Михаил Пыляев
Старый Петербург
Глава III
Домик Петра Великого. – Шкипер первого иностранного судна. – Дома Меншикова, Головкина, Брюса, Шафирова. – Дворец Екатерины в Летнем саду. – Летний сад. – Посадка деревьев в нем. – Гроты. – Буря 1777 года. – Площадки: Архиерейская, Шкиперская и т. п. – Решетка Летнего сада. – Галерея с залами. – Арест Бирона. – Видение императрицы Анны Иоанновны. – Описание дворца и его редкости. – Почтовый двор. – Готторпский глобус. – Зверовой двор. – Привод слона. – Слоновой мастер. – Продовольствие слонов. – Буйство слонов. – Красный канал. – Аристократическое место «Le pas de Calais». – Дома Мошкова и Густава Бирона.
В числе самых старинных дворцов в Петербурге, созданных руками Петра I, известны: домик царя на Петербургской стороне, дворец его в Летнем саду (или, вернее, Екатерины) и затем Екатерингофский дворец. Первый из этих дворцов построен сардамскими плотниками по образцу домов рабочих в Сардаме. Здание домика, длиною около 9 сажен и шириною в 3, сделано из обтесанных с обеих сторон бревен, крыто дощечками в виде черепицы и состоит из двух небольших комнат, разделенных узкими сенями и кузнею; домик вначале был выкрашен под кирпич в голландском вкусе, на крыше посередине была укреплена мортира, а по обоим углам две пылающие бомбы. Как первая, так и вторая деревянные. Внутренние стены комнат были обиты выбеленною холстиною; косяки, двери, ставни и все 17 окон были расписаны букетами разных цветов; рамы в окнах сделаны из свинцовых желобков. В комнате, при входе с правой стороны, Петр обыкновенно занимался делами и принимал своих сановников, а другая служила столовою и спальнею. В одной из этих комнат теперь устроена часовня, где поставлен образ Спасителя и висит молитва «Отче наш», написанная рукою дочери Петра, Елисаветы; часовня открыта императором Николаем. В другой комнате из предметов Петровских времен можно видеть два шкафа, два комода, деревянный стул с кожаною подушкою, собственной работы Петра Великого; скамейка, в футляре, сделанная также самим императором, на которой он летом, в ясную погоду, часто сиживал у дверей своего домика и любовался кейзер-флагом[17], развевавшимся на государевом бастионе; рама оконная со свинцовым переплетом – также его работы; все вещи из дубового дерева. Затем, там же хранятся: деревянная рюмка, точенная самим царем, изорванный парус и ялик с веслами и шестом, работы государя. К сожалению, многие эти вещи подкрашены и подновлены в пятидесятых годах. На стене около двери висит план Петербурга начала XVIII столетия, очень плохой; он помещен в позднейшее время.
К этому домику, по преданию, Петр в качестве кормчего привел первое торговое фрисландское судно с товарами, угостил обедом шкипера, который никак не мог себе представить, что был во дворце у императора, и обошелся с Петром по-товарищески. Государь, заметив его ошибку, представил ему жену. Шкипер подарил ей сыр, сказав, что подобного она никогда не ела, и, довольный ее ответом, вынув из-под полы кусок полотна, просил принять на рубашки. «Ну, Катя, – сказал Петр, – ты теперь будешь нарядна и горда, как императрица! Какая ты счастливая! Тебе бы век не видать таких рубашек!» Шкипер просил поцеловать его за подарок. В эту минуту, как рассказывает Штелин, вошел к царю Меншиков в орденах и, не зная ничего, стал докладывать почтительно о делах. Шкипер смутился. Но царь приказал выйти Меншикову и убедил голландца, что в Петербурге господа со звездами и лентами нередко являются с любезностями ко всякому, кто имеет деньги, чтобы занять у него, и советовал беречься их. Голландский купец поверил царю и стал продавать ему свои товары, и только под конец, когда к царю явился капитан с рапортом о смене, купец понял шутку царя, упал к его ногам и просил извинения. Петр милостиво поднял его, купил все его товары и вдобавок пожаловал ему многие привилегии на будущее время.
