Мария Высоцкая
Законы безумия
– Мне как-то страшно…
– Да ну тебя, – смеюсь, проворно забираясь на Богдана. Пальцы холодеют.
Шелест вопросительно приподнимает бровь.
Медленно снимаю с себя футболку, стараясь смотреть ему в глаза. По телу проходят колкие мурашки.
Богдан смотрит на меня пожирающим взглядом. Я часто дышу, отчетливо чувствуя его возбуждение. Мне страшно, но в то же время дико интересно. Мне действительно этого хочется.
Ерзаю, Шелест приподымается, прижимая меня к себе. Его губы касаются моей шеи, ладони гладят спину, то и дело пролезая под лямки лифчика.
– Это и есть мой сюрприз? – шепчет в губы между поцелуями, они немного грубые, но от этого более чувственные…
Киваю. Знаю, что он улыбается. В одно мгновение мы уже сидим на кровати вдвоем. Я крепко обвиваю его ногами, пока его пальцы играючи проходятся по груди, на границе, где заканчивается край чашечки лифчика и начинается кожа. Его движения медленные. Нежные. Пальцы отодвигают чашечку, освобождая ноющую от желания грудь. Выгибаюсь навстречу его губам, чувствуя, как они обхватывают тугой сосок, а руки проворно расстегивают застежку бюстгальтера. Вздрагиваю.
– Гера, это самый ах*енный сюрприз, – впивается в мою спину, заставляя сильнее поддаться его ласкам. – Расслабься, Умка.
– Помоги мне, я боюсь, – нервный смешок, и Шелест отстраняется.
– Ты уверена?
Киваю, обвивая его шею руками. Я больше чем просто уверена. Мне просто нужно немного отпустить себя. Я долго думала об этом. Все началось с обычной ревности и страха, а закончилось тем, что мне действительно нужно, чтобы Богдан стал первым. Правда нужно.
Даже если у нас ничего не получится, я буду знать, что мой первый раз был с любимым человеком.
Шелест заваливает меня на одеяло, в одно мгновение оказываясь сверху. Его пальцы переплетаются с моими, и он заносит наши руки за мою голову, крепко пригвождая к кровати.
– Ты очень красивая, – проворно опускается к ширинке моих джинсов, а меня накрывает волной дикого, перемешивающегося с неизведанным, но сумасшедшего желания узнать, как это… Богдан медленно тянет змейку вниз, вдавливая мое тело в кровать. Залезаю ладонями под его футболку, чувствуя, как каменеют его мышцы, и он почти сразу ее снимает, кидая на пол. Возвращается к наполовину стянутым с меня джинсам. Его холодные пальцы касаются моей кожи, он выводит линии по внутренней стороне бедра. Я же нахожусь в какой-то немой и до безумия нежной коме. Мне страшно и хорошо одновременно. Его руки блуждают по моему телу, заставляя подаваться им навстречу. Сильнее прижимаюсь к нему и таю в его объятиях. Упиваюсь его поцелуями. Терпкими, немного грубыми, выводящими меня на износ своей настойчивостью.
Тянусь к пледу, стесняясь его взглядов. Мне неуютно. Я стесняюсь себя и своего тела. Это очень раздражает. Богдан словно знает, что мне это нужно, накрывает нас одеялом. От этого куска ткани начинаю чувствовать себя более уверенно. Стеснение немного сбавляет обороты.
– Я тебя до сумасшествия хочу. Ты моя, – шепчет, вызывая во мне улыбку и трепет, – моя.
Его ладонь приглаживает мои волосы, опускаясь на щеку. Он смотрит в мои глаза, и я окончательно теряю связь с миром.
Нежные, прошибающие тело, движения его пальцев по возбужденной плоти. В животе скручивается тугой узел страсти и дикого желания. Издаю стон, когда его пальцы медленно входят в меня, растягивают…
– Тебе хорошо?
Кусаю губы, впиваясь пальцами в его плечи. Мне хорошо и хочется рыдать одновременно. Странные, динамичные ощущения. Сегодня они другие. Все другое. Замираю, собирая под ладонью простынь.
По телу проходит мелкая дрожь, а каждый его поцелуй напоминает электрический разряд. Все это кажется сладкой пыткой. Хочу свести ноги, но Шелест не позволяет. Стаскивает с меня трусики, шире разводя мои колени.
