Мария Власова
Записки офицерши
28. Играют мальчики в войну
Во всем мире пацаны – это такое шкодливое племя! Им надо обязательно куда-нибудь залезть, что-нибудь разобрать, разломать и посмотреть, что там внутри. Или что-нибудь бросить в костер и посмотреть, как это горит, или взрывается. Наши детки в Вюнсдорфе ничем не отличались от их ровесников в других странах. Они занимались своими мальчишечьими делами на территории военного городка. За КПП их одних, без родителей не выпускали.
А за забором жили немецкие пацаны, которым тоже страсть как хотелось пообщаться с русскими. Ничего не оставалось делать, как разговаривать через забор. Словарный запас у каждой из сторон не отличался разнообразием.
Однажды Илюшка, сын моей приятельницы Ольги, гулял с друзьями недалеко от немецкого забора. Все в основном из его 2-А класса. А на той стороне такие же шнурки 8–9 лет. И пошел «разговор».
– Русские свиньи! – кричали немцы.
У Ильи во втором классе начали преподавать немецкий язык. И как раз вчера они учили названия всевозможных животных. Прилагательные они уже проходили. Илька, мальчишка с очень хорошей памятью, мигом забрался на забор и выдал всю новую лексику. А знал он много животных – свиньи, козлы, бараны, гуси, индюки. Приправил все это великолепное стадо разнообразными эпитетами – грязный, вонючий, глупый. Получился ничего себе такой компот.
Немчуре ничего не оставалось делать, как от обиды начать бросаться камнями.
Илька мигом слетел с забора и отошел на безопасное расстояние. Лексика у каждой из сторон конфликта закончилась, а вместе с ней закончилась и войнушка пацанов.
– Илька, а где твоя кепка? – спросила Ольга сына вечером.
– Упала к немцам через забор.
– Потерял на войне, – смеялась Ольга, рассказывая мне об этой истории.
29. Лето 1992 года
В то лето мы решили отпуск провести в России. Купили путевки в военный санаторий в Звенигород. Это не далеко от Москвы.
Саша решил поискать решение моей проблемы в Москве. Мы все еще надеялись найти этого доктора Айболита, который сможет помочь.
В министерстве здравоохранения моего мужа отправили в центр нетрадиционной медицины.
Видимо, и это мне суждено было пройти.
В центр мы приехали рано утром.
Мне было странно видеть столько экстрасенсов в одном месте. Они как – то все себя по-разному называли. Я совсем не в теме и не буду называть их по специальностям, боюсь ошибиться.
Вообще, в жизни никогда не общалась ни с гадалками, ни с экстрасенсами. Не очень в них верила и старалась держаться от таких людей подальше.
В регистратуре нас направили к доктору мужчине. Перед его кабинетом была длинная очередь. Он появился в дверях и пригласил всех заходить в комнату. Начался сеанс.
Я никогда не была на мероприятии такого рода. Мне было очень интересно, что он делает. Приоткрыла глаза и тихонько подглядываю за врачевателем. Он мигом это заметил, подошел ко мне сзади, и я еле усидела на стуле. Все поплыло и зашумело в голове.
Когда сеанс закончился все вышли. Он оставил меня и ещё какую – то девушку. Сел напротив неё и о чем – то они беседовали. Я наблюдала все это и в голове у меня была только одна мысль:
– Шарлатан. Что он творит! Куда меня занесло? Мужчина отпустил девушку, подошел ко мне, сел напротив, и, улыбаясь, спросил:
– Ну что, думаешь, что я шарлатан?
– Да нет, не думаю. Не очень понимаю, как Вы это все делаете. Гипноз, наверное?
Он смотрел на меня и улыбался. Я покраснела от своей лжи. Ведь про шарлатана я точно так и подумала.
– Ну ладно, слушай, – сказал он спокойно и начал рассказывать мою жизнь со всеми подробностями. Он озвучивал такие события, причем называя время, когда они происходили, о которых мне было горько вспоминать, а за некоторые откровенно было стыдно.
– Вы так все рассказываете, даже жутко становится.
– Я считываю информацию с твоего мозга, как с магнитофона.
Он меня настолько удивил, убедил, что есть еще что – то за рамками моего сознания, что есть люди, владеющие способностями чувствовать больше обычных людей. Их немного, но они есть.
Он держал мое биополе, и я легко смогла присесть и выпрямиться, не упав и не качнувшись. Мы были у Николая Андреевича еще два раза. После него я легко шагала, не чувствуя усталости. Он сделал в моей голове такой переворот!
