Мария Хроно
Сказки Даймона
– Слушай… Давай это останется между нами? Боюсь, соплеменники мне этого так не простят, – робко попросила она.
– Так вот отчего она так куксится! А я было подумал, что ей стыдно! А она просто заискивает! – резко нахлынувшая обида была столь сильно, что юноша буквально ощутил ее в теле, больно резанувшую внутри подобно затупившемуся ножу.
– Ты хоть понимаешь, как мне было страшно! Это уже не смешно, Теус! А что если бы мы погибли!? Да, ты у нас теперь повелительница огня, но я чуть не задохнулся от твоих очередных «забав»! А что намного хуже – ты сожгла Круг, Теус! Деревья, трава, животные – ты сожгла их всех одним махом, даже не моргнув глазом! Да, ты и впрямь огонь – жадный, голодный, неуправляемый, – юноша буквально выплевывал каждое последующее слово прямо в лицо сестре, на глаза которой навернулись слезы.
– Анвель… – робко прошептала она, протягивая руки, но он резко отвернулся и побрел прочь, в сторону пещеры.
– Я не хочу больше разговаривать с тобой, – бросил он через плечо, – используй для своих «развлечений» кого – нибудь еще.
– Прости… Прости меня… Я люблю тебя! – закричала ему вслед Теус, но брат даже не обернулся.
Он так никому и не раскрыл ее тайну…
Прошло три года, а Анвель так и не смог простить Теус. Они почти не разговаривали – могли лишь обменяться парой дежурных фраз, когда дело касалось «общих», племенных дел.
А она сильно изменилась за эти года, встретила свою первую (и последнюю любовь) – Тиона – темноволосого, рослого добродушного юношу, чуть старше ее, и что вдруг стало с прежней малышкой Теус? Она родила двойню – мальчика и девочку, и все реже и реже убегала из пещеры, даже стала осмотрительнее и осторожнее.
Прощай беззаботное (за исключением каждодневных спасений сестры) детство, прощайте прежние веселые игры, прощайте те дни, когда весь мир был наполнен сказкой и тайнами. У Теус теперь семья, муж, дети, а вот Анвель остался один.
Он не осмеливался приближаться к племянникам, но нередко бросал на Теус и них печальные взгляды, пока никто не видел, и все внутри у него сжималось от нежности и, что его удивляло – ревности.
Когда все, кроме стражей спали, Авель незаметно пробирался к племянникам и тихо, стараясь не разбудить, поправлял на них накидки из шкур, а порой оставлял подарки.
Он стал еще более тихим и неразговорчивым нежели прежде. И его теперь еще больше чем прежде тянуло к воде, к реке. Ему нравилось сидеть на берегу, разглядывая зыбкие, колеблющиеся отражения неба в водной глади. Они завораживали – как огонь завораживал Теус, и стоило посидеть достаточно долго, восприятие «сбитое» бесконечным колебанием воды начинало замечать в ней нечто большое нежели просто отражения неба и с трудом проглядывающееся дно, оно порождало новые, удивительные видения.
Вот и на этот раз Анвель опустил руки в воду, столь прозрачную, чистую, спокойную… Его всегда поражала своеобразная «гибкость» воды. Даже если реку перегородить, она найдет обходные пути и в то же время по кусочкам, годами будет разрушать преграду. Авель встал – пора было возвращаться, скоро мужчины пойдут на охоту, и нехорошо будет если он не придет. И водяной поток потянулся за ним, юноша почувствовал прохладу воды, ласково обтекавшей его тело. Не веря своим глазам, он повернулся к реке. Водяной столб поднялся из нее, обволакивая его тело. Было холодно, но приятно от нежных прикосновений водяного потока.
Юноша впервые за последние несколько недель улыбнулся – поток послушно выполнял все его мысленные указания: разделялся, снова сливался, бил фонтаном, поднимая струи в воздух, он мог рисовать ими, а затем, они, падая обратно в реку, окатывали его брызгами. Промокший и счастливый, Анвель все-таки не забывал о своих обязанностях перед племенем, поэтому пообещав себе позже проверить свою новую силу как следует, решил вернуться в пещеру, но тут заметил странное отражение в реке.
