Мария Высоцкая
Законы безумия
Глава 13
Герда.
– Герда, я не думаю, что это хорошая идея, – в трубке слышится женский смех, отец прокашливается, – но если твоя мать не против, то можешь идти.
Папа, не прощаясь, скидывает вызов, а я направляюсь к маме. Она как раз уже должна была распорядиться подать ей машину в аэропорт.
– Аккуратнее, – нервно трет виски, – что за безрукость? – оборачивается в мою сторону: – О, Герда, ты не передумала? Может быть, полетишь со мной и тетей Валей?
– Не, – качаю головой, – я хотела тебя предупредить, что у нас в школе будет небольшая вечеринка, по этому поводу и я…
– Иди, конечно, пока твоего полоумного папаши здесь нет. А то ты со своими учебниками скоро свихнешься, – поправляет шляпку. – С Пашей идешь?
– С Катей, – вру, потому что с Сомовым мы поругались. А с Куликовой хоть и не мирились, но от нее не убудет.
– А что так?
– Он приедет позже.
– Ладно. Я улетела, хорошо отдохнуть, – целует в щеку и забирается в машину.
Проводив мать взглядом и дождавшись, когда ворота закроются, возвращаюсь в дом. Не знаю, что меня побудило решиться вылезти из дома, но мой мозг находится в ярком предвкушении сегодняшнего вечера. Ну и то, что родители уехали на ближайшие пять дней из страны, добавляет еще больше радости.
– Люб, – захожу в кухню, – на меня ужин можешь не готовить, я уеду вечером.
– Хорошо. Расскажешь куда?
– Ага, – усаживаюсь на стул, – спасибо, – сжимаю в ладонях протягиваемую Любавой чашку с чаем, – в школе будет вечеринка.
– А домой-то хоть вернешься?
Пожимаю плечами, засовывая в рот конфету.
– Ох, если Бронислав…
– Он ничего не узнает, – улыбаюсь как дура, медленно слезая со стула, – я пошла к себе собираться.
Блин, распахиваю шкаф, понимая, что выбрать подходящую шмотку будет проблемой. Юбка? Может, действительно кожаную юбку? А что? Кожаная юбка цвета марсала, сине-голубая рубашка, замшевые ботфорты… по-моему неплохо. И еще можно волосы выпрямить, а то эти волны уже бесят.
Достаю утюжок, захватывая пальцами прядь, полчаса – и готово. С замиранием сердца смотрю на себя в зеркало. Я попрусь туда одна. Зачем? Сомов мне так и не позвонил, после того как мы поругались с ним два дня назад после школы. Он начал первым, нес какую-то чушь про Шелеста, опять озвучивал свои идиотские планы, а я ляпнула, что у него все равно ничего не выйдет. За долю секунды я стала врагом народа номер один. Мне были приписаны всевозможные бл*дские похождения, и, конечно же, Богдан стал верхушкой айсберга. Сомов слишком остро воспринял тот момент, когда Шелест посадил меня в мою же машину после боя. Паша пропитался этим моментом, и если тогда я смогла сгладить все острые углы, то на этот раз меня ждал провал.
Ладно, возможно, это все не так уже и плохо. Просто развеюсь. Посмотрю на народ. Именно так и сделаю. С этой мыслью я вылетела из дома, с ней же перешагнула порог школы, где наткнулась на полнейший бедлам. Актовый зал, в котором грохочет музыка, куча народа, дергающегося, словно душевнобольные, и ни одного препода на горизонте.
Конечно, никто не пил здесь в открытую. Но стоило зайти в туалет, как я моментально столкнулась с целой очередью желающих упороться.
– Гера! – Куликова перехватывает мою руку у самой двери. Еще секунда – и я бы спокойно вышла.
– Чего тебе?
– Дуешься все, да?
– Мне нет до тебя никакого дела.
– Ну-ну. Как тебе вечеринка? Тухляк, скажи?! Еще полчаса – и мы все едем ко мне. Ты с нами?
– Точно нет, – закатываю глаза, выдергиваю руку.
– Уверена?
– Более чем, – разворачиваюсь, все-таки намереваясь выйти.
– А Сомов едет, только почему-то с Соколовой, – улыбается, слышу по ее голосу. – Гера, неужели он тебя бросил? Неужели кто-то вытер ноги о нашу королеву? – летит мне вдогонку.
