Марина Эльденберт
Любовница поневоле. Авторская версия
Я сглатываю и двигаюсь в сторону: близкого контакта с Хантером я точно не хочу.
– Сомнительная сила – чтобы за тобой бегали все вервольфы.
– Не скажи. Быть главной слабостью альфы та еще сила.
А ведь я, действительно, слабость Доминика! Его страсть ко мне напоминает не любовь, а животную одержимость. Так может, это правда?
Я не верю Хантеру. Не хочу. В конце концов, нормальные люди не запирают тебя в машинах и не увозят непонятно куда! Но что-то заставляет меня спросить:
– Если ты это не выдумал, то откуда узнал?
– От приемной матери. – В его голосе проскальзывает горечь. – Она много всего рассказывала мне в детстве. А позже я увлекся историей и нашел много интересных фактов в легендах и древних летописях. Моя настоящая мать была имани. В четырнадцать лет я узнал, что я не обычный человек.
Он стягивает очки, и я вздрагиваю, когда его глаза одновременно вспыхивают, но не привычно желтым, а ярко-синим цветом.
Глава 12
Я не отшатываюсь только потому, что отшатываться мне попросту некуда: позади шкаф. Просто смотрю на это и не могу отвести взгляда. Это жутко, но вместе с тем необычно. Смотрю до тех пор, пока сам Хантер не моргает, и синеватое свечение меркнет.
– Что?.. – Голос меня не слушается, но я все-таки выталкиваю из себя вопрос: – Что это такое?
– Моя сила.
– Почему они синие, а не желтые?
– Не знаю. Я не встречал себе подобных. Но это мне жить не мешает.
Хантер усмехается и делает шаг назад, а я осознаю, что до этого дышала через раз. Настолько, что сейчас кружится голова. Или она кружится от всех этих новостей.
– Как такое возможно? – интересуюсь я.
– Природа. Генетика. Аномалия. Как моя гетерохромия.
– И ты… вервольф?
– Ты хочешь спросить могу ли я перекидываться в волка?
Я киваю.
– Да. У меня есть вторая ипостась.
Это заявление заставляет меня заново взглянуть на Хантера.
А я ведь изначально подумала, что у него телосложение вервольфа! Он высокий. И сильный. И двигается плавно. Как хищник.
Как волк.
Но Доминик об этом не знает.
– Ты обманул всех, – доходит до меня. – Ты куришь. Носишь очки. Не входишь ни в одну стаю. Не только я посчитала, что ты человек. Оуэн тоже так решил.
– Это тоже моя особенность – возможность прятать свою суть от других вервольфов. Приятный бонус.
– Получается, ты полукровка?
Я опасалась, что этот вопрос его разозлит, но он лишь вызвал у Хантера новую улыбку. Правда, сейчас его улыбки казались мне оскалами. Как у зверя, что затаился перед броском.
– Не совсем. Я бы назвал это новой расой. Той, в которой можно выбирать кем быть: вервольфом или человеком.
Удивительно. Невероятно. Как сюжет из фантастической книги. Но передо мной стояло живое доказательство, что это все не розыгрыш.
– И ты решил быть вервольфом?
Вот теперь взгляд Хантера вонзился в меня, будто острое лезвие, делая черты жесткими и даже жестокими.
– Я не выбирал, Чарли. Я рос обычным ребенком, каких сотни. И который однажды после драки со школьными хулиганами вдруг перекинулся в волка, набросился на них, а после сбежал в лес. Мне повезло, что им никто не поверил, и что мы жили уединенно. Моя приемная мать перевела меня на домашнее обучение, потому что скрытая сила вервольфа рвалась наружу. Я перекидывался по несколько раз на дню: из одной ипостаси в другую и обратно. Вервольфы обучают этому своих малышей еще в детстве, для них это что-то вроде игры. Если не сопротивляться трансформации – она безболезненна и в чем-то даже приятна. Я же ничего этого не знал и ничего не умел, и для меня последующие несколько лет превратились в сплошную пытку, когда я понемногу осознавал, кто я такой, и учился себя контролировать.
Он чеканил слова жестко, но меня все равно это задело, стоило представить необычного мальчика, который страдал ни за что.
– Почему твои мама не попросила вервольфов о помощи? – спрашиваю я.
