Михаил Пыляев
Старый Петербург
Глава XIII
Таврический дворец, или «Конногвардейский дом». – Переделка дворца Потемкиным. – Празднование в нем взятия Измаила. – Приготовления во дворце к большому празднеству. – Участие Державина. – Празднество. – Число приглашенных на праздник. – Убранство дворца. – Столы с яствами. – Танцы и балет. – Печаль Потемкина. – Отъезд его в армию. – Платон Зубов. – Весть о смерти Потемкина. – Подробности о его кончине. – Стихи Державина на его смерть. – Горе императрицы. – Похороны Потемкина. – Церемониал. – Дальнейшая судьба останков Потемкина. – Осмотр могилы. – Описание склепа. – Комиссия об исследовании места погребения Потемкина. – Судьба Таврического дворца при императоре Павле. – Модель Кулибинского моста. – Обитатели Таврического дворца в царствование императора Александра I.
В числе памятников, блестящего века Екатерины II на Воскресенском проспекте сохранился Таврический дворец с прежним обширным садом, каскадами, прудами, беседками на островках и другими украшениями.
Первоначально Таврический дворец был построен князем Потемкиным в виде небольшого дома, но вскоре, по присоединении Крыма, императрица Екатерина II приказала архитектору Старову вместо прежнего дома построить роскошный дворец, наподобие Пантеона, назвать его Таврическим, и затем подарила его великолепному князю Тавриды. Главное здание дворца сохранилось до сих пор в своем первоначальном виде; вышиной оно около 6 сажен, с большим высоким куполом и перистилем из шести колонн, поддерживающих фронтон. К двум сторонам дворца пристроены флигеля, которые выведены до самой улицы; перед дворцом обширная площадь, огражденная невысокою чугунною решеткою. Внутреннее расположение дворца, вместе с пространством между обоими флигелями, представляет одну огромную залу, в средине освещенную окнами, сделанными в куполе; два ряда колонн придают зале необыкновенно величественный вид. В одной стороне залы расставлены мраморные статуи, на другой стороне зимний сад. После подарка Екатерина купила дворец опять у Потемкина, заплатив ему за него 460 000 рублей. А когда в феврале 1791 года Потемкин прибыл из Ясс, увенчанный победными лаврами, императрица, в числе многих милостей и наград, подарила ему опять Таврический дворец.
Здесь 28 апреля 1791 года Потемкин торжественно праздновал взятие Измаила. По словам современников, подаренный вторично Потемкину дворец, или, как его тогда называли, Конногвардейский дом, не был вполне отделан: перед главным подъездом дворца тянулся забор, скрывавший какие-то развалины (на том месте, где теперь стоит башня общества водопроводов); по приказанию Потемкина в три дня был уничтожен забор, место расчищено и устроена обширная площадь до самой Невы. Здесь воздвигнуты были триумфальные ворота. Устройством дворца, как и сочинением программы праздника, распоряжался сам Потемкин. В приготовлениях к этому празднику принял участие и Державин, который, по вызову Потемкина, написал для пения на празднике стихи. Это были четыре хора, тогда же и напечатанные в большую четверку[83], без заглавного листа. Стихи шли в таком порядке: 1) для концерта «От крыл орлов парящих»; 2) для кадрили «Гром победы раздавайся»; 3) для польского «Возвратившись из походов» и 4) для балета «Сколь твоими мы делами». Довольный хорами, Потемкин пригласил к себе автора обедать и просил его составить описание праздника. Исполнив это желание князя, Державин сам отвез ему свою работу; Потемкин пригласил его было остаться обедать, но, прочитав тетрадь и увидев, что в описании нет никаких особенных ему похвал и что ему отдана честь наравне с Румянцевым и графом Орловым, рассердился и уехал со двора, пока Державин дожидался в канцелярии у секретаря его, В. С. Попова{162}.
По слухам, сумма, затраченная на праздник, была баснословна. Для шкаликов и освещения зал дворца был скуплен весь наличный воск, находившийся в Петербурге, и за новой партией был послан нарочный в Москву; всего воску было куплено на 70 000 рублей. Масса всякого рода художников и мастеров в течение нескольких недель трудились во дворце за работами. Множество знатных дам и кавалеров несколько недель собиралось там же для разучивания назначенных им ролей, и каждая из этих репетиций походила на особое празднество, так была она роскошна и пышна.
