Мария Берестова
Сбежавшая принцесса
Глава шестая
Тема внезапности их брака явно была для Лои весьма болезненной. Она совершенно застыла и, пристально рассматривая его и свои руки, спокойным отстранённым голосом сказала:
– Простите. Я создала вам так много проблем!
На секунду он замялся, поскольку она была права, и брак с нею действительно создавал серьёзную проблему, но ему не хотелось этого заявлять прямо, поскольку она явно и без того чувствовала себя виноватой.
Заверять её в том, что нет, ничего подобного, никаких проблем нет, и что ей не о чем переживать, было бы фальшиво и жалко; она была достаточно умна, чтобы почувствовать эту фальшь, а ему хотелось по-настоящему утешить её, а не отмахнуться пустыми фразами.
Чуть подумав, он отметил:
– Посмотрите на это с другого ракурса, Лоя. Вы сделали мне предложение, которое я счёл интересным, – сформулировал он. – И это я посчитал сопряжённые с его принятием проблемы приемлемой платой.
Она вскинула на него удивлённые глаза; покраснела и снова опустила взгляд.
Она не могла принять такую благородную трактовку ситуации, потому что её совесть делала ей явственный укор. Больше всего ей сейчас хотелось проигнорировать этот голос совести, забыть те факты, которые противоречили его версии и самой поверить, что всё действительно было так. Но именно то, что он всё это время был к ней так добр, вынуждало её к откровенности – она не смогла бы спокойно жить с тем, что соврала ему.
Признание далось ей непросто.
Уставив взгляд на костяшку большого пальца его правой руки, она тихо произнесла:
– Я надеялась скрыть от вас, что я принцесса.
Она справедливо предполагала, что едва ли незнакомый ниийский посол решится пойти на конфликт с райанским королём из-за девицы, которую видит впервые в жизни. Лоя надеялась, что он примет её за обычную дворянку, которая бежит от договорного брака, устроенного её родителями; у неё даже была составлена подходящая легенда, подобраны кандидаты и в «родители», и в «женихи».
Теперь ей было нестерпимо стыдно – именно потому стыдно, что он спас её, даже зная, на что именно идёт. И ей было мучительно представлять, как бы она себя чувствовала, если бы обман её удался, и он только много позже узнал о её настоящем статусе.
– Ну, вполне разумный ход, – вдруг высказался в поддержку её обмана Берт и добавил: – Проницательного человека вам провести не удалось бы, но вы ведь меня не знали, так что могли предполагать, что у вас этот фокус выйдет.
Она отважилась вскинуть на него взгляд – на лице его не было заметно ни следов осуждения, ни оскорблённости или возмущения.
– Смотрите, – деловитым голосом принялся объяснять он, перехватывая её руки поудобнее и поглаживая её пальцы своими, – если бы вы не были принцессой, вы не были бы так зациклены на варианте с замужеством, потому что вам не нужна была бы настолько непоколебимая защита от родительских притязаний. Как бы они нашли вас в Ниии? – он пожал плечами. – Вы могли бы в таком случае просить у меня пристроить вас там, хотя бы гувернанткой со знанием райанского, например, – она мимолётно улыбнулась, потому что такой вариант даже не пришёл ей в голову. – В конце концов, – продолжил он, – леди, попавшая в такое положение, могла просить найти ей… покровителя, – замялся он, пытаясь выразить мысль более куртуазно.
Поскольку устроить выгодный брак сбежавшей от родителей бесприданнице было бы, в самом деле, совершенно невозможно, логично было предположить, что оказавшаяся в подобном положении дама искала бы либо способа самой зарабатывать на жизнь каким-нибудь достойной благородной леди способом, либо – мужчину, готово содержать её в обмен на ни к чему не обязывающую приятную связь. Просьба взять её в жены, определённо, не вписывалась в такую концепцию и говорила о том, что у леди есть обстоятельства, которые лишают её иных альтернатив, – именно это явное отсутствие альтернатив и позволило Берту вычислить, что за девушка к нему пришла.