Стискиваю зубы, резко разворачиваясь в Катькину сторону. Не знаю, что мной движет, не понимаю, как так получается… но я набрасываюсь на нее с кулаками, а потом и вовсе вываливаюсь вместе с ней за дверь. Слышу только вопли и рвущийся треск ниток на Катькином платье. Куликова что-то хрипит, а я целенаправленно расцарапываю ее лицо.
Так и хочется вмазать по ее гадской физиономии, что я и намереваюсь сделать. Замахиваюсь, чувствуя чей-то захват. Меня стаскивают с рыдающей Катьки, вокруг нее собирается толпа, а я, как заядлая преступница, ухожу оттуда под шумок. Поднимаюсь на третий этаж, и только там, в туалете, привожу себя в порядок. И зачем только выпрямляла волосы? Опять сплошные завитушки. Несколько раз натираю руки мылом, ополаскиваю лицо, поправляю рубашку, юбку. Смотрю на себя в зеркало и до сих пор не понимаю, что это только что со мной было.
Дверь в туалет открывается, оборачиваюсь, лицезря невысокую брюнетку в темно-синем платье с бутылкой рома в руках.
– Не помешаю? – хлюпает красным носом.
Отрицательно качаю головой.
– Я Вика.
– Герда.
– Я знаю. Тебя все знают.
– Лучше бы не знали, – облизываю губы, понимая, что хочу этого больше всего на свете. Хочу быть обычной… хочу обычную семью, где люди любят друг друга, хочу школу, где будут обычные ребята… хочу хотя бы шанс, чтобы быть собой. Собой настоящей.
– Будешь? – трясет бутылку.
– Давай.
Вика отворачивает пробку, протягивая мне напиток.
– Стаканчиков нет, как и закуски.
– Пофиг, – делаю глоток из горлышка, обжигающая жидкость прокатывается по горлу, заставляя морщиться.
– Не пошло, да? – Вика морщится вместе со мной.
– Нормально, – делаю еще пару глотков и возвращаю ей бутылку. – Возможно, вопрос идиотский, но у тебя все в порядке?
– Ну, если не считать того, что мой парень на моих глазах чуть ли не переспал с другой в туалете, то, думаю, все не так плохо, – смеется, вытирая губы тыльной стороной ладони.
– Все просто прекрасно, – хохочу, – поверь, это даже к лучшему, не нужен он тебе такой.
– Хотелось бы мне твоей уверенности. Сомов так не сделает.
– Уже сделал, – пожимаю плечами, – и знаешь что?
– Что?
– Мне пофиг. Мне настолько плевать, что я не знаю, хорошо это или плохо…
– Может быть, просто у тебя на примете есть кто-то другой?
Задумываюсь, растягивая губы в улыбке. Возможно, и есть. Но вслух я этого не произнесу. Нет. Никогда. Ни за что.
Смотрю на Вику и понимаю, что раньше действительно ее даже не замечала. Она учится в параллельном классе. Ее родители около года назад переехали в Москву из Омска, отец – бизнесмен среднего звена. Она здесь не за его деньги, а благодаря своим мозгам. Похвально.
Мы разговариваем ни о чем. Смеемся. Обмениваемся номерами. Допиваем ром до донышка и с переизбытком радости почти вываливаемся из дверей уборной.
Пока спускаемся вниз, ржем, рассказывая друг другу какие-то дурацкие истории. На первом этаже я облокачиваюсь на стеночку в актовом зале. Вика облизывает губы, что-то рассматривая.
– Герда, – тянет за руку, – пойдем.
– Куда?
– Туда, – стреляет глазами в стоящих на другой стороне зала Макса и Богдана.
– Я не знаю… – ступаю назад.
– Пойдем. Мне одной как-то не по себе.
– Ладно, – киваю, а сама смотрю на маячащего Шелеста. Он о чем-то говорит с Максом.
– Отлично, – хлопает в ладоши и, потянув меня вперед, несется прямо к ним, – мальчики, привет.
Максимка расплывается в улыбке.
– Привет, – пробегает по Вике оценивающим взглядом, – Максим, – с улыбкой.
– Вика… Виктория, – пожимает протягиваемую им руку.
Я прикрываю рот ладонью, чтобы никто не увидел мою улыбку. Выглядит это знакомство ну уж очень смешно.
– Герда, – внимание доходит и до меня.
– Ага, она самая, – делаю серьезное лицо, замечая ухмылку Богдана.
– Девчушки, мы собираемся отсюда сваливать, вы с нами?
Вика смотрит на меня. Будто просит принять решение за двоих.
– Куда сваливать?
