Мария Власова
Записки офицерши
7. О, времена, о, нравы!
Первое время в Германии меня многое в немцах удивляло. Их традиции, уклад жизни, идущие из глубины их истории. Как, впрочем, у всех народов мира.
Немки старшего поколения, прошедшие войну, приучены к порядку больше, чем молодежь.
80-летняя бабулька, живущая в доме напротив, каждую пятницу вывешивала в окна свои пуховики с кровати, хлопала их, а потом чистила окна. Зимой температура 0,+5 градусов. И каждую пятницу она протирала свои окна! Моя приятельница – немка Петра смеялась:
– Мама у меня тоже моет окна раз в неделю, а я – нет. Некогда, да и устаю на работе.
В ноябре, когда сливают искусственные озера, начинают продавать карпов. Все немцы несут домой огромных, жирных, как поросята, рыбин. Закладывают их в морозилки, чтобы на Рождество приготовить карпа на праздничный стол.
Все магазины в Германии работают до 18–00.Вечером после шести, еду можно купить только в ресторане. В субботу и воскресенье магазины тоже закрыты весь день. Немцы закупаются в пятницу на семь дней, а среди недели забегают в магазин только за мелочевкой какой-нибудь.
Петра с семьей летом отдыхали в маленьком городке на берегу Балтийского моря. Там живут ее родители в большом коттедже. Петра с мужем и двумя детьми сняли квартиру, а к родителям приходили в гости. Я была поражена этому. В России такое невозможно. Менталитет другой.
Многое в Германии удивляло меня, восхищало. Но жить там я бы не хотела. Но об этом расскажу позже.
8. Гюстровский бал
1987 год.
31 декабря в госпитале будет бал!
Соседка месяц бегала по магазинам в поиске наряда на новогодний вечер. Думаю, остальные дамочки от нее не отставали.
Я, чтобы не переживать особо, старалась не думать на эту тему. Муж далеко и не известно, приедет ли на праздник. Я шила сыну костюм на елку. Он решил быть мушкетером. Анюте тоже хотелось сотворить что-нибудь этакое. Девушке 10 месяцев, пора платье мастерить. Грустить маме было некогда.
30 декабря все было готово!
Вдруг приехал муж – какое счастье! На 2 недели раньше сдал экзамены и стажировка закончилась. Умничка моя!
Вечером на елку отправились всей семьей.
Мушкетер Андрей в шляпе и со шпагой шагал рядом с отцом, на руках которого в бордовом бархатном платье важно сидела принцесса Анна.
Я шла рядом. Мы были счастливы!
Новогодний вечер мы проводили дома. Елка, ужин, подарки – все как обычно.
Забежал поздравить с наступающим одессит Саша. Он был ведущим Новогоднего бала.
28-летний красавец, весельчак, модник, холостяк. Незамужние сестрички поглядывали в его сторону заинтересованно.
– Вот вам пригласительные. Начало в час ночи. Чтобы были без опозданий! – выпалил торопливо Александр.
– И еще, – смущенно обратился к мужу:
– Можно я приглашу твою супругу на первый танец?
– Саша, какой я танцор? – теперь я смутилась.
– Мария, соглашайся, мы будем открывать танцевальную часть бала.
Конечно, я была рада, что мы пойдем на Новогодний бал. Много ли их было в моей жизни? Встретили с детьми Новый год, уложили их спать, нарядились и отправились на первый наш бал в Германии.
В актовом зале стояла огромная елка, все сверкало и блестело. Атмосфера царила праздничная.
Начальник госпиталя поздравил всех с Новым 1988 годом. Раздал премии и грамоты и начался бал.
Александр в белом костюме и черной рубашке с белым галстуком выглядел франтом. Что – то говорил, шутил, вел капустник, а потом объявил начало танцевальной части вечера.
Он шел через весь зал и улыбался, интриган. Дамы напряженно замерли. Подошел к нам с Сашей, протянул мне руку и важно сказал:
– Вы позволите?
– Держи меня, пожалуйста, крепче, – шепнула я смущенно.
Муж смотрел на нас и улыбался.
– Следующий танец мой!
