Мария Высоцкая
Законы безумия
Глава 9
Богдан.
Ну не с*ка ли? Выбесила. Гольштейн раздражает меня больше, чем кто бы то ни был. Хотя… так даже интересней, может, уже начнет догонять, что Сомов – это дно пищевой цепочки, и она жрет отходы.
Захожу в класс. У нас история. Еще один адекватный предмет и препод. Селезнев, недавно закончивший универ, брюнетик с юморком. Если так подумать, то еще пару лет – и разница в возрасте между ним и нами сотрется до нуля.
Падаю за парту, затылком чувствуя Куликову, она точно где-то неподалеку. А потом топот каблучков напрочь стирает эти ощущения. Ср*ть мне на Катюху, мимо проплывает Гера, усаживаясь за первую парту. Где она столько шлялась? Ушла же первой. Звенит звонок, урок начат, а Умка ерзает на стуле большую его часть. Я сижу за две парты от нее, но каждый раз, когда она украдкой поворачивается в мою сторону, я делаю совершенно отстраненный и незаинтересованный вид.
После урока в раздевалке меня подкарауливает парочка каких-то чуваков, кажется, они из моего класса, но я особо не запоминал. Прохожу мимо, ожидая, что они что-то скажут, но от них исходит гробовая тишина.
Забираю свою куртку и так же мимо них иду к выходу. Останавливаюсь почти у порога. Ну, правда, интересно же, чего они меня ждали, че так пялились?
– Пацаны, вы меня, что ли, ждете? А?
– Слушай, Шелест, мы тебе как бы это… не враги. Ваши терки с Сомовым – это ваши терки, мы тут ни при чем.
– И?
– Да нет, просто хотели, чтоб ты был в курсе. Мы против тебя ничего не имеем.
– Спасибо, что хоть вы не имеете, – усмехаюсь, – одна уже поимела, – почти про себя.
– Так вот, – чешет затылок, – хотели позвать тебя в эти выходные на тусу. К Максону, мы вечно у него зависаем, у него родоки в Европе почти всегда.
– Я подумаю.
– Да ладно тебе, мы ж нормально хотим, ты свой парень. С юморком. Можно вообще Сомова с его принцесской подвинуть. Че они тут королей строят? У моего отца, между прочим, бабла больше, чем у Сомовского и…
– Запомни, – щелкая пальцами, – как тебя?
– Никита.
– Так вот, Никитос, если ты по жизни нюня, никакое бабло тебе не поможет. У Сомова вашего, хоть он и у*бан, харизма. Ну или что-то на нее похожее. А вы тут сопли жуете.
– Пошел ты, мы с тобой по-нормальному, – подключается второй.
– Так и я без обид. Правда жизни, пацаны, правда жизни… но план мне ваш нравится. Люблю я Павлика, прям вот люблю, – парни ржут, пожимая мне руку. Слушайте, – замечаю проходящую неподалеку Геру, – а Гольштейн всегда такая?
– Да она вообще странная. Строит из себя принцесску, ни с кем не общается. Кроме Павлика своего, ну и Куликовой. Элита она. Вся из себя голубых кровей.
– В плане родословной?
– Вроде как да. Хотя хрен знает. У нее батя вообще с придурью. А ты че, запал?
– А ты че, смелый?!
– Да я так…
***
Следующий месяц я зависаю с Катюхой у Макса на хате, страдаю херней и параллельно выбиваю на ринге дурь. Гера все это время в школу не приходит. Куликова не поднимает эту тему, а мне до глубокой ночи пох*р, что с ней и где она.
Гольштейн – точно не та, по кому стоит сходить с ума. Гонора выше крыши, а за слова отвечать не в ее Барби-стиле. И все вроде так… но есть один нюанс… ее глаза. В тот день, когда она сидела со мной в подсобке, то смотрела иначе, и было в ее этом взгляде что-то глубокое. Что-то сжирающее весь ее напускной снобизм и пафос. Вроде и едва ощутимое, а вроде и кричащее до потери слуха.
Одно можно сказать точно, Гера – не та, кем кажется. И чем больше я об этом думаю, тем мне больше хочется узнать ее настоящую.
– Богдан, – мурчит Катрин в самое ухо.
Мы сидим у Макса на хате, играем в FIFA, и мне непонятно, с какого Катрин притащилась за нами следом. От нее только голова трещит.
