Мария Высоцкая
Законы безумия
Глава 17
Герда.
Вот так просто… давай встречаться… хотя, а чего ты хотела? Шоколадный фонтан и миллион роз? Нет, не хотела. Ничего не хотела, но почему-то именно сейчас поняла, что мне были необходимы эти слова. Я до дикого безумия, сама того не подозревая, нуждалась в этом предложении. Нуждалась в Богдане.
За какие-то пару месяцев он привнес в мою жизнь столько, сколько большинство не смогли внести за годы.
Смотрю на него, а слов нет. Тупо киваю. Странная реакция, наверное, до жути неправильная, но не могу иначе. Я в замешательстве, а по телу растекается тепло. Меня окутывает негой спокойствия и дикого восторга. Два слова поменяли все. Перевернули с ног на голову. Богдан смотрит на меня с едва заметной улыбкой. Он же тоже волнуется? Правда?
Сжимает мою руку.
Я приехала сюда извиниться, потому что была не права. Потому что, как и всегда, решила, что меня предают. Было больно осознавать, что и Шелест так подумал. Слова Сомова так быстро застряли в моей голове, заставили поверить. И я поверила. Но, когда увидела реакцию Богдана, пожалела миллион раз о том, как повела себя. Я ударила человека, который все это время пытался мне помочь. Помогал. Единственного человека, которому не все равно, что со мной происходит.
Сидя в столовой, я совсем не думала, что ко мне подсядет Катя. Ее гневный и дерзкий выпад заставил мою совесть проснуться, и я даже не смела открыть рот, выслушивая ее претензии.
Она смотрела на меня как на мусор.
– Из-за тебя, папина принцесса, Богданчика могут вышвырнуть, из-за тебя и твоей сучности. Это ты натравила его на Сомова. Ты прекрасно знала, что он отреагирует так, знала и все равно это сделала. Обиженная. Посмотрите-ка, плохие одноклассники вновь обидели нашу принцессу. Если хочешь знать, это я, я и Сомов, спорили, ну и еще полшколы. Шелесту эти игры не нужны. Это не в его характере. Он виноват только в том, что вообще решил с тобой общаться, наивный дурак. Включи свою башку и подумай хорошенько, может ли человек, постоянно спасающий твой зад, без всяких требований, поступить так мерзко? Подумай! Знаешь, даже как-то обидно, он за тобой так волочится. Было бы за кем! Хоть раз в жизни возьми на себя ответственность за свои дрянные поступки, Гера. Если что, они в актовом зале…
С этими словами она позерно поднялась со стула и покинула столовую. Катька говорила это настолько громко, что, когда ушла, любопытствующие взгляды еще долго были прикованы к моему столу.
Что я чувствовала в тот момент? Отчаянье. Стыд. И какую-то пустоту. Быстро выйдя в коридор, я сломя голову побежала в актовый зал.
Куликова оказалась права, во всем. Я виновата. Не Богдан, я.
Смотрю на наши переплетенные пальцы, поднимаю взгляд к его лицу и, не думая ни о чем, встаю на цыпочки, едва касаясь губами губ.
Я ему нравлюсь. Очень нравлюсь. Его слова на репите в голове, и я почти не осознаю, как сажусь в машину. Водитель смотрит на меня, как и всегда, отстраненно.
Только переступаю порог собственного дома, и тут же в спину летят мамины крики:
– И где ты шлялась? – мать искрится в своей злости. – Пропустила ужин, отец в бешенстве!
Милый дом встречает меня, как и всегда, с любовью.
– Я поужинала в городе, – отмахиваюсь от нее, поднимаясь наверх.
– Стой. Мы с тобой не договорили, – мама хватает меня за руку, с силой сдавливая запястье. – Ты хоть представляешь своей глупой башкой, что мне пришлось от него выслушать? Где ты была?
– У Со… – осекаюсь, понимая, что он меня не прикроет, – у Вики.
– У кого?
– Девочка из параллельного класса.