По одежке встречают, а по уму провожают! – говорит пословица. Мой белый финский костюм, купленный еще в Хабаровске, был ничем не хуже нарядов местных модниц. Я перестала себя чувствовать Золушкой. И вечер прошел прекрасно. Мы с мужем много танцевали. Конечно, не как раньше, ноги слабели быстрее, чем я предполагала. Каблуки пришлось сменить с высоких на средние. Но тогда я старалась об этом не думать, просто отдыхать. Веселились от души!
9. Не верю!
Через день,2 января на старенькой госпитальной санитарке муж отвез меня в Белиц. Там находился наш окружной военный госпиталь. 300 км. от дома, от детей. Анюте 10 месяцев, Андрей в третьем классе.
Я до сих пор не верила, что это происходит со мной. Молодая, сильная, а тело меня не слушается! Что за фигня! Ладно, разберусь! Все будет хорошо!
Советский военный госпиталь располагался в 40 км. от Берлина в зданиях немецкой клиники доктора Коха. Доктор, который открыл туберкулезную палочку и начал успешно лечить эту страшную болезнь. Говорят, в 1916 году в этой клинике лечился Адольф Гитлер. После войны Белиц оказался на советской территории. Госпиталь стал принадлежать нашей армии.
Здания все выполнены из красного кирпича, увиты плющом. Корпуса клиники окружены великолепным парком. Каких только деревьев там не было! В довоенное время больные приезжали в эту клинику со всех концов мира. Каждый привозил свое дерево и высаживал его в парке. Такая была традиция.
Первое впечатление от госпиталя – тяжелое. Сумрачные корпуса отделений, старинные немецкие здания, мрачноватые и угрюмые.
Почти 30 лет прошло с момента вывода наших войск из Германии. Сейчас корпуса стоят заброшенные и медленно умирают. Что-то немцы реставрируют, но в целом все разрушается постепенно природой.
В начале, мне было жутковато вечером выходить на прогулку. Постепенно организм напичкали лекарствами, и все мои мысли свелись к одному:
– Когда это все закончится, и я вернусь, наконец, домой, к мужу и детям.
Анечка начинала ходить, Андрей по телефону докладывал, сколько шагов она сегодня сделала, прежде чем улетела куда-нибудь. Душа моя была с ними. На ночь пила таблетку, чтобы спать, а не плакать.
Перед самой выпиской дежурная медсестра воткнула мне укол в ягодицу, и я получила абсцесс на всю полужопицу. Одноразовых шприцев у нас тогда еще не было, все стерилизовали. В общем, грязь занесли.
Перед дверью операционной я сидела с одной мыслью:
– Только бы мне не ругнуться нехорошими словами во время наркоза!
Я слышала разговор хирургов за дверью операционной с солдатиком, которого они в этот момент оперировали.
Я была такая сердитая на медсестру с ее уколом! А еще было очень стыдно, если ругнусь во время наркоза. Хирурги знали моего мужа.
– Позорище будет! – размышляла я в ужасе.
После операции очнулась уже в кровати и первый вопрос хирургу:
– Я там ничего лишнего не сказала во время наркоза?
– Про всех любовников нам поведала, – засмеялся хирург.
– Ну, Слава Богу! Значит, не до обид мне там было, – вздохнула я с облегчением.
Через какое-то время ко мне зашла операционная медсестра и попросила перевести аннотацию к лекарству на немецком языке. Лекарство от какой – то венерической болезни.
– Ага, все – таки вы спрашиваете пациентов во время операции все, что вас интересует.
Через три дня муж увез меня из госпиталя домой и долечивал у себя в отделении.
Дочка за месяц моего отсутствия забыла маму. Сын и муж были очень рады моему возвращению. Саша очень похудел и опять начал курить.
– Запил бы, если б не дети, – улыбнулся устало муж.
Досталось ему крепко.
– А ты знаешь, все в госпитале жалели его, а не тебя, – поведала мне соседка.
– Мужик маялся со своими проблемами у всех на глазах. Ему не позавидуешь! А каково тебе было там – никому не интересно!
