Наталья Тюнина
Крыжовенное варенье
Натали упала на Сашину руку и замерла. Пушкин уже успел испугаться, но тут Таша произнесла весело:
– Смотрите, Александр Сергеевич, снежок закончился, солнышко выглянуло.
Она сделала движение, чтобы встать, но не смогла выпростаться из-под салазок и Сашиных ног, обхвативших её, и снова со смехом рухнула на Александра. Её щека оказалась так близко от Сашиных губ, что он на миг закрыл глаза и ещё крепче прижал девушку к себе.
– Пустите! – возмутилась Натали несердито.
Пушкин собрал волю в кулак и поднялся, помогая встать и Наташе.
– Вы целы? – спросил он хрипло.
Таша топнула ногой, расправляя юбки.
– Да, всё хорошо, не волнуйтесь за меня так. Я ведь на самом деле деревенская девочка. Мне там, у деда, всегда было лучше. Ну, пойдёмте! Решитесь скатиться ещё?
Сверху, со склона, за ними наблюдали. Пушкин вскинул руку в знак того, что всё в порядке. Лиза помахала в ответ, и они с Митей помчались с горки снова. Саша и Таша тоже съехали несколько раз, уже без происшествий. Пушкин нежно обнимал Натали, и она не была против – так увлеклась катанием на салазках. Наоборот, на спуске сама хваталась за его руки варежками, чтобы не отпустил.
Федот так и не съехал ни разу, но, кажется, был доволен получившимся развлечением. После катания он отвёз всех к Гончаровым. На Монастырской улице Александр увидел Рустэма верхом на соловом коне, но тот, заметив сани, свернул в переулок.
– Тебя подвезти в Юрты? – спросил Попов Сашу. Тот задержался во дворе и маялся, не зная, заходить ли ему в дом.
– Нет, спасибо, езжай один. У меня тут Батыр в конюшне.
– Ну тогда удачи! – подмигнул Федот и тронул лошадей.
Уже темнело. Пушкин неуверенно поднялся на крыльцо. Из двери выглянула Натали. Она ещё не раздевалась, только шубка была распахнута.
– Александр Сергеевич, чего ж вы не заходите? Вы останетесь на обед?
Саша медлил. Таша перешагнула через порог и, чтоб не запускать холод в дом, прикрыла за собой дверь. Они остались вдвоём на маленьком крылечке. Сумерки окутали их, лишь из окна гостиной падал на снег квадрат жёлтого света.
– Я поеду домой, благодарю вас, – сказал Пушкин. Ему не хотелось сейчас сидеть в душной гостиной и вести светские беседы, смазывая яркие впечатления дня. Натали уже сняла варежки, и он, вопреки этикету, с низким поклоном поцеловал ей руку. И Таша не отняла её даже тогда, когда Александр выпрямился, не выпуская её ладонь из своей. С сожалением он опустил кисть, и Ташины пальцы проскользили по ней, оставляя невидимые глазу тёплые дорожки.
– Очень жаль, – сказала Натали, спрятав руку под шубку, к сердцу. Вид у неё был ошеломлённый. – Тогда приходите завтра. Или когда сможете, – поправилась она. – Здесь всегда рады вас видеть. До свидания, – и она исчезла в доме.
Не все дни масленичной недели Пушкин проводил с Гончаровыми, стараясь удержаться в рамках приличий, но ещё трижды он приезжал в город, сопровождая друзей на праздничные гуляния. Натали в присутствии брата и его жены оставалась сдержанной, но иногда Саша ловил её пристальный взгляд и не мог оторваться, падая в пропасть любимых глаз.
Когда окончились праздники и поводов часто бывать у Гончаровых не стало, Александр решился раскрыть свои чувства. После инцидента с Асташевым он понимал, что следует сперва поговорить с Дмитрием, но совершенно не представлял, чего ожидать от друга, столь трепетно оберегавшего младшую сестру. В смятении, он вновь обратился к Попову с просьбой побыть его сватом. Федот, радостно потирая руки, согласился составить компанию. Не откладывая дела в долгий ящик, тут же поехали к Мите. Гончаров не удивился их приезду, и когда Попов сказал, что нужно поговорить наедине, без дам, Дмитрий взглянул весело-озадаченно и провёл в свой кабинет. Все расселись. На минуту повисло молчание.
