Марина Колесова
Чуждость
– Да, господин директор, – понятливо кивнул тот.
– А теперь давай буди нашего подопечного.
Ник щелкнул несколькими тумблерами, и в лаборатории за стеклом вспыхнул яркий свет. Оказалось, что она находится ниже, так что стекло расположено явно выше человеческого роста и состоит из двух частей, разделенных стеной с еще одой сейфовой дверью. Небольшая левая, была как бы проходной между их комнатой и непосредственно лабораторией, сплошь заставленной аппаратурой, которая была намного больше. В левой комнатке, похожей по обивке стен серебристыми кожаными мягкими панелями на палату для буйных пациентов, было три больших ниши. В одной стояла высокая медицинская кровать с полным комплектом поддерживающей жизнедеятельность аппаратуры, во второй стоял стол со стулом, а в третьей шкаф с матовыми стеклами.
– Ничего себе… – Мила удивленно повернулась к Шону, – почему такая странная планировка?
– Бокса для пациента или лаборатории?
– Бокса.
– Здесь предусмотрены спускающиеся перегородки, которые превращают его в изолятор, где невозможно нанести себе увечье.
– Когда ты успел так оборудовать помещения?
– Я давно этим занимался… вначале они были предназначены не для Криса, конечно, но благодаря тебе я понял, он наилучшая кандидатура, чтобы их занять.
– Шон, у меня даже слов нет… – на Милу накатил мощная волна злости, но при Нике она не хотела начинать выяснение отношений.
– Они пока и не нужны, дорогая, – иронично усмехнулся в ответ он. – Вот когда начнешь работать, и в полной мере сможешь оценить, насколько я облегчил тебе жизнь, вот тогда они и появятся.
Прикрыв глаза и мысленно досчитав до десяти, чтобы унять рвущийся наружу поток негодования, она вновь повернулась к стеклу, и начала вглядываться в фигуру, лежащую на кровати. С опутанной проводами головой, подключенным подключичным катетером с капельницей и мочеприемником человек производил впечатление тяжелобольного.
– Он хоть жив? – озадаченно спросила Мила, обратив внимание, что несмотря на загоревшийся свет шевеления на кровати она не заметила.
– Без сомнения, – Шон указал на панель приборов на пульте, – вот и пульс и давление в норме. Так что все с ним в порядке, дорогая.
Он наклонился к пульту и нажал на кнопку рядом с микрофоном:
– Добрый день, Крис. Как самочувствие?
Фигура на кровати чуть зашевелилась:
– Все хорошо, господин директор, – раздался в динамиках немного хрипловатый голос Криса.
– Прекрасно. Вы хотите встать или предпочтете остаться лежать?
– Я предпочел бы встать, господин директор.
Выключив микрофон, Шон повернулся к Нику:
– Иди, помоги ему встать и проконтролируй.
– Смирительную рубашку надеть?
– Браслеты за спиной скрепи и достаточно будет, – кивнул ему Шон и опять тронул кнопку микрофона: – В таком случае, Крис, к Вам сейчас спустится мой секретарь. Я надеюсь, Вы поможете ему и будете вести себя примерно.
– Да, конечно… я буду.
Ник с помощью своей карточки отомкнул дверь и исчез начал спускаться по лестнице за ней.
Мила подошла ближе к стеклу, наблюдая, как в боксе открывается дверь, и Ник входит внутрь.
– Похоже Крис пытался вам сопротивляться… Так? – она обернулась к Шону.
– Угадала, ему пришлось объяснять, что в случае неповиновения весь эксперимент он проведет привязанный к кровати.
– Какой же ты жестокий…
– О, можно подумать, ты у нас прям сама доброта бываешь, особенно в моменты, когда подопытные электроды из головы вырвать пытаются…
– Ты вживил ему электроды? Ты с ума что ли сошел?!
– А как ты по-другому будешь наблюдать за изменением электромагнитного поля мозга??? Круглосуточно томограмму делать на фоне потока контрастного излучения? Так он от неё сдохнет и недели не пройдет… К тому же это явно ему пошло на пользу, он, как ты могла заметить, даже заикаться теперь перестал.