Хотя Берт высказывал всё это, чтобы успокоить её – и объяснить ей, что её попытка обмана была естественной, но изначально обречённой на поражение, и он всё равно так и так узнал бы, что она принцесса, – вместо того, чтобы успокоиться, она совсем сжалась и отобрала у него свои руки.
– Лоя? – с тревогой переспросил он, и в голосе его слышалось заметное огорчение: – Я вас… обидел?
«Конечно, обидел! – тут же раздражённо попенял он сам себе. – Вот зачем тебе потребовалось добавлять про поиск любовника? Хватило бы версии с гувернанткой!»
Он почувствовал острое недовольство собой, недовольство профессионального толка: как дипломат он совершил непростительный промах. Ему так хотелось пересказать Лое всю цепочку тех рассуждений, которые пронеслись у него в голове во время их первой встречи, что он позабыл о необходимости оставить при себе те части этих рассуждений, которые могли бы задеть её чувства.
Она не отвечала; аккуратно сложив руки на коленях, она тупым неподвижным взглядом смотрела в окно. Он уже успел понять, что неподвижность такого рода свойственна ей в моменты, когда эмоции её слишком сильны, поэтому предпочёл просто подождать, пока она овладеет собой и сама захочет вернуться к разговору – или, если ей будет того угодно, просто переведёт тему.
Три или четыре минуты они ехали в тишине; потом она равнодушным, но чётким и хорошо поставленным голосом произнесла, всё так же гипнотизируя окно:
– Если бы вы отказали мне в браке, я бы предложила себя… в любовницы… – голос её всё чуть дрогнул на этом слове, но она заставила себя проговорить его чётко и ровно.
Сердце его сжалось от жалости – как тогда, когда она отчаянно и лихорадочно перечисляла ему свои качества хорошей жены. Ему даже представлять не хотелось, что было бы, если бы она дошла до перечислений своих качеств любовницы – слишком мучительно было осознавать, в каком отчаянии она находилась.
Берт и в целом был склонен сочувствовать людям, попавшим в беду, и имел репутацию человека с добрым сердцем. Ему тяжело давалась необходимость отказывать кому бы то ни было в помощи – хотя он и научился это делать по службе. Лоя и тогда, в первый момент, вызывала у него глубокое сочувствие, – теперь же, когда он узнал её ближе и успел восхититься её сильным характером, упорством и умом, ему ещё больнее было представлять, через что она прошла.
– Лишь бы уехать, – тихо проговорила Лоя. – Я согласилась бы на любые ваши условия, лишь бы вы меня увезли.
Голос её был совершенно ровным, но он видел, что ей с трудом удаётся совладать с дыханием, и что пальцы её чуть ощутимо дрожат.
– Вы находились в страшном положении, – попытался ободрить он её, – но справились с ним мужественно и решительно.
– Мужественно? – тонко переспросила она и возразила: – Я ужасная трусиха! – самообладание её, кажется, дало значительную трещину, потому что голос потерял ровность и чёткость, и она лихорадочно добавила: – Вы не видели, как я дрожала от страха под дверями вашего посольства и не решалась позвонить! – она зябко обхватила себя руками, и та дрожь, о которой она только что говорила, овладела её телом и теперь. – Я… – голос её совсем сорвался. – Когда ваш слуга сказал, что вы не принимаете… я… – она часто заморгала, но это не помогло – по щекам её покатилась первая слезинка.
Берт чувствовал себя совершенно бессильным перед её состоянием.
– Господи, ну что же вы… – растерянно пробормотал он, перебрался на её сидение и крепко обнял.
Объятия эти, которые так ярко свидетельствовали о его сочувствии, лишили Лою последних сил; ей сделалось совсем уж жалко себя, и она разрыдалась.
Все эти дни она мужественно сдерживала себя, не позволяла страху и отчаянию овладевать ею; она говорила себе раз за разом: «Мне нужно сделать ещё рывок. Я не могу сейчас предаваться эмоциям. Я должна крепиться». И у неё вполне получалось – обуздывать эмоции, брать себя в руки и делать то, что должно было сделать, чтобы спастись.