– Кать, – Макс подходит сзади, закидывая руку на Катькино плечо, – пойдем что покажу, а…
– Что ты мне можешь показать, Максимка, а?
– Пойдем, – тащит ее за руку, пытаясь отлепить от меня и дивана.
Катюша смотрит на меня, как бы намекая вмешаться, но мне до этого нет дела. Если она раздвигает для меня (и я уверен, что не только для меня) ноги, то вся побочка ее надуманных розовых соплей только ее проблемы. Мы не пара, не дай бог, и уж точно никогда ей не станем.
– Кать, да иди уже, – толкаю ее легонько локтем в бок, сам же полностью погружен в игру. Никитос сегодня ведет.
Куликова недовольно фыркает и поднимается с дивана, нарочно при этом задевая мои руки коленом. Из-за этого действия я лажаю, получая еще один забитый мяч в мои ворота, а Катюша наигранно смеется.
– Забери ее уже отсюда, – ору Максу, полностью игнорируя Катькины выпады.
Они уходят, а на задворках сознания я еще немного слышу ее смех, прокатывающийся эхом по коридору особняка.
***
До первенства остается чуть больше недели. Вытираю пот со лба тыльной стороной ладони, стаскивая с шеи небольшое черное полотенце.
Иваныч включил режим терминатора, поэтому чем дальше, тем меньше у меня остается сил после трень. Жизнь превращается в тщательно отрепетированный спектакль из трех актов: школа, зал, сон. Все. А, ну в антрактах успеваю пожрать.
И вроде все это уже привычно, но руководство клуба решает выслужиться перед мэрией и устроить показательные бои к двадцать третьему февраля. Будто у меня сейчас есть на это время… развлекаловка для толстопузов в костюмах.
Стаскиваю майку, и, пока расшнуровываю кроссовки, Иваныч стоит над душой, диктуя указания по поводу моих сегодняшних спаррингов. Потом плетет что-то про завтрашние показушки.
– Богдан, завтра в девять будь уже здесь.
– Хорошо.
После душа набираю Максона.
– Здорово. Поржать завтра хотите?
– А че такое?
– Народ из класса сагитируйте, пусть в клуб приходят, завтра показательные выступления. Мордобой посмотрят, возможно, над Павликом поржут.
– Серьезно? Слушай, щас всем позвоню.
– Давай. В двенадцать начало.
Из зала еду домой. В честь праздника лицей расщедрился на три выходных, ни в один из которых я все равно не отдохну. У дома провожу пальцами по капоту маминой альмеры, проходя к крыльцу.
Марина что-то колдует на кухне, и я на автомате шагаю туда.
– Привет.
– Привет, чай будешь?
– Да, я сам налью.
– Может, уже дашь мне о тебе позаботиться? – журит с улыбкой.
– Ну давай, – усаживаюсь за стол, – ты завтра придешь? В двенадцать начало.
– Приду, конечно, хотя особой радости смотреть, как тебя бьют, у меня нет.
– Так не меня же бьют, а я.
– Так говоришь, будто тебе не достается, – качает головой, ставя передо мной тарелку с блинами.
– Почти нет.
– Ври больше. Если ты выигрываешь, это не значит, что синяки твои мы потом не лечим.
– Ты драматизируешь.
– Я волнуюсь.
– Это спорт.
– Это дикость.
– На этом можно хорошо заработать.
– А зачем вообще будут нужны деньги с отбитыми мозгами и переломанными ушами? – немного взвинчено. Видимо, для мамы Марины это больная тема, как оказалось. Раньше я как-то не обращал внимания.
– Ты чего?
Мама отворачивается к окну, обнимая себя руками. Подхожу сзади, пристроив подбородок на ее плечо.
– В любом спорте свои нюансы. Ты слишком все остро воспринимаешь…
– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, слышишь? – резко поворачивается ко мне, смотря в глаза. В них слезы и боль.
– Мам, – шепчу, – ничего не случится, я тебе обещаю, – обнимаю ее, крепко прижимая к себе.
– Ты же отличник, почему бы не стать юристом… а спорт, его можно оставить как хобби…
Отрицательно качаю головой.
– Это моя жизнь, без спорта я никто.
