Наталья Тюнина
Крыжовенное варенье
– А я – осень, – признался Пушкин. – Но здесь красивая осень коротка, и она зовётся «бабьим летом». А потом листья стремительно облетают, и наступает зима, хотя на календаре ещё осенние месяцы. Но лето в Юртах мне тоже нравится – всё вокруг зелено и щебечет. А как вы думаете, – осторожно спросил он, – мы бы могли обручиться в конце весны? Тогда летом вы бы уже жили в деревне, среди милых вам просторов. Там река буквально за оградой, и до леса три дома. А за деревней – поля, где пасутся стада татарских лошадей и растёт ячмень.
– Вы очень заманчиво рассказываете, – Ташино лицо стало сосредоточенным и каким-то будто тоскливым. – Но мне так неловко обсуждать эту тему, – она кивнула на кучера.
Саша махнул свободной рукой, мол, не обращайте внимания, и притянул девушку ближе к себе.
– Третьего дня, – жарко зашептал он ей в ухо, – вы согласились стать моей женой. Но ни слова не произнесли о ваших чувствах. Я же говорю: я вас люблю, мой ангел, и буду любить всегда, ничего не требуя взамен. Позвольте мне надеяться, что скоро все условности останутся позади, но для этого вы должны дать мне свободу действий! Скажите: да! – Александр отстранился, чтобы видеть лицо Натали. Её щёки порозовели, ноздри расширились, меж бровями пролегла вертикальная складка. Таша прерывисто вздохнула, будто всхлипнула.
– Да. Как вам будет угодно, – сказала она сдержанно. Потом прикрыла глаза и прошептала едва слышно: – Я разделяю ваши чувства, Александр Сергеевич.
Саша совсем потерял голову. Он готов был осыпать Натали поцелуями всю, от макушки до пят, и лишь её отрешённый вид останавливал его.
Неожиданно лошади встали.
– Приехали, – сказал Алексей.
Оставив Ташу в экипаже, Пушкин быстро поднялся в почтовую контору и отдал письма. Вернувшись так скоро, как смог, он снова сел, приобняв девушку. В его отсутствие Натали немного успокоилась, задышала ровнее и даже мимолётно улыбнулась Саше.
Пушкин обратился к кучеру:
– Алексей, обратно едем той же дорогой. Я скажу, куда нам нужно ещё зайти.
Таша вопросительно взглянула на него. Саша взял её руку и покрутил на пальце перстень.
– Я здесь по пути видел вывеску ювелира. Вы позволите мне исправить мою оплошность и ненадолго забрать подарок, чтобы вы не сронили его ненароком со своих прелестных тонких пальцев?
Смущаясь, Натали сняла кольцо и, не касаясь Александра, опустила украшение в его подставленную ладонь.
– Я верну его, как только будет готово, – пообещал Пушкин. – Мы можем пойти вдвоём. Или вы снова предпочтёте остаться? – спросил он, когда прибыли на место.
– Наверное, мастеру потребуется узнать нужный размер? – предположила Таша и бесстрашно спрыгнула прямо в слякоть.
Мастерская ювелира располагалась в каменном подклете небольшого домика на углу Почтамтской улицы и Подгорного переулка. Пушкин помог Натали спуститься внутрь. Здесь было темновато и странно пахло. Во внутреннем помещении что-то загрохотало. Таша на миг прижалась к Александру, и он обнял её за талию, уткнувшись носом в шею. Тяжёлая дверь неожиданно растворилась, и на пороге в ореоле света появился старик в кожаном фартуке. При виде посетителей он поднял кустистые седые брови, от чего лоб его весь сморщился.
– Вы ко мне? – надтреснутым голосом спросил мастер. – Проходите, – он отошёл в сторону, пропуская гостей, затем сел за рабочий стол, освещённый сразу полудюжиной свечей.
Пушкин выложил перед ним перстень.
– Можете уменьшить до размера безымянного пальчика этой мадемуазель?
Натали неуверенно протянула руку. Ювелир взял кольцо, посмотрел через него на свет, прищурив один глаз, затем осторожно надел Наташе на палец и тут же стянул обратно. Взвесил перстень на ладони, зачем-то потёр камень и спросил:
– Старинная вещица, да? Ничего не жаль для невесты, понимаю. Такое беречь надо, – непонятно про что добавил он и замолчал.