Саженях в двадцати от дворца, где теперь дома церковнослужителей Петропавловского собора, стоял дом князя Меншикова, своею архитектурою очень походивший на кирку. В этом доме в 1716 году жил герцог Курляндский, муж Анны Иоанновны, впоследствии императрицы. Напротив домика Петра (где теперь пеньковый буян) стоял в 1712 году деревянный дом петербургского обер-коменданта Романа Вилимовича Брюса{49}. Десять лет спустя здесь помещался Синод. Против дома Брюса шли казенные постоялые дворы для всех приезжающих в Петербург; в то время указом было воспрещено принимать на квартиры в частные дома. Перед постоялыми дворами находились первые в городе мясные и рыбные лавки и садки. На мысе, к Большой Невке, стоял дом канцлера графа Головкина, построенный в 1710 году из камня, добытого в развалинах укреплений Ниеншанца; внизу дома к реке был мост; соседом Головкина был заклятый враг его, вице-канцлер барон Шафиров; дом последнего впоследствии, когда он впал в немилость, был от него отобран в казну. В этом доме в 1726 году происходило первое публичное заседание Академии наук; по словам Бергхольца, зала в этом доме была самая обширная и лучшая во всем Петербурге. Возле дома Шафирова стоял дом Н. П. Строева, – в этом доме после помещалась гимназия; соседом Строева был Кон. Ник. Зотов, сын известного шута князя-папы. Невдалеке от него же в Большой Дворянской находился дом и другого шута, тоже князя-папы, Бутурлина. На доме последнего был выстроен большой купол, украшенный изображением Бахуса. Этого Бутурлина по смерти Зотова насильно женили на вдове последнего. По словам Бергхольца, новобрачные провели первую ночь в пирамиде на Троицкой площади. Пирамида была освещена только внутри и сделана была вся в скважинах, в которые было видно все, происходившее там внутри.
Кроме князя-папы, при Петре была еще «князь-игуменья санктпитербургская», разбитная и угодливая пьяная старуха Ржевская. Шутиху эту Петр приставил к жене своего наследника для надзора и тайных доносов о ее поведении.
Екатерина II велела покрыть домик Петра каменным футляром для сбережения на будущие времена. Домик Петра во время наводнения, бывшего 7 ноября 1824 года, потерпел незначительные повреждения, которые тогда же были исправлены.
Существующий посейчас дворец в Летнем саду, как гласит предание, был построен Петром для возбуждения в первоначальных обывателях Петербурга охоты строиться на Адмиралтейской стороне, потому что до того времени (1711 г.) все строились в заречных частях города{50}.
Дворец этот строился четыре года и назначался для императрицы Екатерины I; стены, как и фундамент дворца, выводил Микети. Вот указ Петра I о постройке этого дворца: «На Летнем дворце в палатах штукатурною работою делать вновь между окнами верхними и нижними, как баудиректор[18] даст; фреджи делать так, как начата лестница, которую в сенях сделать столярную работу дубом, как шар; круглую лестницу, что на переход, сделать голландским манером, с перилами из дуба же; в поварне выкласть плитками стены и наверху сделать другую поварню и также плитками выкласть; железо, которое в поставках, медью окрыть; в огороде сделать грот с погребами и ватеркунтом, о чем пропорцию взять у баудиректора, о котором ему же приказали; оранжереи отделать по тексту, каков даст он же, баудиректор». Над верхними строками этого указа Петр написал: «Чтоб сделать нынешним летом».
Петр особенно заботился о лесах и садах Петербурга и, желая возбудить примером охоту к лесоводству, сам сажал дубовые леса. Так, он выбрал на петербургской дороге место для питомника дубовых деревьев, огородил его частоколом и собственноручно прибил указ, чтобы никто не смел портить деревья. Против порубки дерев он издал строгие законы; главный лесничий Кафтырев, чтоб удержать порубку, вынужден был, в виде угрозы, поставить чрез каждые пять верст виселицы. При Петре и позднее, в царствование Екатерины II, почти при каждом доме были сады; лет пятьдесят тому назад в центре Петербурга числилось 1688 садов. Особенно богата была садами местность вблизи Владимирской церкви и по Загородному проспекту. Здесь на нашей памяти напротив мещанской управы существовал роскошный сад с затейливыми беседками, мостиками и вековыми деревьями, в числе которых рос большой вековой клен, перевитый посредине в кольцо; по преданию, это сделал Петр. Дом этот когда-то был дворцом, затем принадлежал купцу Нечаеву. Он сломан в восьмидесятом году нынешнего столетия; в этом доме в пятидесятых годах жил М. И. Глинка.