Все происходящее становится наивысшей точкой. Не понимаю, как у меня хватает смелости, сжимаю в ладони его плоть, прижимая головку к клитору.
– Мне с тобой очень хорошо, – шепчу, а он закрывает мой рот поцелуем, но это лишь чтобы отвлечь.
Потом я понимаю, что он шарит рукой под матрасом, в поисках презерватива.
Сильнее сжимаю его член, заставляя издать рык. Слышу назойливый шелест фольги, запах аптечки и замираю. Его рука подхватывает мою ногу под коленом. Он нависает надо мной, смотрит прямо в глаза. Чувствую его там.
– Прости, – шепчет, резко входя в меня. Всхлипываю. Зрачки расширяются, а мерзкая боль разрастается по всему телу.
Богдан не шевелится, только аккуратно отпускает мою ногу. Мне хочется расплакаться. Я не ожидала, что будет так больно. Я, как и всегда, рисовала себе дурацкую радугу с единорогами. Его пальцы стирают слезинки с моих щек. Губы целуют шею, лицо.
– Не плачь, – все так же тихо, – я тебя люблю, Умка, я тебя люблю.
От этих слов сердце начинает биться чаще. И вот тут я уже готова разрыдаться. Его признание действует совсем не так, как он видимо ожидал. Я начинаю рыдать. Явно пугая.
– Я что-то не так сказал? Герда, ты чего?
Богдан убирает от лица мои ладони. Мотаю головой. Нужно успокоиться.
– Я тебя тоже люблю, – говорю сквозь слезы, – я… мне так стыдно, я ничего не умею, от меня одни проблемы.
– Не неси бред, – его язык касается моих губ, – все просто ах*енно.
Вцепляюсь в его плечи, набирая в легкие побольше воздуха. Сама подаюсь вперед, а Богдан протискивает свою ладонь под мою спину.
– Больно?
– Чуть-чуть…
Прикрываю глаза, вдыхая его запах.
Его движения медленные, аккуратные, но почему-то мне кажется, что даются они нелегко. Обхватываю его лицо руками, целую, сильнее подаюсь вперед, потому что мне хочется, чтобы хоть кто-то из нас смог себя отпустить. Боль уже не кажется такой адской. Ласки возбуждают.
Движения становятся быстрее, грубее, но это больше не отдается болью, скорее чем-то кайфовым. Меня разъедает это подступающее и в тот же момент ускользающее чувство. Мне безумно хочется, чтобы ему было хорошо. Ему же со мной хорошо?
Богдан замирает, содрогаясь, проходит немного времени, прежде чем он сгребает меня в охапку. На щеках снова выступают предательские слезы.
– Гера, блин, ты опять?
Мотаю головой, утыкаясь лицом ему в грудь.
– С днем рождения, мой хороший…
***
Богдан.
Спасибо за подарок, Гера, я чуть крышей не поехал.
Ну не тр*хал я девок без опыта. А походу, зря, знал бы, к чему быть готовым.
Эти слезы просто заводят в тупик. Мозг перестает соображать, и ты еще секунды висишь в прострации, совершенно не понимая, как реагировать. Мне, с*ка, страшно и п*здато одновременно. Моя любимая колючка.
Когда ты часто охреневаешь от происходящего, кажется, что тебя уже нечем удивить. Них*ра. Есть. Гера меня не то что удивила, она меня на лохмотья порезала. Ее решение, желание… вогнали в какое-то еще более уродское самокопание. Я лежал, смотрел на ее лицо, слышал тихое дыхание и понимал, что, с*ка, чуть не сделал ошибку.
Еще чуть-чуть, и я бы изуродовал всякое понятие наших отношений. Не хочу себя оправдывать и сваливать все на спорт и некие неудачи, но почему-то думать так легче.
Эта ночь навсегда останется в моей памяти. Потом я буду не раз вспоминать многие из наших ночей и ненавидеть каждую из них. Потому что будет невыносимо больно. Но это будет потом. Сейчас же я почти обожествил эту девочку. Каждое ее слово, каждое касание, оно особенное, неподвластное объяснению моего блаженства. Эти глаза заставляют слетать с катушек вновь и вновь.
Только вот я пару часов назад чуть все не пох*рил. Напрочь извращая наши отношения. Спасибо тому, кто вовремя тряхнул мои поплывшие мозги.