Теперь, когда она была, наконец, в Ниии, в статусе замужней дамы, и муж её был человеком, от которого райанский король не смог бы просто так отмахнуться; теперь, когда всё самое сложное, страшное, стыдное осталось позади; теперь, когда она начала чувствовать себя по-настоящему в безопасности – эмоции вырвались наружу, и она заново пережила тот страшный день, который начался для неё с побега через окно.
Страх, отчаяние и стыд поднялись со дна её души, куда она решительно их затолкала, поскольку они мешали ей действовать; и теперь она могла только плакать, не в силах совладать с глубокими эмоциями, которые захватили её с головой.
Но в этом разрушительном водовороте эмоций было кое-что, что отличало нынешний день от того, страшного: был человек рядом, который обнимал, понимал и утешал.
Когда истерика стала отступать, Лое стало стыдно перед ним за этот всплеск.
«Что он теперь обо мне подумает?» – с тоской вопрошала себя она, вжимаясь в его плечо в попытках отсрочить момент возвращения к разговору.
Она уже не плакала – сил плакать не осталось, да и слёзы закончились, – но с каждой секундой ей становилось всё более неловко и страшно. Ей хотелось показывать себя перед ним с лучших сторон – потому что она была глубоко и искренне благодарна ему. Теперь же она испугалась, что ему было досадно, неприятно и противно быть свидетелем её истерики, а она буквально вынудила его пройти через это, потому что куда бы он делся во время поездки, в этом тесном экипаже?
Нужно было бы хотя бы сейчас начать вести себя достойно и оторваться от него… но, уже приняв решение выпрямиться и извиниться, она неожиданно для самой себя вжалась в него ещё крепче – потому что посмотреть теперь на него ей было слишком страшно.
Она не услышала, но почувствовала, что он вздохнул; но прежде, чем она успела окончательно устыдиться, он начал гладить её по волосам со словами:
– Всё уже позади, милая. Всё это уже позади.
Она удивлённо замерла под его рукой, вслушиваясь в тёплый добрый голос.
– Ты со всем справилась, – продолжил он, и она почувствовала, как он поцеловал её в макушку, – у тебя всё получилось, и теперь ты в безопасности.
Страх и стыд стали потихоньку отступать от неё; как от его тела исходило тепло, которое согревало её озябшие руки – она всегда начинала мёрзнуть, когда нервничала, – так тепло от его голоса касалось её души, ласкало её согревающими волнами, несло покой и умиротворение.
Она переменила положение; руки, которыми раньше она цеплялась за его жилет, переместились выше; она обняла его за шею, но всё ещё утыкалось лицом в его плечо, боясь поднять взгляд – сейчас его лицо оказалось бы совсем рядом.
Ей хотелось его поцеловать теперь, но она никогда не целовалась раньше, смутно представляла себе, как это сделать, и боялась быть навязчивой.
Ему тоже хотелось поцеловать её, но он переживал, что слишком торопит события, и что ей сейчас это будет неприятно, и что было бы дурно сближаться с нею в тот момент, когда она растерзана своей истерикой и совершенно беззащитна.
Поэтому они оба просто сидели так и мечтали о поцелуях.
Глава седьмая
Слишком эмоциональная сцена смутила обоих. Они так и промолчали до следующей остановки, а, вернувшись, снова сели друг напротив друга и сделали вид, что ничего такого не было.
Лое было слишком неловко за свою истерику; там, дома, если эмоции порой и застилали её разум, она уединялась и давала им выход наедине с собой. Со времён детства никто и никогда не был свидетелем её эмоциональных вспышек, и ей было особенно досадно, что именно Берт видел её в таком состоянии – потому что ей очень хотелось демонстрировать ему лучшие стороны своего характера, а никак не такие вот срывы.