В прошедшем столетии в Петербурге существовало три летних дворца, которые могут быть названы дворцами Петра I, Анны Иоанновны и Елисаветы Петровны. Все они находились в разных концах Летнего сада; первый из них, который мы и теперь видим на берегу Фонтанки, основан Петром в 1711 году одновременно с Летним садом.
Петр I особенно любил свой новый Летний сад, в котором сам трудился над разбитием плана, посадкою деревьев и т. д. Он всюду искал мастеров и, в Ревеле встретив ганноверского уроженца садовника Гасрара Фохта (1718), разговорился с ним об его искусстве. Фохт очень понравился ему и был приглашен приехать в Петербург. Не смея отказать государю, Фохт, однако, отнекивался, ссылаясь, что скучает о жене и детях, оставленных им в отечестве. Петр требовал настоятельно и назначил срок, к которому он должен был явиться в Петербург. Фохт к назначенному времени приехал в Петербург. Но каково же было удивление Фохта, когда, явясь к царю во дворец, он встретил там жену и детей! Летний и Аптекарский сады разведены Фохтом.
Летний сад занимал пространство всего нынешнего сада и части Марсова поля; длинные его аллеи были усажены липами, частью еще живыми, но, к сожалению, погибающими, частью дубами и частью плодовыми деревьями. Из Москвы Петру привозили ильмовые деревья, из Киева – грабины; голландский резидент Брандт посылал царю цветы «красивые», но Петр требовал «душистых», удивлялся, как пионы (шесть кустов) присланы были в целости, жалел, что не присылают калуферу, мяты. Из Нарвы было приказано выкопать с землею и прислать майорану, белых лилий, лип толщиною в объеме до 15 дюймов.
В последние годы Петр особенно заботился о своем любимом «параднее», выписывал из Соликамска кедры, из Данцига барбарисовые семена и розаны, из Швеции яблони и т. д. Дорожки Летнего сада были обсажены сибирским гороховником, таволгой и зеленицею. Как уже мы упоминали, в Летнем саду было несколько фонтанов, в бассейне одного из них сидел тюлень. Фонтаны были устроены в 1718 году, к которому относится прорытие Лиговского канала, проведенного единственно для снабжения водой фонтанов и каскадов Летнего сада. Фонтаны действовали до половины царствования Екатерины II, приказавшей уничтожить их по совету Бецкого и Остермана, которым государыня подарила водопроводные трубы и свинцовые статуи. Эти свинцовые фигуры из Эзоповых басен, с письменными объяснениями за стеклами в рамках, были поставлены на небольшой площадке перед гротом. Причиной уничтожения фонтанов, как и многих вековых деревьев в Летнем саду, была страшная буря 10 сентября 1777 года. Сохраняющиеся доныне с железными скобами деревья и на боку с подставленными костылями остались от того времени.
В саду был устроен искусственный грот с лестницею наверх, украшенный морскими раковинами; он существовал еще в начале нынешнего столетия; точно такой же грот сохранился на Литейной, в саду графа Шереметева, в котором торгует букинист. На месте грота в двадцатых годах был построен каменный кофейный дом, где лет тридцать содержал кондитерскую итальянец Пияцци, содержавший еще и другую кондитерскую в так называемом Палерояле (теперь дом, принадлежащий театральной дирекции, у Александрийского театра) и ресторацию «Феникс» в Толмазовом переулке.
Перед гротом, как мы уже сказали, помещались площадки со свинцовыми фигурами. Здесь стояли скамейки и столы с играми и питьями. Площадки эти назывались: Архиерейская, Шкиперская, Дамская. На месте, где теперь стоит решетка Летнего сада (начата она в 1778 г. и окончена в 1784-м), при Екатерине I, по случаю бракосочетания великой княжны Анны Петровны с герцогом Голштинским, была построена для торжеств большая деревянная галерея и зала с четырьмя комнатами по сторонам; зала имела 11 окон по фасаду вдоль набережной Невы.