Подойдя поближе, он застыл пораженный – посреди водной глади вырисовывалась картинка, которая становилась все более четкой, когда он присматривался к ней. Он увидел своего соплеменника – Туона, увидел столь ясно, что даже оглянулся, дабы проверить вдруг тот незаметно подкрался к нему – но вокруг никого не было, а картинка зависла посреди отражения неба в водной глади.
Туон в отражении был в весьма специфической позе – «лежа на животе», но с неестественно выгнутыми назад конечностями и сильно повернутой на бок головой. Он «смотрел» прямо на Анвеля остекленевшими, мертвым глазами, и тут кровь хлынула из внезапно открывшихся ран на его теле, разносясь багрянцем по воде. Пораженный и напуганный юноша в ужасе отшатнулся и не в силах выдержать столь жуткое зрелище отвел взгляд, а когда собравшись с силами посмотрел снова на то место, где только что было видение не увидел ничего кроме привычного отражения белых облаков.
На охоте Авель был сам не свой – не замечал добычу, спотыкался о ветки, товарищи уже не раз сделали ему замечание и подумывали уже было отправить домой – охотник, который погружен в себя и не может сосредоточиться скорее обуза нежели помощь.
Юноше было неловко за свою невнимательность, но он никак не мог выкинуть то жуткое видение из головы.
Ему представлялось два объяснения произошедшего – возможно он повредился рассудком, и само видение, так и его «игры с водой» ему привиделись – безусловно весьма печальная перспектива (да, в те времена еще не было «чудодейственных» нейролептиков, а если бы и были – много кому они помогают сейчас?), но альтернатива – что он, как и его сестра способен управлять стихиями и видение в реке было пророчеством (кто знает?) была еще более пугающим.
Всю охоту он не сводил настороженного взгляда с Тиона, тот даже начал с удивлением поглядывать на него в ответ. Когда они в очередной раз пытались выследить оленя, Авель, погруженный в свои тревожные думы, неловко хрустнул веткой и спугнул его.
Охотники, обозленные прежними неудачами, бросились за добычей, но вскоре резко затормозили – перед ними разверзлось узкое ущелье – олень грациозно оттолкнулся от края и приземлился на другой, оставив не столь ловких преследователей с носом.
Но Тион, охваченный азартом погони и ввиду молодости и неопытности, дезориентировался в ходе погони, и не глядя под ноги, не слыша крики товарищей позади бросился вслед за оленем, не заметив расщелины – до того самого мгновения, когда земля вдруг исчезла под его ногами, а затем, после непродолжительного падения возникла вновь, ломая кости, выдавливая кровь, расплющивая тело – словно в насмешку над человеком, попытавшимся покорить природу, подчинить ее себе, собственным нуждам.
Подбегавшие к краю обрыва охотники с ужасом смотрели вниз, где с неестественно задранными конечностями лежал их товарищ, окрашивая землю кровью. Но они довольно вышли из этого «ступора». Безусловно им было жаль терять своего соплеменника, но подобные случаи в их жизни, особенно на охоте были далеко не редкостью, и уже не сильно шокировали и не приводили никого в трепет – никого, кроме Анвеля в этот раз.
После произошедшего на охоте Анвель начал избегать реку, а если и подходил к ней дабы утолить жажду или охладиться в жаркий полдень уже не любовался водной гладью как прежде, опасаясь очередного «видения».
Правда потихоньку ему удалось взять себя в руки, и он попытался взглянуть на это с другой стороны – вдруг, узнав о грядущих бедах, он сможет предотвратить их. Так и оказалось, когда в следующий раз он позволил себе созерцать водную гладь, она буквально в сию же минуту одарила его новыми видениями. И всякий раз, если он не пытался как – то повлиять на их реализацию они исполнялись. Так что теперь у Анвеля вошло в привычку регулярно «проверять» будущее и стараться предотвращать неприятности, грозившие ему и его соплеменникам. Но никто не знал о его «подвигах».
Однажды, разглядывая образы в реке, он увидел до боли знакомые две пары желто-карих глаз, глядевших на него из воды. Когда картинка стала более четкой, и он смог разглядеть их обладателей целиком, Анвель охнул от неожиданности – его племянники, смотрели на него светло-карими глазами, так похожими на глаза их матери… (Авелю, хоть он и был ее братом от матери достались серо-голубые глаза.)
Затем картинки стали мелькать все быстрей и быстрей и почти везде было пламя и эти оранжевые глаза.
– Нет, нет, – пробормотал Анвель, с ужасом уставившись в воду.