– Видишь ли, это не так просто сделать. Если ты не в стае, тебе не станут помогать.
– А твой отец? Она обращалась к нему?
– К нему оказалось не так просто попасть. Но ей удалось поговорить с его внуком, который просто посмеялся над ней и прогнал.
Внук. Богатство. Я. Не нужно быть детективом, чтобы связать одно с другим и догадаться, о ком речь.
Дедушка Доминика – отец Хантера?
Хантер похитил меня из-за Доминика.
Точнее, чтобы отомстить Доминику.
По дому разлилась мелодичная мелодия, и я вздрогнула. Хантер неспешно преодолел расстояние до кухни и вытащил из куртки телефон.
– Алло.
Он включил громкую связь, поэтому до меня тоже донесся рычащий голос Доминика:
– Если тронешь Шарлин даже пальцем, пожалеешь, что не сдох быстро.
– Лучше поторопись, потому я собираюсь не только трогать Чарли. Как знать, может я понравлюсь ей настолько, что она выберет меня.
Что по этому поводу думает Доминик, мы не узнали, потому что Хантер тут же отключился.
А я не двинулась с места, слишком потрясенная, чтобы действовать. И поэтому упустила момент, когда он снова направился ко мне.
Что он там собирался делать? Трогать?
Нет, на это я не подписывалась.
Мне нужно срочно его уболтать. Доминик едет сюда. Отлично! Мне нужно только потянуть время.
Когда Хантер остановился в шаге от меня, я вытянула вперед руку.
– Я все равно не понимаю, почему ты решил, что я та самая имани.
– По твоему аромату, Чарли, – улыбнулся он. – Хоть я и не встречал подобных девушек раньше, сразу понял, что к чему, стоило приблизиться к тебе.
Он перехватил мою ладонь и дернул меня на себя, прижимая к груди и втягивая носом воздух.
– Думаешь, я курил ради маскировки? Нет, твой запах настолько сладкий, что приходилось изворачиваться, чтобы не наброситься на тебя в твоем же магазине.
Я рванулась из его захвата, но куда мне до силы вервольфа – только зашипела от боли в запястье. Попытка его лягнуть тоже закончилась тем, что меня попросту распластали по книжным полкам. Хантер развел мои руки, перехватывая удобнее, и бедрами прижался к моим бедрам. Так, что я явственно почувствовала его возбуждение, и забилась сильнее.
– Тише-тише, – говорит Хантер. – Я не собираюсь делать тебе больно.
– Это теперь так называется?!
Во мне всколыхнулась волна такой звериной ярости, что я клацнула зубами возле его лица. Только дай до тебя добраться, и я подпорчу твою харизму!
– Ого! – его глаза вспыхнули. – Не знал, что сила имани так работает. Значит, ты становишься вервольфом. Вряд ли у тебя появится вторая ипостась, но волчьи инстинкты уже есть. Скажи, ты чувствуешь эти изменения? Видишь мир иначе? Как ощущаешь запахи? Звуки?
– Хватит разговаривать со мной, как с подопытной крысой! – рявкнула я.
– Не с крысой, Чарли, – мягко поправил он. – С волчицей.
На меня будто увесистый том по истории свалился, из тех, что затесались на верхнюю полку. Потому что не знаю как насчет звуков, разговоры ничьи мне, как Оуэну, подслушивать не удавалось, но сегодняшняя сцена с покупательницей и слова Венеры всплыли в памяти. Голос альфы. Я заставила ее уйти. Как и ту девицу в «Коршуне», которая вешалась на Доминика.
Но какая разница, если я все равно не рассмотрела в Хантере угрозу?
– Я ничего такого не чувствую.
– Или предпочитаешь не чувствовать?
Вот теперь мне захотелось зарычать. Натурально так.
– При чем здесь вообще я?! Ты появился в моем магазине не ради меня. Ты вообще не знал, что я имани.
Хантер мрачнеет, но не выпускает меня из захвата.
– Ты права. Я искал уязвимое место Экрота, и нашел тебя. То, что ты имани, вышло любопытным совпадением. Или, скорее, закономерностью, раз он помешался на тебе.
Это такой нетонкий намек на то, что Доминика привлекла исключительно моя сила?
– Очень мило мстить своему даже не отцу, а… кажется, племяннику через его женщину. Мужской поступок, ничего не скажешь.