Федот прочистил горло, потом сказал:
– У нашего друга Саши есть к тебе, Митя, важное дело. Говори, Александр, чего застеснялся, как маленький!
Пушкин встал, посмотрел в пол, помялся, затем поднял ставшую невероятно тяжёлой голову и, глядя Гончарову прямо в глаза, выпалил:
– Дмитрий, я хочу просить у тебя руки твоей сестры, Натальи Николаевны.
Взгляд его визави стал менее весёлым и более озадаченным. Наконец Гончаров кашлянул и хрипло сказал, скривив рот в язвительной насмешке:
– А не помрачилось ли и твоё сознание небесной красотою, друг мой? Идёшь по стопам Асташева? – Саша вспыхнул, но сдержался. – Не так давно я был свидетелем вашего с Федотом Ивановичем легкомысленного поведения и теперь сомневаюсь в честности и искренности твоих намерений. За годы нашего знакомства я видел и другие примеры неразборчивости в увлечениях. Наталья Николаевна – не из таких! Ты, наверное, думаешь, что раз она вежливо улыбается, то радостно примет любого ухажёра? Нет, это просто оскорбительно! Александр Сергеевич, я должен вызвать вас на дуэль! – рыдающим голосом прокричал Митя, переходя на «вы».
Пушкин оглушённо молчал. Лицо Федота, напротив, показывало во всей красе владевшие им переживания.
– Вы меня в гроб вгоните, – мрачно сказал Попов. – Какая, к лешему, дуэль, Митинька? Совсем сбрендил?
– Федот Иванович, вы будете моим секундантом?
Александр молча вышел из кабинета, а затем и из дома. Он стоял, полуодетый, под сыплющимся снегом. В голове не было ни одной мысли, казалось, все они, ещё недавно мельтешившие и сталкивающиеся в волнении, застыли в ужасе от Митиной отповеди.
Позже, уже в «Отрадном уголке», Попов дал волю гневу.
– Саша, ты дурак? Почему смолчал? Ты друга убить хочешь? И кого ты позовёшь в свидетели?
– Мне секундант не нужен, обойдусь.
– А, ну славно. А я думал, Ваню пригласишь. То-то бы он посмеялся над вами, балбесами, – язвительно сказал Попов.
– Федот, я не стану стрелять в Митю. Откажусь от выстрела. Мой пистолет можешь даже не заряжать, не тратить порох. А он в своём праве. Я виноват, кругом виноват, как Асташев. Зачем напрасно мечтал о несбыточном счастье? Я его не заслуживаю, – Саша стиснул пальцы, пытаясь причинить себе боль.
Попов вцепился обеими руками в свои волосы и издал рёв раненого зверя. Потом замолчал надолго. Пушкин тоже ничего не говорил. Через несколько минут Федот встал и прошептал осипшим голосом:
– Видит Бог, я сделал всё, что в моих силах. Этот обалдуй тоже упёрся и заладил: «Честь сестры, честь сестры…» Стреляйтесь! Убейте друг друга! – и Попов добавил длинное непечатное ругательство к своей речи.
Дуэль назначили там же, на Чёрной речке. Пушкин приехал верхом. Снег был по-весеннему плотный и почти не проваливался под широкими копытами коня татарской породы. Шкатулку с пистолетами Александр заранее отдал Попову. Гончарова ещё не было на месте. Саша вышел на озеро, топнул, проверяя поверхность на прочность. Лёд держал пока хорошо. Александр опустился на снег и в ожидании растянулся на спине, глядя в небо. Солнце уже клонилось к закату, тени сосен ложились длинными полосами. Перед внутренним взором стоял образ Мадонны со слегка косящими глазами. Она смотрела с печальной иронией. «Как глупо! – подумал вдруг Саша. – Ведь Митя пойдёт на каторгу!» Ему стало страшно за друга. Послышался звон бубенцов, не снятых с упряжи, наверное, со свадьбы. Вставать было лень, снег приятно холодил горячечное тело. Александр подтянул ноги и сел. На берегу Попов вытаскивал из саней книгу, ту самую Библию. Гончаров ждал рядом. К нему доверчиво подошёл Батыр, и Митя с готовностью полез за хлебом для коня. Пушкин встал и отряхнулся. Противника следовало встречать в приличном виде.