В назначенный день, в пятом часу, на площади перед Таврическим дворцом были построены качели, поставлены столы с яствами, открыты разного рода лавки, в которых безденежно раздавали народу платье, обувь, шапки и тому подобные вещи. Народ во множестве толпился на площади. Богатые экипажи один за другим подъезжали к дворцу, на фронтоне которого красовалась надпись, сделанная металлическими буквами, выражавшая благодарность Потемкина «великодушию его благодетельницы». Императрица прибыла на праздник в седьмом часу; перед дворцом она была задержана толпой. Народу было объявлено, что раздача питей и одежды должна начаться в то самое время, когда будет проезжать государыня. Но тут вышло недоразумение: кто-то по ошибке принял карету одного вельможи за экипаж императрицы. Народ крикнул: ура! и, не дожидаясь раздачи приготовленных для него подарков, бросился расхватывать их сам. Произошла суматоха, давка, и настоящий экипаж императрицы должен был остановиться, не доехав до площади, и простоять более получаса. Наконец императрица подъехала ко дворцу. Потемкин принял ее из кареты, а в передней комнате императрицу встретил наследник престола. Сопровождаемая всею императорскою фамилиею, Екатерина прошла на приготовленную для нее эстраду, по вступлении на которую тотчас и начался балет, сочинения знаменитого тогдашнего балетмейстера Ле Пика{163}. В балете танцевали 24 пары из знаменитейших фамилий, на подбор красавицы и красавцы, одетые в белых атласных костюмах, украшенных бриллиантами, которых в итоге было на несколько миллионов рублей! Распоряжались танцами великие князья Александр и Константин вместе с принцем Виртембергским; в конце балета сам Пик отличился каким-то необыкновенным соло.
Всех приглашенных на праздник было 3000 человек, и все, как дамы, так и мужчины, были в костюмах. На самом Потемкине был алый кафтан и епанча из черных кружев, осыпанная бриллиантами, а на шляпе последних было так много, что ему стало тяжело держать ее в руке, и он отдал ее своему адъютанту, который и носил ее за ним.
Обстановка и убранство дворца походили на волшебное воссоздание одной из сказок «Тысячи и одной ночи». Под куполом устроены были хоры, на которых стояли невидимые снизу часы с курантами, игравшие попеременно пьесы лучших композиторов того времени. Здесь же помещалось 300 человек музыкантов и певцов. Эстрада, предназначенная для императрицы, была покрыта драгоценным персидским шелковым ковром. Такие же эстрады были устроены вдоль стен, и на каждой из них стояло по огромнейшей вазе из белого каррарского мрамора на пьедестале из серого; над вазами висели две люстры из черного хрусталя, в которых вделаны были часы с музыкою. Люстры эти стоили Потемкину 42 000 рублей. (Купил он их у герцогини Кингстон, урожденной мисс Чодлей; эта герцогиня была известна своею красотою, приключениями, и особенно по процессу с мужем, из-за которого едва не лишилась головы. Герцогиня приехала в Петербург в 1777 году искать счастья, здесь она сошлась с управляющим Потемкина, полковником Гарновским, купила на Неве себе имение и поручила Гарновскому заведование им; впоследствии она ездила в Дрезден, где жила у вдовствующей курфюрстины, затем опять приехала в Петербург. Герцогиня умерла за границей, по смерти все ее недвижимые имения в России достались Гарновскому.) Кроме больших люстр, в зале было еще 56 малых люстр и 5000 разноцветных лампад. Считают, что в этот вечер горело всего 140 000 лампад и 20 000 восковых свеч. При входе в залу, по обеим сторонам дверей, были устроены ложи, драпированные роскошными материями. Но особенною пышностию отличались комнаты, предназначенные для игры императрицы, в них одни стулья и диваны стоили 46 000 рублей{164} (с этого праздника вошли в особенную моду введенные Потемкиным диваны). Обои в этих комнатах были гобелены с вытканными на них изображениями из истории Мордохея и Амана; здесь же стоял «золотой слон» в виде часов перед зеркалом (слон этот был в 1829 году подарен императором Николаем I персидскому шаху), обвешанный бахромами из драгоценных каменьев; сидевший на нем автомат-персиянин, ударив в колокол, подал сигнал к началу театрального представления. В театре были даны следующие комедии с балетами: «Les faux amants»[84] и «Смирнский купец»; в последней продажными невольниками явились жители всех стран, за исключением России. Из театра императрица отправилась в танцевальную залу. Бал открылся при громе литавр и грохоте пушек, под звуки польского:
Гром победы раздавайся!