– Какая девочка? От тебя несет мужскими духами, причем очень и очень дешевыми, – кривит лицо.
Вздрагиваю. На пороге гостиной прямо за спиной матери стоит отец. Его гневный взгляд вновь превращает меня в маленькую девочку, обязанную подчиняться. Я по инерции опускаю глаза, с силой сдавливая пальцы в кулак.
Мать мгновенно замечает изменения в моем лице, нервно прикусывая губу и отпуская мое запястье. Ее последние слова… даже она не хотела, чтобы отец их услышал.
– Значит, мужскими духами, – отец делает скорбное лицо, вздыхает. – Как я понимаю, это не твой дружок Сомов, да?
Отрицательно мотаю головой. Едва-едва смотря на отца.
– Броня, – мама расплывается в улыбке, – молодость, – она нервничает, заламывает пальцы.
Отец пронзает ее осуждающим взглядом.
– Ко мне в кабинет, живо.
Говорит ровно. Не повышая голос совершенно. Его мрачная аура медленно исчезает из комнаты. Смотрю на темный коридор, не решаясь сделать шаг. Мама толкает меня вперед, что-то цыкая. Обнимаю себя руками, медленно приближаясь к его кабинету.
Внутри за огромной дубовой дверью – отец. Он сидит за массивным столом, смотрит снисходительно. Даже смешно. Разве родители так смотрят на своих детей? Кажется, что я в этом доме что-то вроде прислуги… или зверушки для битья.
– Садись, – кивает в сторону кресла.
Усаживаюсь в кожаное кресло из телячьей кожи. Руки не опускаю. До сих пор обнимаю себя за плечи. Мне жутко.
– Я тебя внимательно слушаю, дочь.
Бегаю глазами по предметам интерьера, боясь открыть рот.
– Герда, не испытывай мое терпение. Где ты была?
– У одноклассника, – набираю в грудь побольше воздуха, – он сын нашего завуча, – киваю в подтверждение своих же слов.
– Допустим. А что ты делала в его доме?
– Хотела извиниться.
– За что?
– За то, что наговорила ему гадостей, не разобравшись в ситуации.
Папа смотрит в окно. Думает. По его лицу не прочтешь, к чему готовиться, он непредсказуем. Что за казнь он придумает мне на этот раз?!
– Пригласи его к нам на ужин. Скажем, в пятницу. Мне интересно посмотреть на этого юношу.
– Он не хомяк в клетке… – повышаю голос и обрываю себя.
Отец смеется. Мягкий. Тихий смех. Он еще ужасней. Покрываюсь мурашками. И я ретируюсь. Как и всегда. Слабачка. Отец что-то задумал. Только что?
– Пригласи.
Киваю.
– Вот и отлично. Спокойной ночи, милая!
– Спокойной, папа.
На ватных ногах выхожу в коридор, медленно шагая к лестнице. Мама стоит на втором этаже. Ждет меня.
– Что он сказал? Опять запер дома?
– Нет. Захотел познакомиться с Богданом.
– С кем?
– С тем, чьими духами от меня несет, – прожигаю ее злобным взглядом и бегу в комнату.
Закрываю дверь на замок.
Просыпаюсь от мерзкого сигнала будильника. Не люблю вставать рано. Всю жизнь борюсь за шанс поспать на десять минут подольше. Быстро умываюсь и укладываю волосы. Распущенные мягкие кудри. Натянув колготки, опускаю красную клетчатую юбку вниз, чуть плотнее заправляя в нее белую футболку, накидываю темно-синий пиджак и спускаюсь в столовую.
– Всем доброе утро, – присаживаюсь на стул, и в ту же минуту передо мной появляется поднос с кофе и омлетом, – спасибо, Люб.
– Броня, – мама протягивает отцу планшет, – я давно хочу сменить машину. Ты не мог бы увеличить сумму лимита моей карты?!
Отец небрежно смотрит на картинку и кивает.
– Спасибо, дорогой. Ты не представляешь, какая это машина, просто секс.