– Так ко мне, ты ж знаешь, я свободный человек, живу один, – ржет.
Смотрю на Богдана украдкой, но он не реагирует. Ноль эмоций. Стоит так, словно меня не видит. Будто меня здесь нет, или же я пустое место. Сволочь. Опускаю глаза, чувствуя легкую тошноту. Ром в таком количестве, кажется, был лишним.
– Максон, я на улице, – Богдан хлопает Макса по плечу и уходит.
Вика кокетничает, забыв про меня, а я готова рвать на себе волосы.
Быстро иду за Шелестом, попутно набирая своему водителю. Отпускаю того. Он что-то мямлит, но я сегодня в ударе, поэтому никак не могу избежать парочки колких упоминаний о его косяках, ставших для нас с ним маленькой тайной, о которой, если узнает папа, случится неминуемое.
– Тебя не учили здороваться?
Говорю громко, чтобы услышал. Шелест стоит метрах в трехстах от меня. Быстро пересекаю это расстояние.
– Чего?
– Ты со мной не поздоровался, – морщу нос.
– Привет.
Он там совсем, что ли?! Что за хамство? Я тут хожу за ним по всей школе, а он… Хотя, а зачем я за ним пошла?
– Я смотрю, у тебя хорошее настроение.
Из дверей школы вываливается целая толпа, а в моей голове сразу назревает вопрос: зачем я отпустила водителя? О чем думала?
– Герда, – Вика с силой сжимает мои плечи, останавливаясь за спиной, – ты же едешь? Едешь? – с улыбкой.
– Да. Водителя сейчас вызову.
– Гольштейн, нафиг? Поехали на моей.
Замираю с телефоном в руке.
– А Шелест тоже едет?
– Ага.
– Тогда я вызову водителя.
– Как знаешь.
Макс утаскивает за собой Вику, а я продолжаю тыкать по экрану до того момента, пока кто-то бесшумно не подкрадывается сзади. Чувствую чужое присутствие и резко оборачиваюсь. Не успеваю и пикнуть, как Богдан закидывает меня на плечо.
– Поставь, ты больной. Шелест, поставь меня на место.
– Тихо, Гера, спокойно.
– Богдан, поставь. Поставь, у меня юбка задралась, – ору, чувствуя невероятный прилив адреналина, – пожалуйста.
– Да ладно, – опускает меня на землю, – пожалуйста? – скептически приподымает бровь.
– Ты идиот, – хлюпаю носом, – дурак, – толкаю его в грудь и быстрее пули залетаю в лимузин. Плюхаюсь на сидение, понимая, что попала на какую-то оргию.
Зачем я вообще сегодня вышла из дома? Голова становится тяжелой. В машине безумно душно и отвратительно воняет алкоголем и сигаретами. Утыкаюсь носом в шарф, чтобы хоть немного перебить эту вонь. Сиденье рядом проминается. Поворачиваюсь и вижу перед собой какого-то отвратительного типа. Глаза красные, волосы взъерошены, от него несет так, что хочется высунуться в окно.
– Малышка, – кладет руку мне на колено, – поиграем?
Скидываю его руку, а саму начинает потряхивать. Пытаюсь высмотреть Вику или Макса, но из-за целующейся впереди парочки мне совершенно ничего не видно. Впрочем, меня тоже никто не видит. Я сижу в углу. Этот тип сейчас может вырубить меня, а потом… потом…
Вновь чувствую гадкие прикосновения.
– Убери от меня руку, слышишь? – голос дрожит, но я изо всех сил стараюсь выглядеть воинственной.
Блин, ну где там Шелест? Где его носит, когда он мне так нужен? Стискиваю зубы, продолжая отвергать поползновения этого маньяка. Поначалу он воспринимает мои отказы как игру, но, кажется, ему это быстро надоедает.
С адской болью он стискивает мое запястье, как раз в тот момент, когда музыка становится еще громче. Я перестаю слышать себя. Кричу, но не слышу. Его мерзкие лапы задирают на мне юбку, зажмуриваюсь на долю секунды, чувствуя, как его захват слабеет.
Открываю глаза, в салоне начинается потасовка. Зажимаюсь в самый угол, с опаской наблюдая за происходящим.
Музыка не становится тише, но, кажется, даже сквозь нее я слышу негодование Богдана. Он что-то говорит Максу, тот кивает. Того недоноска оставляют в ближайшем сугробе, куда, по всей видимости, его выкинул Шелест. Дверь в лимузин закрывается, и машина трогается с места.