– Что ты такое вообще говоришь, сынок? Ты умный, талантливый мальчик. У тебя тысячи возможностей… зачем так усложнять свою жизнь? Зачем постоянно подвергать себя опасности?
– Не обижайся… но я не брошу спорт, – отхожу в сторону, – я не хочу ругаться, но и доказывать что-то тоже не хочу. Прости, – сажусь за стол, делая глоток чая, – что случилось? Раньше ты ничего такого не говорила…
– Прости, эмоции. Прости, – взъерошивает пальцами мои волосы, – я пойду прилягу, что-то голова разболелась.
Мама уходит, оставляя меня один на один с самим собой и миллионом вопросов о том, что это сейчас было… да и настроение как-то быстро сошло на нет. Весь оставшийся вечер я тупо залипаю в английские сериалы, без русской озвучки и субтитров, и покайфую, и язык подтяну.
Двадцать третье начинается с усиленной разминки и жеребьевки. Дома я успеваю лишь затолкнуть в себя пару сырников и стингером направиться в зал.
Где-то за полчаса до начала накидываю куртку и в одних шортах иду встречать Мелковых. Хорошо, что мама Марина поговорила с Валяевым, и тот отпустил их без каких-либо заморочек.
Иду через стоянку с распахнутой настежь курткой. Из одежды на мне только шорты, кроссовки и куртка. Я так размялся, что даже не чувствую холода. Тело так горит огнем, что я готов с голым задом прыгнуть в сугроб.
– Здорово, – жму Мелку руку, – так рад вас видеть.
– Здорово. Давно не виделись! Не жарко?
– В самый раз. Танюха, привет. Пойдемте, а то Иваныч меня ненадолго отпустил. После боя поговорим.
Мы поднимаемся по ступенькам крыльца, и, прежде чем я успеваю открыть дверь, сзади на меня кто-то накидывается. Смех и тупые крики перемешиваются с пониманием того, кто эта дура. Катька. Смертница чертова. А если б я ее вырубил, ну так, на рефлексе?
Катрин отходит чуть в сторону, растягивая губы в улыбке. Ее темные волосы падают на лицо, скрывая стоящего немного позади нее Серегу.
– Привет, – убирает руки в карманы куртки и оборачивается, – Сережа? – сколько трагизма в голосе.
– Катя…
Походу, Куликова и есть та самая дочь банкира… интересно. Нет, я, конечно, не испытываю чувства вины перед Мелком… она сама все это замутила, но поговорить придется. Хотя если Катрин не совсем дура, то будет помалкивать. И что-то мне в ее бегающих глазках подсказывает, что так оно и будет. Не знаю, по какой причине у них там все пошло к х*рам, но смотрят они друг на друга совсем не как бывшие и обиженные друг на друга человеки.
– Вы знакомы? – делаю вид, что полный чайник.
– Да. А ты… вы, – никогда не видел Мелка таким потерянным, что еще больше подтверждает мою теорию.
– Мы одноклассники, – лопочет Катрин, бросая на меня умоляюще-жалобный взгляд.
– Ага, – протягиваю Тане руку, – пошли. Догоните, – оставляю их на разборки, а сам тяну Танюху в фойе, – как у тебя дела?
– Нормально. Думаю, куда буду поступать, вариантов не мн…
Таня замолкает, пытаясь отойти в сторону, но не успевает, прежде чем в кто-то в нее влетает. Едва замечаю эти волосы, и гадать не приходится – Гольштейн. Собственной персоной.
Гера отступает, разжимая губы в немом «извини», но стоит ей только заметить меня, как ее потерянность и сожаление улетучиваются. Взгляд становится жестким. Убирает руку в карман, и полы ее шубы распахиваются, демонстрируя короткое, обтягивающее платье белого цвета. Она пристально смотрит мне в глаза, а я то и дело концентрирую внимание на ее впалых щеках. Она изменилась, лицо… она похожа на лягушонка, на мордашке которого остались одни глаза. Кривлю губы, непроизвольно, и только теперь замечаю мелькающего на заднем плане Павлика.
– Пришла подбодрить проигравшего? – смотрю на нее в упор, полностью игнорируя рвущегося в первые ряды Павлушу.
– Отвали, Шелест, – шипит Сомов, а вот Гера молчит.