Веселися храбрый Росс!
и т. д.
Из большой залы был выход в зимний сад; сад этот был чудом роскоши и искусства и в шесть раз больше эрмитажного; тут был зеленый дерновый скат, густо обсаженный цветущими померанцами, душистыми жасминами, розами; в кустарниках виднелись гнезды соловьев и других птиц, оглашавших сад пением. Между кустами были расставлены невидимые для гуляющих курильницы и бил фонтан из лавандовой воды. Посреди зимнего сада стоял храм изящной архитектуры, в котором помещался бюст императрицы, иссеченный из белого паросского мрамора. Императрица была представлена в царской мантии, держащею рог изобилия, из которого сыпались орденские кресты и деньги. На жертвеннике была надпись: «Матери отечества и моей благодетельнице». Перед храмом виднелась зеркальная пирамида, украшенная хрусталями, а близ нее еще несколько таких же пирамид поменьше. Все окна залы были прикрыты искусственными пальмами, листья которых были сделаны из разноцветных лампад. Из таких же лампад по газону были расставлены искусственные плоды: арбузы, ананасы, дыни и проч.
Настоящий сад тоже был отделан великолепно; всюду виднелись киоски, беседки; ручейку, протекавшему в саду по прямой линии, дали извилистое течение и устроили мраморный каскад. Сад горел тоже множеством огней и оглашался роговой музыкой и пением хора песенников.
В двенадцатом часу подан был ужин. Стол, на котором ужинала императрица с августейшим семейством, был сервирован золотой посудой; Потемкин сам прислуживал государыне. Позади стола императрицы был накрыт другой стол, на 48 персон, для лиц, участвовавших в балете. Здесь же было поставлено еще 14 столов амфитеатром. Гости проходили посредине и садились за столы в один ряд, лицом к императрице. Все столы были освещены шарами из белого и цветного стекла. В комнате перед залом находился стол, на котором стояла суповая серебряная чаша необъятной величины, а по сторонам ее две еще большие вазы, доставленные из имения герцогини Кингстон. В других комнатах было еще 30 столов, да кроме того, множество столов стояло вдоль стены, где гости ужинали стоя. После ужина бал продолжался до утра. Императрица уехала во втором часу. Когда она уходила из залы, послышалось нежное пение под орган. Пели итальянскую кантату, слова которой были следующие: «Здесь царство удовольствий, владычество щедрот твоих; здесь вода, земля и воздух дышат твоей душой. Лишь твоим я благом живу и счастлив. Что в богатстве и почестях, что в великости моей, если мысль – тебя не видеть, ввергает дух мой в ужас? Стой и не лети ты, время, и благ наших не лишай нас! Жизнь наша – путь печалей; пусть в ней цветут цветы».
Екатерина выразила Потемкину свое живейшее удовольствие за праздник. Потемкин упал к ногам государыни, прижал ее руку к губам, на глазах его были слезы. Императрица была растрогана и тоже плакала.
Замечательно, что о великолепном празднике Потемкина не было упомянуто ни слова в ведомостях того времени. Причина такого молчания заключалась в начинавшемся могуществе другого любимца, Пл. Зубова.
После этого праздника императрица еще раз посетила Потемкина в июне, а через два месяца и сам владелец покинул дворец, чтобы не возвращаться уже сюда более. В последние месяцы жизни Потемкина празднества уже его более не развлекали. Малодушный страх смерти обуял его; он хандрил и тосковал.