– Сделаете? – не выдержал Саша.
– Конечно, – удивился вопросу ювелир. – Завтра приходите к вечеру. Тогда и сочтёмся.
Возвращались домой уже в сумерках. Дмитрий встретил их с недовольным видом:
– Отправил? – спросил он Пушкина. – Мы заждались вас.
Таша испуганно взглянула на брата и, сделав Саше книксен на прощанье, убежала наверх. Александр снял шубу.
– Ты позволишь войти? – уточнил он. – Давай всё же обсудим мою свадьбу. Мирно. И без Натали.
Митя пожал плечами. Они прошли в кабинет.
– Прости, я долго ждать не стану, мне четвёртый десяток лет, – сразу перешёл к делу Пушкин. – Обыкновенно большинство женится в эту пору, так что всё выглядит вполне прилично. Тем более, чувства мои искренни и намерения честны. Я скажу тебе прямо – меня мало заботят ответы на всю эту корреспонденцию. И даже высочайшее дозволение, – он помолчал. Гончаров не ответил, так что Александр продолжил: – Свадьбу назначим, скажем, на двадцать пятое мая. Перед моим рожденьем. У нас остаётся чуть более двух месяцев на подготовку. Получается, что вы с Лизой – ближайшая Ташина родня. А у меня здесь – никого. Так что, хоть это и не принято обычно, всё решаю я сам, – Митя открыл было рот, потом передумал и закрыл. – Плачу тоже я, разумеется. И первый вопрос, дорогой родич, наряд для невесты. Моя обожаемая бесприданница должна блистать! Так и передай Лизе – я думаю, это её вотчина. Стоимость потом скажешь. А лучше пропиши по пунктам, как ты умеешь, все расходы без стеснения – я с тобой рассчитаюсь.
– А жить вы где будете? – спросил Дмитрий.
– Пока – в Юртах, потом посмотрим, – отмахнулся Саша. – Но там нужно всё обставить. Не на нары же мне класть молодую жену!
Митя закатил глаза.
– Ты, – сказал он, – со мной такие подробности не обсуждай. Я про сестру и знать этого не хочу.
Пушкин расхохотался.
– Только за оскорбление не принимай, а? Федот не перенесёт. И вообще, сам следишь за каждым её шагом, а говоришь – знать не хочешь.
– А ты потерпи до свадьбы, – с упрёком произнёс Гончаров. – Недолго осталось.
Саша вздохнул горестно.
– Ладно, давай снова о деньгах тогда. Я всё пропустил – голова не тем занята. Рабочих-то отправили на прииски?
– Да, Федот всё сделал. С лошадьми и возчиками, как и в прошлом году, Сулеймановы помогли. Теперь мы через Рустэма связываемся, а то у Ильнури дел с городским извозом невпроворот, не успевает везде сам. А Рустэм у нас каждую неделю бывает.
– Хорошо, я тогда сегодня зайду к ним, а завтра буду переезжать к Попову. Река вот-вот тронется, уже водой подходит.
Федот обрадовался компаньону.
– Скучно тут мне одному, – пожаловался он, откупоривая бутылку. – Я было думал на Берикуль на лето уехать, а то и новые месторождения поискать в горах самому. Не могу долго сидеть на месте. Я люблю на воле.
Пушкин поболтал вино в бокале.
– На воле… – вздохнул он. – Ум у тебя всегда свободен. И дух. А я вот, наоборот, женюсь в мае.
– Договорились? – обрадовался Попов. – Ну слава те Господи. Все живы? – Александр улыбнулся. – А с женитьбой – это у тебя любовная горячка. Выздоровеешь после медового месяца – снова на волю захочешь. Жаль, что Ковалевский упрямится, не желает вас отпускать. Я б, Сашка, в тайгу с тобой пошёл, за золотом, за свежими мыслями. В городе затхло. Я потому здесь и живу, почти в лесу.
– Я тоже привык к деревне, – сознался Александр. – Уж не припомню, когда жил где-то в другом месте. Это же не первая моя ссылка.
– М-да, не любят тебя императоры, – усмехнулся Федот. – Ну и Бог с ними, тебе с царём детей не крестить. Живи себе.
– Я ему прошение послал, – признался Пушкин. – А вдруг не разрешит жениться?
– Да ну что ты, – махнул рукой Попов. – Женатый человек к месту привязан и к начальству более терпим, ибо ему детей кормить и жену беречь надобно, – назидательно сказал он. – Обрадуются только.