– Умка моя, – сжимаю ее в объятиях, настолько хочется ее трогать. Медленно выхожу из нее, целуя пухлые, красные губы. – Я в душ, ТЫ пойдешь?
Отрицательно мотает головой.
– Пошли, – подтягиваю ее к себе…
Гера нерешительно встает с кровати, оглядываясь по сторонам. Явно в поисках очередной тряпки. Ну уж нет. Поднимаю ее на руки, спускаясь вниз.
– Гера, – касаюсь губами шеи, открывая воду, – не прячься, – убираю ее руки, которыми она закрывает грудь. – Мне тоже что-нибудь прикрыть?
По ванной прокатывается ее смех. У нее красивый смех. Как и она сама.
Крепче прижимаю ее, и просто не могу отказать себе в удовольствии коснуться ее груди. Сжать этот розовый комочек.
Гера запрокидывает голову. А мне хочется. Ее хочется. И не так, как было только что. Иначе. Мозг соображает о нецелесообразности. Вопит – не сегодня. Но это его адекватная часть. Неадекватная уже все давно придумала и распланировала. И сделала это не сейчас, а многими днями ранее.
Теплая вода окутывает собой наши тела.
Мы стоим не шевелясь. Гера прикрывает глаза, ее губы, тело, просто не могу ее не трогать. Это шиза. Шиза в чистом виде.
Касаюсь ее ладонью между ног. Умка напрягается.
– Я сделал тебе очень больно?
– Не…, – всхлипывает, провожу пальцем по напухшему тугому бугорку, – …т!
Губ непроизвольно касается улыбка. Ее стоны выворачивают наизнанку.
Глава 25
Богдан.
Утро приходит как-то слишком быстро. Как Гера ни старалась, я не дал ей возможности одеться. Мне нравится так. Да, с*ка, всем так нравится, какая нах*р одежда?
– Спишь? – куда-то в мою шею.
Отрицательно мотаю головой.
– Сколько времени?
– Часов семь.
– Богдан, мы же опоздаем.
Не вижу, но знаю, как округляются ее глаза, меняется выражение лица.
– Пропустим один урок, не страшно.
– Нет, так нельзя, это…
Не слушаю ее бред, просто целую. Обхватываю ладонью ее спину, притягивая к себе. Утренний стояк уже дал о себе знать, и пока он совсем не связан с Герой, но еще парочка таких секунд, и все будет взаимосвязано.
– У меня все болит, – шепчет мне в губы.
– Я ничего не делаю, просто целую.
– Я тебя люблю, – облизывает свои пухлые губы, а костяшки пальцев поглаживают мою щеку.
Он ее слов накрывает каким-то сумасшествием. Хотя рядом с ней так всегда. Она настолько въелась мне в кровь, что иногда становится страшно.
В школу приезжаем точь-в-точь к первому уроку. Гольштейн и общественный транспорт – это тот еще цирк. Короче, день, походу, у Геры не задался. Как, впрочем, и у меня. Потому что, стоит нам зайти в здание, у меня начинается какая-то паранойя. Хочется привязать Геру к себе веревкой и никуда не отпускать. Мне жизненно необходимо, чтобы она терлась где-нибудь перед глазами. А когда Сомов пялится на нее в спортзале, хочется придушить этого козла.
– Ты че такой дерганый?
Макс наклоняется завязать шнурки.
– Нормальный.
– Ты на Павлика так смотришь, точно ща ему душу вырвешь.
– Ему бы не помешало, – сквозь зубы.
– Я чего-то не знаю?
– Не, – моргаю, – нормально все, так чет, переклинило.
– Ты че свалил-то вчера?
– Макс, громче говори, – убираю руки в карманы.
– Сорри, не подумал, так что?
– Ничего. Не было меня вчера там.
– Само собой, – выпрямляется.
– Привет, Максим, – Гера подходит к нам с улыбкой…
– Здорово.
Тянет меня за край футболки. Наклоняюсь.
– Из-за тебя у меня все болит, – тихо и наигранно недовольно.
Закидываю на нее руку, свесив через плечо.
– Слушайте, выпускной скоро, надо думать, что делать.
– Федосеев, что тебе все неймется? Обязательно надо нажраться, как свинья.
– Гольштейн, тебе бы тоже разок не мешало, а то столько нудятины. Тебе семьдесят лет, что ли?
– Отстань.
– Да я и не пристаю, не дай бог, – косится на меня и ржет. – Подруга твоя где?