– Этого не может быть, ты мне врешь, врешь! – закричал он, и в гневе ударил по водной глади.
Но сразу же после удара, не взирая на круги по воде, возникло яркое видение – казалось словно вода загорелась, а потом на смену огню пришла чернота. В реке отразились обугленные стволы деревьев посреди черной пустоши, а под ними – обгоревшие скелеты. Еще мгновение и вода приняла свой обычный, «нормальный» облик, и глядя на голубизну ясного неба, отражавшегося в ней сложно было поверить в те ужасы, которые она только что показала.
Не одну ночь не Анвель не мог сомкнуть глаз после увиденных кошмаров, тайком бегая к реке и пытаясь найти хоть какую-то зацепку как можно предотвратить столь жуткий исход. Каждый раз, когда ему в голову приходила более – менее сносная идея, предсказание менялось, обрастая новыми деталями, но исход был везде почти одним и тем же.
Шли недели, и Анвелю все сложнее было отгонять мысли о наиболее радикальном решении проблемы. И вот однажды, собравшись с духом, он сконцентрировался на столь пугавшей его идее, и заглянул в водную гладь. И река опять показала ему трагедию – жуткую, невыразимо печальную, но уже не столь глобальную как прежде, и из глаз юноши закапали слезы, пуская круги по зыбкому видению на водной глади.
Однажды ночью Теус внезапно проснулась, обуреваемая странным чувством тревоги. Мельком окинув взглядом пещеру, она поняла, что ее детей нигде нет. Она хотела было толкнуть, храпевшего под боком мужа, но услышала чьи – то крадущиеся шаги возле входа в пещеру. Теус сначала подумала на стражника, но тот совершенно безответственно дрых у входа, храпя и порой делая вялый выпал рукой с копьем, видимо отгоняя приснившихся ему нарушителей. Луна осветила странно знакомую фигуру, и девушка, холодея от ужаса увидела у нее в руках два маленьких свертка – своих детей. Она могла бы закричать, позвать на помощь, но поняла, что стоит ей поднять шум, и таинственный похититель заметит ее и бросится прочь, поэтому сдерживая дрожь, девушка затаилась – фигура не успела заметить ее, и ступая как можно тише незаметно последовала за ней.
Возле реки фигура обернулась и уставилась прямо на нее.
– Черт, заметил, – ругнулась про себя Теус и тут же обомлела, наконец разглядев лицо похитителя – им был ее брат, Анвель.
– Я знал, что ты придешь, и знаю, что мне не удастся тебя убедить… – голос брата был очень печальным.
– Но я не могу дать тебя уйти, не объяснив тебе… Все равно… Сестра, подойди, я должен кое – что тебе показать.
Ошеломленная Теус подошла к Анвелю, уставившемуся в водную гладь, но посмотрев на воду, она не увидела отражения звезд и луны на черном небосводе, как ожидала. Огонь, огонь плясал посреди воды, вызывая жуткие разрушения, пожирая все на своем пути, превращая ее любимый лес в бесплотную обугленную пустошь вместе с близлежащими землями – на многие, долгие сотни тысяч километров.
– Что это черт подери, – прошептала пораженная Теус, пересохшими от изумления губами.
– У меня тоже есть «необычные способности», сестра, – не без тени гордости заметил брат.
– Я похоже умею… управлять водой…, а эти изображения – что – то вроде предсказаний, они всегда исполняются… Если ты с ними что – то не сделаешь… Я проверял много раз. Ты… Видела их?
– Да, это ведь мои дети, Анвель?
– Не притворяйся что не узнала их.
– Но это не могут быть они. Мои дети! Мои дети не могут быть повинны во всем этом!
–Твои – могут. Им передалась твоя сила, вернее их сила намного, намного больше твоей. И она скоро проснется, а они еще не умеют ею управлять, Теус… Все погибнет…
– И зачем же ты притащил их сюда? – с опаской спросила Теус, скорее выигрывая время, ведь она уже знала ответ. Все ее мышцы напряглись, но вдруг в спину ударил поток воду и сбил ее с ног. Девушка попыталась встать, но вода обвила ее подобно змее и ударила о глыбу, торчащую из воды. Оглушенная, она с ненавистью взглянула на брата, невзирая на кровь, заливающую ее глаза.
– И что! Неужели это единственный выход?