Она с особым любопытством рассматривает Танюху. Мелкова сильнее сжимает мою руку. Ей не по себе. Она и так не в своей тарелке, а теперь еще и Гольштейн в своей шубе и с презрительным взглядом. Удавил бы стерву.
Заслоняю Таньку собой, что заставляет Геру посмотреть на меня. Ее губы изогнуты в гадливой улыбке, а глаза сочатся высокомерием.
– Ты куда-то спешила?
– Не-е-ет, – ухмыляется, ей нравится это спектакль. Ей нравится быть лучшей. Особенно на фоне кого-то, кто немного не дотягивает до тебя по внешности и баблу. – Я уже пришла, – говорит мне, но косится в сторону Мелковой, которой почти не видно из-за моей спины.
– Свали, Гера, – отодвигаю ее, но она сопротивляется, поэтому мне приходится ее поймать, когда Гольштейн начинает слегка вести вбок, – с*ка, Гера.
– Это твои подружки с*ки, а я нет, – шепчет в самое ухо.
– Не ревнуй, – проскальзываю рукой под ее шубу.
– Я? Тебя? С ума сошел? – смеется и быстро подбирается. – Руки убери, – чувствую ее напряжение, а также выпирающие на спине позвонки.
– Так быстро? Куда же делась вся твоя дерзость?
– Не трогай меня.
– Не сильно-то и хотелось.
Демонстративно поднимаю руки вверх. Отбитая напрочь. Сжимаю Танькину ладонь и быстро иду в зал. Иваныч и так всего на десять минут отпускал.
Глава 10
Герда.
Смотрю на уплывающую спину Шелеста не без интереса. Замарашка тащится за ним. Интересно, кто она? Девушка, подруга, родственница… хотя какое мне до этого дело? Никакого. У Шелеста характер такой, только дай повод рыцаря из себя построить. Ага.
Оборачиваюсь к Паше, ему сегодня нужна моя поддержка. Никогда не видела его таким. Почему он так волнуется? Это всего лишь спектакль. Закрадываются мысли, что он боится проиграть…
– Ты видела? Почти весь наш класс здесь. Кто их позвал? – оборачивается по сторонам.
– Может, сами нашли.
– Да, конечно. Ты сама в это веришь?
Пожимаю плечами.
– Это точно Макс – с*ка, как связался с этой тварью, стал таким же уродом.
– А тебе-то что? Ну, посмотрят и посмотрят, будто здесь произойдет что-то тебя компрометирующее.
– Нет. Просто Макс – предатель.
– Не обращай внимания.
– Ладно, я пошел в раздевалку.
– Давай, – Пашка склоняется ко мне, целуя. Я улыбаюсь, а когда он уходит, вытираю губы салфеткой.
Сняв шубу, перекидываю ее через локоть, медленно бредя по шумному коридору, здесь не нужно заморачиваться и искать, куда идти. Иди за толпой и придешь в нужное место. Народу действительно много. Где-то в углу зала замечаю отца. Он разговаривает с какими-то мужчинами, наверное, из мэрии или префектуры. Папа лишь окидывает меня безразличным взглядом и быстро отворачивается. Поджимаю губы, совсем не зная, куда присесть. Мероприятие бесплатное, места не закреплены за каждым отдельным человеком, поэтому садиться нужно, куда успел.
Уже почти нахожу себе кресло, как кто-то дергает меня за руку.
– Герда, – Катька кидается ко мне с обнимашками, а я стою как вкопанная. С чего вдруг такой прилив нежности? – Я уже начала забывать, как ты выглядишь, – отходит на пару шагов назад, – ты так похудела. У тебя все хорошо? Как ты вообще?
– Нормально, – бегаю взглядом по залу, стараясь не смотреть Катьке в глаза, облизываю губы, растягивая их в нервной улыбке.
– Да? Тебя месяц не было. Он реально запер тебя дома из-за того, что ты написала тест хуже Шелеста?
– Катя, все нормально, – пытаюсь остудить ее пыл, – я немного приболела, поэтому пришлось учиться дома. Это никак не связано с оценкой за тест.
– Да? А я думала…
– Ты что? – смеюсь, а саму начинает потряхивать. – У меня была ангина, с осложнением, до сих пор долго говорить не могу.
– Ну, слава богу, точнее, выздоравливай, а я-то уже напридумывала…
– Ты уже где-то разместилась?