Отец закатывает глаза, отрезая кусочек бекона.
– Герда, папа сказал, что в пятницу у нас будут гости? – улыбается.
Мне не нравится эта ее улыбка. Гадкая. Словно что-то задумала.
– Возможно.
Отец вопросительно приподымает бровь.
– Вдруг он откажет? У него могут быть дела, он спортсмен, – уточняю.
– Красавчик с кубиками пресса, – встревает мама, мечтательно вздыхая.
– Мы с ним не в таких отношениях. Чтобы я разглядывала его пресс, – говорю громко.
Отец, кажется, очень доволен моим ответом, а вот мама бесится. Провокация не удалась.
– Можно я пойду? А то у нас первая алгебра, ты же знаешь нашу классную.
– Иди.
– Всем хорошего дня, – стараюсь улыбаться как можно искренней.
Вылетаю во двор в полном ужасе. Что мне теперь делать? Как я его позову… что скажу? Это все будет выглядеть по-идиотски. Мне стыдно его приглашать, стыдно за то, что у меня такие родители. Он подумает, что я такая же… от осинки… всхлипываю, с силой хлопая дверью.
– Поехали.
В школе чувствую себя не в своей тарелке. Не знаю, куда себя деть. Словно я вновь пришла сюда первый раз. Именно так я себя тогда и ощущала. Чужой. Впрочем, за годы мало что изменилось…
Мысленно успокаиваюсь и захожу в класс. Соколова смотрит на меня с отвращением, я просто игнорирую и прохожу мимо. Чувствую на себе взгляды одноклассников. Тот же Сомов – мне кажется, дай ему кто-нибудь в руки нож, и от меня не останется ни кусочка.
Спокойно, Герда. Спокойно.
Усаживаюсь на свое место, медленно вытаскивая тетрадь и учебник. Все это время в классе стоит гробовая тишина. Нервничаю. Трогаю волосы руками, откидываю за спину, плотно прижимаясь к спинке стула. Смотрю перед собой… звенит звонок, и атмосфера становится немного легче.
Выдыхаю.
В коридоре слышится знакомое ржание.
Шелест.
Где-то через десять секунд в класс вваливаются Богдан и Макс.
Федосеев с грохотом кидает рюкзак на парту позади меня, отчего я вздрагиваю.
Что делать? Что-то сказать? Как реагировать? Богдан сам что-то скажет мне или… в голове пробегает миллион вариантов, на деле же проходит пара секунд. Часто дышу, полностью теряясь в пространстве.
Теплая ладонь ложится на мое плечо. Богдан упирается коленом в свой стул, притягивает меня к себе, целуя в макушку. Касаюсь пальцами его руки, которая покоится где-то на уровне шеи. Поднимаю голову. Улыбаюсь. Смущенно. Чувствую, что все взгляды в классе прикованы к нам. Одноклассники смотрят с любопытством, кто-то – с желчью, а кто-то – с открытой неприязнью.
– Так и что там? – подмигивает и поворачивается в Максу.
– Так вот, дня на два мне нужно схорониться. Батя прилетает. Такой пиз*ец устроит. За все меня разъ*бет.
– Он тебя нагнет, а ты потом у меня будешь раны зализывать, умно.
Чувствую, как его пальцы поглаживают мое плечо.
– У Ма спрошу. Не обессудь.
– Да мне хоть как, только бы заныкаться.
Шелест издает смешок.
– Если что, есть вариант у Куликовой схорониться. Она не откажет, да, Катюш? – орет на весь класс.
– Ну, – задумчиво стреляет глазками, – я подумаю, – обнажает зубки. – А вы, – прикусывает губу, указывая пальчиком то на меня, то на Богдана, – теперь вместе?
– Ну, ты помнишь, что с Варварами бывает, да? – парирует Богдан.
Я молчу. Мне сказать нечего. И честно, не очень хочется. Потому что складывается стойкое ощущение, что за меня есть кому ответить. И этот ответ очень даже устроит.