– Скорее всего – да. Но времени в любом случае уже мало. Они в любом случае погибнут Теус, мне очень жаль. Я не хочу этого, правда, не хочу… Если бы ты только знала, как тяжело мне это делать.
– Ты! Ты – врешь, все врешь! – заорала девушка, силясь встать, – Да, у тебя есть силы, но какого черта ты используешь их чтобы лишить меня моих детей! Я всегда, всегда видела, как ты смотрел на меня, братец! И как ты смотрел на них! Тебе всегда было обидно, что я выбрала другого, другого, а не тебя. А чего ты хотел!? Ты ведь со мной даже не разговаривал последние годы! Ты просто хочешь, чтобы я осталась одна, совсем как ты.
Анвель дернулся, словно его ударили, – Да, ты права, я всегда любил тебя… И не только как сестру. Но я никогда, никогда не стал бы врать тебе, и ты это знаешь…
Теус наконец – то смогла встать на ноги, и пошатываясь, протягивая руки к своим детям, пошла к брату. По щекам, смешиваясь с кровью лились слезы.
– Ты не можешь, не можешь забрать их у меня… – всхлипывая, умоляла она, – Не можешь! – девушка резко сорвалась на крик, и Авель почувствовал жар огня на коже.
Анвель ощутил жуткую боль, но сестра атаковала не в полную силу, опасаясь за детей, так что он успел быстро создать водный шар возле тела.
Теус взвыла нечеловеческим голосом, и лес вокруг охватило пламя. Охваченная гневом, она и не заметила, как вода подхватила ее, поток с легкостью поднял ее хрупкое тело в воздух и резко ринувшись вниз, насадил его на острый сук, плававшего в реке поваленного дерева.
Девушка захрипела, дернулась и затихла, окрашивая кровью злосчастный ствол и воду вокруг. Словно во сне, Анвель опустил орущие от страха свертки в воду и через пару мгновений их крики затихли. А он все стоял, не шевелясь, и пустыми глазами смотрел на то место, где черная вода поглотила их.
Весь в ожогах, задыхаясь от дыма, юноша побрел к сестре и осторожно сняв ее нанизанное на сук тело, взял его на руки и крепко обняв прошептал, – Прости… Прости меня. Я люблю тебя, хоть и сделал нечто ужасное…
И река в тот же момент вышла из берегов, излившись на горевший лес. Анвель позволил обезумевшему потоку схватить и унести себя, из последних сил прижимая к себе тело Теус. И безжалостный, подгоняемый ненавистью водного мага к самому себя поток нещадно тащил своего создателя за собой, погружая в свои темные глубины, где его уже ждали два маленьких холодных свертка…
– Анвель, посмотри, кажется у Ниэн получается! – звонкий мальчишеский голос отвлек мага от созерцания водной глади.
– Правда? Ну – ка, сейчас «подплыву» и проверю.
Обезображенный следами ожогов, сгорбленный и ссохшийся старец, покряхтывая поднялся с «пригретого» местечка на песчаном берегу. Подойдя к кромке воды, он уже собирался «унести» себя водой к его юным ученикам, но тут его внимание привлекла особо крупная белесая галька.
– Неужели… Неужели это… – ощущая, как к горлу подкатывает комок, а на глаза наворачиваются слезы, подумал он, поднимая с песка такой маленький детский череп.
Живая тюрьма
В моем мире все усеяно ими – белыми, склизкими, с темными колкими ресницами, с радужками всевозможных цветов и форм. Они всё время смотрят на меня, сидя на стебельках ножках, закрываясь лишь на мгновение – хлопнет веко, стечет склизкая влага, и Оно продолжит наблюдать за мной, двигая зрачок вслед за каждым моим движением.
Реже встречаются ушные раковины – светло фиолетовые, с черной дыркой в глубине и короткой, почти не видной мочкой. Они не столь подвижны как глаза, но всё же стоит мне пройти мимо, начинают синхронно трепетать, загибая края.
Из чего состоит мой мир? Черно фиолетовые стены – всегда было интересно есть ли что за ними, да и может ли быть что-то еще кроме этого лабиринта, может он и есть все сущее. Фиолетовое прерывается красными пульсирующими нитями, проголодаешься – вонзи в них единственное острое что у тебя есть – свои зубы, свои ногти, и река-сосуд прорвется, наполняя тебя багровой теплой питательной жижей. Каждый раз засыпая, раскинувшись на теплом, мягком полу я вижу над собой сиреневое небо, усеянное тысячами глаз, смотрящих на меня. Стоит расфокусировать зрение, и они станут похожи на белые точки. В такие моменты меня посещает ощущение словно эти белые точки… словно это что-то важное, словно где-то уже я видел похожее, а что – не помню.