– Да. Там вон, с Сережей и Таней.
– С кем? – оборачиваюсь и замолкаю. Та замарашка – кто это?
– Это Сережа, мой парень бывший, ну помнишь, я рассказывала? Оказывается, они с Богданом знакомы. А Таня – это его сестра.
– Шелеста?
– Что? Не-е-ет, Сережи.
– М-м-м, и что им тут надо?
– Поболеть пришли, – смотрит на меня как на дуру.
– Точно, Шелест же тут тоже затесался, – хохочу, но, кажется, Катьке совсем не нравится моя издевка.
– Герда, я понимаю, что они не очень вписываются, но будь с ними полюбезней, что ли… не знаю, – заламывает пальцы, – они из детдома…
– Когда это ты стала такой проникновенной? Я вообще думала, что ты с Шелестом тр*хаешься. А теперь вдруг опять к бывшему любовь проснулась, да еще и в двойном количестве?!
– Знаешь что, ГЕРА, ну ты и с*ка, – стискивает зубы, – я всегда думала, что в тебе есть хоть что-то хорошее, но теперь окончательно понимаю, что ни хрена в тебе нет. Ты зацикленная на себе и своем статусе эгоистка.
Куликова разворачивается и, больше не говоря ни слова, уходит к своим новым друзьям. Ну и пусть катится. Сажусь в кресло, складывая руки на груди.
Начинается первый спарринг, но мне неинтересно. Я вообще не знаю, зачем я сюда пришла. Поддержать Сомова? Так он и так справится. Да и не просил он поддержки. Я просто хотела уже выйти из дома. Хотела увидеть еще хоть одно лицо кроме тех, что присутствуют в моем доме.
Очередной удар в гонг – и бой закончен. Закидываю ногу на ногу, не отрываясь от экрана планшета, лишь изредка кошусь взглядом на Куликову и этих двух. Сидят, улыбаются, о чем-то болтают. Прикусываю язык, чувствуя колики в животе. Голова словно наливается свинцом, а перед глазами то и дело проползают черные пятна. Медленно качаю головой, чтобы хоть немного унять это состояние.
За месяц сидения дома я ела раз в день, и то через силу. У меня была полная апатия к окружающему миру, но никто даже не обратил на это внимания. Мама лишь похвалила то, какими выразительными стали мои скулы и ключицы. Люба вздыхала и просила что-нибудь есть, но мне не хотелось. Все время, кроме занятий с многочисленными репетиторами, я лежала на кровати, рассматривая потолок своей комнаты.
Пашка иногда кидал сообщения в вотсап, но мне было лень даже поднять руку, чтобы ответить ему на пару сообщений. Из всех моих знакомых только Сомов за этот месяц что-то мне писал. Остальным не было никакого дела. Даже Куликова, вечно называющая нас подругами, молчала. Ей словно было все равно. Наверное, именно поэтому я так отреагировала на ее слова несколько минут назад. Мне стало обидно. Обидно, что она просит меня быть приветливой с незнакомыми для меня людьми, которые стали ей друзьями секунду назад. А мне, с кем она общается почти с младшей школы, даже ни разу не написала дурацкого сообщения за весь этот месяц.
Поднимаю голову, встречаясь с триумфальным взглядом Шелеста, возвышающегося на ринге, нервно тереблю кончики волос, и только потом понимаю, кто его противник. Пашка. Серьезно?
Блокирую планшет, укладывая его на колени. Наверное, морально я готовлюсь к длинной и кровопролитной драке, но Шелест минуты за три вырубает Сомова. Закрываю лицо руками, вот теперь понимая, чего так опасался Паша. Он знал, что так будет, у них ведь с утра была жеребьевка, он знал, с кем будет спарринговаться.
Знал и понимал, что проиграет. А сколько было пафоса. Сколько раз он говорил, что Шелест ему не соперник, что он ноль, и сколько времени так же думала и я. А теперь получается, что Шелест сделал нас обоих, причем публично. Хлопаю в ладоши, поднимаясь с кресла. Бой окончен, и я одна стою в зале как дура, и аплодирую.
Отец пронзает меня гневным взглядом, но мне первый раз в жизни плевать. Ведь Шелест реально всех сделал. Гадский, мерзкий, противный Шелест выиграл. Терзаю его на куски в своих мыслях.