– Я-то помню. Но ты тоже не забывай про Сережин день рождения. Ты один придешь или с ней?
– Ты все об этом. С Гердой придем, да?
Уже, видимо, мне. Киваю, одаривая Катю улыбкой. Прибила бы я эту Катю. Хотя, если бы не она, я бы не пошла тогда в актовый, и, возможно, Шелеста бы выгнали.
– Чет Васильны все нет, уже пятнадцать минут прошло. Давайте свалим, а?
Кто-то подает эту гениальную идею. И все, конечно же, не против. Быстренько пакуют сумочки и рюкзачки, направляясь к выходу. Шелесту вообще ничего паковать не надо, он ничего и не доставал.
Богдан выпускает меня из объятий, закидывая на плечо рюкзак.
– Мы тебя ждем, – касается моей руки.
Они с Максом что-то обсуждают и медленно идут к двери.
Я остаюсь сидеть за партой. Какой смысл уходить, если нам все равно влетит? И заданий надают. Это же Васильевна. Она же не простит. Нет.
– У, это надолго, – шипит Макс.
– Чего?
Жмурюсь.
– Иди тогда, я потом.
Видимо, Федосеев уходит, потому что Шелест почти сразу оказывается предо мной. Запрыгивает на учительский стол, упираясь ладонями в колени.
– И?
– Что? – немного эмоциональней, чем хотела.
– Все ушли, ты осталась. Так не делается.
– Мне все равно, я не стадо, – хмурюсь.
– Я тоже, – пожимает плечами, на губах эта его мерзопакостная улыбочка, – это коллективное решение.
– Одно и то же, – складываю руки на груди.
– Гера, пошли уже, – спрыгивает со стола, – не выпендривайся, – ухмыляется.
– Хам!
– Знаю, – расстегивает молнию на моей сумке, складывая туда учебник, а потом и тетрадь, предварительно вырвав ту из моих рук, – все, портфельчик собран, пошли.
– Да Богдан! – вскакиваю со своего места. – Это неправильно, понимаешь!
– Понимаю, – подходит совсем близко, его ладонь уже лежит на моей талии, – пошли, – шепчет почти в губы, – идем, – тихонько тянет за руку.
Мне нравятся эти касания. Они другие. С Сомовом все было не так. Он меня бесил. А перед Шелестом я готова растечься лужицей и сделать все, что он скажет. Ненормальная.
– Ладно, – а самой до дрожи в коленках хочется уйти с ним. – Только в первый и последний раз.
– Угу, – улыбается, пропуская меня вперед.
Чувствую его за спиной и бешусь оттого, что он меня не поцеловал. Манипулятор чертов.
Глава 18
Богдан.
После шестого урока уже собираюсь свалить домой, но Ма, кажется, читает мои мысли, поэтому ждет у парадной двери. Надо было через черный.
Плакала моя свобода.
– К завхозу, – улыбается, – живо.
– Слушаюсь, – поднимаю руки, – и повинуюсь.
– Давай-давай, – усмехается, шагая следом.
Вот так, под конвоем, я вваливаюсь в кабинет завхозихи. Полненькая, дамочка с красновато-рыжими волосами, противным голосом и замашками директора.
Она уже успела нагрузить Сома своими приказами, следующая на очереди, кажись, Гера. Прости, малая, но я совсем не в восторге от этих работ, хотя…
– Вы двое вымоете в актовом зале все окна, снимете занавески и принесете мне.
Киваю. В соседнем кабинете Лариса Анатольевна с серьезным видом вручает мне ведра и тряпки. Гера стоит, будто ни при чем.
В актовый идем молча. Гольштейн топает позади, постоянно оглядываясь по сторонам.
Кидаю все это оборудование на пол и сажусь на подоконник.
– Гера, у тебя такой видок, будто ты труп увидела.
– Нет, – нервно улыбается, – я просто никогда не мыла окна. Люба дома моет такой губкой на регулируемой палке, что-то типа швабры, – задумчиво смотрит на ведра, – а тут даже перчаток не дали.