– Нет, ты совсем рехнулся… Шон, ты соображаешь, что творишь? – она шагнула к нему, непроизвольно сжимая кулаки.
– Успокойся! – он предостерегающе вытянул вперед руку. – Уже все сделано и если все закончится благополучно, удалить электроды не такая уж и серьезная проблема. Все! Прекращай истерить, а то я сейчас распоряжусь ему электроды не только в голову, но и во все остальные места запихать. Поэтому возьми себя в руки и успокойся! Хочешь, я тебе успокоительные капли накапаю?
– Да пошел ты со своими каплями… Сам пей… – она в раздражении передернула плечами и вновь подошла к стеклу, наблюдая как Ник, отключает капельницу, снимает фиксирующие ремни и помогает Крису подняться. После чего быстрым и умелым движением сковывает руки за спиной.
– Так успокоилась? Вот и умница… – подошедший к ней вплотную Шон потрепал её по плечу.
Мила не стала сбрасывать его руку. Вид стоящего внизу Криса со скованными руками и пучком проводов, идущих от головы, был столь жалок, что мысль о том, что злясь на неё Шон, может ужесточить условия его содержания, помогла моментально взять под полный контроль все свои действия и эмоции.
– В какие области вживлены электроды? – абсолютно будничным тоном поинтересовалась она.
– По расширенной схеме. Я подумал, что тебе будет интереснее видеть полную картину, да и дополнительные воздействия с их помощью можно добавлять.
– Ты как всегда крайне предусмотрителен.
– Стараюсь, – погладив её плечо, Шон вновь вернулся к пульту и нажал кнопку микрофона:
– А у меня для Вас хорошие новости, Крис. Ваш эксперимент согласилась вести Мила. Если Вы, конечно, не возражаете и пообещаете ей содействовать и выполнять все её указания.
Крис моментально поднял голову к зеркальному стеклу под потолком, явно зная или догадываясь, что его собеседник находится за ним и срывающимся голосом переспросил:
– Мила? Какая Мила? – тут же удивленно переспросил он.
– У Вас оказывается короткая память, Крис… Вы не помните Милу, несмотря на то, что именно Вы предложили ей работать в нашем институте?
– Я… я… не могу поверить… Она вернулась?
– Да, вернулась и готова работать с Вами, но как я посмотрю, Вы не горите желанием ей в этом поспособствовать…
– Что Вы, господин директор! Я очень хочу. Я все – все… все, что она скажет делать стану.
– Что ж, я рад, если так. Тогда отдаю микрофон ей, – отпустив кнопку, Шон обернулся к Миле: – Вступайте в игру, миледи. Теперь Ваш ход.
– Благодарю, – сухо проронила она и, шагнув к пульту, склонилась над микрофоном:
– Рада тебя приветствовать, Крис. Как самочувствие?
– Мила… – на вскинутом вверх лице Криса засияла улыбка, – ты… ты не представляешь, как я рад тебя слышать… У меня хорошо все, я буду послушным подопытным… с тобой я буду очень послушен.
– Прекрасно, это не может не радовать. Надеюсь, у нас с тобой все получится, и совсем скоро ты сможешь выйти отсюда.
– Я… – он на мгновение замялся, – я не очень-то в это верю, Мил, но в любом случае спасибо за поддержку.
– А зря, что не веришь, потому что я настроена на победу и мне нужна и твоя такая же вера в успех!
– Хорошо, я буду верить… Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы у тебя получилось то, что ты хочешь.
– Не у меня, а у нас! Мы, как и раньше команда, Крис. Поэтому не надо нас разъединять. Мы оба должны выиграть!
– Хорошо, хорошо, как скажешь…
– Вот и прекрасно, – проговорила Мила и, отключив микрофон распрямилась над пультом.
– Я потрясен, – проговорил стоящий рядом Шон, – его отношением к тебе. Никак он влюблен в тебя, женушка?