– Да уж, кому нужно чужое горе? – вспомнила я поговорку и вздохнула.
Ничья жалость мне была не нужна. Она никогда не помогает, а только делает человека слабее. Если я кого – то жалею, то стараюсь этому человеку помочь. В одной только жалости без участия нет смысла. Это мое личное мнение.
10. Хочу работать!
Все жены врачей старались устроиться куда-нибудь на работу. Командиры пристраивали своих дам в штат госпиталя. Остальные старались найти работу у немцев. Часть женщин ходили в овощехранилище, несколько человек трудились на сахарном заводе, зашивали мешки с сахаром весом 50 кг. Работа на конвейере очень тяжелая. Но выбора не было, радовались и такому заработку.
Мне работы не было.
Как-то мы с мужем проходили по площади мимо здания мэрии. У меня мелькнула мысль.
– Давай зайдем к секретарю местной власти! Рядом с госпиталем школа. Может, возьмут меня туда работать?
Муж, зная мой характер, понимал, что не отступлюсь, пока не попробую.
– А вдруг получится?
– Ладно, пошли!
Решено! Идем!
На входе в здание стоит охрана. Объяснили, кто мы и по какому вопросу. Дежурный созвонился с секретарем. Нас пропустили. Тот принял нас радушно, расспросил о проблеме и пообещал устроить все наилучшим образом. Довольные, мы вернулись домой. Через несколько дней мне пришло письмо. Меня приглашали явиться в отдел образования с документами на собеседование.
Так я стала работать в немецкой школе, преподавать русский язык в старших классах 12-летней школы рядом с госпиталем. Там я познакомилась и подружилась с немкой Петрой Эдельманн. Она тоже преподавала русский язык.
– Как же ты напугала наше школьное начальство, когда позвонил секретарь СЕПГ и приказал устроить тебя на работу, – смеялась Петра, узнав про мой визит в мэрию.
– Директор школы опасался тебя. Думал, что тебя направил кто – то из ШТАЗИ.
Конец правления Хонеккера, немцы очень боялись ШТАЗИ. Это немецкий КГБ.
Часов у меня было немного, полставки. И это было хорошо. Анюте исполнилось только полтора годика. Я работала 2 дня в неделю во вторую смену. Зарплата, соответственно, была небольшая. Но как я была счастлива! Работать, имея маленького ребенка на руках и без помощи бабушек, это нечто. Очень помогал Андрей. В свои десять лет он был какой-то взрослый. Я кормила их обедом, укладывала Анну спать и уходила на работу. Андрей гордился, что его мама преподает в немецкой школе. Сын оставался дома до моего прихода, делал уроки, а потом убегал гулять с мальчишками. Вот так мы с ним работали. Немецкая школа отличалась от советской своей демократичностью. Учителя ходили в брюках и джинсах, свободных блузонах. Мне было странно это все видеть. Попробовала бы я в Хабаровске явиться в брюках на урок! Выговор бы мигом схлопотала от завуча.
1988 год на дворе. В ГДР правил Хонеккер. Везде на стенах висели его портреты. Немцев тоже хорошо строили. Но наша школа была строже.
Однажды я пришла на уроки в синем строгом школьном костюме и в белой блузке.
– Фрау Мария, у Вас сегодня День рождения?
– поинтересовалась завуч.
– Нет, это моя рабочая одежда в советской школе.
– У нас так нарядно одеваются в праздники, – улыбнулась немка.
С учениками проблем не было – старшие классы уже примерно знали, куда пойдут учиться дальше и трудились в этом направлении. Они все были загружены помимо школы различными секциями. Спортом занимались все. Нормальные, любознательные, интересные ребята. Скромно одетые, чистые, аккуратные. Девушки без косметики на лице. С ними мне было очень интересно работать. С учителями тоже быстро подружилась. Они были рады, что появился русскоговорящий препод с хорошей дикцией. Многим учителям озвучивала учебные тексты на магнитофон. Приглашали в судейские комиссии на конкурсы по русскому языку в другие школы.
