза на неё. Щёки Таши раскраснелись, волосы, по-простому собранные в косу, припорошило снегом, взор затуманился, на губах застыла полуулыбка. Саша залюбовался её естественной красотой.
В «Отрадном уголке» всё было готово к встрече гостей. Невидимые, как всегда, слуги Попова, вычистили дом и накрыли праздничный стол. Чего там только не было: кроме непременных блинов с различными начинками заботливая кухарка приготовила и выставила всевозможные варенья и соленья, а также напитки: наливки для мужчин и компот для дам. Гостеприимный Федот тут же усадил всех завтракать, а после повёл Лизу и Наталью показывать свою, как он выразился, «холостяцкую берлогу». Пушкин с Гончаровым остались за столом. Митя бросил мечтательный взгляд на двери, за которыми скрылась его жена.
Александр улыбнулся.
– Как же я рад за тебя! – сказал он. – Одно удовольствие любоваться вами. В мои лета тоже было бы пристойно жениться и излучать такое же счастье.
– А я думал, тебе больше по нраву беззаботная одинокая жизнь, – поднял бровь Дмитрий.
– А тебе?
– О, нет, мне нравится быть женатым! – Митя даже потянулся, как кот, от избытка чувств. – Моя Лиза – просто чудо!
Саша уже хотел задать какой-нибудь ехидный вопрос, дабы смутить друга, но тут появился Попов с дамами, и все спустились в переднюю одеваться.
Горка, залитая для катания, оказалась самым пологим спуском к реке – но всё равно крутым. Пожалуй, летом Пушкин бы прошёл здесь пешим, чтобы не ломать ноги коню, но зимой не стоило и рисковать. Впрочем, для салазок должно было подойти. Их Федот нашёл двое. Первыми по старинной традиции спускались молодожёны.
– Ты сам-то съезжал здесь? – спросил Митя, крепко упёршись каблуками в снег, пока Лиза садилась впереди него.
– Разумеется, – хмыкнул Попов. – А ты думаешь, я нарочно вас всех сюда заманил, как разбойник? – он скорчил страшную рожу и расхохотался густым голосом. Лиза прыснула и потянула мужа за рукав:
– Поехали!
Дмитрий обнял её за талию, оторвал ноги от земли, и салазки помчались к реке, сопровождаемые женским весёлым криком. Оказавшись внизу, Лиза спрыгнула на лёд и помахала оставшимся на склоне. Потом Гончаров подхватил салазки за верёвку, и они с женой, обнявшись, потащились в сторону деревянной лестницы, ведущей наверх.
– Ваша очередь! – Федот протянул верёвку от вторых салазок. – Не боитесь, Наталья Николаевна?
– Вот ещё! – неожиданно бойко ответила Натали. – Мы всю зиму в Полотняном Заводе с гор катались с девушками, – и она первая разместилась на сидении.
Пушкин придержал салазки сзади и осторожно сел, бережно обхватив Наташу и уткнувшись носом в её воротник. В первые мгновения медленно, но стремительно набирая скорость, они полетели вниз, в пропасть – так показалось Саше, и он прижал к себе Ташу крепко, будто боялся, что она потеряется по дороге. Сердце ухнуло в живот, кровь отлила от головы, всё вокруг закружилось на краткий миг, но и этого хватило, чтобы салазки потеряли управление и в самом низу горы, резко повернув, завалились на бок.