Федот, не поднимая глаз, спустился на лёд. Молча отмерил двадцать шагов, краем сапога небрежно прочертил метки. Вынул пистолеты из шкатулки. Дмитрий уже стоял на позиции. Его лицо всё ещё выражало гнев, словно застыло со вчерашнего утра.
– Мириться будете? – нарушил тишину голос Попова.
Митя медленно, будто поправляя шейный платок, повёл подбородком. Саша пожал плечами и кивнул на Гончарова, мол, выйдет ли толк? Федот с удивительным спокойствием раздал оружие. Пушкин сбросил шубу и прошёл на своё место. Дмитрий поднял руку с пистолетом. Лицо его исказилось, сморщилось.
Саше вдруг вспомнился давешний серп луны в форме буквы «С». Свадьба. Какая, к чертям, свадьба? Смерть. Вот и сбылось то предсказание. Свобода. Александр встал прямо и сомкнул веки.
Громко хлопнул выстрел.
Саша глубоко вдохнул холодный воздух. Кажется, всё цело. Неужели Митя промазал? Где-то в сердцевине души оторвался камень и упал под ноги. Пушкин открыл глаза, отсалютовал Гончарову пистолетом и выстрелил вверх. Дмитрий, всё ещё стоявший с вытянутой вперёд рукой, страшно закричал. Потом отбросил оружие, будто оно было раскалено, закрыл лицо руками и разрыдался.
Саша быстрым шагом подошёл к нему, на ходу отдав пистолет Попову.
– Ну, Дмитрий Николаевич, дорогой мой, прими мои извинения, если они тебе так нужны, – обняв друга, приговаривал Пушкин. – Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо.
Гончаров ещё несколько раз шумно вздохнул и высвободился из объятий.
– Извинения приняты, – буркнул он. – Но нам всё равно надо поговорить.
– Вот! – торжествующе воскликнул Попов, подняв вверх указательный палец. – Поговорить! Нормальным русским языком! А не вот этим, – он уложил пистолеты в шкатулку и, подойдя ближе, сунул её в руки Пушкину. – Сейчас мы все поедем ко мне и там поговорим. Всё равно тебе, Митинька, нельзя показываться жене в таком виде. Она у тебя умная – живо всё выпытает.
Оказавшись дома, Федот первым прошёл в кабинет и, пренебрегая приличиями, осушил из горла початую бутылку какого-то спиртного. Потом он обессиленно упал в кресло:
– Ох, ребятушки, с вами так помрёшь раньше времени. Садитесь, наливайте себе что-нибудь, я устал.
Пушкин достал из бара бутылку хорошего вина и разлил по бокалам.
– За жизнь! – сказал он и выпил. Гончаров присоединился.
– Какое счастье, Господи, что ты не дал взять грех на душу! – воскликнул он, обращаясь к небу.
Из кресла отозвался Попов.
– Спасибо, конечно, за столь высокое доверие, но я бы предпочёл оставаться человеком, – он полез в карман и протянул Пушкину две пистолетные пули. – На, забирай! Может, для разбойников сгодятся.
– Что это? – удивился Гончаров.
– Ты оба пистолета не зарядил! – вдруг понял Саша. – Поэтому такой спокойный был!
– Да как вы могли, Федот Иванович! – возмутился Митя. – Это же против чести! Оскорбление!
– Я – не дворянин, жизнями не играю! – отрезал Попов. – Отстаньте, ироды! Хотите – морду набейте мне завтра, когда проспитесь, – и он захрапел с довольным видом.
Пушкин смотрел на него с безмерной благодарностью.
– А что, Митя, – сказал он, – по-моему, нам с тобой сказочно повезло, что Асташев познакомил нас с Федотом.
– Пожалуй… – отозвался Митя задумчиво. – Прости меня, Саша. Я был дураком.
– Всё в порядке, – ответил Пушкин. – Во всяком случае, пока у нас есть наш ангел-хранитель, – и он с усмешкой указал на спящего Попова.
– А почему ты не стал стрелять? – помолчав, спросил Гончаров.
– Потому что мне с тобой делить нечего. И обиду нанести тебе не хотел. Митя, я люблю твою сестру. И готов жизнь отдать за неё.
Дмитрий взъерошил волосы. Повисла томительная тишина.
– А она? – наконец спросил Гончаров.