Его смешили мои вопросы. Я пыталась понять, как он считывает информацию, и может повлиять на какие-то события в жизни человека.
Мы успели подружиться. Но время путевки заканчивалось, нам пора было уезжать. На прощание он дал мне свой адрес и телефон. На том и расстались.
После Москвы я для себя сделала вывод, что никакие кудесники помочь мне не в силах. Они могут облегчить мое состояние, но вылечить – нет.
30. Уходим, уходим…
Саша работал в обычном режиме. Но все чаще рассказывал про товарищей, чьи части уже выводили в Союз. Вывод войск шел полным ходом.
В моей записной книжке появлялись новые адреса друзей, уезжавших домой. Адреса контактные родителей. Никто не знал, где будет служить дальше. Прощались и не знали, увидимся ли когда-нибудь.
Такова военная судьба.
Я продолжала работать переводчиком в строительном управлении. Продавали за копейки военные городки. Переговоры шли полным ходом. У нас тоже готовилось сокращение штата. Убирали всех гражданских сотрудников, оставались одни офицеры. Дошла очередь и до меня. Жаль, конечно, но делать нечего. Поищем другое занятие. Без дела я никогда не сидела. Семья, дети скучать не дадут.
31. Держись, милая, держись!
Ходить мне становилось все труднее. В руках появилась палка с подлокотником. Бадик называется. Шатало не хило. Упасть могла на ровном месте мгновенно. Спокойно ходить получалось только с мужем под руку.
Однажды, в воскресенье собралась погулять. Небо хмурое, дождь может начаться. Находиться дома не было сил. Настроение, что погода, хоть плачь.
Выползла из подъезда и пошла медленно через Берлинку. На той стороне улицы стояли скамейки среди сосен. Дошла! Села на скамеечку. Отдыхаю.Ну, надо же – заморосил мелкий, противный дождь! Обратно идти сил не было никаких. Сижу. И так мне себя вдруг стало жалко.
– Ну что за жизнь! Вокруг молодые, здоровые люди – ходят, смеются, радуются жизни, наслаждаются этой жизнью. А я? Даже через дорогу перейти не могу!
Мужу такая обуза зачем? Он молодой, умный, красивый. Ему – то это все надо?
Дождь моросит. Слезы по мокрому лицу стекают вместе с дождинками. Теплая, сопливая погода вместе с моим тоскливым настроением соединлись, в какой – то густой туман. Сижу, с наслаждением грущу и тихонько плачу от жалости к себе.
И вдруг с неба вырывается узкий лучик солнца! Он падает прямо на меня. Я сижу в кольце яркого света, на меня не капает дождь. А рядом на краю скамейки солнца нет, и дождь моросит. Люди, идущие рядом по тротуару под дождем, удивляются такому необычному явлению.
Я сижу, как под зонтиком, в луче солнышка. Мне тепло и сухо. Слезы больше не текут. Стало спокойно и очень хорошо в душе. Как будто кто – то в меня влил силу, уверенность.
– Держись, милая, держись!
Я улыбнулась. Это продолжалось минут десять. И дальше опять заморосил дождь. Как и не было лучика. Но мне его хватило.
Я нужна детям, я нужна мужу! Они любят меня. Вместе мы все переживем. Справимся со всеми проблемами и трудностями. Я плохо хожу. Но есть много чего, что я делаю хорошо. Много чего умею. И самое главное – я их очень люблю, моих деточек и мужа, главного мужчину в моей жизни.
32. Осень в Питере
В ноябре 1992 года меня понесло в Ленинград. Там, в Военно – медицинской академии вроде бы изобрели новую методику лечения моего заболевания. Об этом мне поведал приятель из развед. управления, у которого жена тоже страдала РС. Оставив детей у знакомых, мы с мужем на транспортном самолете АН-24 улетели в Питер. Уже в небе до меня дошло, что мы делаем что – то неправильно. Бросить детей одних в Германии, лететь на транспортнике вдвоем! А если бы разбились оба?
– Господи, что творим! Спаси и сохрани! – молилась я во время полета.
Оставив меня в Академии, Саша через Москву вернулся в Германию.
Соседки по палате встретили меня настороженно. Вымотанная четырехчасовым перелетом, я упала в койку и тут – же уснула.
– Откуда Вы? – спросили меня женщины вечером.
– С неба, – ответила я.
– Долго летели? – не унимались соседки.
– 4 часа.