Когда Екатерина II получила известие, что Потемкин очень болен, то поехала ко всенощной в Невскую лавру и пожаловала в церковь Благовещения большое серебряное паникадило, золотую лампаду к раке святого Александра Невского и несколько сосудов с бриллиантами. Когда же пришла весть, что Потемкина не стало, императрица заплакала и несколько дней сильно грустила. Екатерина говорила про Потемкина: «Он имел необыкновенный ум, нрав горячий, сердце доброе; глядел волком, и потому не был любим, но, давая щелчки, благодетельствовал даже врагам своим. Трудно заменить его; он был настоящий дворянин, его нельзя было купить. C’etait mon élève, – писала она к принцу Нассау-Зигену, – homme de génie, il faisait le bien à ses ennemis, et c’est par cela qu’il les désarmait»[85].
Потемкин умер 5 октября 1791 года на пути из Ясс в свой любимый Николаев; отъехав от станции 37 верст, он приказал остановиться.
– Будет теперь… – произнес он, – некуда ехать… я умираю! Выньте меня из коляски, я хочу умереть в поле.
Его вынесли на постели и положили на траву; полежав более трех четвертей часа, он стал отходить, вздохнул три раза и скончался. Один из казаков, бывших в его свите, положил покойному на глаза два медных пятака, чтобы веки сомкнулись.
Державин сказал о кончине Потемкина:
Чей одр, земля, кров – воздух синь,
Чертоги, вкруг пустынны виды?
Не ты ли, счастья, славы сын,
Великолепный князь Тавриды,
Не ты ли с высоты честей
Внезапно пал среди степей?
Труп Потемкина, окруженный факелами, был привезен обратно в Яссы. По прибытии тело было анатомировано и бальзамировано; на месте кончины князя был оставлен казацкий пикет с воткнутыми пиками и затем воздвигнут каменный круглый столб; столб этот существовал еще в 1811 году.
Отпетое тело Потемкина стояло в Яссах до ноября и затем было перевезено в город Херсон и поставлено в подпольном склепе крепостной церкви Святой Екатерины. Гроб оставался не опущенным в землю с 23 ноября 1791 года по 28 апреля 1798 года. Жители Херсона здесь служили панихиды и приходили, как рассказывают, поклониться праху Потемкина; то были преимущественно старообрядцы, которых Потемкин вызвал из Турции.
Император Павел не любил Потемкина; у него ничего не было общего с ним, мнения и убеждения одного шли вразрез с образом мыслей другого. При вступлении на престол из бумаг Потемкина он увидел, как много тот вредил ему в мнении императрицы.
Дошедший до императора Павла слух, что тело Потемкина более семи лет стоит не преданным земле, вызвал распоряжение похоронить его, как гласил указ: «Без дальнейшей огласки, в самом же том месте, в особо вырытую яму, а погреб засыпать и загладить землею так, как бы его никогда не было». Все это подало основание молве, быстро облетевшей Россию и проникнувшей за границу, будто тело князя Потемкина из гроба вынуто и где-то во рву Херсонской крепости зарыто бесследно. Между тем тело оставалось в гробу неприкосновенным; так, в 1818 году{165}, при объезде епархии, екатеринославский архиепископ Иов Потемкин, по родству, пожелал убедиться в справедливости носившегося слуха; поэтому ночью, 4 июля, в присутствии нескольких духовных лиц поднял церковный пол, проломал свод склепа и, вскрыв гроб, удостоверился в присутствии тела в гробу. Говорят, что родственник вынул из склепа какой-то сосуд и поместил в свою карету; в сосуде этом, по догадкам, находились внутренности покойного. Одни сказывали, что сосуд отправлен был в сельцо Чижово Смоленского уезда, на родину князя. Предание гласит, что, захватив из склепа сосуд, иерарх взял и портрет императрицы Екатерины II, осыпанный бриллиантами, лежавший в гробе. В 1859 году, по случаю внутренних починок в церкви, пять лиц спустились через пролом в склеп и, вынув из развалившегося гроба, засыпанного землею, череп и некоторые кости покойного, вложили их в особый ящик с задвижкой и оставили в склепе. Около того же времени, как рассказывают, из «слепа взято все до последней пуговицы, куски золотого позумента и даже сняты полуистлевшие туфли с ног Потемкина».