– Я не знаю, – признался Александр. – Но Лиза говорит, что неравнодушна.
– Дай слово, – медленно сказал Дмитрий, – что в случае её отказа ты не станешь настаивать и никогда больше не поднимешь этого вопроса.
– Обещаю! – искренне ответил Пушкин.
– Ну тогда – удачи, – с деланным безразличием произнёс Митя. – Но я был бы рад считать тебя своим братом, – негромко добавил он, прикрыв рот рукой.
Наутро Александр поехал к Гончаровым вместе с Дмитрием. Наташа в гостиной читала книгу.
– Где Лиза? – беспокойно спросил Митя у сестры.
– Ушла к Вере. Не помнишь? Они ещё на прошлой неделе договаривались, что сегодня встретятся.
– Рассердилась, что я не пришёл вчера?
– Ну мы же знали, что ты с Федотом Ивановичем, поэтому не очень тревожились, – уклончиво ответила Натали.
Гончаров вздохнул и обернулся к Пушкину:
– Если понадоблюсь – я в кабинете, – и он вышел.
Саша присел на краешек стула. Таша положила томик Байрона на колени и с любопытством посмотрела на Александра. В этом объяснении ему никто не мог помочь, даже Попов. Светские слова для начала разговора не шли на ум. Молчание затягивалось.
– Александр Сергеевич, как вы вчера провели день? – наконец спросила Натали. – Дмитрий так волновался, когда уезжал. Не случилось ли чего?
– К счастью, всё уже разрешилось, благодарю вас за беспокойство, – сглотнув ком в горле, кратко ответил Пушкин.
– Да, я понимаю, что это меня не касается, – немного обиженно сказала Таша. – Но я рада, что всё благополучно, – она улыбнулась, сгладив неловкость.
Сашу, как всегда, успокоила её улыбка, и он решился:
– Нет-нет, вы имеете право знать. Тем более, речь шла о вас, – Натали подняла бровь. – Дело в том, что вчера я… – Во рту предательски пересохло, Пушкин облизнул губы. – Вчера я просил у Дмитрия вашей руки.
– И… И что сказал брат? – Таша заметно побледнела и вжалась в кресло, выставив Байрона, как щит.
– Он оставил решение за вами. Но я очень прошу вас не торопиться с ответом! – взмолился Саша, подскочив со стула. И, как обычно в минуты волнения, начал пересчитывать по пунктам, расхаживая по комнате: – Во-первых, я вынужден вам напомнить, что я здесь на поселении и вернуться в Россию никогда не смогу. Во-вторых, я считаюсь неблагонадёжным как политический преступник, хотя всё моё преступление состоит лишь в моих неосторожных стихах, но тем не менее. В-третьих, я ещё не сообщал о своих намерениях никому, кроме вас и вашего брата, а ведь обязан просить дозволения как минимум у губернатора, а может и у императора. И я не знаю, что он мне на это ответит. Мы расстались не в лучших отношениях…
Из кресла раздался странный звук, похожий на смешок. Пушкин остановился и поднял голову. Таша уже не выглядела напуганной, пальцами она прикрывала рот, книга лежала на столике.
– Чему вы смеётесь?
– Дело в том, что, прежде чем вы продолжите, я тоже должна вас предупредить, что рассталась с императором не в лучших отношениях и не имею права вернуться в Россию. Так что по этим пунктам мы на равных.
– А-а-а… Да? – Александр сбился с мысли и взъерошил свои кудри. – Тогда, наверное, можно переходить к главному.
– Я вас слушаю.
К Натали вернулось серьёзное выражение лица. Пушкин опустился на одно колено около кресла и, не в силах смотреть Таше в глаза, сосредоточился на её длинных пальцах.
– Чем более я думаю, тем сильнее убеждаюсь, что моё существование не может быть отделено от вашего, – проговорил он. – Я создан для того, чтобы любить вас и следовать за вами. Все другие мои заботы – одно заблуждение и безумие. Я готов бросить всё и пасть к вашим ногам. Моё сердце отныне и навеки принадлежит вам, какое бы решение вы ни приняли. Если я буду отвергнут, то не обременю более вас своим вниманием, но и сам позабуду о счастье. Моя судьба в ваших руках, Наталья Николаевна. Согласитесь ли вы стать моей женой?