Кутаюсь в шарф, отворачиваясь к окну. Ужасно хочется домой. Со мной ни разу не происходило подобного. Я никогда не ездила на вечеринки одна, рядом всегда был Сомов, ну или это был дом Куликовой, где я всех знала…
Сидение рядом вновь проминается. Не оборачиваюсь. Знаю, что это Богдан. Чувствую. Я сижу полубоком, поэтому не задумываясь двигаюсь ближе к нему, прижимаясь спиной к его груди. Шелест обвивает меня руками, заключая их в замок в области моего живота. Мы молчим. Он ничего не говорит, лишь спустя несколько минут разжимает пальцы, стискивая ими мою ладонь.
Я сижу тихо, все эти прикосновения меня пугают и успокаивают одновременно.
– Ты как? – в самое ухо.
Киваю, не могу сказать и слова. Стоит только разомкнуть губы, и я разрыдаюсь.
В особняк мы приезжаем минут через двадцать. К тому времени я успеваю прийти в себя. Богдан молча помогает мне вылезти из машины, а я, вцепившись в его руку, иду за ним следом.
Все за считанные секунды разбредаются по дому, из которого почти сразу начинает орать музыка. Мы замираем на огромном мраморном крыльце, наблюдая, как Вика носится по саду от хозяина дома с диким визгом и смехом. Улыбаюсь.
– Детский сад, – Шелест кривит лицо.
Сдерживаю смех. Он-то точно не детский сад.
Алкоголь настолько сильно въелся в мою кровь, что меня до сих пор пошатывает. Хотя кому я вру, я еле различаю происходящее. Все кажется каким-то далеким и нереальным.
Мы медленно заходим в дом, музыка оглушает. Инцидент в машине слишком сильно на меня подействовал. Мне нужно отвлечься.
– Потанцуем? – хватаю его за руку, растягивая губы в улыбке.
Богдан стоит на месте, и все мои рывки кажутся бесполезными. Его не сдвинуть.
– Боже, Шелест, ну чего ты такой скучный?! – надуваю губы, а самой хочется закатить глаза от своего же идиотизма.
Алкоголь во мне творит что-то невообразимое. Я смотрю на Богдана и понимаю, что мне до коликов в животе хочется с ним поговорить. Просто, ни о чем. Хочется его присутствия. Меня тянет к нему. Все это, конечно, напрямую связано с тем, что я пьяна, но…
– Гольштейн, пить вредно, – усмехается, но с места двигается.
– Я чуть-чуть, – на этих словах я спотыкаюсь, начиная падать. Шелест крепко сжимает мою талию, тем самым удерживая на месте.
– Оно и видно.
– Потанцуем?
– Я как-то не по танцам, – смеется и понижает голос, – вот если рожу кому надо набить, вот тут обращайся.
Мы стоим посреди комнаты и, кажется, приковываем к себе абсолютно все взгляды в этом доме. Еще днем я бы сошла с ума, скажи мне кто подобное. А сейчас я стою в объятиях Шелеста, улыбаюсь и чувствую себя самой счастливой на свете.
Богдан внимательно вглядывается в мое лицо, и я в секунду становлюсь пунцового цвета. Опускаю глаза, совсем не знаю, что делать, говорить, как реагировать…
– Гера, Гера, – его пальцы сильнее впиваются в мою талию, – а как же Павлик?
– Нет больше Павлика.
– Ты наконец откусила ему башку? – приподымает бровь, растягивая губы в самодовольной улыбочке.
– Нет. Зато подпортила лицо твоей Катюше.
– Она не моя.
– Да что ты? – фыркаю, пытаясь оттолкнуть его от себя. Волшебство момента тает, и я чувствую себя разбитой.
При упоминании о Куликовой перед глазами встает картинка их с Шелестом «дружбы». Становится обидно. Обидно за себя и за то, что он с ней был.
Шелест касается моих волос, а я ловлю себя на мысли, что нравлюсь ему. Боже, а с чего я это взяла? Когда начала думать, что небезразлична ему? За что мне все это, почему я не могу отпустить ситуацию? Подумаешь, спас. Да он бы любой помог. Сто процентов помог бы. Просто стечение обстоятельств, и нечего придумывать себе небылицы. Я просто глупая. Очень глупая.
– Не ревнуй.
– Что? Я? Тебя? Да не смеши! Больно надо, ты мне безразли…
Его ладони обхватывают мое лицо. Богдан смотрит прямо в глаза. Сантиметр – и его губы коснутся моих. В горле пересыхает, и я окончательно теряю дар речи. Во мне борются два желания: оттолкнуть его или же поцеловать. Здесь. Сейчас. При всех.
