Мария Берестова
На последних осколках мира
От злости, которой дышали и голос его, и взгляд, она задрожала и на секунду прикрыла глаза в попытках собраться с силами.
Когда она взглянула на него снова, взгляд её был твёрд и собран.
– Ну и ядовитый у тебя язык, Грэхард! – с упрёком сказала она.
Его жёсткие слова совсем её не задели – возможно, потому что, если и была в мире вещь, в которой Эсна никогда не сомневалась, так это – его любовь к ней.
Он был обескуражен её самообладанием и сбился с яростного настроя.
– Я просто озвучиваю мнение моей жены обо мне, – с горечью ответил он, делая от неё шаг назад и отворачиваясь.
Сердце её дрогнуло жалостью. Она поняла, что он разгадал её план, и его крайне оскорбило это. Она подумала, что, в самом деле, было крайне дурно с её стороны пытаться играть на его чувствах.
– Прости, – сделала она шаг к нему, решаясь всё же положить ладонь на его правый локоть.
Хотя она и стояла теперь у него за спиной, ей было чуточку видно его лицо, и ей показалось, что под усами губа его дёрнулась усмешкой – но, возможно, это была игра солнечного света, вырвавшегося из-за портьер.
Грэхард повернул к ней голову и левой рукой накрыл её ладонь движением весьма осторожным. Она давно не видела у него такого мягкого выражения лица, и ей даже показалось, что в его обращённом на неё взгляде была теплота.
– Эсна, – заговорил он, и голос его тоже звучал непривычно мягко, – вся моя жизнь заключена в служении Ньону. Я никогда не смогу бросить Ньон, а если бы вдруг и сделал это, то скоро умер бы, потому что вся моя жизнь осталась бы здесь.
Она опустила лицо.
– И я спрашивал Эрхиса, – помолчав, отметил Грэхард, затем сказал: – Он отказался уезжать.
Эсна посмотрела на него с недоумением: она не думала, что он рассматривает такой вариант.
– Так что уезжай без нас, – всё с той же мягкостью в голосе попросил Грэхард и, взяв её руку в свою движением вкрадчивым и ласковым, неожиданно прибавил: – Прошу тебя.
Душа её так задрожала от этой бережности, что ресницы её затрепетали, а сердце дрогнуло. Она была смущена его внезапным переходом к задушевному откровенному разговору – после всего, что разделяло их теперь, она меньше всего ожидала этого.
– Не отказывай, – продолжил уговаривать он, поглаживая её ладонь большим пальцем. – Подумай хорошо об этом. Здесь ты ничего не изменишь, солнечная, – с сожалением отметил он. – И… Кэси уже выросла, но Эль – такая маленькая. Ей очень нужна мама, – столь сентиментальные слова крайне странно звучали из его уст, и она не знала, как на это реагировать. – Да и… – голос его внезапно дрогнул, он кашлянул, пытаясь вернуть ему твёрдость, и со всей определённостью чётко продолжил: – Не думаю, что для тебя это важно, но мне будет спокойнее знать, что ты в безопасности и живёшь, наконец, так, как всегда мечтала. Быть может, – задумчиво отметил он, – это последнее, что я ещё могу тебе дать.
Она смотрела на его пальцы, которые машинально сжала своими, не отваживаясь взглянуть ему в лицо. Меньше всего на свете она ожидала от него такой откровенности – и совсем не подготовилась к ней.
– Я подумаю, – наконец, тихо пробормотала она и, с сожалением отпустив его руку, сбежала к себе.
Сердце её находилось в полном смятении.
Казалось бы – ведь и не было ничего!
Но это короткое соприкосновение их рук, этот ласковый тихий голос, этот проникновенный мягкий взгляд – они разбередили в Эсне чувства, которые она считала давным-давно похороненными под горечью и болью.
Ей хотелось рвануть обратно, к нему, в Верхний дворец, обнять его… переиграть всю эту сцену заново – но не стоять столбом, не зная, что сделать и сказать, а прижаться к нему, поцеловать…
Всё её существо пронзило влечением к нему, потребностью быть рядом с ним, чувствовать его, слышать его запах, говорить с ним, смотреть на него…
Прищурившись на ворвавшийся в комнату солнечный луч, она стёрла с глаз непрошенные слёзы – чувства её сделались так горячи, что она не могла их выдержать.