Вечером Саша поехал за перстнем к ювелиру. Узнав об этом, Федот сразу выдал ему денег на пару обручальных колец, чтоб заказать заодно. Не задерживаясь долго у мастера, Александр поспешил к Гончаровым, чтобы вернуть подарок так скоро, как обещал. Несмотря на поздний час, во дворе было многолюдно. Мелькали фонари, слышались приглушённые голоса.
– Что ж так долго-то, всё ли в порядке?
– Да, наверное, обойдётся…
– Постели ей рогожку, а то холодно на полу-то.
Встревоженный, Пушкин торопливо прошёл к сараю, где и столпились все домочадцы. Заглянув в дверь, он увидел, что Натали и Дмитрий сидят на корточках, а Митя ещё и кого-то уговаривает:
– Потерпи, моя хорошая, вот уже и второй пошёл.
По-прежнему ничего не понимая, Саша сделал шаг внутрь и увидел на полу Ласку, а рядом с ней уже двух щенков. Пушкин с облегчением улыбнулся. Таша подняла на него лицо, и он подал ей руку, чтобы помочь встать.
– Простите, что мы так вас встречаем, – сказала она. – У нас тут прибавление.
Митя даже не повернул головы, обхаживая собаку, лишь поздоровался мимоходом.
– Пройдёмте в дом, – вежливо предложила Натали. – Всё уже разрешилось.
– Я останусь, – беспокойно произнёс Гончаров, переводя взгляд с собаки на сестру и обратно. – Лиза! – крикнул он в двери. – Будь добра, прими гостя! Я скоро подойду.
– Никак не может расстаться со своей Лаской! – с укором проговорила Лиза, разливая чай.
– Да, он её обожает, – улыбнулся Пушкин. – Мне даже кажется, что они чем-то похожи.
– А вы любите собак? – осторожно спросила Таша.
– Не так, как ваш брат, но, да, пожалуй, – ответил Александр и по просиявшему лицу девушки понял, что угадал правильный ответ.
– У деда в Заводе всегда была большая псарня и конюшня – он заядлый охотник. Но там в основном жили такие гладкие, быстрые собаки для охоты – гончие, легавые. А лохматых, как Ласка, мы никогда не держали. Это какая-то северная порода, да?
– Скорее всего так, – сказал Саша, судорожно вспоминая, что же говорил Асташев, когда всучил им с Митей щенков. – Кажется, у себя в тундре они пасут оленей.
В гостиную вошёл взволнованный Гончаров.
– Двое, всё-таки только двое! – воскликнул он с порога. – Пьют молоко и дремлют. Я оставил Алексея за ними присматривать.
– А кто счастливый отец? – засмеялся Пушкин его оживлению.
– Вот уж не знаю, – развёл руками Митя. – Но один щенок как две капли воды похож на мать, а у второго немного рыжие уши и хвост. Но тоже пушистый.
– Теперь у тебя три собаки, – с едва заметной завистью в голосе сказала Таша. И Саша подумал, что это неплохая идея – завести пса в Эуштинских Юртах.
Когда после чая Натали вышла проводить его в переднюю, Александр снова надел ей перстень на палец. На этот раз кольцо пришлось впору.
– Когда вас ждать к нам снова? – спросила Таша.
– Если это не будет слишком навязчивым, я готов припасть к вашим ногам хоть завтра чуть свет! Тем более что начался сезон золотодобычи, и у нас с вашим братом есть дела.
– Дмитрий… Кажется, он не очень рад оставлять нас вдвоём. Не понимаю, почему. Я думала, он будет доволен этой помолвкой.
Пушкин хмыкнул, вспомнив перекошенное Митино лицо перед выстрелом.
– Всё в порядке, – успокоил он Натали. – Просто как глава семьи ваш брат пытается соблюсти все приличия. И он беспокоится о вас.
Таша фыркнула.
– Уж я-то не давала ему повода думать обо мне что-либо скверное. Надеюсь, и вам тоже…
– О, вы сущий ангел, Натали, чистейший и невиннейший, – Саша поцеловал её ладонь и поспешил уйти, пока не наговорил лишнего.