Утром пришел лечащий врач и все узнали, откуда я прилетела. Не хотела я афишировать никому, что принесло меня к ним из Германии.
Осенью 1992 года в Ленинграде, как и во всей России, люди жили тяжело. Не всегда платили зарплату, полки в магазинах были пустые. Я привезла с собой какие – то продукты. Навещать меня в чужом городе некому. Врач посмотрел на все это великолепие и разрешил положить за окно.
– В холодильнике в коридоре хранить не советую, – сказал он.
За неделю мы с соседками справились с моими припасами. Потом они меня угощали домашними деликатесами.
Миф о якобы прорыве нашей медицины в лечении рассеянного склероза быстро развеялся. Я прошла курс уколов и с этим поспешила домой. Результат оказался нулевой.
Питер в ноябре мне совсем не понравился. Постоянно моросил дождь или шел мокрый снег. Люди все одеты в черные куртки или темные пальто. Лица все какие – то бледные. Солнышко видела за три недели пару раз.
– Надоела собчачья жизнь, – жаловались ленинградцы. Город был голодный и злой.
Прилетела из Тольятти сестра Ирина. Несколько дней побыла со мной. Провожать меня на самолет приехал брат Володя. Весельчак и балагур.
– Давай свои ползунки, – пробасил он, помогая мне одеться.
В белом пуховике и светлых спортивных штанах я сильно отличалась от питерцев.
– Я подумала, что спортсменка летит на лечение в Германию, – сказала мне соседка в самолете.
– Лицо веселое и не больное. Сломала ногу, что хромаешь? – полюбопытствовала она.
Всю дорогу мы рассказывали анекдоты и смеялись. Рядом с Ириной, так звали мою попутчицу, сидел казах и тоже весело с нами общался. Очень он был похож на президента Казахстана. Но спросить его об этом я постеснялась.
Ирина была юристом и работала в Ростоке в порту и в Ленинграде. Раз в две недели летала в Германию на работу. Очень боялась летать, но деньги решали все в её случае. Долго потом она мне присылала письма в Вюнсдорф. С годами переписка как-то сошла на нет.
После дождливого Ленинграда Берлин встретил нас теплой солнечной погодой. За стеклом таможенного контроля прыгали и весело махали руками две мои самые красивые и любимые мордашки – Андрюшка и Анюта. Саша в форме стоял спокойно и улыбался. Мы все снова вместе.
Какое счастье!
33. Коляска
В сентябре 92 года мне купили коляску, и я впервые выехала на прогулку на этом чуде техники. Мне казалось, что все смотрят на меня. Хотелось влипнуть в спинку и закрыть глаза, никого не видеть и самой стать невидимкой. Среди молодого и здорового населения военного города сорокалетняя женщина в инвалидной коляске смотрелась действительно странно. Но зато муж вывозил меня в лес на прогулку, подышать сосновым воздухом. Понемногу, я успокоилась и больше не комплексовала. Дома передвигалась по стеночке и с кухней, готовкой еды и стиркой справлялась сама.
Анну утром отец провожал в садик, а Андрей вечером забирал сестру и приводил домой.
Так продолжалось до января 93 года. Начала падать на ровном месте. Качало, штормило, кружилась голова, коленки внезапно сгибались. В общем, целый букет подарков от РС. На Рождество,7 января упала так, что чуть ногу не сломала. Пришел невролог из поликлиники и зачитал вердикт: – Мария Александровна, Вы еще молоды, дети маленькие, им мама живая нужна. Упадете в следующий раз так, что расшибётесь крепко. Поберегите себя, пожалейте семью, пора в коляску садиться.
Села…
И началась другая жизнь. Настолько другая, что события разделились как – бы на две жизни. Одна до коляски, другая – тоже моя, но уже в коляске. Первые десять дней вроде бы ничего не изменилось во мне – так же утром одевалась, пересаживалась в коляску. А дальше все стало сложнее – одеваться, подниматься с кровати, садиться в кресло. Ноги быстро слабели и начали забывать, что они ноги.
В доме появилась помощница. Каждый день приходила женщина и помогала мне по хозяйству. Как бы я себя не чувствовала, но домашние дела никто не отменял. Болезнь болезнью, а обед по расписанию. Муж в обед спешил со службы домой, сын из школы, дочка из садика. Жаловаться и плакать было некогда. Да и не до соплей было. Когда-то в студенческие времена мне попался роман Моруа «Письма незнакомке». Фраза из него запомнилась на всю жизнь:
– Женщина, постоянно жалующаяся на жизнь, похожа на дырявую крышу. Она не укрывает от дождя, не согревает, она раздражает мужчину.