Однажды, я нашёл кое-кого в своем мире. Я занимался своим обычным делом, чем же ещё можно заняться, как не ходить в надежде увидеть что-то новое – и я увидел. Он сидел на полу, сжавшись в комок, с искаженным от переживаний лицом, и заметив меня тут же, вскочил как ужаленный.
Выражение страдания изменилось на секунду на искреннюю радость, а затем резко омрачилось еще сильнее нежели прежде, он громко крикнул, – Брайан! Я уж боялся тебя больше никогда не увидеть! – и крепко обнял меня.
Заглянув с надеждой в мои глаза, он увидел в них лишь непонимание и смутившись, уставился в пол.
– Ты до сих пор не помнишь, да? – тихо спросил незнакомец.
Я лишь промолчал в ответ и боковым зрением заметил, как напряглись уши и как вытянулись стебельки глаз в нашу сторону. Я привык к ним, но сейчас мне показалось, что это ой как не к добру.
– Ты – величайший преступник Вселенной, Брайан. Ты пожелал уничтожить их, мы пожелали – ты собрал нас, но нас выловили одного за другим и бросили сюда.
Что-то, чего я не видел прежде, длинное и продолговатое поползло из пола и стен, и это что-то тянулось к нему, но я продолжал молчать.
– Нас поймали одновременно, вместе, и я помню твое отчаяние. Нет, не из-за пленения, а из-за того, что твой план провалился. Господи, как ты рвался, как кричал, когда Они тебя тащили… – он обхватил мое лицо ладонями, и заглянул мне в глаза, – но ты все еще можешь, я знаю, ты все еще можешь…
Нити были совсем уже рядом, на конце каждой начала вырисовываться воронка с мелкими острыми коготками. Тут то и он их заметил.
– Дьявол! – крикнул незнакомец, но было слишком поздно – «щупальца» уже протянулись к нему, на минуту застыв перед финальным броском, а затем резко дернувшись, обхватили его.
– Ты знаешь где выход! Вспомни! – крикнул он, собрав последние силы, а в следующее мгновение крохотные отростки впились в него, срезая кожу и мясо, перемалывая кости, пока незнакомец не исчез полностью – кусочек за кусочком в их прожорливых пастях, поглощённый неведомыми палачами.
– Мы когда-то были друзьями? Откуда я знаю это понятие – друг? Неужели было что-то помимо и до этих фиолетовых стен, унизанных глазами? Опять что-то важное, но не помню… Не помню… Брайан… Я Брайан? Почему? Ты знаешь где выход… Выход куда? Вспомни… Что вспомнить?
Когда я уснул, мне снились странные сны. В них был другой я и другой мир. Там тоже были глаза и уши – везде, повсюду. Они следили, они вслушивались в мельчайший шёпот. А еще там были звери – мёртвые звери, напялившие маски морали и добродетели, трупы, прятавшие свою гниющую плоть под длинными одеяниями, протягивающие ко мне свои руки, губы, еле заметные сквозь прорези масок, настойчиво требующие – стань таким же как мы, умри, надень мое лицо. И я пожелал убить зверей, насколько можно убить то, что давно мертво. Я собрал команду – юный Рики (он погиб первым, хотя должен был умереть последним, своенравная Лита и мой самый близкий друг – вчерашний незнакомец. Как же его звали? Но глаза сдали нас своим хозяевам, и все обломалось, обломилось, рассыпались планы.
– И Я ЗНАЮ ПУТЬ ОТСЮДА! Помню, как Лита принесла мне флешку, и на голограмме засветилось это место – мы знали, что в случае провала нас ждет смерть или она – Окуло Секьюра, тюрьма для величайших преступников во Вселенной – живая, единая камера, оплетенная тканью, пронизанная сосудами и нервами, что ведут в центр управления, где расчетливый, безразличный к страданиям пленных мозг, под надзором стражей, ежесекундно обрабатывает тысячи звуков и изображений от сенсоров, где бьется, питая тюрьму и нас своей кровью, сердце этого жуткого места. Они не могут читать мои мысли, они не знают, что я уже помню. Но что-то уже заподозрили, они знают, что я мог вспомнить. Надо выждать – и действовать.