В 1731 году императрица Анна велела сломать эту залу и на ее месте выстроить новый дворец. Последний, по вступлении на престол Елисаветы, был сломан. Дворец был одноэтажный, но очень обширный, и отличался чрезвычайно богатым убранством, которое можно было видеть сквозь зеркальные стекла окон, бывшие тогда редкостью. Здесь жил император Петр II; здесь же умерла Анна Иоанновна и выставлено было ее тело до погребения; отсюда же перевезли в Зимний дворец младенца императора Иоанна Антоновича; тут же было прочтение завещания императрицы, провозглашение регентства Бирона и присяга малолетнему императору, и затем из этого же дворца, в ночь на 8 ноября 1740-го, был арестован Бирон Минихом. Когда Бирон был арестован и отвезен в Шлиссельбург, то с этого дворца был сорван с фронтона огромный медный герб Бирона (этот герб в 1847 г. сохранялся в сенатском архиве; цел ли он еще теперь, не знаем).
По преданию, здесь же было известное неразгаданное явление перед смертью Анны Иоанновны. Вот как рассказывают этот случай современники{51}: «За несколько дней до смерти Анны Иоанновны караул стоял в комнате, возле тронной залы, часовой был у открытых дверей. Императрица уже удалилась во внутренние покои; было уже за полночь, и офицер уселся, чтобы вздремнуть. Вдруг часовой зовет на караул, солдаты выстроились, офицер вынул шпагу, чтобы отдать честь. Все видят – императрица ходит по тронной зале взад и вперед, склоня задумчиво голову, не обращая ни на кого внимания. Весь взвод стоит в ожидании, но наконец странность ночной прогулки по тронной зале начинает всех смущать. Офицер, видя, что государыня не желает идти из залы, решается наконец пройти другим ходом и спросить, не знает ли кто намерений императрицы. Тут он встречает Бирона и рапортует ему. “Не может быть, – говорит Бирон, – я сейчас от государыни, она ушла в спальню ложиться”. – “Взгляните сами, она в тронной зале”. Бирон идет и тоже видит ее. “Это что-нибудь не так, здесь или заговор, или обман, чтобы действовать на солдат”, – говорит он, бежит к императрице и уговаривает ее выйти, чтобы в глазах караула изобличить самозванку, пользующуюся некоторым сходством с ней, чтобы морочить людей. Императрица решается выйти, как была, в пудермантеле[19]. Бирон идет с нею. Они видят женщину, поразительно похожую на императрицу, которая нимало не смущается. “Дерзкая!” – говорит Бирон и вызвал весь караул; солдаты и все присутствующие видят “две Анны Иоанновны”, из которых настоящую и призрак можно было отличить от другой только по наряду и по тому, что она пришла с Бироном. Императрица, постояв минуту в удивлении, подходит к ней, говоря: “Кто ты? Зачем ты пришла?” Не отвечая ни слова, привидение пятится, не сводя глаз с императрицы, к трону, всходит на него и на ступенях, обращая глаза еще раз на императрицу, исчезает. Императрица обращается к Бирону и произносит: “Это моя смерть”, – и уходит к себе».
В настоящее время, как и в старину, дворец в Летнем саду имеет стены белые; наличники у окон и дверей обиты деревянными планками, а над окнами сделаны барельефы; карниз, архитрав и фриз под орнаментом выкрашены желтою краскою. Крыша белого железа, на ней кровельные листы положены накрест. По углам крыши сделаны были четыре дракона, выкрашенные белою краскою, на вершине крыши флюгер с медным вызолоченным конем. В нижнем и верхнем этажах по одиннадцати комнат. Стены в большей части комнат покрыты в виде шпалер выбеленною холстиною и обнесены филенчатыми панелями с разными фигурами. Плафоны живописные, с аллегорическими изображениями, в лепных рамках; двери везде из ореха и дуба с резною работою на некоторых, как, например, в спальне изображено распятие работы самого императора.
Стены в кухне и очаге выложены глазурными синими изразцами.