Эта весна была тёплой. Снег стремительно таял, всюду текли ручьи, Томь пошла споро и дружно. Пушкин и Гончаровы смотрели ледоход на набережной, где кроме них гуляло множество нарядно одетых, как на праздник, горожан. По середине реки уже плыла шуга, а по краям большие льдины медленно сдвигались и выползали на берег.
– Здесь, в Сибири, от рек зависит очень многое – добыча рыбы, торговые пути, даже почта, – рассказывал Саша Натали. – Поэтому всё население следит за тем, как меняется Томь от сезона к сезону. Видите, я и домой-то не могу попасть, пока лёд окончательно не сойдёт, а на постоялых дворах около переправы сейчас настоящая свалка. Купцы, ямщики – все ждут, когда можно будет двигаться дальше. Через неделю запустят паром, и жизнь в городе снова закипит, а пока мы можем только наблюдать.
– Через неделю – уже Пасха, – задумчиво сказала Таша. – А там и лето.
– Да, как разгрузится тракт, скажем, на Красную горку или чуть позже, в конце апреля, я отвезу вас в Эуштинские Юрты, – голос Александра против воли стал хриплым, он заговорил тише и склонился ближе к Натали. – Там вы сможете посмотреть дом и скажете мне, что нужно переделать и докупить к вашему переезду, – от одной мысли о том, что Таша будет с ним в его доме, у Саши кружилась голова.
– Лиза, кажется, ты озябла? – спросил Гончаров громко и, не дожидаясь ответа, добавил: – Пойдёмте домой, – он подошёл и демонстративно взял сестру под руку так же, как и жену. Алексей ждал их поодаль. Пушкин не стал садиться в коляску. Ему хотелось пройтись, успокоить дыхание, размять истомившееся тело. Поклонившись недоумевающим дамам, он размашисто зашагал в сторону монастыря. Батыр, так или иначе, остался в конюшне Гончарова. Когда Пушкин вошёл во двор, кучер уже выпрягал лошадей.
– В дом заходить не будете-с? – спросил Алексей, пытаясь придать своей речи столичный лоск. – А то барышня так расстроились, что вы изволили идтить пешком.
Саша досадливо отвёл взгляд.
– Нет, я только коня забрать. А впрочем, передайте Наталье Николаевне, чтоб не сердилась на меня. Дела!
Приехав в «Отрадный уголок», Пушкин пожаловался Федоту:
– Митя нынче лютует! Невесте не то, чтоб ручки поцеловать – на ушко слова шепнуть не даёт!
– А ты что, его дозволения спрашиваешь? – удивился Попов. – Не ожидал от тебя! Послушай, Александр, дело у меня есть. На Пасху хочу на Берикуль смотаться, рабочих поздравить, то да сё. Мочи моей нет! К свадьбе твоей вернусь, за неделю или за две, тут не беспокойся. Живи здесь, сколько хочешь, мои люди тебя уже хорошо знают. А соберёшься к себе съезжать – тоже воля твоя. Эх, жаль вместе нельзя. Ну да ладно, бывай, а я спать пошёл – завтра чуть свет отправляюсь. Удачи с невестой и привет всем Гончаровым!
В Светлый вторник открыли паромную переправу. Александр, прождав половину дня в очереди, к сумеркам перебрался на левый берег и наконец, после почти месяца отсутствия, появился в Эуштинских Юртах. Ужинал у Сулеймановых, делился новостями. Глава семейства был очень рад Сашиной предстоящей женитьбе.
– Обязательно нужен праздник для всех! – заявил Чагатай Улугбекович. – Если хочешь – мы всё устроим как родному. Венчайся в городе и вези молодую жену в свой дом, ты же из наших Юрт, свой человек – и татарские обычаи соблюдать должен, – он хитро улыбнулся.
– Ваша правда, – вынужденно согласился Пушкин. – И я к вам как раз по этому делу. В воскресенье я приеду сюда с невестой, а дома всю весну не был. Могут ваши девушки помочь с уборкой?
– Малика придёт завтра, как и прежде, – успокоил его глава семейства. – С сёстрами и подружками живо работу всю переделают.
Когда Александр привёз Натали в Эуштинские Юрты, дом и двор были вымыты и отчищены. Таша приехала вместе с Таней, которую навязчивый Митя отправил с ней в качестве дуэньи. Пушкин поморщился, но не высказал другу своего неудовольствия. Впрочем, теперь Татьяна, бегло осмотрев постройки, прильнула к уху Натали и что-то жарко ей зашептала. Таша, неуверенно покосившись на Пушкина, кивнула. Горничная разулыбалась и выбежала на улицу.