– Я же дал слово, что ты не пострадаешь. – Историк сильнее сжимает руки на моих запястьях. – Мне просто нужно дать повод Экроту.
– Повод для чего?
– Вызвать меня на бой.
Битва вервольфов?
– Зачем? – вырывается у меня.
– Потому что статус альфы позволяет ему ответить на мой вызов отказом. А вот похищение своей женщины он вряд ли простит и захочет поквитаться.
Битва за любовницу. Но это бред! Ему не нужно за меня сражаться, потому что…
– Я выбрала другого.
– Доминика, – выплевывает его имя Хантер.
– Да, Доминика. Я принадлежу ему. Он уже едет за мной, и порвет тебя на части!
– На это и расчет, Чарли. Чем злее сюда явится Экрот, тем лучше для меня.
– Лучше? Доминик силен. Он тебе не по зубам.
– Уверена? Я не совсем обычный вервольф, помнишь? Силы во мне больше, чем в любом альфе.
Глаза Хантера вновь загораются мистическим голубым свечением, и все внутри меня начинает мелко подрагивать. На этот раз от страха не за себя, а за моего волка.
– Ты этого хотел изначально? Заманить его сюда?
– Вообще-то я рассчитывал соблазнить тебя.
И я ведь почти повелась! На его доброту, на любовь к книгам, на хорошее ко мне отношение. Мне он понравился.
– Но я быстро отказался от этой идеи. Ты слишком хороша для такого чудовища, как Экрот.
– Это, знаешь ли, решать мне!
– Здесь ты тоже права. Но может, еще передумаешь?
– Думаешь, я стану встречаться с насильником?
– А я тебя насилую?
Только сейчас до меня доходит, что Хантер ничего не делает. То есть он меня обездвижил, но на этом все. Точнее, все для людей, но не для вервольфов.
Запах! Я пропахну другим мужчиной. Именно этого Хантер добивается. Неважно, чем мы сейчас занимаемся, его запах уже будет на мне. На моей коже. На волосах. Везде.
– Катись к бесам! – рычу я.
Хантер усмехается, но без торжества. В его взгляде я ловлю сожаление.
Сдалось мне его сожаление!
Мне нужно сбежать отсюда, как можно скорее, чтобы добраться до Доминика раньше, чем он доберется сюда. Чтобы не было никакого повода. И никакой бойни!
Меня осеняет внезапная мысль, как его отвлечь. И я подаюсь вперед, впиваясь поцелуем в губы Хантера. Сухие и неожиданно мягкие. Мой трюк работает: с каким-то утробным рычанием вервольф отвечает на поцелуй, обхватывая мою голову руками, вплетая пальцы в волосы и теряя над собой и надо мной контроль.
А я размахиваюсь и бью его коленом.
К несчастью, реакция у Хантера лучше, чем у меня, поэтому я попадаю в бедро, а не туда, куда целилась.
– Зря ты это сделала, – шепчет он.
В ту же минуту с яростным хрустом распахивается и вылетает дверь, а на пороге возникает белоснежный и очень разъяренный волк.
Шерсть вздыблена, клыки угрожающе обнажены, глаза горят огнем. Но я еще никогда не была настолько рада видеть Доминика.
Я инстинктивно рванулась к нему, и только тогда осознала, что Хантер меня больше не держит. Упала на колени, обнимая волка за шею, передавая ему всю дрожь, сотрясающую мое тело. А может, от напряжения трясло нас обоих. Доминик тяжело дышал, будто бежал волком от самого Мантон-Бэй, но я чувствовала, что в нем продолжает бурлить ярость.
Тем не менее он тоже склонил голову, словно обнимая меня в ответ, и меня окутало его теплом. На мгновение остались только мы с ним вдвоем. Одни в целом мире.
А потом историк все испортил:
– Здравствуй, Экрот. Если хочешь поговорить, тебе придется перекинуться.
Доминик зарычал так, что стало понятно: он пришел не поговорить, а потоптаться по могиле Хантера.
– Не хочешь? Тогда подожди минуту, не хочу портить любимую одежду. – Он издевательски усмехнулся и стянул с себя футболку.
Волк замер, а затем с шумом втянул носом воздух. Чтобы через секунду по сильному телу зверя прокатилась волна трансформации, и вот уже я обнимаю не зверя, а обнаженного и не менее злого Доминика. Правда, эта злость была направлена на мужчину за моей спиной.