– Я думала, ты должен быть в курсе, вы же встречаетесь.
– Мы не разговариваем.
– Это потому что ты вечно бухаешь и шляешься где-то.
Ухмыляюсь. Женская солидарность в Гере так и прет.
– Да не твое дело, – поворачивается ко мне, – я, короче, седня сваливаю. На созвоне.
Киваю.
– Куда это он?
– Не знаю.
– Все ты знаешь, врешь просто. У него девка какая-то?
– Гера, я же сказал, не знаю.
– Ой, знаешь что…
– Что? – приподымаю бровь, смотрю на нее с усмешкой.
– Ничего, – цокает языком и отворачивается.
– Ты чего такая нервная вообще?
– Ничего. Нормально все.
– Да-да, я вижу. Жалеешь? – раздражаюсь.
– Нет, конечно, нет, Богдан, – поднимается на носочки, чмокая в губы, – пойдем сегодня погуляем, погода такая хорошая.
– Пошли, конечно.
***
Май пролетает, как по щелчку. Последний звонок и белые бантики у Геры на хвостах остаются позади.
Впереди июнь, он наступает медленно, но тотально. Экзамены проедают весь мозг, Умка бегает как на иголках, трясясь каждую минуту. Ее папаша включает тяжелую артиллерию, почти запирая ее дома. Видимо, мстит, что Гера устроила представление на его свадьбе. Меня тоже какого-то х*ра туда позвали, это было забавно. А вот то, что Гера упала в огромный свадебный торт, запутавшись в подоле своего платья после парочки бокалов шампанского, было феерично.
Мне потребовалось титаническое усилие, чтобы не заржать. Полностью покрытая этим идиотским тортом, Гольштейн, недолго думая, прыгнула в бассейн, «случайно» зацепив с собой невесту. Гости в шоке, батя в ах*е, и только Умка, потупивши взгляд, делает вид, что она здесь вообще ни при чем. Цирк, короче.
Повеселилась, теперь сидит в башне. Рапунцель х*рова.
После всей этой фантасмагории подхожу к доске с результатами экзаменов. Ищу себя, утвердительно киваю. В принципе, примерно так я себя и оценивал. Теперь надо посмотреть, что там с Герой, ну норм. Выхожу из школы и сажусь на лавку у парковки. Жду Ма. Она как раз должна была освободиться.
– Давно ждешь?
Ма обходит скамейку, присаживаясь рядом. На ней белый костюм, больше похожий на пижаму.
– Только пришел.
– Нужно в магазин заехать, потом домой.
– Договорились.
– Результаты уже видел?
– Смотрел, нормально.
– Я бы сказала, даже очень хорошо. Нужно теперь с документами в вуз не затягивать.
– Я хотел на следующей неделе подать.
– Хорошо, с тобой съездить?
– Да я сам справлюсь.
– Ладно, как там Герда? Выпустили ее из заточения?
– А вот в субботу на выпускном и проверим.
Мама вздыхает, одаривая меня улыбкой.
– Даже не верится, так быстро время пролетело, – печально вздыхает.
– Мама Марин, не кисни, – смеюсь, хотя полностью с ней согласен.
– Так, – поднимается, разглаживая ладонями брюки, – поехали уже, а то вечером еще на дачу надо. Папа там со своими помидорами, – закатывает глаза.
***
Жара.
Тот, кто придумал сажать на даче помидоры, а не валяться в гамаке, сущий мазохист. Походу, дед слывет именно таким. Ему дай волю, так он бы ими гектар засадил. Мы торчим в деревне уже третий день. Все что–то полем, поливаем, прибиваем, удобряем…
– Богдан, подай лейку!
– Дед, жара же, сваришь все нафиг.
– Балбес ты, – шуткует, – носик течет, посмотреть надо.
– Новую купить надо.
– Вот как что-то заработаешь сам, так сразу деду новую лейку и купишь. Что за молодежь пошла, только и могут новое покупать, а старое починить ума не хватает.
– Понял-понял, дед, – улыбаюсь, подавая ему лейку. – Слушай, может, я до речки сгоняю, а? Жара, сдохнуть хочется.
– Сейчас, теплицу только подправим.
Ну, после этих слов можно уже никуда не собираться, где «подправим теплицу», там и прибьем гвоздь, уберем траву, срубим ветки и так далее.