Из редкостей в этом дворце сохранились часы голландские с тремя циферблатами, показывавшие время, ветры и атмосферу; часы были куплены в Голландии самим императором. Они в футляре из орехового дерева; первый циферблат с тремя стрелками, медным маятником и гирей; второй, показывающий ветры, имеет бронзовую стрелку, в которой утвержден в стене медный станок с колесами, а от него кверху крыши железный шпиль, поддерживающий флюгер; третий циферблат указывал состояние воздуха посредством одной стальной стрелки, в которой в стене приделан железный станок, а к нему барометр. Над циферблатами три круглые, орехового дерева, рамки с восьмью стеклами каждая. Император Павел приказал эти часы перенести в Михайловский дворец, но в 1820 году они опять поставлены в Летнем дворце на прежнем месте.
Во дворце хранится портрет Петра Великого, писанный в рост, в латах, с датским орденом. В 1833 году он, по приказанию Николая Павловича, был передан из коллекции Мраморного дворца в домик Петра, но, за неимением там удобного места, поставлен в Летнем дворце. Из других достопримечательностей в этом дворце имеется шкаф орехового дерева, работу которого приписывают Петру; в одном из ящиков этого шкафа, по преданию, царь прятал свои ботфорты, а в другом белье; затем две рамы с жестяными переплетами, – из них одна вделана в стене коридора, а другая хранится в особой верхней комнате, также работы императора; здесь же хранится часть мебели, бывшей в кабинете Петра Великого, тоже его работы, из простого дерева, окрашенного желтою краскою: три стула и одно кресло. Сюда же доставлена в 1835 году из Зимнего дворца стальная мебель, поднесенная Екатерине II тульскими оружейниками.
Несомненно, что Летний сад получил свое название от этого Летнего дома. В описываемое время, как уже мы упомянули, Летний сад занимал большее пространство: теперешний Царицын луг тоже входил в него. Этот луг был весь усажен красивыми низкими кустарниками, между которыми извивались широкие дороги для экипажной езды; в саду били фонтаны, шумели каскады, фруктовая школа сменялась тенистыми крытыми аллеями, цветниками, прудами. От Летнего дворца большая деревянная пристань вела на Неву и на Фонтанку. Вдоль берега Невы, который был тогда в саду, как нынче берег Фонтанки, можно было пройти к почтовому двору (где теперь Мраморный дворец). У последнего тоже была большая пристань, перед которой играла по праздникам музыка.
В мазанковом почтовом дворе сначала была открыта виноторговля, где, по обычаю голландских городов, в полдень играло двенадцать музыкантов на рожках и трубах. Впоследствии сюда был выписан из Данцига почтмейстер, которому было приказано за деньги кормить и давать помещение приезжающим в Петербург. Бергхольц рассказывает, что в его время на этом почтовом дворе стоять было неудобно, потому что все должны были выбираться оттуда, когда царь давал там празднества; это случалось нередко зимой и в дурную погоду. Против почтового двора было устроено особенное помещение для приведенного в первый раз в Россию, в подарок от персидского шаха, слона; место, где он стоял, называлось «Зверовой двор». Вебер говорит, что его привели в Петербург в апреле 1714 года и прежде всего заставили поклониться до земли перед дворцом. Персиянин, приведший слона, рассказывал, что когда он с ним прибыл в Астрахань, то слон возбудил такое любопытство, что сотни людей провожали его более 40 верст. По смерти слона в этом здании помещался известный готторпский глобус, подаренный Петру голштинским герцогом. В Петербург привезли его с большими затруднениями, так как по огромности его надобно было расчищать новые дороги и вырубать леса, причем многие из рабочих лишились жизни. Глобус имел 7 1/2 сажени в поперечнике, внутри его стоял стол и скамья, на которой могли свободно помещаться 12 человек; глобус приводился в движение механизмом, приделанным к столу.