Пашка смотрит на меня с отвращением. А я улыбаюсь, как полное ничтожество. Мне кажется, или я на грани нервного срыва? В глазах опять появляются черные пятна, и я не задумываясь ухожу прочь из зала.
В туалете извращенно тщательно мою руки с мылом. Хочу хотя бы попытаться смыть с себя весь этот позор.
Интересно, а как Пашка будет оправдывать себя перед классом и моим отцом? Он ведь столько раз хвастался, какой он непобедимый… лгун. Хотя я не лучше, провалилась примерно так же публично, как и он.
Дверь туалета открывается, и к раковине подходит эта Таня. Расчесывает волосы, ополаскивая руки. Стараюсь на нее не смотреть, в сотый раз выдавливая жидкое мыло.
– У тебя все хорошо? – тихий голос перебивает шум воды.
– Да, – сквозь зубы.
– Просто я подумала…
– Чем? – рычу, откидывая волосы назад. – Тебе разве есть чем думать?
– Я просто хотела….
– Не надо. Не надо хотеть. Мне ничего не нужно от такой, как ты. Чем ты можешь помочь МНЕ? – чуть ли не кидаюсь на нее, делая слишком резкий шаг в ее сторону.
Девчонка пятится, закрывая себя руками.
– Ты ненормальная, что ли? – истеричным голоском. Кажется, еще секунда – и она разрыдается.
– Пошла вон отсюда! – ору ей вслед, пока она выбегает за двери.
Тяжело дыша, упираюсь ладонями в раковину, чувствуя головокружение. Прикрываю глаза, а когда открываю, упираюсь взглядом в красные пятна крови на белоснежной эмали.
Из туалета выхожу на ватных ногах. Все кружится, и я почти не ощущаю под ногами пола. Останавливаюсь у окна. Пара минут – и все пройдет. Кончится. Главное – переждать. В животе скручивается узел из коликов и боли, от которой я готова закричать прямо здесь. Поджимаю губы, растирая лицо ладонями.
– Гера, – раздается совсем близко, поворачиваю голову, видя стоящего рядом со мной Шелеста. Он так же, как и я, опирается на подоконник. Руки убраны в карманы, а на лице целая гамма недовольства. – Давай свои претензии ты будешь высказывать мне.
О чем он вообще? Ничего не понимаю, и еле улавливаю суть происходящего. Свали, Шелест! Свали, и без тебя тошно.
– Не надо обижать моих друзей, ничем хорошим для тебя это не закончится, – продолжает, пока я пытаюсь понять, чего ему от меня нужно.
Неужели эта девка ему нажаловалась? О Боги!
– Отвали. Я делаю все, что хочу, – стараюсь улыбнуться, но совсем не знаю, насколько хорошо у меня это вышло.
– Да делай, всем пофиг. Только за языком следи.
– Что? Стало жаль малышку? Ну прости, что обидела твою подстилку.
– Закрой рот, – хватает меня за локоть и тащит за собой по коридору до лестницы в дальнем крыле, а потом с силой припечатывает к стене.
– Мне больно, – шиплю, пытаясь вырваться из его хватки, но у меня нет и единого шанса.
– Зачем ты это делаешь? – встряхивает меня, словно куклу. Он зол. Кажется, он реально зол.
Неужели я переборщила? Ну он же не бьет девочек? Я надеюсь…
– Делаю что? Я развлекаюсь, мне весело. Ясно тебе? Иду ва-банк, а что? Терять мне уже нечего.
– Более чем. Еще раз выкинешь подобное, не посмотрю, что девчонка.
– Ударишь? – смеюсь, вцепляюсь пальцами в ворот его свитера, делаю это не специально, просто от головокружения меня начинает вести, и я хватаюсь из инстинкта сохранения равновесия. – Давай, можешь прямо сейчас.
– Пошла ты, – выплевывает мне в лицо, нацепляя на лицо гримасу отвращения. – Больная, – скидывает мои руки, отталкивая меня к стене.
Он смотрит на меня, словно я мусор, а мне становится дико смешно. Я хохочу, не прерывая визуальный контакт, и медленно съезжаю по стене на пол. В глазах мутнеет.
Шелест садится на корточки, протягивая ладонь к моей щеке.
– Ты чего? – кажется, он испугался.