– Ты так смотришь, будто хочешь, чтобы я тебя поцеловал… – издевается. Его мерзкая улыбочка говорит только об этом.
– Не льсти себе, – парирую, а самой хочется расплакаться, – все, меня ждут, – толкаю его в грудь ладонью и ухожу в глубь дома.
Шелест не останавливает. Даже не смотрит вслед, а почти сразу исчезает в другом направлении.
Уже на кухне беру из бара бутылку шампанского и, усевшись за стол, наполняю бокал. В груди ломит. Мое сердце трещит по швам, из глаз вот-вот выступят слезы, но я зажмуриваюсь, делая очередной глоток. Газированный напиток медленно стекает в желудок, заставляя тот урчать. Кажется, последний раз я ела в обед. Плевать. Какая разница, сколько я ем и как себя чувствую, если до этого все равно никому нет дела?
Слышу звонкий девичий смех и на автомате заливаю в себя еще несколько глотков. Хочется отключиться. Я никогда не напивалась раньше. Выпивала, но всегда знала меру. У меня не было отходняка, «вертолетов», головной боли, на которые так часто жаловалась Куликова после очередного загула. Нет, все это мне совсем не знакомо.
А сегодня я всеми фибрами души хотела лишь одного – забыться. Расслабиться, не думая о том, кто и что скажет. Не боясь отца. Не выслушивая очередные нотации матери. Не думать о том, как гадко поступил Сомов. Его похождения – не трагедия века, нет. Я не ревную. Я уязвлена. Мое самолюбие желает отмщения.
Но больше всего хочется забыть случившееся в лимузине. Если бы Шелест не пришел, я боюсь представить, чем бы это закончилось.
Достаю телефон чтобы позвонить придурку Сомову, но вовремя себя останавливаю. Пальцы сами открывают переписку с Богданом. Перечитываю ее в сотый раз и начинаю рыдать. Плачу, почти не различаю букв, и не могу остановиться. Делаю еще несколько глотков, и тело становится абсолютно ватным. Передо мной расстилается совсем нечеткая картинка, и все, что я запоминаю, прежде чем окончательно отъехать, это поднимающий меня на руки Шелест.
Глава 14
Богдан.
Поднимаю Геру на руки, вынося в уже ждущее во дворе такси. Кидаю на заднее сидение.
Макс пожимает руку, одаривая кривой усмешкой. Я готов дать голову на отсечение, что знаю, о чем он думает. Очередной примитивчик из области: «потом расскажешь, как она». Скучно. Никаких новых мыслей.
– Слушай, – оглядывается по сторонам, – тут такое дело… спорчик один вышел. Катюха затеяла, думаю, тебе стоит быть в курсе. Если в двух словах, то это касается Гольштейн.
– Я в курсе, в общих чертах. Куликова – идиотка, – закатываю глаза, – что с нее взять.
– Это да… только как бы это потом тебе не прилетело. Как я понимаю, все серьезно?
– Забей. Сам разберусь.
Сажусь в тачку, а Максон быстро линяет в дом.
Из такси Гера выходит сама. Придерживаю ее, чтобы не разбила себе башку, а сам ищу в джинсах ключи.
Тихо открываю дверь, чтобы не разбудить Ма. Но с пьяной Герой это невозможно. Она почти сразу что-то роняет. Когда Марина включает свет, я понимаю, что это была подставка для зонтов. Щурюсь от яркого света, стараясь поднять эту штуку и одновременно удержать Геру.
Мама подходит ближе, помогая с подставкой. Упирает руки в боки, внимательно нас осматривая. Она слегка в шоке, но еще не поняла, какую реакцию выдать.
– Богдан? Это что такое? Она пьяная?
– Мама Марина, выключай училку, мы же дома. Мне ее бросить надо было, что ли?
– Ладно, в комнату давайте.
Чтобы Гера ничего не сбила своим пьянющим тельцем, поднимаю ее на руки. Тащу в комнату.
– Я себе тогда на полу постелю, – уже на лестнице.
– Богдан, – слегка протянуто, – ты спишь в гостиной сегодня, – мама качает головой, растягивая губы в красивой, но ехидной улыбке.
– Че эт?
– В гостиной, Богдан!
– Ладно-ладно.