В 1736 году был выстроен новый Слоновый двор для присланного из Персии слона; построен он был на Фонтанке, близ Летнего дворца Елисаветы Петровны (нынешний Михайловский замок); до половины 1741 года в нем был только один амбар, но после, в сентябре, были выстроены еще два (амбары эти стояли, где теперь Михайловский манеж). Об этом слоне имеются сведения, что во время следования его в Петербург, зимою 1736 года, он остановился на некоторое время в Москве, и тогда, по распоряжению кабинета, к нему были посланы два зверовщика: персиянин Ага-Садык и араб Мершариф, состоявшие при прежнем слоне: «дабы оный слон мог к ним признаться так, как и к другим персидским слоновщикам».
Кроме означенных лиц, при Слоновом дворе находился еще «персидский слоновой мастер», или «слоновой учитель», Асатий; на попечение последнего было возложено также лечение и гигиенические прогулки; прогулки эти не всегда обходились благополучно. На Прешпективную улицу, по которой водили слона, всегда собиралось много народа смотреть редкого зверя, преимущественно лейб-гвардейских солдат. Зрители вели себя весьма непристойно, смеялись над вожаками, бранили их и даже бросали в них и в слона палками и каменьями. Вследствие этого Ага-Садык жаловался своему начальству, что во время провожания слона бросали как в него, так и в слона каменьем и палками и многократно избили, за тою опасностию он уже тому более месяца принужден слона не выводить. Вследствие жалобы был приказ «о объявлении обывателям с подпискою о неучинении помешательства слоновщику в провожании слона». На корм слона употреблялось в год сухого тростника 1500 пудов, пшена сорочинского 136 пуд. 35 фун., муки пшеничной 365 пудов, сахару 27 пуд. 36 фун. 4 зол.; корицы, кардамону, гвоздики, мушкатных орехов по 7 фун. 58 зол., шафрану 1 фун. 68 зол., соли 45 пуд., виноградного вина 40 ведер, водки 60 ведер и т. д.; водка употреблялась для слона лучшего качества; так, раз слоновщик доносил: «К удовольствию слона водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка». В конце сентября 1741 года прибыло в Петербург от персидского шаха Надира многочисленное посольство с богатыми дарами для двора; в числе подарков приведено 14 слонов, которые 9 октября были помещены во вновь выстроенных амбарах.
К прибытию слонов в Петербург с конца августа начались приготовления к принятию их. Так, 25 августа столярного дела мастер фон Болес доносил, что Аничковский мост (через Фонтанную речку) находится «в немалой ветхости», настилка на нем во многих местах сгнила и «насквозь пробивается» и что надобно заблаговременно починить. Кроме этого моста, перемощены и укреплены были следующие: чрез канал, по Немецкой улице, близ Зимнего дворца; подъемный, близ двора ее высочества Елисаветы Петровны; через речку Мойку, против Мошкова переулка, в Греческую улицу; близ Слонового двора, проложенный от ворот до Прешпективной дороги через грязь (перемощен на 10 сажен). Против Слонового двора к речке Фонтанке для прогулки слонам сделана была площадь, которую приказано именовать Слоновою, и «для лучшей способности всем слонам ради купанья сделать в реку скатом удобный мост». Ранее этого еще комиссия приказывала архитекторам Земцову и Шумахеру «обыскать» новые, удобные для означенной цели места. Последние доносили, что хотя место для слоновых амбаров ими и «обыскано» сверх Литовского канала, при бассейне, которое песчано и высоко, сухо и обросло сосновым лесом; но после тщательного обсуждения дела и по совету персидского слонового мастера Асатия, они пришли к убеждению, что на существующем Слоновом дворе, на Фонтанке, для купания слонов вода лучше и здоровее, чем в Лиговском канале, которая «известковата и твердость в себе имеет». Позднее, в 1744 году, Слоновый двор был все-таки переведен сюда, на угол Невского и Лиговского канала; урочище это тогда называлось Пеньки. В царствование Екатерины II место это носило название уже Старого егерского двора; оно было огорожено частоколом, на нем рос лес и стояли развалившиеся деревянные постройки, носившие при Анне Иоанновне название Волынского двора. Другой загородный Волынский двор был за Фонтанкой, у Обуховского моста; в деревянных покоях этого двора в то время жил командующий охотою полковник фон Трескоу, поступивший на место казненного обер-егермейстера Волынского.