Сердце неслось, мучилось, умоляло пустить его к Грэхарду – чтобы обнять, утешить, разделить боль, успокоить, быть рядом, рядом, рядом!..
Она хотела, отчаянно хотела к нему – она хотела видеть Грэхарда таким, каким он был с нею только что, открытым, нежным, настоящим… Как редко ей приходилось видеть его таким! Как глубоко она была уверена, что никогда больше его таким не увидит!
Ёкнув, сердце её сбилось с ритма.
«Он точно думает умереть!» – в мистическом ужасе осознала она, разгадав подоплёку его внезапной откровенности.
Подойдя к окну, она бросила взгляд на Верхний дворец.
Душу её переполняли беспокойство и тревога.
Он уверен, что всё кончено, и ему уже нечего терять, – поэтому он позволил себе настолько раскрыться.
По щекам её потекли горькие слёзы.
Она не хотела, не хотела, чтобы он умирал!
«Вот так, значит, да! – сердито притопнула она ногой. – Меня отослать задумал, чтобы здесь умереть спокойно?!»
Её наполнили обида и решимость – решимость бороться за него и за его жизнь.
«Нет, я им всем покажу!» – гордо вскинула она голову, вытирая слёзы.
«Если они хотят его убить – им придётся сперва перешагнуть через мой труп!» – твёрдо решила она, составляя уже в голове записку к брату с просьбой о встрече.
И что это ей, дурочке, вздумалось сразу руки опускать, даже не попробовав? Ну уж нет! В детстве ей не раз удавалось переупрямить брата – неужто и теперь не сдюжит?
…первая беседа ей, впрочем, не очень удалась, но она почувствовала самое важное – что ей удалось поколебать позицию брата и заставить его сомневаться. Эсна упирала на то, что услышала от Грэхарда – что это отец первым нарушил равновесие – и по реакции брата поняла, что Грэхард сказал ей правду, и что покушение на него в самом деле готовилось, и что брат об этом знал.
Ей сделалось горько. Она понимала, что обижаться на мёртвых бессмысленно, но не могла теперь не обидеться на отца – вот зачем, зачем ему сдались эти амбиции? Его внук так и так стал бы следующим владыкой Ньона! Зачем, зачем, зачем непременно ему так уж хотелось избавиться от Грэхарда? Разве он был плохим правителем? Разве он был плохим мужем?
Горечь переполняла теперь её душу до краёв, и, к тому же, ей стало стыдно перед Грэхардом, которого она так поспешно обвинила.
«Мой отец хотел его убить. Он избежал этого буквально чудом. А я – я! – оставила его одного!» – разверзлась в её сердце пропасть из горечи и сожалений.
Ей было страшно теперь представить, как он чувствовал себя всё это время, и она не знала, как загладить свою вину перед ним. Всё в ней неслось, требовало, стремилось к нему!
Однако ей было и страшно. Он не делал попыток к примирению сам – да полно, хотел ли он этого примирения? Возможно, то, как резко она его осудила, как категорично встала на сторону отца в этом конфликте, задело его слишком сильно? Быть может, её предательство – да, теперь она видела это именно как предательство, – убило его любовь к ней?
«Ну что ж, пусть тогда скажет мне об этом прямо!» – в один из дней упрямо тряхнула она головой, прерывая, таким образом, вихрь бесконечных страхов, сомнений и терзаний, и отправилась искать Грэхарда.
Давно перевалило за полдень; его не было в Цитадели – занимался делами в городе – и Эсна решила подстеречь его в саду перед Верхним дворцом, а заодно привести в порядок свои мысли и чувства.
Она не знала, как и что ему сказать. Все эти «я так сожалею!» казались слишком мелкими и неискренними на фоне того, что она чувствовала на самом деле. У неё никак не получалось подобрать слов, которые отвечали бы её чувствам, и это заставляло её нервничать. Грэхард любил конкретику – но в том, что бушевало теперь внутри Эсны, не было никакой конкретики.