– Куда это она? – удивился Саша.
– У неё тут… приятель, – смущённо ответила Натали. – Надеюсь, она понимает, что делает.
– Рустэм! – догадался Пушкин.
– Да, Сулейманов, – подтвердила Таша, нервно комкая в руках кисти шали. Было очень жарко для конца апреля, лишь прохладный ветерок с реки да едва начавшие раскрываться почки на деревьях выдавали время года.
– Не беспокойтесь за неё, Натали, татары – народ честный. И у них случаются браки с русскими.
– Вы думаете, они… – подняла брови Таша и запнулась, не договорив.
Пушкин хмыкнул и, не отвечая, увлёк её в дом.
– Вот моё скромное обиталище, – обвёл рукой он просторную кухню, которая служила и столовой. – Расскажите мне, как сделать его достойным вашего присутствия!
Натали прошла вдоль полок с утварью, заглянула за занавеску в дальнем углу.
– А там что?
– Тут жила прежняя хозяйка. Я пока не придумал, что здесь разместить. Сам я сплю во второй половине, посмотрите?
Александр провёл Ташу через полутёмные сени и открыл дверь в большую комнату.
– Осторожно, притолока низковата, но, наверное, её можно стесать, чтоб вам было удобно. Дмитрий несколько раз расшибал лоб, – улыбнулся он воспоминанию. – Честно говоря, я ничего не переставлял с тех пор, как ваш брат переехал в город. Справа его нары, прямо – мои. Этот маленький столик я использую для работы, но, наверное, пора обзавестись каким-нибудь бюро. Татары вообще обычно сидят низко, часто даже на полу, но нам, конечно, понадобятся стулья.
Таша стояла посередине комнаты, неуверенно озираясь. В своей растерянности она показалась Саше такой трогательной, что огонь сердца обдал жаром. Среди полосатых ковриков и одеял Зульфии аби, Натали в кремовом прогулочном платье с широкими рюшами на рукавах и подоле выглядела ангелом, спустившимся на грешную землю. Пушкин сделал шаг к ней и обнял одной рукой, приникнув щекой к её плечу.
– Взгляните, это мы всё уберём. Здесь будет наша спальня. Выберете занавески, трюмо для всех этих женских штучек, широкую постель, – его голос упал до интимного шёпота. Не в силах совладать с собой, он провёл рукой по талии вверх, ощутив через ткань платья под пальцами шнуровку корсета, заканчивавшегося под грудью, и поцелуями проложил дорожку от плеча к уху. В голове помутилось, он потерял мысль. Продолжать говорить бы он всё равно не смог, его губы искали Ташины, шаль упала в ноги, когда оглушающе прозвенела пощёчина.
Глава 10. Вкус счастья
«Вчера Курбан-эфенди поцеловал меня
и говорит: "Ароматная, как Гюльбешекер".
Наверное, это варенье очень ароматное…
Сестрица, а может это вовсе не варенье?»
(Р. Н. Гюнтекин «Птичка певчая»)
В Эуштинские Юрты Таша ехала с любопытством. Пушкин сам правил лошадью, а они с Таней сидели сзади. Натали беззастенчиво разглядывала его прямую спину, непослушные кудри, залезавшие под воротник, и не понимала, чего так ополчился на него брат. Вообще, Александра Сергеевича все любили – во всяком случае, все те, кто был в её окружении. Даже острая на язык Лиза втайне восхищалась поэтом. И Таша восхищалась гением, но в то же время он походил на большого ребёнка – так же эмоционален, непосредственен. Пушкина нельзя не полюбить, так думала она. Когда Саша – внутри себя Натали давно звала его Сашей и даже Сашенькой, несмотря на то, что именно он был значительно старше, – делал ей предложение, она едва удержалась от проявлений восторга. Странным и приятным стало то, что он, кажется, тоже испытывал к ней чувства. И вот сейчас вёз показывать ей дом, в котором им предстояло прожить долгую счастливую жизнь. Татьяна должна была быть рядом с ней для соблюдения всех приличий, а сама, едва приехали в деревню, сбежала к любовнику – после Сашиного намёка Натали окончательно утвердилась в этом мнении. Неужели девушка не видела страданий Параши?