11. Почему я называю немок гусынями
Когда я работала в немецкой школе, мне было очень интересно слушать, как говорят учителя. Со мной они разговаривали на хорошем немецком языке. Я их легко понимала. Но как только они болтали между собой о том, о сем, они, видимо, переходили на сленг, и я половину не могла понять.
Однажды в мае от школы была организована экскурсия учителей русского языка в музей Клары Цеткин в Берлин. Всю поездку оплачивал профсоюз. Я тоже поехала с моими немецкими коллегами.
Сели в поезд рано утром всей компанией. Всю дорогу, почти три часа, мои спутницы без устали говорили. Все вместе и так громко, как гуси в стае – га – га – га и га – га – га! Моя Петра что-то доказывала руководительнице экскурсии с пеной у рта. К концу пути, я так от них устала! Как можно так долго и громко говорить? Гусыни, блин!
В музее К. Цеткин, как обычно, пахло старым тряпьем, скрипели полы в доме, на стене висело старое мутное зеркало. Убогая, очень скромная, я бы сказала аскетичная обстановка. Оно и понятно – революционеркам было не до рюшечек на юбках и не до дорогих сервизов. Думаю, многие революционеры так скромно жили.
В конце экскурсии директор музея попросил написать отзыв о музее. Мои коллеги – учителки так мило срулили от этого, попросив меня написать отзыв. Писать – то надо было на русском языке! Таковы были правила игры. Мы были группа учителей русского языка в немецкой школе.
Мне было не трудно. Написала, как все у них в музее хорошо устроено. Какие замечательные экспонаты выставлены.
Директор музея, пожилой немец был очень доволен хорошему отзыву о его работе. Он долго жал мою руку и приглашал еще посетить его музей. Погуляли по центру Берлина, пообедали в небольшом ресторанчике, пробежались по магазинам и поехали домой в Гюстров.
Обратную дорогу мои милые и смешные коллеги молчали, притомились, наверное. День прошел интересно и запомнился мне надолго.
12. Белиц
В январе 1989 года я опять попала в окружной госпиталь в Белице. Опять гормоны в вену и вся лечёба по расписанию. Все уже знакомо. Привыкла терпеть боль, бессонницу по ночам, пустой треп соседок по палате, однообразную госпитальную приевшуюся еду.
Я даже капусту там солила как – то раз! Пошла в магазин, купила приличный кочан капусты, морковку и соль. На кухне попросила банку трехлитровую и доску на чем шинковать. Отмыла в палате стол, и стою, шинкую капусточку. Заходит начальник отделения и офигевает:
– Мария Александровна, что Вы делаете?
– Да вот капусту солю, товарищ полковник! Надоела госпитальняя преснятина, да и занятие, однако приятное.
Евгений Михайлович расхохотался:
– Ну, женщины! В моем отделении еще никто капусту не солил. Анекдот какой – то!
Через три дня капустка поспела. Я накладывала ее в миску и несла на ужин в столовую. Угощались все с удовольствием.
13. Чего только с нами девочками не случается!
Однажды в нашу палату на носилках занесли женщину. Рядом со мной кровать была свободна, и ее положили на нее. Женщина была без сознания. Лицо серое, ни кровинки.
– Умрет, не выживет, – подумала я.
Рядом с ней суетился муж, мешая врачам. Он был в черной морской форме. Печать страха за жену не сходила с его строгого лица.
Женщине подключили капельницу и офицер ушел. Спустя пару часов капания мадам открыла глаза и спросила, где она. Я ей объяснила. Она успокоилась и начала рассказывать, что с ней произошло.
Муж – командир корабля, постоянно на службе. Трое пацанов – подростки, погодки. Она заведующая гарнизонным магазином, постоянно в работе и поездках за товаром для части. Отдохнуть, поесть некогда. Дамочка уработалась и про себя забыла. Начала терять сознание. Врач в местном медпункте не понял, что с ней. Вот и привезли жену командира в окружной госпиталь в таком плачевном состоянии.
До ужина ей поставили еще одну капельницу. Она совсем пришла в себя, лицо порозовело. Села на кровати, нашла в тумбочке свою косметичку и молвила фразу, вызвавшую громкий смех в палате.