Пока дед возится со своей лейкой, ныкаюсь в тенек неподалеку. Жара стоит адская, а ему, кажется, совсем до этого нет дела. Он, как всегда, в тельняшке и забавной бежевой панаме. Ему почти семьдесят, но он молод душой.
Полжизни промотался по всему земному шарику. Ему и сейчас дай волю, он в кругосвет стартанет. Но сердце уже не то. Ма говорит, что с каждым годом это выражается все ярче. Если лет пять назад, что такое скорая, она даже не имела понятия, то сейчас приезд скорой – обычное явление, врачи заглядывают к деду стабильно. Конечно, дед ругает мать за ее беспокойство. Ругает врачей, да что там, и старушек в очереди тоже ругает.
– Богдан, хватит прохлаждаться, иди окрошку порежь, мать от Людки своей сейчас приедет, обедать будем. Все шорохается и шорохается, – ворчит, упирая руки в боки, по-деловому оглядывая свою плантацию.
– Иду, – поднимаюсь с земли, – дед, слушай, я тут что подумал, может, грушу повесим? Мы бы с Серегой из зала какую-нибудь старую привезли.
– А где?
– Да вон у той яблони полудохлой. Мы б ее спилили, столб помощнее вкопали и грушу повесили.
– Спилили, говоришь… а что, дело хорошее.
– Все, тогда Мелку позвоню, чтоб приехал сегодня.
Мелок, кстати, пустился в свободное плавание. Восемнадцать исполнилось, из детдома отчалил. Работает в каком-то автосервисе, снимает комнату. Катька до сих пор с ним. Что, честно говоря, удивляет.
– Спилим, – накручивает на палец кончик седых усов, – так и сделаем. Спилим и беседку там поставим, – трясет указательным пальцем.
– Д-е-е-ед, – закатывая глаза, просто поражаясь его фантазии, – ты уже все тропинки перекопал. Зачем еще одна беседка?
– Молчать!
– Молчу-молчу.
– А Мелкова позови, вдвоем вы быстрее управитесь. И старую беседочку заодно разберете.
– Понятно, – ретируюсь, оставляя этого огородника один на один со своими безумными планами.
Дом встречает прохладой.
Он небольшой, всего две комнаты, чистый деревянный сруб. В кухне шумит телевизор, а на печке дрыхнет кот. Здесь, в деревне, все по-другому. И если я бываю здесь редко, то дед возвращается в город лишь на зимовку, да и то потому, что мать настаивает.
Пока режу овощи, к дому подъезжает машина. В окно видно лишь серебристый бампер. Заливаю всю эту стряпню квасом и быстрее шагаю на улицу.
– Богдан, – мать целует в щеку.
– Марина Юрьевна, рассказывай давай, – убираю свободную руку в карман шорт, вжимаясь спиной в стену терраски.
– Папа, ты там где? Иди сюда. У меня новость.
– Иду я, что как заведенные все сегодня, – бубнит дед.
Мама качает головой, растягивая губы в улыбке.
– Ну, – дед усаживается в свое кресло, – говори давай, Маринка, мне еще к пчелам идти.
– В общем, мне позвонил Доронин, сказал, что хочет с тобой встретиться в течение недели. Богдан, помнишь, мы с тобой говорили?
– Все? – дед вздыхает.
– Папа!
– Ладно, Бог с вами, – махает рукой, – говори давай.
– Помню, конечно.
– Вот и хорошо. Я тогда приглашу его к нам на следующей неделе, – заключает довольно. – Обедать будем?
– Будем, ни за что не угадаешь, что дед решил подать к обеду.
– Окрошку? – мама приподымает бровь.
– Теть Марина, вы очень проницательны.
– Конечно. Он без нас здесь только ей и питается.
Мама накрывает на стол и несколько раз просит деда сделать телевизор потише, но ему ее просьбы не интересны.
– Приятного всем аппетита.
– И тебе, ма.
Не успеваю замахнуться ложкой, как в кармане начинает вибрировать «яблоко». Свайпаю по экрану.
– Танюха, привет. Не. Я в деревне. Послезавтра приеду. Я тебе потом расскажу. Да, давай пока.
– Танюша звонила? – мама молниеносно оборачивается в мою сторону.
– Ага.
– Как у нее дела?
– Нормально. В педагогический колледж документы подала.
– Такая девочка хорошая, жалко ее так. Серега вон про все на свете забыл.