Дом был совсем мал, хотя чист и даже по-своему уютен. В полутёмных комнатах витал едва заметный аромат душистых трав. Спальня больше походила на детскую – низкая мебель, сундуки, на которых стопками лежали книги, цветные коврики и одеяла. Впрочем, если обить или хотя бы побелить стены, обставить…
Пушкин обнял её, указывая свободной рукой на убранство. Его щека, касаясь плеча, колола бакенбардой через тонкую ткань. Это не было неприятно, напротив, и почему-то по животу Наташи от этого побежали мурашки. Она перестала понимать, что он говорит, его шёпот завораживал, и, когда губы его приникли к шее, а горячая ладонь оказалась где-то на груди, будто прожигая платье до кожи, Таша не сразу смогла среагировать. Страх сковал её ноги, бёдра окаменели, не давая сдвинуться с места. Она поняла, что мужчина, её жених, не владеет собой, им движет что-то иное, чем разум. И тогда, чтобы привести Александра в чувство, Натали в панике хлестнула ладонью по его щеке. И тут же отдёрнула руку, спрятав её, как ребёнок, за спину. Пушкин замер, не отстраняясь. Его руки, скользнув по платью, опустились. Он медленно, будто не понимая, что происходит, поднял на неё горящий взгляд. Таша отступила назад, уперевшись спиной в стену.
– Саша, что ты делаешь! – вскрикнула она, невольно перейдя на «ты». – Не надо!
– Но… Таша, я люблю тебя, душа моя! – Он попытался взять её за руку, но Натали не позволила, брезгливо стряхнув его пальцы. – Почему? Ведь через месяц мы всё равно поженимся… – Его голос упал, казалось, он сейчас заплачет.
– Не бери грех на душу. – Натали пыталась быть твёрдой, хотя её чрезвычайно трогали его ставшие печальными глаза и опущенные уголки красиво очерченных губ. – Через месяц. Не сейчас.
– Ангел мой, ты так невинна и чиста, но я – обычный человек из плоти и крови… – Саша снова потянулся к ней, но она отпрянула, скользнув по стене к двери. – Постой! Не уходи! – взмолился он.
Таша, с глазами, полными слёз, покачала головой:
– Я не могу оставаться с тобой наедине ни минуты более. Рустэм отвезёт нас.
Она прерывисто вздохнула, с трудом сдержав рыдание, и выскочила за дверь. В сенях было холодно, и она замерла на мгновение. Дверь за спиной снова открылась, и на плечи Натали опустилась шаль. Таша схватила её за кисти и обернулась.
– До свидания, – уныло произнёс Пушкин. – Ведь мы же встретимся через двадцать восемь дней в Благовещенском соборе?
Сердце Натали упало куда-то на дно живота. Она не хотела расставаться так надолго, но и на попятный пойти уже не могла.
– До свидания, – холодно ответила она и покинула дом, закрыв за собой дверь.
Слёзы обжигающими дорожками покатились по её лицу, быстро высыхая на апрельском ветру. Сделав несколько глубоких вдохов в попытке успокоить рвущееся сердце, Таша вышла за ворота, чтобы найти наконец Таню.
Дома Татьяна пристала к Натали с расспросами:
– Почему вы так поспешно уехали? Неужто поссорились с Александром Сергеевичем?
– Да, немного, – неохотно ответила Таша.
– Но что случилось?
Убедившись, что рядом никого нет, Натали сказала вполголоса:
– Он позволил себе лишнего, – и поджала губы.
Таня вытаращила на неё глаза.
– Не может быть! Александр Сергеевич не похож на насильника! Он такой вежливый, и с вами всегда, как с дорогой вазой, бережно обходился!
– Что ты, – испугалась Таша. – Конечно же, всё не так ужасно!
– А, – успокоившись, махнула рукой Татьяна, – целовал просто? – Натали потупилась. – Так стоило убегать, как от чёрта! Мы тоже… – она осеклась.
Таша подняла голову и прищурилась:
– Что «тоже»? – воскликнула она. – Ты для этого к Рустэму ездила?
– А для чего же ещё? – не смущаясь, ответила Таня. – Он жениться обещал. Хотел свой дом показать, а тут вы: «В город, в город, скорее!» – обиженно передразнила она.
– Прости, что помешала, – грустно сказала Натали. – Надеюсь, у вас всё сладится.