Уже в комнате кидаю Гольштейн на кровать. Она что-то мямлит, корчит рожицы. Я лишь со стороны наблюдаю, опираясь плечом о дверной косяк. А Гера тем временем упорно пытается встать с кровати. Пошатываясь, выпрямляется, начиная расстегивать рубашку.
А вот это уже становится интересно. Плюхаюсь на кровать в полулежачее положение, ноги же остаются на полу. Закинув руки за голову, с насмешкой смотрю на это шоу.
Гера тем временем стягивает юбку.
– Гера, ты зачем трусы-то напялила? Что в них, что без, – комментирую, смотря на прозрачный белый материал и тонкую полоску сзади.
– Я Герда, – впивается в меня колюченьким, но таким забавным взглядом, а потом падает рядом, – Шелест, давай поцелуемся, – закидывает на меня свои ноги.
– Не, – задумчиво, – я с алкоголичками не целуюсь, – ржу над ее вытянувшейся мордашкой.
– Вот за это я тебя и люблю, – улыбается.
– За то, что с алкоголичками не целуюсь? – сжимаю ее протянутую ладонь.
– За то, что в трусы ко мне не лезешь, – вытягивает ноги, и теперь мы оба находимся в полулежачем состоянии, тесно прижимаясь друг к другу боками.
– Гера, ты только скажи, я двумя руками «за», – делаю серьезное лицо. Гера же хохочет, толкая меня локтем в бок.
– Я Герда, Шелест, Герда, – протягивает последние буквы.
– Ты Герда Шелест? Звучит.
– Что? – зависает, а потом хитро улыбается. – Не дождешься.
– Спи давай, Герда, – встаю с кровати.
– Богдан, – оборачиваюсь, – спокойной ночи, – улыбается, морща носик.
– Спокойной, – закрываю дверь и сбегаю вниз по лестнице.
Мама что-то ваяет на кухне. Поэтому совершенно не слышит, как я захожу и сажусь за стол.
– Богдан, – вздрагивает, оборачиваясь, – напугал же.
– Прости.
– Все, спать уложил?
– Ага.
– Герда же Гольштейн, если не ошибаюсь…
– Угу, – делаю глоток холодного чая, оставшегося в моей кружке еще с утра.
– Что это она так? – мама кивает в сторону гостиной.
– Дела сердечные.
– А ты, я смотрю, в плюшевые жилетки записался.
– В сопливчики, – улыбаюсь.
– Все-таки она тебе нравится, да?
– Крышу сносит.
– Ты учись давай, крышесносный.
– У меня с этим все норм.
– Посмотрим-посмотрим, – мама облокачивается на столешницу, складывая руки на груди, – ты там аккуратнее. Отец у нее, конечно…
– Что?
– Муд… козлик еще тот, а, казалось бы, такая семья приличная.
– А кто у нее батя?
– Ой, политик. Так что не лезь туда, мы для них черное пятно на их белом флаге. Кстати, Георгий Иванович сегодня звонил, полчаса мне дифирамбы о тебе пел, да и в школе все учителя тобой довольны. Говорят, какой у вас сын, Марина Юрьевна, головастый, даже про драку твою позабыли. В первый же день, между прочим, – окидывает строгим взглядом.
– Мамулечек, я тебе уже говорил, что больше такого не повторится.
– И я надеюсь, что это не просто слова, сынок.
Поднимаюсь из-за стола, целуя мать в щеку.
К черту все, заваливаюсь на уже разобранный диван, накрываясь одеялом с головой. На кухне еще слышится шум. Работает стиралка. Но мне плевать. Я вымотан до предела. Хочу одного: спать. Просто спать. Веки тяжелеют. Выныриваю я под утро. Полседьмого утра.
Разлепляю глаза, противясь солнечному свету. Сто отжиманий, двадцать кругов вокруг дома, холодный душ, и я готов спасти этот унылый мир. Поднимаюсь наверх.
– Гольштейн, поднимай жопулю с кровати, – стучу в дверь, бесцеремонно проходя внутрь.
Гера подтягивает одеяло к груди.
– Перегарищем-то несет, – распахиваю окно, стаскивая с нее одеяло.
– Шелест, ты изверг, – шепчет, касаясь ладонью лба, – еще и маньяк.
– Да че я там не видел?! Бухать надо меньше.
Гера краснеет, еще немного – и ее миленькая головка лопнет, орошая всю комнату кровью и мозгами. Кидаюсь в нее своей футболкой.
– Иди в душ, а то выглядишь… полотенце, – кладу рядом.