– Сейчас свисток накрашу, и пойду на ужин, есть хочу!
Начальник отделения, увидев, что она собирается идти сама на ужин, обрадовался и рассмеялся.
– Удивительный вы народ, женщины! Только что умирала, а уже губы красит!
Оказывается, у Светланы упал гемоглобин очень низко. Ей прокапали железо, и мадам пришла в себя. А дальше все по расписанию.
14. И волки меняют шкуру
В том январе в Белице очень часто стояла по весеннему теплая погода.После ужина пошли гулять. Присели с приятельницей на скамейку в центральной аллее госпитального парка. Мимо нас, шоркая ножками, прошел сморщенный старичок в окружении двух крепких мужчин. Все были одеты в черные госпитальные пальто. Их выдавали офицерам, проходившим лечение в госпитале.
– С охраной дедушка лечится, – подумала я. Лицо старика показалось знакомым. И вдруг догадка осенила меня:
– Это же Хонеккер! Что он здесь делает? Лечится или прячется от своих?
Несколько лет спустя, когда история его снятия с должности Первого секретаря ЦК СЕПГ была напечатана во всех газетах, было написано, что какое – то время он скрывался в военном госпитале в Белице.
А пока, я смотрела в след этой странной троице и размышляла:
– Эпоха ГДР связана с этим человеком. Везде на стенах висели его портреты – в школах и магазинах, в больницах и конторах. На заводах и даже в детских садиках! Везде!
И какой конец…
Старый, больной, беззубый волк надел овечью шкуру и спрятал под ресницы свои злые глаза.
15. Октябрь 1989 года
Осенью 1989 года в ГДР начались волнения народа против Хонеккера. Ситуация была тревожная.
Вечером уложила детей спать. Муж был на дежурстве.
Вдруг заходит замполит и с ним пять немецких офицеров.
– Мария Александровна, не волнуйтесь – это немецкие товарищи, они какое – то время побудут в соседней комнате и потом уйдут.
В нашей коммунальной квартире одна комната была пустая, в ней никто не жил. Ее окно выходило на улицу.
– Ничего себе – не волнуйтесь, – подумала я.
– Явились пятеро амбалов, вооруженных до зубов, в черной униформе и огромных высоких ботинках, с легкими автоматами на плечах. И не волнуйтесь!
За стеной комнаты мирно спали дети.
Я вышла в коридор и через приоткрытую дверь в комнату увидела, что бойцы пододвинули стол к окну, поставили на него пулеметы и стали ждать. Свет не включили, в комнате было темно, только фонарь на улице тускло светил в окно.
Было так страшно – что сейчас будет?
Я стояла у окна за шторой в спальне и смотрела на улицу. В 10 часов вечера по улице мимо ворот нашего госпиталя шли немцы нескончаемым потоком. Молча, медленно, держа в руках зажженные свечи. Молчаливое шествие двигалось к центральной площади. Плакатов не было, только свечи и зловещая тишина…
Кто-то поставил свечу у наших ворот. Дежурные солдаты на КПП молча смотрели через окно с решеткой.
Я думаю, охрана госпиталя была приведена в состояние боеготовности.
А немецкие товарищи в соседней комнате приготовились стрелять в толпу при малейшей попытке провокации по отношению к русским. Они имели на это больше прав.
Шествие прошло мимо, и все вздохнули с облегчением – пронесло, конфликт не случился.
А я для себя сделала вывод:
– Как бы вы нам ни улыбались, в душе вы нас ненавидите, просто терпите, деваться вам некуда, уважаемые немецкие товарищи.
Через 30 минут ушли из нашей квартиры и бойцы немецкого спецназа, оставив после себя пустые банки из – под колы.
16. Славянские матери
Все матери мира, провожая сына служить в армию, тревожатся. А русские тайком вытирают слезы, плачут. Память о пережитых войнах рвет душу матери, провожающей сына в армию. Она рожала сына для жизни, а не для войны!
Я видела немецких солдатиков в электричке, едущих на выходной домой.
Наши служат иначе.