– Не нагнетай, нормально у них все.
– Маринка, – оживает дед, – тебе Доронин-то Сашка, что ли, звонил? – недовольно.
Мама улыбается, опуская глаза, чтобы дед не видел ее насмешки.
– Он пап, он…
– Вот же неугомонный. Столько лет, а все туда же!
– Папа!
Внимательно смотрю то на нее, то на деда. Тут явно зарыта какая-то собака. Узнать бы еще какая.
– Как не было ума-то у матери твоей, так и нет, – продолжает ворчать дед.
– Все, я на речку пошел, – встаю из-за стола.
Подобные разговоры – это пытка для мозга.
Провожу рукой по капоту «Альмеры», перекатывая на пальцах остатки пыли. Стоит помыть машинку. Но это как вернусь с речки, организму уже невмоготу жара.
***
Герда.
Вставляю в уши серьги с бриллиантами, слегка поправляя макияж. Я готова.
У ворот уже ждет машина. Покрутившись перед зеркалом напоследок, приподнимаю подол белого платья и спускаюсь по лестнице. Отца дома нет, у него какие-то проблемы на работе, и он уже неделю живет в Китае. Его Дашуля шарится по салонам, спуская деньги, а я с улыбкой выхожу из дома. Никто не испортил мне настроение, что не может не радовать.
У ресторана, не успеваю выйти из машины, как сразу же появляется Богдан. Я даже вздрагиваю. Обнимаю его, но не целую, не хочу пачкать помадой.
– Все, последний вечер, – оглядываюсь по сторонам, – даже грустно.
– Сантименты…
– Какой ты бесчувственный…
Богдан мягко смеется, целуя меня в щеку.
– Потанцуем?
– Серьезно? – такого я от него точно не ожидала. – Конечно, – сжимаю его ладонь.
В зале играет медленная музыка. Какой-то английский оркестр. Кладу руки Шелесту на плечи, задирая голову.
– Я так рада, что ты пришел именно в нашу школу, – шепчу, не разрывая визуальный контакт.
– Пришел бы не в вашу, встречался бы с какой-нибудь Глашкой, – крепче прижимает меня к себе.
– Шутник, – смеюсь, – я тебя очень люблю, – останавливаюсь, приподнимаясь на носочки, плевать на помаду, целую, утопая в этой неге ощущений.
– И я тебя, – трется носом о мой висок, – аху*нное платье.
– Эй, давайте уже к нам, – орет Федосеев, – хватит там обниматься.
Богдан сжимает мою ладонь, пропуская вперед. Галантно отодвигает стул, пожимая парням руку.
– Ну что, Гера, по текиле?
– Ой, Макс, отвали, я не пью.
– Ага, рассказывай, не пьет она. Сначала не пьет, потом в бассике купается.
– Федосеев, блин!
– А че я-то?
– Ну тебя. А ты чего ржешь? – толкаю Шелеста в бок.
– Короче, чуваки, школу мы прос*али, впереди универ!
Позитивный тост, ничего не скажешь. Прижимаюсь к Богдану и почти весь вечер не отхожу от него ни на шаг. Не хочется мне всей этой веселухи и глупых танцев. Мне просто хорошо находиться рядом с ним.
Часа через три все разбредаются по ресторану, устраивая негласные соревнования, кто больше выпьет.
Богдан допивает свою текилу и поднимается с места.
– Пойдем, – тащит меня в сторону лестницы.
– Куда мы идем?
– Пошли…
Взбегаю за ним наверх, шагая в конец коридора.
Шелест лапает меня за грудь, пытаясь стянуть вниз верх от платья.
– Ты обалдел? Я не буду делать это здесь, – останавливаюсь, но Богдан продолжает меня тянуть за руку.
– Пойдем, – прижимается, пробегая пальцами по оголенным плечам, целует в шею, растягивая дорожку этих поцелуев до уха, закусывая мочку, – я тебя хочу. Очень хочу.
Мы на втором этаже ресторана, в малоосвещенном углу коридора, и это ни капельки его не смущает. Богдан начинает задирать мое платье, совсем не слушая возражений.
– Я не хочу, не могу, – пищу, млея от узоров, которые его язык рисует на моей шее.
– Все ты можешь, – хрипло и немного грубо…
– Ты пьян…
– Нет, – ладонь ложится на мое бедро под задранным платьем.