27 августа 1874 года комиссия из нескольких лиц, при участии уполномоченного от Одесского общества истории и древностей H. Н. Мурзакевича, приступила к исследованию места погребения князя Потемкина. По вскрытии пола в церкви обнаружился свод склепа, последний оказался проломанным в двух местах; из них одно было заложено наглухо каменьями, а другое просто досками. В склепе найден деревянный ящик небольшой величины, в нем лежал цельный с нижнею челюстью череп, с выпиленною с задней стороны треугольною частью и наполненный массою для бальзамирования, на затылке черепа видны клочки темно-русых волос; тут же лежало несколько других человеческих костей. Здесь же, в разрыхленной земле, найдены части истлевшего деревянного ясеневого гроба и куски свинцового гроба, разрушенного, очевидно, не временем, а человеческими руками; также остальные кости с истлевшими частями роскошного одеяния, на котором три шитые канителью звезды первой степени: Георгия, Владимира и Андрея Первозванного. Тут же лежал небольшой железный лом, куски позумента, бархата и несколько серебряных скоб и подножий. Комиссия положила: собрать все кости покойного Потемкина и положить в особый свинцовый ящик, отверстия в своде заделать, уложить на него мраморную надгробную доску, обнеся ее приличною чугунною решеткою, а позументы, скобы, звезды уложить в особый ящик, который оставить в ризнице крепостного собора на память о покойном. В 1873 году херсонское земство повесило в церкви в память князя Таврического небольшую мраморную доску с надписью.
По смерти Потемкина указом Екатерины в сентябре 1792 года дворец Потемкина объявлен императорским дворцом под именем Таврического. Дворец поступил в казну и сделался любимым местопребыванием императрицы весною и осенью. Грибовский в своих «Записках» говорит: «Государыня любила жить в этом дворце оттого, что главный корпус его был в один этаж, а государыня высоким входом не любила быть обеспокоена. Покои ее здесь были просторнее, чем в Зимнем дворце, особенно кабинет, в котором она дела слушала». Государыня этот дворец описывала Гримму в своих письмах так: «На дворец этот пошла мода; он в один этаж, с огромным, прекрасным садом; вокруг же все казармы по берегу Невы; напротив – Конногвардейская, налево – Артиллерийская, а позади сада – Преображенская. Для осени и весны нельзя желать ничего лучшего. Я живу направо от галереи со столбами; такого подъезда, я думаю, нет еще нигде на свете. Александр помещается налево. Правда, что прежде в этом дворце было не немного, а чрезвычайно сыро, так что из-под колонн в зале текла вода и на полу стояли лужи; происходило это оттого, что фундамент залы был ниже уровня воды в пруде. Но я помогла горю, приказав вырыть между домом и прудом сточную трубу и выложить ее камнем; труба идет вокруг всего дома и так хорошо отводит воду, что теперь совсем нет сырости в доме и не пахнет гнилью, как прежде».
При императоре Павле в Таврическом дворце царствовало полное запустение. Второв{166}, посетивший его в это время, пишет: «На развалины великолепного Таврического дворца взглянул я со вздохом. Видел обломанные колонны, облупленные пальмы, и теперь еще поддерживающие своды, а в огромном зале, с колоннадой, украшенной барельефами и живописью, где прежде царствовали утехи, пышность и блеск, где отзывались звуки “Гром победы раздавайся!” – что бы, вы думали, теперь? – Дымящийся лошадиный навоз!.. Вместо гармонических звуков раздается хлопанье бичей, а вместо танцев бегают лошади на корде; зал превращен в манеж! Романический сад поныне еще привлекает всех для прогулки в нем. На беседках и храмиках стены и двери исписаны сквернословными стихами и прозой».