Саша в мольбе поднял руки ладонями вверх и только теперь осмелился взглянуть на Ташу. Её глаза сияли. Она покусала губу, затем сказала:
– Право, я не знаю, как мне прилично ответить на ваш вопрос. Увы, рядом со мной нет матери или старшей сестры, чтобы подсказать мне – могу ли я принять ваше предложение сразу или это не comme il faut?
Несколько долгих мгновений Пушкин осмыслял ответ. Сердце его от восторга толкнулось куда-то в горло, мир вокруг закружился. Осторожно, боясь спугнуть счастье, он сгрёб Ташины руки в ладони и уткнулся в них лицом.
– Ничего не говорите, мой ангел, – шепнул он и замер, вдыхая аромат её кожи.
Натали послушно застыла в ожидании. Саша с усилием оторвался от неё и достал из жилетного кармана золотой перстень с изумрудом. Он не надевал его с тех пор, как приехал в Сибирь, хотя раньше любил носить кольца. Здесь, часто работая руками, как обычный деревенский житель, Пушкин предпочитал хранить свои драгоценности более надёжно – на груди.
– Это мой талисман, – пояснил он, бережно надевая перстень на тонкий девичий палец. – Теперь ты – мой талисман, – добавил он шёпотом.
Таша сжала кисть в кулак и поднесла изумруд к губам.
Глава 9. Шаг за шагом
«Он крепко сжал веки, потом открыл снова:
– И что теперь?
– Множество очень медленных движений».
(Л. М. Буджолд «Комарра»)
Когда Пушкин пришёл к Гончаровым на следующий день, дверь ему открыл незнакомый мужчина: в летах, но крепкий, одетый в синюю с красной отделкой ливрею, которая фасоном контрастировала с его простым крестьянским лицом. Пока Александр соображал, кто это, в переднюю вышла Лиза.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич, это наш дворецкий, Алексей. Вера рекомендовала мне его и для работ в саду, и на конюшне. Ну и для охраны нас с Ташей, когда Дмитрия нет дома. Знаете, это нехорошо, когда женщины остаются дома одни, – с упрёком сказала она, увлекая Пушкина в комнаты. – Я вообще на вас сердита! – прибавила Лиза громче, оказавшись тет-а-тет. – Увозите моего мужа на ночь без предупреждения! Потом, воспользовавшись моим отсутствием, устраиваете помолвку! Без гостей, без официального объявления! Это просто возмутительно! Вы простите, что я на вас кричу. – Она интимно взяла слегка оторопевшего Сашу за локоть. – Но это действительно обидно. Я теперь даже не знаю, когда ваша свадьба!
– Лизавета Игнатьевна, извините ради Бога, меньше всего мы хотели обидеть вас, – сказал Пушкин, усаживая её на диван. – Я и сам не знаю, когда свадьба. Чтобы она состоялась, нужно дозволение нескольких весьма важных особ, а письма в столицы идут не меньше месяца. Поэтому сейчас и рассказывать никому не стоит о помолвке, это только наше с Натальей Николаевной дело.
Лиза недовольно поджала губы и вздохнула.
– Кстати, перстень ваш ей велик. Только Таша сама этого не скажет – стеснительная очень, – наябедничала она на золовку.
Саша расстроился, что не заметил этого сразу. Но вчера он не видел ничего, кроме сияющих глаз своей возлюбленной.
– Скажите, Лизавета Игнатьевна, это будет прилично, если я уменьшу кольцо у ювелира и тотчас верну его обратно? Она не обидится?
– Таша-то? Да она вас боготворит! Только не больно-то зазнавайтесь! – Лиза встала. – Сейчас я её позову.
Она ушла, оставив Александра в одиночестве. Саша прошёлся по комнате. В этом кресле Натали сидела вчера. Пушкин замер перед ним, мысленно продолжая беседу со своей невестой. Невеста… Он покатал это слово на языке. Было сложно привыкнуть к тому, что он теперь помолвлен всерьёз. Хотелось просто взять Ташу в охапку и увезти её в Эуштинские Юрты без всех этих условностей. Но женитьба требовала исполнения множества формальностей.
Александр обернулся на звук лёгкого шуршания платья. Он остановился в нерешительности, не зная, имеет ли право обнять невесту или стоит ограничиться поцелуем руки, хотя, конечно, мечты его были гораздо смелее. Натали вошла в гостиную и встала в трёх шагах от Саши – так близко и так далеко.