Окольными путями, блуждая то туда – то сюда, возвращаясь по несколько раз в одни и те же места, петлями, крюками – чтобы не дать им подсказки, что я вспомнил, я пришел в нужное место. Вот он – Окуло Кастос, не око – подделка, дверь, стоит дотронуться до ресниц в нужном порядке – откроется, но другие же увидят. Ждать пока моргнут – мало времени. А вот и сосуд, в крови мое спасение. Пью неряшливо, делаю вид, что поперхнулся, кашляю. Разбрызгивая кровь вокруг, мотая обрубком, изливающим мою кровавую тень, что застелет глаза и даст мне шанс.
Я вышел, опять темный коридор, но серо черный, целиком не из плоти, а стали, хотя и она тут есть – пульсирующие сосуды и нервы тяжами тянутся по стенам, а я иду, хотя идти мне недолго. Карта есть, но спасения нету – мы прорабатывали план побега, и единственный вывод которому пришли – дверь из Окуло Секьюра есть, а выхода нет.
Я шел, прятался, хитрил, но они опять, как и в прошлый раз поймали меня. Кинули в камеру – снова глаза вокруг. Что теперь – казнь?
Дверь открылась и зашел стражник. Поставил передо мной миску с порошком, открыл флягу, залил и порошок мгновенно распух, превратившись в серо-белое месиво.
–Ешь, – бросил он, а сам, дожидаясь, когда можно будет забрать миску (мало ли что я с ней сделаю, ложек не дают – ими можно проколоть глаза, приходится хлебать так, умирать – так грязным, перемазанным), внимательно смотрел на меня.
– Ну что?
– Что?
У него была только половина маски, ровно обрезанная снизу, так что я ясно видел насмешливую улыбку на его полуистлевших губах, а когда он говорил, исходя слюнями и обдавая меня запахом разлагавшейся плоти, острые желтые зубы и треугольный, слишком правильной формы – словно специально обрезанный, язык.
– Величайший преступник Вселенной. Брайан Андерсон, удалось ли Вам уничтожить нас?
Я продолжал молча хлебать безвкусную похлебку.
– Хочешь узнать, что тебя ждет?
Я прервал свою скудную трапезу, – издевается или и впрямь расскажет, чтобы поиздеваться еще больше?
–Ты знаешь ходы, ловить тебя опять нам лень, хотя и не сложно. А переделывать тюрьму – много мороки… Проще стереть тебе память. И мы сделаем это лучше тебя, уж поверь.
– Опять быть пленником? Уж проще убить. Я бы сам себя убил, но сколько не пытался – не дали.
–Ты – любимая игрушка директора, уж он не даст тебя в обиду, – страж засмеялся, – даже тебе самому. Так что ты здесь до конца своих дней – или его.
Помолчав с минуту, он продолжил, – Так осточертела неволя? А разве раньше ты был свободным?
– А разве нет? – огрызнулся я в ответ, – захотел – пошел уничтожать ваш мир, не захотел – не пошел.
Он осклабился, радуясь, что скажет наконец последнюю фразу. Думает добить меня, сломать. Ну что ж, пусть попробует.
–Ты всегда был пленником, Брайан. Пленником собственного тела, – он указал на миску, – Хочешь жрать? Можешь жить без жратвы? Можешь жить без воздуха? Пленник своих желаний, ты их не выбирал – твой мозг, запрограммированный еще до твоего рождения, в утробе твоей матери, залитый гормонами твоих желез, лишь реагировал на внешнее окружение. Но такой плен тебя устраивал? Разве многое изменилось? Тебе не сбежать, Брайан, цепи удержат тебя. Свободы нет, тебя нет – ты собран из осколков, обрывков, ты не человек – лишь слияние случайностей, плод многолетних переплетений.
Он потащил меня, а я не отбивался – что толку. Я не молил о пощаде, когда меня приковывали к белоснежному креслу, когда на голову надевали шлем – они безжалостны и непоколебимы, стражи Окуло Секьюра.
Звездное небо. Звезды? Что за странное слово, и что оно означает? Откуда я взял его? Сиренево-фиолетовое небо, а на нем – десятки глаз, что всегда будут следить за мной.