– Ты… ты… – бесится, – сволочь ты, Шелест, – опускает ноги на ковер. – Где ванная?
– Вниз и направо.
Гера шагает к двери, а потом замирает.
– А Марина Юрьевна?..
– Ее нет уже. Так что краснеть еще больше не придется.
Гольштейн прикрывает глаза, а после выскакивает за дверь. Заправляю кровать и иду на кухню. Не мешало бы пожрать. Щелкаю кнопку чайника и достаю из холодильника сваренную вчера пшенку. Пару минут в микроволновке – и завтрак готов.
Достаю тарелку, отчетливо слыша копошение. Выхожу в прихожую, где застаю Гольштейн. Она ищет свою верхнюю одежду.
– Решила свалить по-английски? – в ответ тишина. – И даже спасибо не скажешь?
– За что? – впивается обиженным взглядом.
– За то, что я не бросил тебя в доме Макса пьяную… и тебя никто не от*мел.
– Не сравнивай меня со своими ш*юхами.
Ясно. Слова здесь бесполезны.
– Завтракать будешь? Кашу, – зачем-то добавляю и смотрю на Гольштейн, как баран.
Она кивает, медленно проходя мимо меня на кухню. Иду за ней и достаю еще одну тарелку.
Мы едим молча. Точнее, я ем. Гера ковыряется ложкой в тарелке, не поднимая глаз. Иногда роняет прибор, быстро сжимая его пальцами.
– Почему ты мне постоянно помогаешь? – бормочет себе под нос, но я отчетливо слышу, что она говорит.
– А разве это плохо?
– Наверное, нет. Спасибо, – поднимает глаза, – извини меня. За все, – уже громче, – я никогда столько не пила, просто Сомов, Катька и этот придурок в машине, а я… я не знаю, – откладывает ложку в сторону, – я… – поднимается из-за стола, замирая у окна.
– Забей. Переживать из-за г*вна, оно тебе надо?
Отрицательно мотает головой.
Отчетливо понимаю, что вот именно в этом вся Гера. Хочет казаться заядлой сволочью, а сама… одуван.
Подхожу, останавливаясь за ее спиной. Между нами пара сантиметров. Четко чувствую тепло ее тела. Гера стоит как гипсовая, ее выдают лишь еле ощутимые вдохи.
– Пойдем.
– Куда? – оборачивается.
– Бокс любишь?
– Нет.
– Отлично, пошли, – хватаю ее за руку и тащу обратно в комнату.
– Какой бокс? Что происходит? Ты ненормальный, – морщится, шагая по лестницам.
– Ага, – пропускаю вперед, – садись на диван.
Сам вытаскиваю из шкафа джойстики и PSP. Включаю телек, быстренько все подсоединяя.
Кидаю джойстики на диван.
– Мы будем играть? Серьезно? Мне и так плохо. Тошнит.
– Ща таблетку принесу. А ты как думала? Сколько выпила-то?
Быстро спускаюсь вниз, прихватывая аптечку.
– Так сколько?
– Не знаю. Бутылку шампанского и чуть-чуть рома.
– Ну-ну, – сажусь на пол рядом с диваном, – смотри, там все просто. Вперед. Назад, уклоняешься, бьешь, лево, право, ну, по ходу разберешься.
– Я не буду в это играть.
– Конечно, не будешь. Я даже знаю почему.
– И почему же?
– Боишься, что я тебя сделаю, – уверен, это точно должно подействовать. Герде надо отвлечься. Лежать трупом не варик, а вот заняться какой-нибудь фигней, самое то.
– Что? – кидает в меня подушку. – Еще посмотрим, – сползает с дивана, усаживаясь рядом. – Где там бить, ты говорил?
– Здесь, – повторно рассказываю о кнопках, только теперь уже в режиме игры.
– Ага. Ну держись, Богдаша, – хохочет, ойкает и хватается за голову.
Запускаю игру.
Часа через два мне нехило так прилетает этим самым джойстиком чуть ли не по башке. Гера не умеет проигрывать.
– Двенадцать раз, – чуть не плача, – двенадцать раз. Ты изверг, ты мухлевал. И вообще, мне плохо. Я тут умираю, а ты издеваешься.
– Интересно как? – ржу над ее мордашкой.
– Не знаю. Но это было нечестно.
– Я тут выявил одну закономерность.
– Какую? – задирает нос.
– Если ты вторая, то первое место кому-то всегда досталось случайно.
– Знаешь что, – хватает подушку, ударяя меня по плечу, – ты гадский. Ты… ты…
Ржу, отбивая удары.