– Ты вервольф.
– Я в курсе. И это все меняет, правда?
– Это ничего не меняет. – Голос Доминика срывается на рычание. – Ты забрал мою женщину.
– Она пошла со мной по доброй воле, тебе должны были об этом доложить.
Что?!
– Это неправда! – Я разворачиваюсь прямо в объятиях Доминика и готова сама наброситься на историка. Тем более что присутствие альфы придает мне сил. – Ты меня обманул. – Мне не позволяют и шага ступить, поэтому я запрокидываю голову, чтобы видеть глаза Доминика. – Он меня обманул.
– Помолчи, Шарлин, – отрезает он, даже не глядя на меня. – Поговорим позже.
– То есть ты считаешь, что я сама себя похитила?
– Шарлин. – Вот теперь Доминик рычит мое имя так, что по спине прокатывается волна холода. Не знаю, это и есть голос альфы или нет, но впервые мне хочется заползти в самый темный угол.
– Как бы то ни было, – продолжает он, – ты забрал ее у меня, и ответишь за это.
– Готов сделать это хоть сейчас. Но я вервольф, а значит, на меня действуют волчьи законы.
– Я обещал тебе, что ты сдохнешь, – говорит он, задвигая меня за спину. – Не в моих привычках нарушать клятвы.
– Если ты просто убьешь меня, старейшины не оценят. А там и до потери статуса альфы недалеко.
– Я не стану убивать тебя просто.
Нет-нет-нет!
– Доминик, нет, – шепчу я, нарушая приказ. – Он именно этого и добивается. Чтобы ты его вызывал. Не нужно этого делать…
У него медовые глаза, но сейчас у меня создается впечатление, что меня взглядом приморозили к полу. Настолько они становятся холодными. Под этим взглядом остальные слова попросту застревают в горле.
– Встретимся на Волчьем ринге, – говорит он.
– Договорились, – скалится Хантер.
Доминик кивает, подхватывает меня на руки и выносит из дома. А я сейчас не замечаю холода. Ничего не замечаю. И стоит ему отойти на приличное расстояние, говорю:
– Он сделал это специально! Чтобы ты не мог отказаться от боя. Чтобы сам его вызвал. Он тебя спровоцировал.
– Об этом тебе стоило подумать прежде, чем садиться к нему в машину.
Я открываю рот. И закрываю. Потому что у меня просто не находится цензурных слов в ответ.
– Пусти меня!
Доминик прищурился, когда я рванулась из его объятий, но все-таки опустил меня на землю.
– То есть мне нужно было стоять и ждать, пока меня раздерут на части вервольфы Маверика Халли, или кто там явился по мою душу?! Так?!
Его глаза вспыхивают золотой яростью.
– Кампала застал нас врасплох, но Оуэн сразу вызвал подкрепление. Тебе ничего не угрожало.
– Знаешь, когда на меня побежал огромный серый волчара, я как-то не подумала, что нужно стоять на месте и ждать, что меня вот-вот спасут!
– Я поклялся защищать тебя, Шарлин. И защищал. Моя стая разогнала шестерок Маверика в считаные минуты. Но вместо того, чтобы довериться мне, ты села в машину к Хантеру Бишэму.
Я задыхаюсь от возмущения, на глазах выступают злые слезы. Но я буду не я, если позволю Доминику их увидеть! Поэтому до боли прикусываю щеку изнутри.
– Я сделала это, потому что испугалась.
– Нет, ты сделала это, потому что посчитала нужным. Потому что решила, что парень, которого ты видела всего пару раз, надежнее моего слова. Зачем ты вообще обратилась ко мне?
– Потому что я идиотка! – рявкаю я. – Лучше бы сразу сдалась Кампале. Он бы прикопал меня по-быстрому, и все дела. Тогда бы не было этой сделки! И не было бы тебя в моей жизни!
Вервольф дернулся, будто я с размаху ударила его по лицу, но мне уже было все равно. Что бы он там себе не придумал, мне действительно было страшно: за себя и за него, потому что Хантер одержим местью. Но Доминику плевать на мой страх. На то, что я думаю, и что чувствую. Его больше задело то, что я была с другим. И плевать, что с этим другим я была не по своей воле.