– Заткнись! Я тебе давно никакая не жена, а даже если б и была ею, называть меня такими снисходительно-обывательскими словечками не смей!
– Значит точно, влюблен… ну надо же…
– Шон, какая любовь? У тебя совсем мозги заклинило на фоне не имеющего сброса спермотоксикоза? Он просто считает меня другом, неспособным на предательство, и рад что в такой тяжелый для него момент я оказалась рядом.
– Кстати про мой спермотоксикоз… очень может быть, даже очень… Но кто в нем виноват, дорогая? Ты, являясь официально моей женой во всех своих ипостасях динамишь меня уже сколько времени…
– Любовницу найди! Опыт у тебя есть, сумеешь наверняка быстро, если озаботишься этим вопросом.
– Хочешь выглядеть обманутой женой?
– Мне плевать, как я буду выглядеть.
– А вот мне не плевать, как ты будешь выглядеть! И вообще, я люблю тебя и никакая любовница мне не нужна.
– Про себя тоже сказать не могу. Так что это исключительно твои проблемы.
– То есть тебе любовник нужен?
– Да никто мне не нужен! И кроме науки я не люблю ничего и никого. Ясно?
– Предельно. Что ж, в таком случае я счастлив, что смог обеспечить тебе любовное единение с новым научным экспериментом на ближайшее время. Побольше оргазма в исследованиях, дорогая, и наверняка все будет в ажуре.
– Твои скабрезные шутки абсолютно не к месту.
– Может быть. Но что делать, если кроме возможности скабрезно шутить ты не оставила мне ничего?
– У тебя множество вариантов, как почувствовать удовлетворение от жизни. Жаль, что твоего ума достает лишь на это.
– А вот твоя шутка, дорогая, граничит с оскорблением.
– Это не шутка, а констатация того, чему являюсь свидетельницей.
– Значит так… – глаза Шона угрожающе сузились, – мне надоело выслушивать твои унизительные дефиниции по моему адресу, поэтому еще один подобный выпад в мою сторону и расплачиваться за твои слова придется Крису, потому что желание немедленно заткнуть тебе рот явно возобладает над желанием получить хоть какой-то результат в этом эксперименте. Я ясно выражаюсь?
– Не жди, – в её глазах полыхнул гнев, – можешь заткнуть мне рот хоть сию минуту, а можешь связать и отправить вниз, – она кивком указала на бокс за стеклом, – чтобы попробовать уничтожить физически за компанию с Крисом. Я никогда и ничего не боялась, и боятся тебя не стану. Страх это не тот рычаг с помощью которого можно мной управлять. Тебе ли это не знать?! Ну что замер как изваяние? Хочешь начать противостояние – начинай, раз таким смелым и сильным стал! А там посмотрим, у кого рот в итоге заткнут будет…
В глазах у Шона промелькнула целая гамма чувств, а потом он решительным жестом примирительно вытянул вперед руки:
– Извини! Извини! Погорячился… Хочешь обзывать и ругаться, да за ради Бога… Стерплю… я и не такое от тебя раньше терпел, мне не привыкать. Можешь продолжать, кто там я? Примитивное одноклеточное животное с кучей дерьма вместо мозга? Да, я такой. И еще неспособный ни на что мужлан, у которого весь мозг перетек в яйца. Но который, несмотря на все это, тебя любит и готов терпеть любые твои обзывательства и закидоны… Хочешь, вот хочешь прямо сейчас на колени перед тобой встану – демонстративно опустился он на пол и обхватив её ноги, прижался к ним, – и дальше делай что хочешь… хочешь бей, хочешь любые гадости про меня говори… я не стану противостоять и спорить…
– Отпусти, – Мила попыталась отстраниться, но Шон не отпускал, – прекрати, пожалуйста, и вставай.
– Не встану. Пока не скажешь, что перестала на меня злиться не встану.