О прибытии слонов в Петербург находим описание в «С.-Петерб. ведомостях» 1741 года, в № 80. Вскоре после прибытия слоны начали буйствовать, «осердясь между собою о самках», и некоторые из них сорвались и ушли. 16 октября Ага-Садык донес, что утром три слона сорвались и ушли, из которых двоих вскоре поймали, а третий «пошел через сад, и изломал деревянную изгородь, и прошел на Васильевский остров, и там изломал чухонскую деревню, и только здесь был пойман». Другим упущением представляется также отсутствие правильного надзора за служителями при слоновых амбарах, в особенности же за истопниками, от небрежности которых в одно время едва не произошел пожар.
Где теперь стоят Павловские казармы, в 1721 году стоял каменный дом, в котором жил герцог Голштинский, женившийся впоследствии на старшей дочери императора Петра, Анне; здесь после жила Елисавета, и с ней Разумовский; рядом с этим домом жил известный составитель воинского устава генерал Вейде; невдалеке отсюда, на углу, стояла казенная аптека, от нее шел на Мойку переулок, удержавший и посейчас название Аптекарского.
Среди этого переулка стоит уже лет семьдесят массивная гранитная глыба, некогда назначавшаяся для изваяния апостола Петра, по рисунку Мартоса, на площадь к Казанскому собору.
Из старинных домов, уцелевших по настоящее время в этой улице, существует дом Апраксина (теперь графа Игнатьева); этот дом в начале царствования Елисаветы принадлежал графу Лестоку, но, когда последний был сослан в Сибирь, дом достался осудившему его фельдмаршалу Ст. Ф. Апраксину.
На плане елисаветинского Петербурга видно, что в то время существовал уничтоженный теперь Красный канал, шедший от того канала, который проведен вдоль сада Михайловского дворца и соединяет Мойку с Фонтанкою; Красный канал протекал мимо линии, где теперь Павловские казармы, дом Игнатьева и Горяйнова (бывший Офросимова), вплоть до Невы, параллельно с каналом Лебяжьим и Фонтанкою. От него загибался, теперь тоже уничтоженный, бассейн, или рукав, на месте, которое находится между фасом дома Громова, выходящим к линии Миллионной, и фасом Павловских казарм, выходящим к противоположной стороне той же улицы. Бассейн отделял дом бывший графа Скавронского (теперь Громова) от дома Апраксина, стоящего невдалеке фасадом на Царицын луг. Этот бассейн при Елисавете носил прозвание Le pas de Calais и был самым аристократическим местом в Петербурге. Здесь, в палатах графа Скавронского, квартировало английское посольство, в нижнем этаже палат жил король Станислав Понятовский в качестве секретаря английского посольства, когда пользовался особенною благосклонностью великой княгини Екатерины Алексеевны; в доме же Апраксина помещалось французское посольство.
Из лучших домов вблизи Красного канала были известны дом Петра Мошкова, бывшего домашнего расходчика при дворе Екатерины I, по имени которого до сих пор еще известен Мошков переулок; затем дома корабельных мастеров Гаврилы Меньшикова и Пальчикова. Филипп Пальчиков известен как строитель церкви Вознесения Господня. Из домов каменных, стоявших близ этого места, остался посейчас один на Миллионной улице, с четырьмя колоннами из черного с белыми полосками мрамора, привезенного из северной части Карелии, взятого на церковной земле Рускеале; дом этот был построен по плану академика Крафта (известного строителя Ледяного дома) для брата временщика, Густава Бирона. Дом по постройке считался самым красивейшим в Петербурге; на него приезжали любоваться издалека.
Из этого дома в ночь на 9 ноября 1740 года Густав Бирон был взят Манштейном и отвезен в Шлиссельбург. Измайловский караул, находившийся при доме в ночь его арестования, долго не хотел выдавать Манштейну своего любимого командира.
Густав Бирон душевными качествами не походил ни на одного из своих братьев; он казался только грубым, но был добр, снисходителен, щедр, принадлежал к числу храбрейших генералов и добросовестнейших начальников своего времени.
Дом Бирона по настоящее время удержал свою прежнюю форму с колоннами; лет десять тому назад он принадлежал Потемкину, теперь – г. Игнатьеву.