– Добрый день, Александр Сергеевич, – неуверенно сказала она. – Садитесь, что же вы?
Пушкин с досадой опустился на диван. На миг показалось, что вчерашнее объяснение ему привиделось, что положительный ответ он вообразил себе сам в любовной горячке, а Наталья Николаевна по-прежнему лишь любезна и учтива. Но Таша робко присела на краешек рядом с ним. Саша взял её руку в свои ладони.
– Как вам спалось? Как ваш сегодняшний день? – спросил он, желая слышать её голос.
– Спасибо, всё хорошо. Правда, Лиза с самого утра меня отчитывает, – пожаловалась Наташа. – А я-то думала, что, уехав сюда, я избавилась от контроля матери и сестёр, – она улыбнулась краешком рта. – А как ваши дела?
Пушкин помедлил, не зная, рассказывать ли.
– Я сегодня уже был у губернатора. – Таша вся обратилась в слух, пальцы её напряглись. – Он не против нашего брака. Даже рад. Но, говорит, вы, Александр Сергеевич, публичная личность, нельзя этот вопрос решать без ведома самодержца, – Саша сердито поджал губы, подавив желание сплюнуть. – Вот такая непредвиденная задержка. Придётся писать письмо императору, – уже мягче сказал он, не сводя взгляда с Натали. Её глаза наполнились слезами, которые, казалось, вот-вот расплескаются.
Таша взволнованно обхватила свободной рукой Сашино запястье и, наклонившись к нему, с жаром зашептала:
– Только умоляю вас, не пишите ему, на ком вы собираетесь жениться!
– Но почему, душа моя? В чём дело?
– Он тогда не разрешит, ни за что не разрешит!
Пушкин хмыкнул и, подняв к лицу руки, покрыл поцелуями девичьи пальцы.
– Ну а теперь расскажите мне, ангел, что же такого вы натворили? На какую императорскую любимую мозоль наступили?
Натали сморгнула слёзы и увидела, что Саша смеётся. Она сердито убрала свои руки и спрятала в складках юбки.
– Наверное, вы должны это знать, – потупилась она. – Я вела себя крайне невежливо с их величеством и оскорбила своим нежеланием стать его фавориткой.
– Так вы ему отказали! – восхитился Пушкин. – Вот это жёнку я выбрал! Дайте я вас расцелую за это, моя дорогая! – и он звонко чмокнул Ташу в щёку.
– Натали! – послышался из дверей голос Дмитрия. – Тебе не нужна моя помощь?
Таша подскочила, оправляя платье и волосы:
– Нет, Митуш, всё в порядке, не беспокойся.
Саша шумно вздохнул:
– Ну Митя, могу я подарить невесте целомудренный поцелуй в знак признательности? – и, обратясь к Таше, негромко добавил: – Вы всё сделали правильно, Наталья Николаевна. Я восхищаюсь вашей смелостью.
В гостиную заглянула Параша.
– Лизавета Игнатьевна спрашивает, не изволят ли господа выпить чаю?
– Да, пожалуй, – ответил Гончаров. – Зови барыню. Давайте, что ли, хоть сегодня скромно отпразднуем вашу помолвку, – обратился он Пушкину. – А то я ещё не привык.
– Барин! – расхохотался Саша, когда горничная вышла. – Давно ли мы с тобой были простыми конюхами да ямщиками, а тут, гляди-ка, прислуга, дворецкий в ливрее!
– И ты, друг мой, женишься, заживёшь своим домом – захочешь обеспечить своей супруге достойное житьё, – назидательно сказал Дмитрий. – Я надеюсь.
Пушкин взглянул на Натали. Она прикусила нижнюю губу и с любопытством следила за разговором.
– Когда растает снег, я отвезу вас в Эуштинские Юрты, – пообещал Саша, повернувшись к ней. – Мой дом не так хорош, как этот – в нём всего три комнаты, но и там можно счастливо жить вдвоём. А позже построить новый, для большой семьи.
– Кстати, о семье, – обратился Гончаров к сестре. – Ты уже написала маминьке?
Наташины глаза смущённо забегали, она снова присела на диван рядом с Пушкиным.