Увы, она так и не успела ничего подготовить – как он вернулся в Цитадель. Его грозная массивная фигура резко контрастировала с зеленью деревьев и кустов, а в нескольких шагах за ним шли гвардейцы его личной охраны. Стремительным размашистым шагом Грэхард направлялся во дворец; завидев Эсну, резко остановился.
– Солнечная? – не здороваясь, бледно выразил он удивление.
Она в который раз отметила, как отчётливо легла на его лицо усталость сетью новых морщин и кругами под глазами, и сердце её сжалось.
– Мы могли бы пойти к тебе на крышу? – тихо попросила она, почти уверенная, что он точно откажет.
Он сморгнул; потом прикрыл глаза на несколько секунд, явно пытаясь понять, что на неё нашло и как ему реагировать на такие заходы.
– Пойдём, – наконец, безразлично бросил он и продолжил свой путь.
Впрочем, Эсна заметила, что он существенно замедлил свой шаг, приноравливаясь к её, и ей, по крайней мере, не пришлось за ним бежать.
В саду на крыше она не была ещё дольше, чем в его личных покоях, и вынуждена была отметить, что тут царит запустение. Ни этой весной, ни прошлой осенью никто не проводил положенных работ с деревьями и кустами, и уж тем паче – не сажал цветов, а те многолетники, которые всё же взошли, сплошь переплетались с сорняками.
Из уютного местечка крыша Верхнего дворца превратилась в царство запустения и беспорядка, и комфорт здесь представлялся теперь сомнительным.
Грэхард, впрочем, подошёл к тому месту, которое всегда особенно любил – с него открывался вид на город и на залив – и замер там массивной каменной фигурой, сложив руки на груди. Единственная тропинка в сорняках подсказывала, что он всё же сюда ходил.
Эсна подошла к нему ближе и встала рядом; он никак не отреагировал, и некоторое время они молчали. Потом он вдруг резко нарушил это молчание холодным словом:
– Решила?..
В голосе его почти не слышалось вопроса.
Она повернула к нему лицо, но он смотрел не на неё, а в море. Упрямое выражение, поджатые губы и хмурый взгляд не располагали к откровенным беседам с ним.
– Решила, – подтвердила она и, собравшись с духом, сказала: – Я хочу остаться с тобой.
Лицо его не переменилось, и он даже не взглянул на неё. Спустя несколько секунд, впрочем, он ответил:
– Ты оговорилась, солнечная.
Она догадывалась, что он ей не поверит, но всё равно было обидно.
– Я сказала то, что сказала, – твёрдо возразила она и повторила: – Я хочу остаться с тобой.
Он медленно повернулся к ней и обратил на неё взгляд тяжёлый и пристальный – она едва справилась с тем, чтобы не поёжиться, не отступить, не опустить глаз и встретить этот взгляд с достоинством.
Очевидно, найдя единственный ответ, который мог ему объяснить её странные слова, он усмехнулся и обличил её:
– Хочешь меня своими руками убить, солнечная? Что ж, – пожевал он губами и резюмировал: – Ранниды обычно умирают от рук своих жён.
Стыд, чувство вины, сочувствие и нежность вымыло из сердца Эсны; на их смену пришло раздражение.
– Как же я от этого устала! – с досадой воскликнула она, всплеснув руками и бросив на него возмущённый прожигающий взгляд. – Грэхард, ты совершенно невыносим!
– Да, я в курсе, – невозмутимо согласился он, но она заметила в его глазах искорку интереса, словно она повела себя не так, как он ожидал.
Эсна притопнула ногой и продолжила своё наступление:
– Я тут пытаюсь примириться!.. – с досадой объяснилась она, но он её перебил.
– Примириться? – раздражённо переспросил он, опуская руки и делая шаг к ней. – В самом деле? – его голос был наполнен холодной язвительностью, а глаза, как два тёмных ледяных камня, казалось, хотели выморозить ей душу.