– И у вас всё сладится, Наталья Николаевна! Не отступится он от вас! Видала я, как он смотрит, нипочём не отступится.
Дни тянулись за днями. Александр не появлялся у Гончаровых. Таша плакала в подушку каждый вечер, не понимая, как ей следовало поступить.
Спустя неделю за чаем Митя заметил отсутствие друга.
– Наташа, а куда пропал Пушкин?
– Почему ты у меня спрашиваешь? – напряжённо спросила Натали.
– Ну он же твой жених. Вы не поссорились часом? Венчание состоится?
– Я не знаю, – несчастным голосом ответила Таша.
– Дмитрий, отстань от сестры, – возмутилась Лиза. – Появится Александр Сергеевич, а мы пока платье дошьём, правда, Натали? – Она протянула ей под столом салфетку. Таша промокнула глаза. – Письма от Натальи Ивановны не было ещё? Здесь, в Сибири, так томительно ждать почты! Никакое другое ожидание не может с этим сравниться.
Митя спрятал глаза, прикрыв лицо рукой.
– Было, – невнятно пробурчал он.
– И что там? – подскочила Натали. – Дай я посмотрю.
– Я его сжёг вчера.
– Почему? – упавшим голосом проговорила Таша.
– А, ничего важного maman не написала. Про твою свадьбу не говорит ни да, ни нет. Только бранит меня, что, мол, обещал тебя беречь и обеспечивать, а сам спешу сбыть с рук какому-то проходимцу, государеву преступнику.
Наташа задохнулась от возмущения.
– Это поэта Александра Сергеевича Пушкина она называет проходимцем?
– Да, но ведь она ценит другое.
– А от дединьки мне не пришёл ответ? – спросила Натали, помолчав.
– Нет, больше писем не было. Я завтра ещё раз съезжу, узнаю, – пообещал Митя, внимательно глядя на сестру.
Но ни завтрашний день, ни последующий не принесли никаких известий. Лишь спустя неделю Дмитрий вернулся домой с толстой пачкой конвертов. С торжествующим видом он положил их на стол. Таша бросилась разбирать подписи отправителей.
– От Катерины, от Александрины, от дединьки… – Она прижимала к груди письма, адресованные ей, продолжая перебирать оставшиеся свободной рукой. – Ой, ещё одно от маминьки! На этот раз для меня! А это что? – Она подняла глаза на брата. – Почему ты забрал корреспонденцию Александра Сергеевича?
– По привычке, – смутился Митя. – Мы же раньше всегда за двоих всё делали. Да я отвезу ему завтра же, если он сегодня сам не объявится.
Натали, не сумев сдержать любопытства, будто невзначай подвинула к себе поближе оставшиеся два конверта. Один был надписан родителями Пушкина, а второй – Ольгой Павлищевой. После секундной паники Таша вспомнила, что это фамилия Сашиной сестры. Она снова перебрала письма. Никаких посланий с гербовой бумагой и императорской печатью не было. Натали вздохнула и заметила взгляд брата.
– Читать будешь? Открой хотя бы от maman, – попросил он.
Таша помедлила, потом опустилась на диван и, обложившись письмами, вскрыла нужный конверт. Мать писала, как всегда, по-французски. Натали бегло просмотрела текст.
– Она пишет, мол, раз ты за меня отвечаешь теперь, то и решайте сами. Она Александра не знает, поэтому навязывать свою волю не будет. Кстати, здесь ему приписка. Ничего же, если я прочту? «Уважаемый месье Пушкин, примите наше родительское благословение. Надеюсь, вы обеспечите мою горячо любимую дочь приданым и всем необходимым для достойной семейной жизни». – Таша фыркнула и подала Мите лист бумаги. – Наверное, это тоже следует отвезти в Юрты.
Она встала и собрала письма.
– Я утром туда поеду, – пообещал Дмитрий. – Всё-таки странно, что Саши так долго нет. Не заболел ли? От тебя передать что-нибудь?
Натали помедлила с ответом. Чувства боролись в ней с благонравностью.
– Да, пожалуйста. Скажи, к свадьбе уже всё готово.
Когда Митя, так и не дождавшийся визита друга, вошёл в дом Пушкина, тот принимал у себя Попова. Федот только вчера вернулся с Берикуля и, не найдя Александра у себя в «Отрадном уголке», поспешил узнать, как у него дела.