– Как все запущено.
– Почему?
– Не парься, – отмахиваюсь, не желая вдаваться в подробности и говорить о том, как мы мыли туалеты в интернате.
Пока Умка примеряет в ладони губки, отворачиваюсь в сторону сцены. Огромные красные шторы по обе стороны очень привлекают внимание.
– Пойдем, – в голову закрадывается идейка. Спрыгиваю с подоконника, сжимаю Герину ладонь.
– Куда?
Молчу. Пересекаем зал.
Отодвинув немного ткань от прохода, пропускаю Геру вперед. Мы на краю сцены, как раз сковываемые занавесом.
– Богдан, – оборачивается, сжимаю ее талию, усаживая на сцену.
Гольштейн вздрагивает, осматриваясь.
– Ща.
Запрыгиваю на сцену, подтаскивая к нам валяющийся в углу мат. Кажется, вчера тут была репетиция какого-то спектакля.
Заваливаюсь на спину, закидывая руки за голову.
Гера так и сидит на самом краю сцены. В зале тишина. Я так за*бался за эти дни в зале, что меня просто вырубает. Встряхиваю голову. Часто моргаю.
– Умка, иди сюда, я тебя не съем.
– Точно? – улыбается.
– Может, только чуть-чуть.
Гера садится на мат, вполоборота ко мне.
Приподымаюсь, чтобы сесть. Плотно прижимаюсь спиной к стене, широко расставив ноги. В пару движений подтаскиваю Геру к себе, одуван упирается спиной в мою грудь, резко сжимая колени.
– Не нервничай так, – стискиваю ее сильнее, запрокидывая голову.
– А если кто-то зайдет?
– Не зайдет.
Гера закатывает глаза, но на губах улыбка.
До боли во всем теле хочу ее поцеловать. Она такая красивая. Так близко.
– Богдан, – уже без улыбки, – я хотела тебе сказать…
– Говори.
– Точнее, спросить.
– Спрашивай.
– Мой отец…
Кладу ладонь на ее живот. Гера, ну давай мы поговорим потом, прошу тебя… раз, два, три. Убираю руку. Я сосредоточен и готов слушать.
– Что-то случилось?
– Нет… то есть, да. Он хочет, чтобы в эту пятницу ты пришел к нам на ужин, – резко замолкает и опускает глаза.
Так, походу, сегодня без интима, сегодня опять только сопливчики.
– Я приду, – отвечаю, даже не думая. А че тут, собственно, думать?!
– Да? – удивленно.
– А почему нет?
– Не знаю… просто я подумала, что тебе это не нуж… в общем, спасибо.
– Да пока не за что.
– Только у меня очень непростые родители… я заранее хочу извиниться за все то, что может произойти.
– О как, мне стало гораздо интересней.
– И прекрати меня лапать, где нельзя.
– А где нельзя?
– Богдан, – оборачивается.
– Что? – возвращаю ладонь на ее живот. – Разве это плохо? Я тебе ничего такого не предлагаю. Просто хочу тебя потрогать, это нормально.
– Это неправильно.
– Почему?
– Шелест, четыре дня назад мне хотелось тебя придушить.
– А сейчас не хочется?
– Чуть-чуть.
– Аналогично, – запускаю пальцы в ее волосы.
– Гад, – со смехом.
– Знаю.
Целую ее в шею, медленно опуская руку с живота на бедро. Короткая юбка слегка задралась вверх, поэтому я здесь даже ни при чем. Гера не шевелится и почти не дышит. Интересная реакция. Либо я что-то не догоняю, либо она считает меня отбитым маньячиной. Хочу ее поцеловать, но Гера уворачивается.
– Прости, – шепотом, – я так не могу, слишком быстро, я так не привыкла… извини, – вновь заслоняется своей проклятой стеночкой отчужденности.
Убираю руки.
– Умка, – кажется, до меня дошло, – ответь-ка мне на один вопрос.