– Прекрати, – через смех.
– И, – удар, – не, – удар, – по, – удар, – думаю, – еще один удар.
Наивняк. Отбираю у нее подушку, хватая за руку. Попалась. Гера смеется. У нее заразительный смех. Пятится назад и, врезавшись в кровать, падает сверху.
– Не трогай меня, – ржет, откатываясь дальше, – Богдан.
Кидаю в нее подушкой, Гера визжит и почти складывается пополам от смеха. Наступаю.
– Пожалуйста, пожалуйста, не надо, Богдан, – успокаивается, выставляя ладонь вперед, усаживаясь на край кровати.
Сажусь рядом.
– Отошла?
– Угу.
Гера облизывает губы и поворачивается в мою сторону. Очень близко. Сам до конца не понимаю, но уже целую ее. Крепко стискивая ее изящное тело. Касаюсь ладонью шеи, прерывая поцелуй, вижу, как расширяются ее зрачки. Губы слегка приоткрываются. Вновь накрываю их поцелуем.
Обвивает руками мою шею, прижимаясь еще ближе. Сейчас главное – не переборщить. А то знаю я себя.
Герда отстраняется первая. Тяжело дышит. Между нами по-прежнему пара сантиметров. Она продолжает обнимать и прижиматься ко мне, как, впрочем, и я. Щеки краснеют. Смущается, но взгляд не отрывает.
– Богдан, ты очень хороший, – опускает глаза, – но все это… я не знаю…
– Да не парься, – давлю улыбку, а самому ни х*ра не смешно, – все норм.
Смотрит прямо в глаза, гадина, всю душу уже выжрала.
– Я, наверное, поеду домой, – совсем тихо.
– Вызову тебе такси.
– Спасибо.
Выхожу из комнаты. Не сказать, что я сильно расстроен, но осадочек подбешивает. Вызываю такси и в течение пятнадцати минут отправляю Геру домой. Хреновая была идея притащить ее к себе, хотя… если мыслить глобально, анализировать ее реакции… то Катюша была права – Гера по уши. Хоть и выпендривается. Остается вопрос за малым, насколько во все это влип я?!
Только выпроваживаю Геру, как дома появляется Ма.
– Ты чего такой веселый? – интересуется крайне осторожно.
– Нормально все.
– Герда уже уехала?
– Уехала-уехала.
– Как я понимаю, она имеет прямое отношение к нашему настроению. Да?
– Не исключено. Слушай, пойдем кофе попьем.
– Пошли, конечно.
Наливаю в кружки кофе, усаживаясь за стол напротив Марины.
– Поделишься, что произошло?
– Не люблю девчонок себе на уме.
Ма смеется.
– Поругались?
– Не сошлись во мнениях, скажем.
– Богдан, я не хочу читать нотаций, – отставляет чашку.
У Марины немного напряженное лицо, будто она подбирает слова. Боится обидеть?
– Я тебе еще вчера сказала, что у нее очень специфичные родители. Все это… то, что происходит между вами… это никогда не будет серьезным. И дело тут даже не в Герде. Ей не дадут выбирать самой, понимаешь?
– Каждый сам вправе решать за себя.
– Сынок, – протяжно, уголки губ ползут вверх, – ты слишком все идеализируешь. У тебя либо черное, либо белое. Но так не бывает. Часто мы зависим от обстоятельств, окружающих нас людей… я думаю, что Герда очень сильно зависит от того, что происходит вокруг нее. От людей, влияния, положения…
– То есть, я ей не пара, правильно понимаю?
– Разве я сказала именно это?
– Нет, – качаю головой, я прекрасно понял, что Ма имеет в виду. Понял, но признавать мне этого не хочется.
– Не обижайся.
– А на тебя-то за что?
– За слова.
– Глупости. Знаешь, обстоятельства обстоятельствами, но все всегда можно изменить. Если сильно чего-то хотеть и прилагать для этого усилия.
– Дай бог, – улыбается. Но я чувствую, что она переживает.
Мы еще долго сидим на кухне, болтаем о ерунде. Марина рассказывает об университетах, придирается с выбором специальности… а я, как помешанный болванчик, думаю о Гольштейн. Этот несчастный поцелуй снес мне крышу окончательно. Раздражаю сам себя и того нюню, в которого я превращаюсь. В голове шумит навязчивая мысль – она будет со мной, чего бы мне это ни стоило. Мне не впервой добиваться того, чего, казалось бы, мне вовек не видать.