– Ненормальный? – отталкиваю его, но он как танк, хрен сдвинешь.
– Нормальный, – шепчет на ухо, а пальцы уже скользят в мои трусики.
– Богдан, – обхватываю ладонями его лицо, прижимаясь сильнее, – ну потерпи, пожалуйста, давай не здесь, миленький мой, – целую его губы, щеки, он явно перепил. – Я так не хочу. Слышишь, мой хороший?!
Шелест отстраняется, его пальцы проходят вдоль моего слегка промокшего белья, а потом одергивают платье.
Громко выдыхает. Упираясь кулаком в стену.
– Прости, – прикрывает глаза.
– Все хорошо, – приподнимаюсь на носочки, целуя в нос, – я тоже очень-очень тебя хочу, но не здесь, хорошо?
Кивает.
– Поехали домой? Да?
Мне нужно его отсюда утащить, пока он ходит сам.
– Ага, – моргает, отталкиваясь от стены.
Пока я вызываю такси, Богдан успевает подсесть к Федосееву и выпить еще.
– Идем, – касаюсь его плеча, – такси нас ждет. Всем пока.
Вика махает мне рукой, улыбается.
Выходим на улицу, Макс идет впереди нас. Прикуривает, и Шелест резко тормозит рядом с ним.
– Стрельни?
– Стрельну…
Макс протягивает ему пачку, из которой Богдан вытягивает сигарету. Зажимает в зубах, поднося зажигалку. Я стою и оф*геваю. Чувствую себя весь вечер нянькой.
– Ты же не куришь…
– Гера моя, – подтаскивает к себе, – не ругайся, – выдыхает дым в сторону, – все, Максон, на созвоне…
Федосеев кивает, смотря вперед помутневшим взглядом…
Ужас.
У дома Баженовой расплачиваемся с таксистом и идем к двери. Шелест ищет ключи, но, кажется, это бесполезная затея. Звоню в дверь.
– Гера, – морщится, а мне смешно от этого выражения лица, – Ма же спит!
– Мы тогда так никогда домой не попадем…
– Ща я все найду…
– Ну-ну…
Марина открывает дверь, а я поджимаю губы.
– О, мамуля…
– Он пил? – приподнимает бровь.
– Ага, – киваю, убирая руки за спину.
– Удивительно…
– Не то слово…
– Он домой-то заходить собирается?
– Не знаю. Богдан, идем, – протягиваю ему ладонь, как ребенка, заводя внутрь.
– Мамулечка, ты самая лучшая, – стаскивает ботинки.
Марина усмехается, но заметив, что я смотрю, делает серьезное лицо.
– Спать иди…
– Я водички попью, можно?
– Ну попробуй…
Шелест идет на кухню, а я не знаю, как себя вести. Так и стою у двери…
– Проходи, – Баженова улыбается, – веселый у тебя вечерок выдался, как я вижу…
– Бывает, – пожимаю плечами, – не знаю, как так вышло, он же не пьет, вот и развезло, видимо…
Хотя, если быть честной, то ни*рена его не развезло. Они с Максом столько вылакали…
– Можешь не оправдывать, завтра все равно получит, поросенок…
– Вы и правда лучшая, – вырывается как-то само, поджимаю губы, опуская взгляд.
– Чай будешь?
– Буду.
– Пойдем тогда…
На кухне представление продолжается. Богдан уже успел попить водички и стоит у открытого холодильника со сковородой в руках. Что-то ест.
– За стол сядь.
– Не, – ставит все обратно в холодильник и садится на стул, – мам, я вот не специально…
– Ага, заливали в тебя.
– Ага, Гера вон и заливала.
Хочу его придушить.
– Я, короче, спать. Всем спокойной ночи…
Поднимается из-за стола и, проходя мимо меня, ударяет по заду. Господи, слава богу, Марина этого не видит.
Это не вечер, это просто что-то невозможное…
– Марина Юрьевна, я, наверное, домой поеду…
– Время четыре часа, оставайся уже у нас, если родители не будут против…
– Думаю, им сейчас не до меня.
– Я тебе в гостиной постелю, хорошо?
– Спасибо.
Утром разлепляю глаза от чьих-то шарканий. Задираю голову, наблюдая, как Богдаша топает на кухню.
– Водички? – говорю громко, так, что он вздрагивает, медленно оборачиваясь и держась за голову.