– Какой?
– А у тебя с Павликом ведь не было, да?
– Нет, – резко оборачивается и смотрит точно как на придурка, – конечно, нет, – округляет глаза.
– И ни с кем другим тоже?
– Что за дурацкие вопросы? Нет!
– А хочется? – стараюсь как можно дольше продержать на лице маску серьезности.
– Шелест, ты издеваешься? – повышает голос, недовольство плещет через край.
Гера дуется, а я больше не могу сдерживать смех.
– Шутки шучу, не дуйся.
– Да ну тебя.
– А мне вот хочется, – вздыхаю.
Гера каменеет.
– Пошутил, – выставляю ладонь вперед. Ага, хотел бы, но в каждой шутке доля шутки.
Гера улыбается. Мне нравится ее улыбка. Так она улыбается нечасто.
– Я не хочу идти на вечеринку к Куликовой, – морщит нос.
– Не иди.
– Ты пойдешь один?
– Пойду.
Видимо, Гольштейн хотела услышать что-то другое, но не услышит.
– И там будет эта твоя Танюша, – щурит глазки.
– Будет, – киваю.
– Она мне не нравится.
– Гера, мы с ней вместе выросли в одном детдоме, она хороший человек и друг. Я не перестану с ней общаться только потому, что она тебе не нравится.
Умка тушуется, поджимая губы.
– Это так хорошо, – кладет голову на мое плечо, – что у тебя появилась Марина Юрьевна и тебе не нужно больше там жить… Она очень классная. Это, наверное, так страшно, жить в дет… – обрывает себя, – прости.
– Ко всему привыкаешь.
– Богдан, – очень тихо, – что случилось с твоими родителями?
Чувствую ее дискомфорт. Она явно жалеет, что решилась спросить.
– Авария. Я толком не помню, малой совсем был. Потом уже узнал, что они вылетели на встречку в ливень. Машину занесло, а в лобовую КамАЗ.
Говорю тихо. Не люблю эту тему. И воспоминания эти тоже.
– Извини, мне стоило промолчать.
– Все нормально, – чувствую, как Гера сжимает мою ладонь. Успокаивает, видимо. Улыбаюсь внутри. – У тебя плохие отношения дома?
– Скорее да, чем нет. Они хотят видеть меня такой, как удобно им. Я долгое время училась дома, это была идея отца. Он помешан на том, какой идеальной должна быть его дочь. Каждый промах, каждая плохая оценка говорит ему о моей никчемности. Это сложно и обидно, когда тебя считают такой…
Да. Не семейка – сказка. Как она еще умом не тронулась? Беспрекословно выполнять все, что тебе говорят…
– Я так хочу закончить школу. Это, наверное, глупо, но мне кажется, что я стану чуточку свободнее. Может, он, наконец, от меня отстанет.
Наивная моя Умка.
– Пойдем в воскресенье в кино? Что тебе нравится? – перевожу тему.
– Не знаю, нет определенного жанра.
– То есть, если я выберу мордобой, ты не будешь против?
– Нет, – пожимает плечами.
– Выбирай сама..
– Тогда пойдем на мультик какой-нибудь
Киваю. Гера еще совсем малышка, которой никто и никогда не дает права выбора. Пусть оно у нее будет, возможно, в какой-то мелочи, но ей это важно. Я уверен.
Гера поворачивается немного боком, укладывая голову мне на грудь. Заключаю ее в кольцо рук, целуя в макушку.
Чувствую, как ее пальцы вырисовывают узоры на моей рубашке.
Глава 19
Герда.
Мне так спокойно. Мне никогда не было так уютно. Даже наедине с самой собой я не чувствую такого уровня комфорта, как с ним. Хочется говорить. Слушать.
Хочется рассказать ему все, все, все и обо всем расспросить. Это же, наверное, нормально? Хочется ему доверять. Очень.
– Богдан, уже семь. Мы просидели здесь почти четыре часа и ничего не прибрали.