Я собиралась спросить про Оэуна и про Венеру, объяснить, что таким образом хотела увести напавших волков. В конце концов, рассказать про самого историка! Хотела сказать, что за него волновалась и волнуюсь сейчас, но по тяжелому взгляду вервольфа поняла, что все это бессмысленно. На меня уже повесили ярлык «виновата», и не собираются менять собственное мнение.
Мы стояли и сверлили друг друга взглядами, пока на дороге не замелькали огоньки фар. Стоило внедорожнику остановиться, я влетела на заднее сиденье, прикрыла глаза и заставила себя глубоко дышать. Меня снова мутило, подозреваю, что от обиды, которая словно разъедала изнутри, и пережитого страха. А еще трясло так, что пришлось обхватить себя руками и крепко сжать зубы, чтобы сдержать эту дрожь.
Я надеюсь, что Доминик поедет в другой машине, но он, уже одетый в свитер и джинсы, спустя несколько минут занимает место рядом со мной.
Видеть его не могу! И не хочу!
– Отвезите меня в магазин, – прошу у водителя, но он смотрит на своего альфу. Конечно же, он смотрит на альфу!
– Твой рабочий день закончился, Шарлин, – отвечает за него Доминик. Только что он рычал, как зверь, но сейчас обманчиво-спокоен. – Мы едем домой.
Я приподнимаю бровь.
– Едем к тебе, хочешь сказать?
И больше не говорю ни слова до самого Мантон-Бэй. А смысл что-либо говорить, если тебя все равно не слышат?
Не знаю, имани я или нет, но меня не обманывает его спокойствие. Я на каком-то инстинктивном уровне чувствую, что Доминик в бешенстве. Его состояние не позволяет расслабиться, поэтому я просто отодвигаюсь как можно дальше и рассматриваю проносящийся мимо ночной пейзаж из домов, деревьев и фонарей.
Я впадаю в подобие транса, из которого вырываюсь в реальность только когда мы въезжаем во двор особняка. Не дожидаюсь, пока мне откроют дверь, толкаю ее сама и направляюсь в дом. Но вервольф догоняет меня на лестнице и встает на пути к моей временной спальне.
– В мой кабинет, – приказывает он.
Ну все! Это последняя капля!
– Ты бредишь, Экрот? На улице ночь, а я пережила нападение вервольфов, похищение и твое спасение. Что бы это ни было, подождет до утра.
Я намереваюсь его обойти, но врезаюсь в его руку. Лицо Доминика искажается, будто он собирается перекинуться, и внутри меня что-то нехорошо екает.
– В кабинет, Шарлин. Это не обсуждается.
Я смотрю ему в глаза, потом на руку, и понимаю, что у меня просто не хватит сил, чтобы сдвинуть его с места. И это бесит! Бесит собственное бессилие. Но именно ярость позволяет встряхнуться и свернуть в распахнутую дверь кабинета.
Ярко вспыхивают настенные бра, свет бьет по глазам, и я их прикрываю. А когда распахиваю вновь, вижу Доминика в шаге от себя.
– О чем еще таком важном ты хочешь поговорить? – интересуюсь я, даже не пытаясь сдерживать раздражение.
– Он успел тебя тронуть?
Вопрос застает меня врасплох, хотя по каменной морде вервольфа я быстро понимаю, о чем он. Ну конечно! Что еще может интересовать альфу-собственника?
– Смотря, что ты подразумеваешь под «тронуть». Хантер удерживал меня, а еще я поцеловала его, исключительно для того, чтобы отвлечь внимание и попытаться сбежать. Но ты, наверное, хочешь знать, успели ли мы перепихнуться? Нет. Не успели. Ты появился раньше.
Доминик словно окаменел, вонзаясь в мое лицо злым взглядом, а меня, откровенно говоря, несло, но я уже не могла остановиться.
– Поэтому условия сделки я не нарушила, и если меня хорошенько отмыть, то запах другого мужика выветрится.
Мне больно. Как же мне больно и гадко.
– Ты со мной только из-за сделки?
– Да! – выкрикиваю я, и тут же жалею об этом. Потому что последние несколько дней к нашему договору не относились, я была счастлива с ним. И даже раздумывала над тем, чтобы остаться. Серьезно раздумывала.