Дела у Саши были неважные. Он так осунулся за последние две недели, что сам не узнавал себя в большом зеркале, которое купил для Натали. Стараясь не думать, состоится ли свадьба, он погрузился в омут хлопот по дому. Бывшее жилище Зульфии Халиловны теперь было не узнать. Кремовые стены будто добавили в помещение света, который проникал сквозь обрамлённые голубыми занавесками окна. Такого же небесного оттенка покрывало лежало на большой кровати. Огромных трудов и денег стоило привезти её в Юрты на пароме по частям, а потом, уже в комнате, сколотить в единое целое. Так же пришлось поступить и с платяным шкафом. Книги аккуратно стояли на полках, где раньше ютились чашки, плошки и другие предметы обихода. В углу примостилось бюро. Вместо нар Пушкин приобрёл оттоманку и пару мягких стульев, на одном из которых сидел Федот. Митя вошёл без стука и остановился в изумлении.
– Вот это да! – воскликнул он. – Теперь понятно, куда ты пропал! А мы волновались, не случилось ли чего.
– Здравствуй, – Александр поднялся с оттоманки навстречу. – Хорошо, что ты приехал! Как там Натали? – не удержался он от вопроса.
– Ты мог бы сам заехать и спросить у неё, – немного обиженно ответил Гончаров. – Скучает, конечно.
– Ничего мне не просила передать?
– Велела сказать, что к свадьбе всё готово.
Саша прикусил губу, не понимая, как трактовать слова невесты. Как смирение с участью быть женой болвана, не сумевшего усмирить свою похоть? Или в этом послании была хоть толика радости, предвкушения важного события? Жаль, у Мити нельзя спросить.
– У меня, как видишь, тоже всё готово, – Пушкин обвёл рукой комнату.
– Да, я вижу! – Дмитрий сел на стул и пожал руку Федоту.
– Кстати, о свадьбе, – заговорил Попов, до сих пор молчавший и с улыбкой следивший за разговором. – Готово не всё.
Александр поднял бровь.
– Ты же сказал, что уже договорился со священником.
– А мальчишник?
Митя закатил глаза.
– Нет, – твёрдо сказал Саша. – Я уже нагулялся. Хотя, если хотите выпить со мной, стихи новые послушать – приезжайте. Я буду рад.
Гончаров успокоенно улыбнулся и вздохнул. Потом вдруг спохватился и полез к себе за пазуху.
– Я же письма тебе привёз!
Он достал два нераспечатанных конверта и отдельно сложенный лист писчей бумаги. Саша принял почту, просмотрел адресатов. Развернул письмо от Натальи Ивановны, прочёл, хмыкнул довольно. Потом поднял глаза на Митю.
– А от императора не было ничего?
Тот покачал головой, поджав губы.
– А что ты будешь делать, если он откажет? – с любопытством спросил Федот. – Или вообще не напишет?
Пушкин пожал плечами.
– Женюсь. После скажу, что письмо запоздало. Сибирь, дороги плохие, условия трудные, – он посмотрел на Попова хмуро. – Но, конечно, мне бы хотелось, чтобы всё было законно.
Когда друзья разъехались, Александр распечатал письмо от родителей. Они в самых чувствительных выражениях заверяли его в том, что известие о его предстоящем браке преисполнило их радости, и они с удовольствием благословляют его и невесту на жизнь в любви и согласии. Саша даже удивился такому проявлению расположения после стольких лет опалы. Казалось, смена статуса изменила отношение родителей к нему, несмотря на ссылку, и это было непривычно и чудно. Лёвушка, которого, по словам матери, переводили в Финляндский драгунский полк, передавал лишь приветы, но сам ничего не написал. А вот Оля сочинила длинное послание, в котором обращалась как к Александру, так и к Натали с шутливыми сестринскими наставлениями. Пушкин отложил её письмо, чтобы после отдать Таше, а сам, поджав, как татарин, босые ноги, угнездился на оттоманке и задумался. Олины слова разбередили его сердце. «Никогда не оставляй жену одну надолго, – писала она. – Влюблённая женщина придумает за день столько, сколько ты, поэт, не сочинишь и за месяц!» Сестра знала, о чём говорит: её муж уехал служить в Варшаву, а Оля тем временем жила в Петербурге. Поразмыслив над этим, Саша пришёл в ужас от того, как можно было трактовать его несдержанность при Наташином воспитании.