– Отстань…
– Плохо тебе, да?
– Гера…
– Что, мой хороший? – сажусь на диване…
– Язва, – уходит, а я иду следом. На мне ночнушка и халат, которые одолжила Марина. Запахиваю халат на поясе, выходя на кухню.
Богдан пьет воду, а на столе валяются какие-то таблеточки.
– Я тебя прошу…
– Я молчу, – усмехаюсь…
Подходит ближе, касаясь пояса халата, и медленно тянет его на себя.
– Я вчера переборщил, – трет затылок, немного хмурясь…
– Все хорошо, я понимаю, – сжимаю его ладонь, не могу больше строить из себя стерву…
– Вот поэтому и не пью, – усмехается, щелкая меня по носу.
– Голова болит, да? – морщусь, касаясь его лба.
– Чутка, Ма вчера, наверное, о*ренела.
– Да не то слово, – Марина заходит в кухню, с укором смотря на Шелеста.
– Казни, я на все согласен…
– Какое послушание. Завтракать будете?
– Будем, – отвечает за двоих…
– Садитесь тогда, а в качестве наказания на неделю к деду поедешь, он тебе миллион дел найдет.
Пока Богдан тусует в деревне, я успеваю подать документы в МГУ, надеюсь, что смогу поступить туда без отцовских денег, иначе он так и продолжит запрещать мне дышать.
Лето бежит со скоростью света, но апогей наступает в начале августа. Папа просит зайти к нему в кабинет, явно находясь в раздраженном состоянии. У него проблемы с бизнесом и в думе, не получается совмещать все на свете и усидеть на двух стульях. Даша тратит слишком много его кровно заработанных, а мама повторно подала в суд на раздел имущества. Немного пришла в себя после всего…
– Почему ты до сих пор не подготовилась к отъезду? – басит, как только я успеваю ступить на порог.
– Потому что я не полечу в Лондон, я останусь в Москве, и учиться буду здесь, – говорю обыденным, почти не дрожащим голосом.
– Ты опять за старое? – раздраженно вздыхает.
– Я имею право поступать так, как…
– Закрой уже рот, – резко переходит на крик. – У тебя нет ни права слова, ни тем более права выбора. Ты будешь учиться там, где скажу я!
– Я уже подала документы в МГУ, – сжимаю кулаки.
– Ах это, – он усмехается, как-то странно улыбаясь, – я досрочно скажу ответ: тебя не приняли.
Я стою, забывая вдохнуть, и ненавижу его еще больше. Сколько можно? Сколько он будет управлять моей жизнью? Я не кукла. Не его личная игрушка. Я человек.
– Тогда я уйду из дома! – ору, как ненормальная, а отец начинает смеяться.
– И куда?
– Куда угодно, но там меня хотя бы будут уважать и считать человеком!
– Ну-ну, – жестко заключает отец, – можешь паковать чемоданы в Оксфорд!
В раздрае вылетаю из кабинета. Я в бешенстве. Нет, я больше чем в бешенстве. Залетаю в свою комнату, хватая с тумбочки телефон и всю наличку, что у меня есть. Кидаю в чемодан какие-то вещи, а потом бросаю его у шкафа. Не сейчас.
Мы договорились с Шелестом встретиться на набережной. Вызываю такси, нет желания пользоваться водителем. Уже в машине звоню Богдану, но он не берет трубку. Надеюсь, все хорошо, он как раз должен сегодня узнать результаты вступительных экзаменов.
Он меня выслушает. Он мне поможет. Мой Богдан всегда мне поможет.
Вылезаю из машины и бегом несусь к Шелесту. Он стоит у парапета, смотрит на Москву-реку. Обнимаю его, юркая в объятия, целую в губы. Богдан просто пожирает мой рот, от чего мне становится немного неуютно. Слишком много людей вокруг. Глажу его лицо, немного отстраняясь. Задерживаю взгляд на глазах. И понимаю, что что-то не то.
– Все хорошо? – с опасением.
С минуту между нами висит пауза, а потом он произносит то, что оглушает меня:
– Меня в армейку забирают.
Застываю. Не могу сказать и слова. Меня потряхивает, а из глаз выступают слезы. Это шутка? Внимательно всматриваюсь в его лицо, но нет. Это правда.
Господи, прикрываю глаза, с силой вцепляясь пальцами в его плечи. Что мне теперь делать?!
Конец первой части.