«Тут поставлена, – продолжает Второв, – через один пруд славная модель механического моста для Невы. Кулибин делал эту модель на дворе Академии наук в продолжение четырех лет, на постройку которой Потемкин дал ему тысячу рублей. Потемкин очень любил Ивана Петровича Кулибина за его честность и за его открытый, благородный характер. Прямота и откровенность, часто не нравившиеся в других людях Потемкину, нравились в Кулибине. Он был рад, что явился такой необыкновенный русский самоучка. Потемкин говаривал, что он любит Кулибиным побесить немцев. Модель моста была в десять раз менее против настоящего предполагаемого через Неву моста. Дугообразный мост Кулибина предполагался деревянный. Он должен был иметь 140 сажен в длину, состоять из 12 908 частей разной меры дерева, из 49 650 железных винтов и 5300 железных же четырехугольных обоин. Он был бы связан и укреплен стоячими и лежачими решетками, собранными из брусьев. Все части, составляющие дугу, подкреплялись бы взаимно, и вся тяжесть моста имела бы только две точки опоры на противоположных берегах реки. Брусья, находящиеся у этих точек опоры, должны были иметь шесть вершков ширины и столько же толщины. В средине же свода, от нижних частей строения до горизонтальной линии, вышина предполагалась в 12 сажен, что было бы достаточно для прохода кораблей с мачтами и парусами. Для предохранения моста от напоров сильного ветра были устроены двойные решетки. Начало въезда на мост предполагалось за 94 сажени от берега. Это можно было весьма удобно сделать на Адмиралтейской стороне, но на Васильевском острове надобно бы было для этого снести здания Кадетского корпуса. Для избежания этого Кулибин придумал сделать два въезда по берегу, из которых один начинался бы от здания Двенадцати коллегий, а другой от 1-й линии. Концы дуги должно было прикрепить к каменным прочным фундаментам.
Модель моста была рассмотрена в Академии 27 декабря 1776 года. Кулибин предстал перед собранием ученых и многочисленной толпой любопытных, окруживших его постройку, твердо уверенный в правильности своих исчислений; он выдержал испытание блистательно: на модель положили не 3300 предполагаемых пудов тяжести, а 5700; по ней прошло еще пятнадцать человек рабочих один за другим, и под средину ее подвесили гири на веревочках. В таком положении модель простояла долгое время. Тогда написали всеподданнейший доклад императрице, в котором сказали, что мост, построенный по проекту Кулибина через Неву, будет легко поднимать до 55 000 пудов».
В царствование императора Александра I другой такой же самоучка-инженер, мещанин Торгованов, подал графу Милорадовичу проект устройства туннеля под Невою со стороны Адмиралтейской площади на Васильевский остров. Прочитав поданный проект, граф сказал Торгованову, что он пустяки затевает. Торгованов отвечал, что это может быть славным делом, достойным России, и что он за него отвечает своею головою. Изобретатель просил на коленях у графа, чтобы он, хотя ради курьеза, доложил государю о его проекте. Граф доложил и вынес следующую резолюцию: «Выдать Торгованову из кабинета 200 рублей и обязать его подпискою, чтоб он впредь прожектами не занимался, а упражнялся в промыслах, состоянию его свойственных».
По кончине императрицы Екатерины II Павел повелел из Таврического дворца перенести все находящиеся в нем драгоценности, а паркетный пол в Михайловский замок, и приказал называть его замком, а смотрителя его – капитаном замка. В 1798 году он велел в замке над церковью сделать главу и поставить крест. Постройка купола не осуществилась по недостатку средств. В 1799 году 11 апреля Павел повелел передать Таврический дворец под казармы лейб-гвардии Конного полка, а в 1801 году сюда переведен был вновь сформированный тогда лейб-гвардии Гусарский полк и простоял здесь по май 1802 года; оттуда он был выведен на стоянку в Павловск, а по окончании Наполеоновских войн переведен в Царское Село, где квартирует и теперь.
Указом, данным Александром I, замок велено переименовать во дворец и возвратить в него все драгоценности из Михайловского замка. Император Александр I провел в нем часть осени 1803 года; временно живала в нем и императрица Мария Федоровна. В 1829 году в нем жил наследник персидского престола Хозрев-Мирза. В этом дворце провел также последние годы и скончался историограф России – H. М. Карамзин. Он умер в мае месяце от чахотки; государь Николай Павлович ездил к его праху и очень плакал.