Мои слова падают между нами, и мне хочется вернуть их. В конце концов, этот вечер вытрепал все мои нервы. Я открываю рот, чтобы извиниться. Открываю, но Доминик меня опережает.
– Иди к столу, Шарлин.
– Что?
– Иди к столу и выполняй условие сделки.
– Здесь? Сейчас?
Доминик наступает на меня и расстегивает пряжку ремня, а я в замешательстве застываю. Потому что в голове не укладывается, что вервольф не шутит.
Но он не шутит.
И мне становится в сотню раз больнее.
– Я не согласна, – говорю я. – Я не хочу.
– А тебя кто-то спрашивает, Шарлин? – Его взгляд тяжестью ложиться мне на плечи, что я едва давлю желание поежиться. – Вперед.
Он перехватывает меня за руку, разворачивает лицом к столу и заставляет нагнуться, а потом просто задирает юбку и стягивает белье. Гордость, а еще шок не позволяют мне начать кричать и вырываться. Да и зачем, если Доминик прав? Я обещала выполнять условия нашей сделки.
Холодок бежит на обнаженным ногам и ягодицам, прежде чем на смену ему приходит жар ладоней вервольфа. Таких горячих, что я вздрагиваю. Сначала от этого, и во второй раз, когда он скользит пальцами между складок, грубо раздвигая их и находя чувствительный бугорок клитора. Теребя его и посылая по моему телу пока еще легкие волны возбуждения.
Я не знаю откуда во мне берется это возбуждение, но оно берется. Имани я или нет? Я почти готова в это поверить, потому что ни одна нормальная, психически здоровая женщина не способна возбуждаться от этого, тем более этим наслаждаться.
Удовольствие бурлит во мне, нарастает с каждым прикосновением. Как бы мне этого не хотелось, я откликаюсь на это движение, тянусь следом за ним. Но Доминик снова толкает меня вперед, впечатывая грудью в столешницу, и я кусаю внутреннюю часть щеки, чтобы не шипеть. Край бумаг врезается мне в подбородок, и я даже не могу повернуть голову, чтобы посмотреть на вервольфа.
Да и не хочу. Потому что просто отказываюсь верить, что этот жестокий мужчина умеет быть нежным.
Когда его пальцы скользят свободнее, я готова рычать от досады. Потому что меня потряхивает от возбуждения, и потому что Доминик убирает ладонь. Правда, тут же входит в меня на всю длину. Я охаю, стараясь расслабиться и привыкнуть к ощущениям, но он не позволяет, сразу ускоряя ритм, врываясь в меня резкими толчками и доказывая, кто здесь хозяин жизни.
Кто здесь альфа.
Он берет меня жестко. Врезаясь в меня, будто настоящий зверь. До той грани, где наслаждение сплавляется с болью. Но боль в теле ничто, по сравнению с той, которая разрастается в сердце. Мы кончаем одновременно: я со всхлипом, а Доминик с рычанием. Но это самое унизительное. То, что я вообще получила от этого удовольствие!
Как так можно?
Будто этого мало, слезы все-таки выходят из-под контроля, меня начинает трясти, а из моей груди вырываются рыдания. И за это я ненавижу себя сильнее, чем за полученное удовольствие. Удовольствие для тела, а не для души.
Доминик отстраняется, разворачивает меня к себе лицом и прижимает к сердцу. Точнее, там, где у нормальных людей сердце. Но он не человек, а зверь.
– Шарлин, – шепчет он, нежно стирая большими пальцами на моих щеках мокрые дорожки от слез. И эта нежность ударяет в меня сильнее, чем все случившееся.
– Не прикасайся ко мне! – рычу я. – Если это не очередное условие сделки, то не надо.
Мужчина в моих объятиях каменеет, застывает как волк перед прыжком. Его глаза загораются желтым, но он опускает руки и отступает в сторону, на этот раз освобождая мне путь.
А я одергиваю юбку и будто в тумане бросаюсь прочь из ненавистного кабинета.
Прочь-прочь-прочь.
Во мне все клокочет, и кажется меня вот-вот вырвет. Тошнота настолько подкатила к горлу, что кажется, уже не кажется.
Я едва успеваю добежать до туалета, и меня выворачивает.
Ночь запоминается мне отрывками, когда я просыпаюсь от любого шороха и тут же соскальзываю в темноту. А утром чувствую себя разбитой. Раздавленной. Тем невыносимей открыть глаза увидеть Доминика, застывшего возле окна.