– Нет. Может быть, ты сам это сделаешь?
– Давайте я напишу, – предложил Александр. – А то неловко получается – я вряд ли когда-либо смогу познакомиться с вашими родителями лично, но это не повод не спросить их благословения на брак.
Он больше почувствовал, чем услышал, как Таша вздохнула.
Вошла Лиза, сели пить чай.
– Александр Сергеевич, – спросила молодая жена Гончарова, – я понимаю, что Натали здесь первый год и не знает особенностей нашего житья, но что вы собираетесь делать в ледоход? Переправу скоро закроют.
– Вы же не зовёте меня погостить у вас всё это время? – раздражённо уточнил Пушкин, злясь на себя, что не подумал об этом раньше. – Поживу у Попова! Я не готов расстаться так надолго со своей невестой, – он бросил на Наталью долгий и нежный взгляд. Она ответила ему тем же выражением. На сердце будто распустили ремни доспеха.
– И письма же нужно отправить до закрытия переправы! – задумчиво сказал Дмитрий. – А что губернатор? – вдруг вспомнил он.
– Просит ответ из высшей инстанции, – нарочито равнодушно ответил Александр. – Сегодня же напишу в Петербург, – пообещал он, глядя на Ташу. Она опустила ресницы.
Вернувшись домой, Пушкин засел за корреспонденцию. Сначала самое сложное – Николай. Александр погрыз перо. В последний раз, когда Саша видел императора, тот совсем не царственно на него кричал. Правда, это было почти пять лет назад. Может, остыл, забыл и уже не вспомнит нынче, кто такой отставной чиновник десятого класса, поэт Александр Пушкин? Хорошо бы так. Что то там в столице, какие новости? Саша пожалел, что давно не интересовался событиями в России, не писал друзьям, да и они не баловали ссыльного вниманием. Пушкин снова взялся за перо.
«Всемилостивейший государь!
В 1826 году я имел несчастье вызвать Ваш гнев, за что был сослан в Сибирь, город Томск, на поселение, где поныне живу под надзором губернского начальства, которое мною вполне довольно и претензий не имеет. С надеждой на Ваше великодушие и с поручительством губернатора, Евграфа Петровича Ковалевского, прошу Вашего императорского Величества дозволения вступить в законный брак с достойной особой по взаимному согласию.
Остаюсь в ожидании Вашего благосклонного слова, верноподданный Александр Пушкин».
Вот так, и имя Натальи Николаевны Гончаровой не названо. Саша снова восхитился своей невестой, сумевшей дать отпор самодержавному сластолюбцу. Самолюбие ласкала мысль, что красавица предпочла императору ссыльного поэта. Ведь он-то получил согласие! Замечтавшись, Пушкин не заметил, как погасла свеча, и он остался в темноте, лишь прогорающие угли в печи с теплом излучали и капельку света. Ощупью Саша нашёл и зажёг новую. Теперь следовало вымолить благословение будущей тёщи. Он взял чистый лист бумаги. О госпоже Гончаровой, Наталье Ивановне, Пушкин давно составил мнение по рассказам друга, хотя Дмитрий ни разу в жизни не сказал о матери дурного слова.
«Милостивая государыня, пишу к Вам в большом волнении, ибо от Вас зависит счастие моей жизни. Умоляю Вас проявить снисходительность к моей скромной персоне, хотя мы и не знакомы лично. Находясь в унылом сибирском городе в том же положении, что и Ваш сын, Дмитрий Николаевич, и будучи его близким другом и партнёром по золотопромышленной компании, я встретил Вашу дочь, ангела, присланного нам во спасение. Я полюбил её, голова у меня закружилась. С одобрения её старшего брата я сделал ей предложение, и, к моему удивлению, она согласилась. Теперь мы умоляем Вас и Вашего супруга, Николая Афанасьевича, о родительском благословении, без которого счастье наше будет невозможным.
Недостатка в денежных средствах я не испытываю и не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя по моей вине терпела лишения, но условия жизни здесь ограничиваются не столько размером кошелька. Моё имущественное состояние гораздо более привлекательно, чем положение относительно правительства, но, так как Вы не понаслышке знаете, как нелепо и стремительно можно впасть в немилость имеющих власть, это не должно помешать Вам ответить положительно на нашу почтительную просьбу. Благоволите, милостивая государыня, принять уверение в моей совершенной преданности и высоком уважении. А. Пушкин».