– Ничего, – отворачиваюсь, мне не нужно, чтобы он видел мою уязвимость, один раз уже подобное было, больше такого не повторится, – уйди уже, – пытаюсь встать, но ноги не слушаются. – Меня от тебя тошнит, – зажимаю рот ладонью, прикрывая глаза.
В этот момент он поднимает меня на ноги, придерживая за плечи.
– Не трогай меня.
– Пойдем, у нас хороший врач. Даст тебе валерьяночки, – он еще и издевается.
– Я не пойду к врачу.
– Это было не предложение, – берет меня на руки. Совершенно не обращая внимания на все мои попытки сопротивляться.
– Поставь меня.
Отрицательно мотает головой.
– Теть Валь, у меня для вас тут работенка, – басит, стоит нам только зайти в кабинет врача.
– Богдан, сколько раз говорить? Валентина Михайловна я.
– Ага, – сажает меня на стул, – она чуть в обморок не грохнулась.
– Шубу снимай, деточка.
Поднимаю руки, а после опускаю обратно. Сил нет совсем. Прижимаюсь макушкой к холодной стене.
– Не могу.
Богдан помогает мне стащить шубу и уходит за дверь. Я же один на один остаюсь с этой женщиной.
Он ушел вместе с моей шубой. А вдруг он ее… Господи, что я несу, кому вообще нужна моя шуба. Провожу пальцами по лбу.
– Рассказывай, давно в обмороки падаешь? Слабость, тошнота, головокружение?
– Не знаю. Иногда бывает, – запинаюсь, – тошнит, круги темные перед глазами… но это не часто. Возрастное…
– Ты вообще кушаешь? – внимательно осматривает меня с ног до головы.
– Конечно.
– Что? Как часто?
– Что за глупый допрос?
– И все же.
– Фрукты, молоко, кофе, не знаю…
– Худеешь?
– Нет.
– А почему тогда так питаешься?
– Нет аппетита.
– Таблетки какие-нибудь принимаешь?
– Нет.
– С циклом все в порядке? Задержки?
– Бывают иногда. Но я читала, что это нормально.
– Понятно. Смотри, – берет листок, – я напишу тебе, какие нужно сдать анализы, а ты по их результатам сходишь к врачу, он выпишет тебе препараты. И старайся, пожалуйста, есть, даже если не хочется. Хотя бы понемногу. И не стоит это игнорировать, иначе все может закончиться очень печально.
Киваю.
– Вот и хорошо. Иди, и пусть лучше Богдан тебя проводит, мало ли что. Будет лучше, если тебе помогут добраться до дома.
Из кабинета выхожу по стеночке. Чувствую себя отвратительно. А если учитывать тот факт, что Шелест меня там ждет, и того хуже.
– Что сказали? – накидывает шубу на мои плечи.
– Если не буду есть, сдохну.
– Нормально. Тебя проводить?
– Не надо, я сама могу.
– Я вижу, – заключает меня в кольцо своих рук, даже через шубу я чувствую его твердую грудь. Становится жарко. Щеки начинают пылать.
– Богдан, – голос за спиной заставляет вздрогнуть, – я тебя ищу, – обладатель голоса подходит все ближе, а потом появляется уже перед глазами, – Герда? – удивленно.
– Здравствуйте, – изо всех сил пытаюсь отойти от Богдана подальше, но он лишь сильнее прижимает меня к себе.
– Я могу спросить, чем вы тут заняты?
– Мам Марин, к врачу ходили, все, бабушкой станешь, – серьезно выдает Шелест, а я готова упасть в обморок, чтобы всего этого не слышать.
Марина округляет глаза, приоткрывая рот. Наш завуч – его мать… никогда бы не подумала.
– Он врет, – пытаюсь как-то исправить эту бредовую ситуацию, – мне стало плохо, и он отвел меня к врачу.
– Балбес, – Марина Юрьевна растягивает губы в улыбке, – я же поверила почти.
– Я пойду, – стараюсь расцепить его пальцы, – мне пора.
– Может быть, сходим поедим? Я как раз за этим тебя и искала, – вмешивается завуч, – а потом проводишь Герду.
– Я только за. Поесть – это святое.
– А я против, – себе под нос.
– Пошли, – он все слышал.
Толкает меня вперед, отступая вбок и перехватывая мою ладонь.