Берт, в свою очередь, чувствовал, что ей неловко, и пытался эту неловкость сгладить. Он легко завёл непринуждённый разговор на отвлечённую тему – и вскоре все треволнения Лои были забыты.
Они легко обнаружили сходство, которое их чрезвычайно роднило. Их привлекала и интересовала сама жизнь, им было интересно наблюдать и за людьми, и за природой, анализировать свои наблюдения, составлять на их основе концепции. Они оба любили читать – но не для того, чтобы уходить с головой в книжные миры, а для того, чтобы с помощью книг больше узнавать о жизни и людях. Им обоим была свойственна наблюдательность – она тоже росла из этого интереса к жизни.
Почти сразу они обнаружили, что что-то в их наблюдениях и выводах сходится (такие случаи отзывались у каждого в душе необычным теплом), а что-то – нет (а здесь у них возникало горячее любопытство: почему так?) Оказалось, что они могут обсуждать всё на свете – потому что всё на свете им обоим было интересно, и ещё интереснее оказалось узнавать, в чём сходство и различие их взглядов.
В итоге весь путь до столицы прошёл в самых разнообразных беседах – и эти нелюбители путешествий даже не заметили, как летит время.
В столице у Берта не было своего дома, и он планировал разместиться в летней резиденции короля – но там-то ждали только его одного, и резиденция короля не была тем местом, куда можно было просто привести с собой жену. Оставлять Лою где-то в одиночестве не казалось Берту допустимым вариантом, поэтому он решил сперва отправиться в дипломатический корпус. Он был достаточно обширен и предоставлял пусть скромные, но вполне приличные временные комнаты не только для своих сотрудников, но и для их семей.
Кроме того, в дипломатическом корпусе должен был находиться непосредственный начальник Берта, которому так и так нужно было сделать доклад.
Посему, отправив секретаря устраивать Лою, Берт устремился к кабинету главы дипломатического корпуса, прихватив бумаги с отчётами, написанные ещё в Ниии.
Начальник, к счастью, обнаружился на месте.
– А-Нартэ? – в его удивлённом голосе слышался оттенок тревоги. – Что-то ты рано!
Берта ждали не раньше, чем через неделю, и столь поспешный приезд ярко сигнализировал о возникших непредвиденных обстоятельствах.
– По рабочему направлению ничего нового, – Берт сгрузил отчёт на стол, имея в виду, что со времени его последнего донесения в работе ниийского посольства в Райанци не случилось ничего неожиданного. – Но как частное лицо я крепко влип: украл райанскую принцессу. Она сейчас здесь, – поспешно добавил он и уточнил: – И мы обвенчались.
Глава дипломатического корпуса был привычен и не к таким происшествиям, поэтому сухо уточнил:
– Которая из?.. – поскольку в Райанци было несколько принцесс.
– Лойэринда Торкийская, – уточнил Берт.
Начальник три раза медленно моргнул, вспоминая информацию о принцессе и делая выводы, потом резюмировал:
– Ну, с этим сдавайся Его Величеству, пусть у него голова болит. – После чего пододвинул к себе отчёт и добавил: – Постараюсь добиться аудиенции сегодня, случай выдающийся, конечно, – язвительное окончание фразы было единственной эмоцией, которую он себе позволил. – Иду, приводи себя в порядок! – досадливым жестом услал он Берта наружу.
Тот отправился на поиски супруги, кою быстро обнаружил в одной из гостевых комнат, где она чувствовала себя не слишком комфортно. У неё не было вещей, чтобы их разобрать; у неё не было ни горничной, ни подходящего её статусу наряда, чтобы привести себя в порядок; она никого тут не знала и не представляла себе, как хотя бы помыться – и где взять чистую одежду.
Она, впрочем, попыталась найти себе хотя бы видимость занятия: стояла и смотрела в окно. Оттуда, по крайней мере, было видно достаточно оживлённую улицу.
– Ну! – оптимистичным тоном отвлёк её от грустных размышлений Берт, входя. – Здесь меня не убили, так что осталось лишь договориться с Его Величеством!..