Он оставил место на листе, на случай, если Таша захочет сделать приписку от себя лично.
Время близилось к полуночи, глаза слипались. Следовало написать ещё и своим родителям. Третье за вечер письмо носило скорее уведомительный характер.
«Мои горячо любимые родители, пишу к вам в минуту, которая определит мою судьбу на всю остальную жизнь. Я намерен жениться на мадемуазель Натали Гончаровой. Я получил её согласие, а также и согласие её старшего брата, выполняющего при ней здесь роль опекуна. Прошу вашего благословения, свадьба состоится не позднее, чем мне минет тридцать два года. Этот возраст мне кажется подходящим для вступления в брак. Я уже достаточно остепенился и поднялся вопреки всему, чтобы вторая половина моего существования была для вас более утешительна. Et cetera, et cetera…»
Назавтра Пушкин встал поздно. Бегло просмотрел написанные вчера послания, болезненно поморщился и принялся собираться к Гончаровым. Надо было успеть в почтовую контору.
После обеда Александр показал Таше письма для её матери и для императора, за что получил одобрение и благодарный взгляд. К письму Наталье Ивановне дочь приписала пару строк о том, что замуж она идёт по собственной воле, без принуждения, и присоединяется к просьбе о благословении. Кроме этого, у Таши имелось ещё письмо к деду, Афанасию Николаевичу. Пушкин уже знал о значимости этого человека в жизни его невесты и надеялся, что она сообщила ему о своей помолвке что-нибудь хорошее. Но просить прочесть, конечно же, не стал. Дмитрий, как и обещал, тоже написал письмо матери.
– Я рекомендовал тебя как верного друга и честного человека, могущего составить счастье Наташи и обеспечить семью достойным существованием, – сказал Митя, отдавая конверт. – Думаю, maman согласится. Тем более, ты берёшь жену без приданого, – усмехнулся он.
– Натали, вы поедете со мной в почтамт? – спросил Саша. – Погода чудная! Я бы предложил пешую прогулку, здесь недалеко, но под ногами жуткая слякоть, лучше передвигаться в экипаже.
– С удовольствием! – заметно обрадовалась Таша. – Только подождите немного, мне нужно одеться.
– Алексей отвезёт вас, – чопорно сказал Митя и бросил на Пушкина суровый взгляд, мол, не спорь.
Саша лишь пожал плечами.
От дома Гончаровых до почтовой конторы можно было дойти пешком за четверть часа, но кучер повёз их долгой дорогой, выбирая улицы пошире да почище. Низкое солнце светило уже совсем по-весеннему, пригревало щёки, хотя март в Сибири – зимний месяц. Снег под копытами скользил и, смешиваясь с подтаявшей грязью, образовывал трудно проходимую жижу. Но Пушкин не торопился. Такие редкие минуты вдвоём были драгоценны для влюблённого. Александр рискнул положить руку на спинку сиденья, приобняв девушку. Его невеста оказалась так щепетильна и скромна, что он боялся неосторожным словом или жестом отвратить её от себя. Но Натали будто не замечала его прикосновения. Она грелась на солнце, на лице играла улыбка.
– Знаете, Александр Сергеевич, – сказала она, – я была не готова к сибирской зиме. Считала, что слухи преувеличены. Но нет, напротив! В какой-то момент, кажется, в середине января, мне подумалось, что тьма и мороз никогда не кончатся. И сейчас эти лучи – такие тёплые! – очень радуют меня. И птицы так поют! Теперь я верю, что скоро всё оживёт. А как вы переносите зиму здесь?
– Сначала было непривычно, а сейчас мне даже нравится, – ответил Саша. – У меня в деревне снега гораздо больше, чем в городе. Он лежит огромным белым одеялом, из которого тут и там торчат стволы сосен. От того, что всё покрыто снегом, кажется светлее даже ночью. А от мороза хорошо спасает обычный крестьянский тулуп. И рубка дров, – он улыбнулся.
– Да вы живёте совсем простой жизнью, – засмеялась Таша. – Наверное, я и не знаю, что такое настоящая деревня, хотя всё детство провела у деда в Полотняном Заводе. Там тоже было красиво зимой. Но всё равно, я больше люблю лето.