Он стоит ко мне спиной, но, наверное, уже знает, что я проснулась. Чувствует, как я чувствую его напряжение. И едва давлю в себе инстинктивное желание отползти подальше и закопаться в одеяло: еще одного раунда возвращения долга я не выдержу.
Только не сейчас.
– Я разрываю наш договор, Шарлин.
Я вздрагиваю от его голоса и готова спорить на что угодно, что ослышалась. Но Доминик поворачивается и повторяет, глядя мне в глаза.
– Больше никаких сделок.
Если он рассчитывал, что я стану прыгать до потолка, то просчитался. Не прыгается.
– Ты не можешь этого сделать, – выдыхаю. Мой голос хриплый и надтреснутый, все-таки сказалась вчерашняя беготня по улице. Но мне сейчас не до того, как я звучу или выгляжу. Я сажусь, прикрываясь одеялом. – Ты обещал защищать меня и моих близких.
– И я сдержу свое обещание. Я увеличу количество вервольфов, что присматривают за тобой и твоими родителями. Это вынужденные меры, пока я не разберусь с Кампалой и Хантером Бишэмом. И я сделаю это в максимально короткие сроки. Но тебя я освобождаю от любых обязательств передо мной.
Я сжимаю край одеяла до хруста в костяшках.
Мне должно стать легче. Я должна почувствовать себя свободной!
Но я не чувствую ничего, кроме тупой, ноющей боли в груди.
В этом мужчине, жестком и холодном, нет ни капельки от того, который бегал со мной на безлюдном пляже, с которым мы смеялись в баре и с которым вместе засыпали в домике, затерявшемся в заснеженном лесу.
– Это так благородно, что меня сейчас стошнит!
Меня действительно тошнит от той горечи, что поднимается внутри. Зато ледяная маска Доминика трескается, он яростно сверкает глазами и так сжимает челюсти, что на лице играют желваки. Но когда отвечает, его голос звучит ровно.
– Благородство – это точно не про меня. Эта сделка изначально была ошибкой, прошлая ночь тому доказательство.
От воспоминаний во мне вспыхивает гнев, и я смотрю ему прямо в глаза.
– Раньше наша сделка тебя не смущала. Дело во мне? Или в Хантере? В том, что я села к нему в машину?
Я силюсь понять, что изменилось, но не могу. Вот этого нового, далекого и холодного Доминика понять не получается.
– Нет, Шарлин, дело во мне. Рядом с тобой я становлюсь зверем гораздо больше, чем являюсь. А для альфы это недопустимо.
Его слова ударяют в меня сильнее, чем мне хотелось, но я отворачиваюсь и принимаюсь рассматривать жалюзи и торшер, смотрю куда угодно, только не на Доминика. А вот он смотрит на меня: я чувствую это всей кожей. Долго, будто старается что-то прочитать на моем лице.
– Оуэн отвезет тебя на работу, – бросает он, а затем просто выходит из комнаты. Хотя ничего простого в этом точно нет.
Я дрожащими пальцами отбрасываю одеяло и сползаю с кровати. Меня слегка штормит, но я сжимаю зубы и приказываю себе собраться. В том числе буквально. Я влезаю в первые попавшиеся джинсы, натягиваю свитер и кроссовки, и спускаюсь в холл с надеждой, что не встречу по пути Доминика.
Впрочем, я никого не встречаю. Кроме Оуэна, ждущего меня возле входа.
Ради него я даже вымучиваю улыбку, хотя вервольф не улыбается в ответ. Понятно, тоже считает меня предательницей. Ну и пусть!
– Как ты? – интересуюсь я.
– Нормально.
– А как тот парень?.. Который охранял мою машину.
Я хочу и не хочу об этом спрашивать, потому что помню кровь на бетоне.
– Артур в больнице, но с ним все будет в порядке.
– Я рада, – признаюсь искренне. – А Венера?
– Она уехала раньше, чем все началось.
Ну хоть что-то хорошее.
Больше мы не разговариваем, потому что стоит Оуэну выехать на шоссе, меня снова начинает мутить. Аккурат до самого магазина, где я тут же закрываюсь в туалете. И только спустя какое-то время выползаю оттуда зелененького цвета.