– Завтра доделаем, – отмахивается, – я поговорю с завхозом.
Даже страшно представить, что он ей скажет. Хотя с его харизмой, думаю, она ему все простит. К этому выводу я пришла не так давно. Но Шелест действительно очень обаятельный. Ему все сходит с рук. Он умеет говорить, умеет найти к людям подход. Когда я не могу лишний раз сказать и слова. Надменный взгляд куда проще.
Разве человек может быть таким? Бескорыстным, веселым, легким? Может, после всего того, что ему пришлось пережить? Я бы умерла. Я бы точно не смогла так, как он. А он улыбается.
– Мне пора домой, – вздыхаю, а самой совсем не хочется уходить.
– Пошли, провожу. Хотя бы до машины.
Киваю, но остаюсь сидеть на месте. Шелест смотрит вопросительно. Облизываю губы, собираясь с духом. Хочу его поцеловать, но у меня с этим проблема. Не с поцелуем, а с решениями. Мне они тяжело даются. Касаюсь пальчиками его щеки, всматриваясь в темные глаза. Сердце стучит как бешеное. Чувствую его ладонь на своей ноге, и в этот раз мне совсем не до нотаций.
Упираюсь в его грудь, придвигаясь ближе. Богдан внимательно смотрит в мое лицо, вижу, как уголки его губ совсем немного ползут вверх. Он прекрасно понимает, что я стесняюсь или боюсь, назвать можно как угодно.
Опуская взгляд на его губы и, больше не думая и секунды, целую. Меня накрывает волной жара. Его горячая рука медленно перемещается с колена на бедро, чувствую мурашки. Меня не покидает это странное, поселившееся в голове ощущение. Оно стойкое и очень мерзкое. Вдруг он просто хочет со мной переспать. Вдруг это талантливая игра. Целую, а сама сильнее зажмуриваю глаза, чтобы не выступили слезы. Я просто умру, если это окажется так. Хотя, может, так и должно быть? Может, стоит сразу ему дать то, что он хочет. Не мучить себя? Потому что я все равно не смогу отказаться от него.
Богдан резко отстраняется. Проводит пальцами по моей щеке, и только через секунду я понимаю, что лью слезы.
– Девушка, не подскажете, куда Герда ушла? – тихим, немного хриплым голосом.
– Ты на самом деле не спорил? – сжимаю в кулак ворот его рубашки. – Не спорил же. Я знаю, что не спорил, – всхлипываю, – ты не мог. Ты не такой, я знаю.
– А ноги все оттуда же. Гера, если бы я спорил, ты бы мне уже давно дала, – отцепляет мою руку.
Сколько самоуверенности. Хотя, кажется, в его словах одна правда.
– Я не хотела тебя обидеть, мне просто страшно.
– Почему? – в самое ухо, стискивая меня в объятиях.
– Ты слишком хороший.
Шелест смеется.
– Умка, ты меня еще не знаешь. Я могу быть очень и очень плохим, – все тем же шепотом, – поэтому будь умницей и не хулигань.
Теперь смеюсь уже я. С надрывом.
– Когда Куликова устраивает вечеринку?
– Завтра. Завтра же пятница?
– Да.
– Завтра. А что?
– Я передумала, я пойду с тобой.
– И какова причина столь резких перемен?
– Хочу быть умницей, – приподнимаю бровь, смотря ему в глаза.
– Зачет. Пятерка тебе, малая, за поведение.
– Рано Вы, Богдан… как у тебя отчество?
– Николаевич.
– Богдан Николаевич, мне оценки за поведение ставите, это надо делать после вечеринки, а не до.
– Ха, согласен. Ладно, пошли, а то влетит тебе по заднице дома, и никуда завтра не пойдешь.
Поднимается, подавая мне руку.
– Юбку поправь и пиджак.
Одергиваю юбку, приглаживая края пиджака. Шелест же слегка одергивает ворот рубашки.
Он провожает меня до машины, чмокает в губы и, захлопнув дверцу, уходит.