Мы идем в ресторан правильного питания в конце улицы, потому что, как оказалось, Баженова очень строго следит за своим рационом.
Я иду с Шелестом за руку и не ощущаю смущения. У меня на эту тему есть определенный пунктик, с Сомовым мы не целуемся и не ходим за руки в общественных местах. Никогда. Не знаю, но я всегда от этих касаний чувствую себя неловко на людях. А сейчас просто иду, даже не задумываясь о подобном. Хотя, возможно, просто потому, что мне и без этого не слишком хорошо.
Пока идем, Богдан с Мариной разговаривают о бое. Она возмущается, что он устроил цирк и позволил сопернику нанести несколько незначительных ударов. Потом говорит, что никогда больше не будет мазать его синяки мазью, и что вообще этот спорт не для нее. Богдан обещает, что как только получит пояс чемпиона мира, то сразу выполнит эту ее просьбу и уйдет из спорта. Она улыбается и нежно касается его плеча. Под их разговоры мы подходим к ресторану, и Шелест открывает матери дверь. Они улыбаются друг другу, говорят так, словно они хорошие друзья, и от этого зрелища мне становится больно. Больно от понимания того, что со своими родителями я никогда не смогу вот так просто болтать, смеяться… никогда.
Улыбаюсь, чувствуя, что глаза застелило прозрачной пленкой слез. Присаживаюсь на диванчик, закрывая лицо меню.
– Богдан, ты что будешь?
– А тут разве есть что-то вкуснее того, что готовишь ты?
– Вот кого-кого, а повара из меня точно не делай, – Баженова улыбается, я слышу это в ее голосе.
– Мясо буду, пожирнее.
– Это ресторан правильного питания, а не шашлычная, – не могу удержаться от колкости, кладя меню на стол.
– Вот, я с тобой полностью согласна. Ты вообще говорил, что на сушке.
– Уже нет, – листает меню.
– Я не хочу есть, кофе, наверное, буду.
– Тебе вообще сказали: жрать не будешь – сдохнешь. Хомячь давай.
Этот выпад получается резковатым, и я теряю дар речи. Это вроде как и забота, а вроде как и хамство…
– Богдан! – Марина Юрьевна укоризненно смотрит на сына, а потом мило улыбается мне. – Попробуй вот этот суп, очень вкусно, сама не заметишь, как съешь.
Киваю, очень в этом, конечно, сомневаясь. Зачем я с ними пошла? Я Шелеста терпеть не могу, а его мать вообще наш завуч! Где были мои мозги? Задаюсь этим вопросом, но почему-то чувствую себя, вопреки всему, очень комфортно…
– Герда, как твое горло? Целый месяц пролежать дома с ангиной, не позавидуешь…
– Сама устала валяться на кровати. Уже все хорошо, – уголки губ подрагивают, словно пытаются выдать, что я лгу.
– Ты поэтому месяц прогуливала?
– Я болела вообще-то.
– Да одна фигня.
У Марины начинает звонить телефон, и она, забрав свою сумку, выходит из-за стола.
– Наш завуч – твоя мама? – начинаю осторожно. – Просто говорили же…
– Она меня усыновила, – не переставая жевать.
– Я, наверное, пойду, – поднимаюсь, но Богдан перехватывает мое запястье и тянет обратно.
– Сядь ты уже! Я тебе должен, ты мне так хлопала, поэтому провожу, потом, – лыбится. – Сделал я вас, да? По всем фронтам.
– Нет, – опуская глаза, но он так это спрашивает, не знаю, по-доброму, без издевки… и я улыбаюсь. Смотрю в поверхность стола и улыбаюсь.
– Да, – более настойчиво.
– Отвали, Шелест.
– Вот как конструктивный диалог, так сразу «отвали, Шелест». Другие слова знаешь?
– Нет, – смеюсь, сталкиваясь с ним взглядом, – не знаю, – склоняю голову вбок, и отчего-то мне становится так легко. Словно что-то изменилось, сейчас, вот в эту секунду. В миг, когда я смотрю в его глаза. И вижу в них свое отражение.
– Дай свой телефон.
– Зачем?
– У меня же такого нет, дай.
– Ладно, – протягиваю свой айфон.
Он что-то набирает, а потом возвращает его мне обратно.
– Что ты сделал?
– Увидишь.