В госпиталь однажды приехала к внуку московская бабушка лет шестидесяти, в ярком спортивном костюме и белых кроссовках – шик по тем временам. Весь взвод охраны подтрунивал над этим солдатом. Он был очень домашний, маменькин сынок. А тут вдруг такая колоритная бабуля примчалась внука проведать. Поселили ее в госпитале. Неделю шоркалась по территории, вызывая улыбки народонаселения нашего госпиталя.
Вот еще одна история на эту тему.
Как – то в обед бежит ко мне дежурный сержант с КПП.
– Мария Александровна, замполит послал за Вами, там таксист немец что – то хочет. Нужен перевод.
Иду. На улице возле нашего КПП стоит такси. Немец таксист пытается что-то объяснить замполиту. Подполковник, увидев меня, вздохнул с облегчением:
– Разберитесь, что им надо!
Из машины выходит женщина и начинает тараторить на украинском языке. Картина еще та! С одной стороны немецкий таксист в кожаной куртке и такой же кепке с очень усталыми глазами, с другой стороны украинка лет так 45–50 в коричневом драповом зимнем пальто с бежевым норковым воротником – шалькой, в зимних кожаных сапогах и в пуховой коричневой шали – взмокшая! На улице январь, но в Германии это-3+3,а не –20 как на Украине! Тетку явно не предупредили о погоде.
С трудом поняла из ее украинской речи, что сын служит в Германии, она решила его навестить. Зимой в колхозе работы мало, купила путевку в ГДР и поехала. В Берлине их поселили в отеле. Она попросила гида посадить ее на такси, чтобы довезли до части, где ее кровиночка служит. Гид так и сделала. Едут они, значит, час, едут два, таксист молчит, рулит. И она спросить ничего не может! Сын писал, что от Берлина 15 минут на такси. А тут так далеко!
Дальше слушаю таксиста. Ему гид сказала, как городишко называется, он посмотрел по карте, где это и поехал. Промчались на север почти до Балтики больше 300 км. В этом городке советских воинских частей не оказалось. Полицейские ему посоветовали эту русскую пассажирку везти в Гюстров, там есть русские, подскажут, куда им дальше ехать. Немец уставший, нервничает.
– Заберите вашу гражданку, у меня скоро рабочий день заканчивается, мне быстрее надо в Берлин. Достает из багажника ее огромный чемодан и ворчит:
– Что у нее там такое тяжелое?
Еле поднял. Спрашиваю:
– Что в чемодане?
– Так вин кабанчика забили. Сало посолила. Сынок дюже любит, окорок покоптила. Варенье. Вот и набралось.
Открыли с таксистом карту. Смотрим вокруг Берлина населенный пункт с таким названием.
Вот она! Маленькая деревушка в 15 минутах езды от окраины города. Как они с гидом просмотрели ее? Или гид не поняла украинский говор женщины, что часть находится рядом с Берлином. В общем, случилось то, что случилось.
Я предложила посадить ее на электричку до Берлина, а дальше на такси она уже доберется. Записку таксисту я напишу. Женщина в слезы.
– Я там потеряюсь! Куда я с таким чемоданом!
Пришлось уговаривать таксиста везти ее опять на то место, откуда они приехали. Еле как немец согласился, только поинтересовался, хватит ли у русской фрау денег. Перевела путешественнице вопрос, она радостно закивала головой.
– Да, да, есть! Мне обменяли!
Договорились с таксистом, что он передаст ее другому таксисту в Берлине и объяснит, куда отвезти пассажирку.
Уставшая, в слезах, успокоившаяся, что разобрались, куда ей надо ехать, довольная женщина обняла меня и села в машину.
Я с улыбкой смотрела им вслед.
Рассказала замполиту об этой истории. Он рассмеялся:
– Во мамашки, дают! По всей Германии на такси сыновей ищут!
– Она Мать! – ответила я.
– И если сын на Луне будет служить, она и до Луны доберется. Зря, что ли кабанчика – то коптила?
Чем закончилась эта история, я не знаю.
Надеюсь, что благополучно.
Я часто вспоминала эту храбрую женщину с тяжеленным чемоданом вкусностей для кровиночки.