Это я запомнила навсегда. И старалась никому не жаловаться на свои проблемы, не напрягать просьбами о помощи.
Мое решето прохудилось, и друзья – приятели из моей жизни как – то многие пропали, отсеялись. Как в том романсе:
– При счастье все дружатся с нами, при горе нету тех друзей…
Остались самые настоящие, и появились новые.
С грустью, но пришлось принять и это.
34. Четыре года в Вюнсдорфе
Офицеры служили в Германии по 5 лет. Потом их переводили в Союз. У нас получилось 3 года в Гюстрове и 4 – в Вюнсдорфе. Конечно, никто нам лишних 2 года жизни в благополучной Германии на блюдечке с голубой каёмочкой не подарил. Пришлось самим толкаться за место под солнцем. В дальних гарнизонах послужить мы уже успели. Собрала все свои немецкие документы, и поехали мы с мужем знакомиться с генералом Бурлаковым, командующим ЗГВ. Накануне обдумала все, что буду говорить генералу. Я не собиралась никого разжалобить своим диагнозом, инвалидной коляской, рыдать на военном совете, куда мы приехали. Никаких слёз, только уверенная в своей правоте логика. Спокойно обрисовала нашу ситуацию, что работала в немецкой школе, преподавала русский язык, что еще работала в краеведческом музее г. Гюстрова. Показала страховочные документы, что лечусь в немецких клиниках и, что страховка все оплачивает. Показала немецкую трудовую книжку. Я была удивительно спокойна, уверена в своей речи. Матвей Прокопьевич внимательно выслушал меня и приказал оставить нашу семью в Вюнсдорфе до окончания вывода войск.
– Лечитесь, – сказал мне генерал в конце беседы.
Так муж еще 2 года служил в Германии и мы вместе с ним.
Наша жизнь в Вюнсдорфе очень сильно отличалась от жизни в Гюстрове.
Здесь был центр всей ЗГВ – штаб округа.
Большой Дом офицеров, две школы, детский сад, музыкальная школа, стадион, бассейн, теннисный корт, кафе, магазины.
В общем, жизнь кипела. Но жизнь за забором. Германия начиналась за воротами КПП.
В Гюстрове мы жили среди немцев, чувствовали себя за границей. А в Вюнсдорфе жили, как в Союзе, только магазины отличались наполнением товаров. Спокойная, размеренная жизнь.
Часто приезжали артисты. Билеты были не очень дорогие. Мы старались всей семьёй бывать на всех концертах наших звезд эстрады.
Звёзды…звездюльки всех мастей и талантов. Деньги уже стали валютой. Эстрадники в очередь старались приехать на гастроли в ГСВГ. Даже Зыкина приехала с выдуманной миссией – искать талантливых детей в семьях офицеров. В Сибирь с этой миссией она вряд ли ездила.
Жили артисты в гостинице Вюнсдорфа широко и с размахом. Горничные после них мешками выносили бутылки из номеров. Офицеры так не пьянствовали. Ну да Бог с ними, с этими артистами! Мы там просто жили, работали, учились, я еще успевала лечиться.
Интересно в поликлинике проходили праздники – новогодние и 8 Марта. Собирались в кафе всей частью, и устраивался замечательный капустник. С программой, с ведущими. Саша частенько выступал на таких мероприятиях. У него это здорово получалось. Однажды играл роль Деда Мороза на детском утреннике в Доме офицеров. Анюте тогда было 4 годика, и она не узнала папу.
– Мама, я так понравилась Дедушке Морозу, что он часто брал меня за ручку в хороводе! Он со мной даже сфотографировался!
Эта фотография потом долго стояла на полке в шкафу. Андрей не вытерпел и через какое – то время рассказал сестре, что это был отец. Зря. Сказка рано закончилась у ребенка.
35. Катя
Я звала ее Катерюша. Она появилась в нашем доме в феврале 1993 года. Народный целитель, так она себя называла. Маленькая, хрупкая женщина, с очень приветливым лицом. Я приняла и полюбила ее сразу. Катя просто, без заигрывания рассказала, чем хочет попробовать меня полечить. Сокотерапия, уринотерапия и голод.
– Ну, уж, нет! Мочу пить не буду!
– А ходить хочешь? – улыбнулась Катерина.
В следующий приход она принесла книги про все эти методики. И начались мои новые университеты.