– А Его Величество?.. – обеспокоенно повернулась к нему Лоя, не скрывая своей тревоги.
Она совсем не знала ниийского короля и не представляла себе, каковы могут быть его реакции.
Берт пораскачивался с пятки на носок. Хотелось заверить её, что ей нечего опасаться, но он сам тревожился по поводу реакции своего венценосного брата. У них, правда, были весьма неплохие отношения – король не только оказывал незаконному родственнику покровительство, но и выстраивал с ним неформальное, даже фамильярное общение. Но у любой приязни такого рода есть свои границы, и Берт справедливо полагал, что в этот раз отмеренные ему границы пересёк, и это неизбежно будет отмечено ответными санкциями.
– Я полагаю, – осторожно сформулировал он свои мысли, – нам будут грозить официальное выражение королевского гнева и ссылка.
– Звучит нестрашно, – откликнулась Лоя, которую ни выражение гнева, ни ссылка совершенно не пугали – в отличие от возможного возвращения на родину.
– Да и не должно быть ничего страшного, – махнул рукой Берт. – Тут вопрос политический, Лоя. Вам лично, полагаю, вообще опасаться нечего, – уверенно заявил он.
– А вам? – с тревогой переспросила она, сделав шаг от окна к нему.
Он улыбнулся и пожал плечами:
– Мне, должно быть, достанется за самоуправство, но, надеюсь, не сильно. – Заметив, что она огорчилась от этих слов, он поспешно добавил: – Я рассчитываю на… человеческое понимание, скажем так.
Она стиснула пальцы и опустила глаза. Через несколько секунд, совладав со стыдом и неловкостью, подняла на него взгляд и твёрдо сказала:
– Мне нечем отплатить вам за вашу доброту ко мне. Но я хочу, чтобы вы знали, – она приблизилась к нему ещё на шаг, – что я умею быть благодарной, и что я не забываю добра.
Эти слова, впрочем, очень мало отражали её чувства – потому что чувств этих было гораздо больше, чем она умела выразить словами. Глубокая благодарность к нему переплеталась в её сердце с восхищением его добротой и благородством; она чувствовала в себе решимость всегда быть верной ему – не только как жена, но и как соратник, как человек, на которого он всегда может положиться. Она не знала, как сказать обо всём, что происходило в её душе, и её очень мучила мысль, что он сочтёт её неблагодарной или принимающей его помощь ей как должное.
– От принцесс ожидают эгоизма, – продолжила она, пытаясь всё-таки высказать хоть что-то, – но, поверьте, я не считаю, что мир вертится вокруг меня. Вы не обязаны были помогать мне, – она вздёрнула подбородок, словно возражая тому, что он мог подумать, – и тем более не обязаны были относиться ко мне с такой… чуткостью, – выразила она то, что особенно её трогало. – Вы необыкновенный человек, и мне редчайшим образом повезло… – голос её дрогнул, она упустила мысль и перебила саму себя: – Я буду всю жизнь благодарить Господа за эту милость. – Испугавшись, что он не вполне поймёт её мысль, дополнила: – За то, что Он направил меня именно к вам.
Берт был чрезвычайно смущён её словами. Он, пожалуй, и сам был весьма доволен собой и тем, как повёл себя в этой сложной и драматичной ситуации, – но услышать со стороны признание того, что его поведение чрезвычайно достойно, было особенно приятно. И, чего уж греха таить, особенно приятно было знать, что Лоя замечает и ценит его усилия.
– Вы меня смутили, – не стал скрывать он, – но это весьма приятное смущение.
Она несмело улыбнулась, радуясь, что ей удалось хоть немного выразить свою благодарность.
– Но, полагаю, – продолжил, меж тем, он, подходя к ней, – благодарность Господу мы будем слать вместе. Потому что, – он нежным аккуратным жестом взял её руки в свои, – я тоже весьма Ему благодарен за то, что Он направил вас ко мне.