По дороге домой не могу найти себе места. Постоянно ерзаю. Меня переполняют эмоции, и я безумно жду завтра. Я хочу как можно дольше находиться рядом с ним. Потому что с ним мне легко, с ним я не чувствую себя никчемной.
Дома стаскиваю сапоги и прямиком иду в кухню.
– Любава, привет!
– Привет, моя красавица, как твои дела?
– Лучше всех. Можно мне чай и конфет?
– Конечно, моя хорошая. Как в школе? С Павликом не помирилась?
– Не…
– И правильно. Никогда он мне не нравился, глаза хитрющие.
– Это да, – смотрю в окно, размышляя над тем, как отпроситься на вечеринку.
– Держи чаек и конфетки.
– Спасибо, – делаю глоток и разворачиваю конфету, – Люб, к нам в субботу придут гости.
– Ох, одноклассник, твоя мать мне уже столько понарассказывала, что страшно.
– В смысле?
– Не надо тебе, девочка, с ним общаться.
– Почему? Что она сказала-то?
– Мальчик не твоего уровня и…
– Люба, ты чего? Я думала, кому-кому, но тебе в этом доме…
– Тише. Не кричи. Я это говорю, потому что они тебе жизни не дадут. Родители твои, – говорит отрывисто и с недовольством, – и так затюкали. Пойду я, у меня там еще уборка.
Люба уходит.
А она права. Жизни они мне не дадут. Отец по щелчку пальцев может запереть меня дома. И Богдана я больше никогда не увижу. Вздыхаю.
– О, ты уже дома, – мама, стуча каблучками, проходит в кухню и садится на соседний стул, – мы с отцом завтра с утра улетаем в Берлин, у него какая-то сделка, на которой нужно и мое присутствие, – гордо задирает подбородок.
А вот эта новость меня радует. Ужина не будет. Прекрасно. И на вечеринку отпрашиваться не придется. Просто уйду и все. Переночую у Куликовой.
Какие бы у нас отношения ни были, но комнаты ей точно будет не жалко.
– Здорово, – улыбаюсь, – побудете с папой вдвоем.
– Поможешь собрать чемодан?
– Конечно.
Мама, почти летя, бежит в комнату. Иду следом.
– Хочу взять вот это платье, надену его на ужин.
– Классное. И черное какое-нибудь возьми, пригодится.
– Герда, ты права. От Шанель. Куда же без черного платья от Шанель, – улыбается. Сейчас у нее искренняя улыбка. Другая. Сегодня мама настоящая. Может быть, если бы отец любил ее хоть немного, у меня была бы мать.
Она что-то говорит, жестикулирует, но я словно в банке. Слышу лишь редкие фразы…
– Так что Броня сказал перенести ужин на следующее воскресенье.
– Хорошо. Мамуль, я пойду в комнату, спать так хочется. Все эти дополнительные занятия очень выматывают, – вру, потому что не могу сказать, что за плохое поведение хожу на отработки.
– Иди, конечно.
– Спокойной ночи.
После душа забираюсь на кровать, прихватив учебники. Нужно сделать домашку.
Пока перевожу английский, совсем не замечаю сообщения в вотсап. Открываю его, уже когда укладываюсь спать.
«Все хорошо? Не ругали тебя дома?»
Богдан – сама забота.
«Нет. Все хорошо»
Ответ приходит ровно через восемь минут. Я засекала.
«Отлично. Еще не спишь?»
«В процессе»
«Тогда спокойной ночи и до завтра»
«И тебе. Целую»
Нажимаю «отправить» и закрываю глаза. Телефон пиликает, сообщая об ответе.
«Целую. И хочу тебя потрогать, ну ты знаешь, да?!»
Кладу телефон на тумбочку, накрываясь одеялом с головой. Во мне через край плещутся чувства. Радость, волнение, страх, нежность, растерянность. Я не до конца уверена в завтрашнем дне, но мне очень хочется надеяться, что все это не мое воображение.