Соки свежевыжатые быстренько наладили работу кишечника. Он перестал капризничать и перерабатывал теперь пищу аккуратно.
Катя плавно ввела меня в пост. Началась бессолевая диета. Поначалу было сложно, но потом привыкла. Организм очищался от шлаков. Не рывками, а постепенно.
После Пасхи я согласилась на голод. 20 дней пила разбавленную пополам минеральную воду и больше ничего. Утром выпивала стакан мочи. Вкус ее постоянно менялся, и в конце она была без вкуса и запаха, как вода.
Каждый день делали клизму, и я видела, как очищается организм, как выходят камни из печени, песок из почек. За 20 дней я похудела на 13 килограмм.
Я это описываю так подробно, чтобы поняли – голод – это очень серьезная встряска для организма, опасная. Делать это лучше в стационаре под руководством специалистов. Я очень сильно рисковала.
На пятый день голодовки меня поставили на ноги, и я несколько шагов прошла.
– Ура! Голодаю дальше!
И это была ошибка. Надо было остановиться.
К двадцатому дню я начала слабеть и решили закончить этот голодный марафон.
Выход из голода занял столько же дней. Сначала потихоньку соки, разбавленные водой, потом овощи тушеные. Понемногу питание пришло в норму. Начала пить таблетки от спастики, и получилось обострение.
36. Бранденбург
В июне, на скорой, меня увезли в Бранденбург, в неврологию. История повторилась – опять гормоны в вену.
Немецкие врачи удивлялись:
– Фрау Мария, как Вы смогли не есть двадцать дней?
– Очень хотела встать на ноги. Не получилось.
Это я им не рассказала еще про уринотерапию. Зачем немцев пугать?
С годами, вспоминая все это, я не понимаю, как я это все выдержала, как мой муж это все выдержал? И как я ТАК доверилась мало знакомой, в общем – то женщине? Как она меня подчинила своей воле?
Однажды мне попалась статья про восьмой знак зодиака. Суть ее в том, что очень часто восьмой знак зодиака человека подчиняет его своей воле, и становится, по сути, его господином.
Катя по гороскопу была моим восьмым знаком, она знала об этом и поэтому была полностью уверена в своих силах по отношению ко мне.
Я чудом выскочила из – под ее влияния.
Теперь от людей моего восьмого знака по гороскопу я стараюсь держаться подальше.
Там, в клинике я начала читать Библию. Уезжала на веранду и читала.
Иногда ко мне подходили ходячие пациенты, и мы подолгу разговаривали о жизни. Им было интересно узнать, какие эти русские? Как они живут? Что вообще у них в голове? Я чувствовала, что в этот момент жизни я представляю Советский Союз. По мне будут судить о России. Может, это звучит пафосно, но тогда я так думала и чувствовала.
Познакомилась с восьмидесятилетним Генрихом. Он был на реабилитации после операции на позвоночник. Старый, худой, длинный немец с добрыми глазами.
Он воевал. Призвали в армию и отправили на фронт. Про войну он не любил говорить. Рассказывал про жизнь сейчас. У него фирма, занимается углем. Он где – то его покупает и продает населению. Такой вот бизнес. По выходным он с женой ходит в церковь.
Его выписали на неделю раньше меня.
– Поеду домой, а то фрау грустит , – улыбнулся Генрих на прощание.
На веранде иногда собиралась молодежь лет по двадцать – тридцать. О чем – то весело болтали и громко хохотали. Я половину из их болтовни не понимала. Видимо, молодежный сленг, который я знала плоховато.
– Фрау Мария, не слушайте этих молодых оболтусов, не портите Ваш хороший немецкий язык плохими словами, – обратился ко мне сосед по отделению. Главный редактор какого – то политического журнала из Потсдама. Не помню его имя. Бодренький дедок, всегда очень аккуратно одетый и какой-то франтоватый. С ним мы беседовали, в основном, про политику.
Немцы после объединения, с приходом ФРГ очень боялись потерять работу. Новая власть начала закрывать нерентабельные производства, переоборудовать какие – то заводы. Сокращать немцев, выплачивая копейки по безработице. Об этом говорили везде – и на веранде, если к кому приходили посетители, и они за столом пили кофе, и в палате.
Перестройка нарушила спокойную жизнь немцев, и они гудели, как пчелы в улье, если их потревожить.
Через месяц я вернулась домой.
Катерина не звонила, молчала. Я позвонила ей сама. Отныне мы только приятельницы. Больше она меня лечить не будет. Достаточно.
Я все поняла и осознала.