– Чарли, ты уже завтракала? – кажется, издевается надо мной выспавшаяся и бодрая Рэбел.
– Нет и не собираюсь! И не упоминай при мне еду, пожалуйста. Не представляю, чем я могла вчера отравиться.
– Да, выглядишь ты неважно.
– Спасибо.
– Как есть. Может, кофе?
Рэбел делает глоток из кружки, любимый аромат долетает до моего носа, и… Я срываюсь с места, чтобы снова вернуться к белому другу.
Прихожу в себя только на осторожный стук.
– Подруга, – тихо спрашивает помощница, – я, конечно, не спец, но родила двоих. В общем, как давно у тебя были регулы?
– Что? Нет, это не то, что ты подумала…
Я осеклась, стараясь вспомнить, когда в последний раз у меня была менструация. И выходило, что у меня задержка. На неделю.
Меня даже мутить перестало от такого открытия.
Я быстро помыла руки, ополоснула лицо и вышла к Рэбел.
– Ты же знаешь, что это невозможно.
Я говорю это не для нее, а для себя, но подруга виновато улыбается.
– Ты права. Глупость сказала. Я все время забываю про то, что вервольфы – не обычные мужчины. Так в каком ресторанчике ты вчера была? Скажи название, чтобы я никогда туда не заходила…
Рэбел говорит что-то еще, но все ее слова благополучно пролетают мимо моих ушей. Их перекрывают другие, бегущей строкой, о том, что это я сама могу быть очень необычной. Настолько необычной, что…
Имани.
Имани, которые могут дать потомство сильному альфе.
Родить ребенка, который сможет жить на два мира…
Ну нет! Хантер сумасшедший! Или фантаст, как его там называют. А я просто повелась на эти сказки. Задержка может быть от нервов. Я же живу, как на войне!
Но… Что, если он прав?
За всю свою жизнь я ни разу не покупала тестов на беременность, поэтому в аптеке чувствую себя неловко и странно. Но лучше узнать сразу, что все это ошибка, чем мучиться неизвестностью. Иначе с ума сойду уже я.
Рэбел даже не останавливает меня, когда, вернувшись в магазин, я снова закрываюсь в туалете. Неудивительно, потому что из зеркала на меня смотрит очень бледное, слегка позеленевшее отражение. Я следую инструкции, она оказывается простой. Как и результат.
Две полоски.
Вторая не такая яркая, но она все-таки есть.
Конечно, на коробке написано, что тест не дает стопроцентной гарантии, что нужно обратиться к доктору. Но когда я вижу эти две полоски, то понимаю, что никакие гарантии не нужны.
Я беременна.
Беременна от Доминика.
Альфы, который сначала воспользовался мной, а теперь, когда наигрался, решил вышвырнуть из своей постели и жизни. Что он там сегодня сказал? Что разрывает сделку? Что я больше ничего ему не должна? А что скажет, когда узнает про ребенка? Или он уже знает? По запаху или еще бес знает по чему.
Не поэтому ли Доминик переменил свое решение относительно нас?
Все внутри будто скручивается в тугой узел, но на этот раз не от тошноты. Мне больно и страшно, и я понятия не имею, что с этим делать. Сама во всем этом я точно не разберусь.
У меня даже пальцы дрожат, когда я ищу в контактах номер Хантера. А вот голос звучит ровно:
– Что случилось с твоей настоящей матерью?
– И тебе привет, Чарли. Я знал, что ты позвонишь. Но не думал, что это будет так скоро.
Голос историка звучит как всегда весело, но сейчас меня этим не обманешь – я знаю, каким он может быть. И ни за что бы к нему не обратилась, будь у меня выбор. Но он единственный, кто может мне помочь. Тот, кто мне поверит.
– Издеваешься? Мне нужно это знать. Что с ней случилось?
– Она умерла. Во время родов.
– Мне жаль, – говорю я, а у самой волосы шевелятся на голове. Что мы вообще знаем про имани? Каково это – выносить волчонка?
– Мне тоже, – раздается глухое в трубке.
– А отец? Почему он не забрал тебя к себе?
– Экрот не поверил в то, что я его ребенок. Он обвинил ее в измене и прогнал, когда узнал о беременности. После ее смерти меня к себе на воспитание взяла ее сестра.
– Но существует же тест на ДНК. Современная медицина способна на многое.