– Шон, я не люблю подобный цирк… и меня раздражают такие твои выходки, ведь знаешь… так что вставай, не зли меня еще больше…
– Не встану, пока не извинишь.
– Шон, какое извинение? Ты не извиняешься, ты ищешь способ управления мною… Думаешь, не вижу? Перебираешь как плохой картежник: ах пиковый туз не прошел, попробуем зайти с дамы червей…
– Мила, любовь моя, какой способ управления? Это ты всю жизнь мною управляла, а я подстраивался и принимал все твои правила игры и перенимал ценности. Ты считала, что жизнь только тогда имеет смысл, если посвящена служению науке и я согласился, согласился с этой твоей аксиомой… И старался, всегда старался соответствовать… через обиду упреков в ограниченности, тупости я все равно старался дотянуться, чтобы ты хоть раз похвалила и искренне восхитилась, не окуная очередной раз с головой в дерьмо снисходительной жалости фразами: ну да, где тебе это понять, хорошо что хоть в элементарных вещах разбираешься… Ты не представляешь сколько раз я представлял себе такую картину, что когда-нибудь ты все же оценишь мои достижения и поймешь, что недооценивала всю жизнь… Но видимо это утопия… мне всю жизнь предстоит стоять перед тобой на коленях, восхищаясь тобой и внутренне кляня собственную неспособность мыслить столь же глобально, сколь ты…
– Шон, прекрати… Какое дерьмо снисходительности? Ты о чем? Когда это я кичилась тем, чего достигла?
– Ты кичилась не тем чего достигла, а тем какая ты есть, дорогая. Сейчас вот у тебя нет практически ничего, кроме статуса моей жены, но это не мешает тебе с пренебрежением относиться ко всем, кто не обладает подобными тебе умственными способностями… Ты почему-то ценишь лишь их… ты ведь даже к этому бывшему заике относишься лучше, чем ко мне и похоже именно из-за того, что вбила себе в голову, что он что-то смыслит в науке… Хотя, по правде говоря, он туп и в научных вопросах, не говоря уже о житейских…
– Сколько обиды и претензий… Шон, а ты не допускаешь мысли, что ошибаешься?
– В чем?
– В том, что неправильно трактуешь мое отношение. Это элементарные комплексы. Ты мне приписываешь то, в чем убежден внутренне сам.
– А кто эти комплексы взрастил? Я встретил тебя мальчишкой без комплексов и обид. А ты, пользуясь тем, что полюбил тебя безумно, насадила во мне эти комплексы.
– Вот только не надо белой и пушистой овечкой прикидываться, ты ей не был никогда, даже при первой нашей встрече. Ты был безосновательно амбициозен и нацелен на достижение статусного положения любой ценой. Любовь ко мне была не более чем способом продвинуться вверх по карьерной лестнице и не более того. Так что не передергивай.
– Зачем ты все опошляешь? Вот взяла и все, что было меж нами хорошего, облила помоями, обвинив меня в меркантильности и карьеризме, забыв, что у каждой монеты две стороны. Две, Мила! Да, я был и сейчас остаюсь амбициозным, но исключительно для того, чтобы ты видела во мне героя и достойного спутника жизни!
– Ты хочешь сказать, что считал и продолжаешь считать меня самкой, оценивающей партнера по его статусности?
– Ты опять все опошлила… ну никакого романтизма в тебе нет… Какие самка и самец? Рыцарь и его прекрасная дама сердца, ради которой он готов на подвиги.
– С рыцарями и прекрасными дамами ты явно не по адресу, мне до них и их взаимоотношений как до луны, так что ты изначально ошибся в выборе, и это не моя вина, что я оказалась не способна оправдать твои ожидания.
– Ладно, ладно, тебя не переспоришь, ты все равно при любом раскладе считаешь себя правой и ни в чем невиновной. Пусть так, моя дорогая, но я все равно тебя люблю, и буду бороться за тебя, как бы ты к этому не относилась. Тебе все равно рано или поздно придется начать и меня уважать и считаться со мной как с равноправным партнером! Ясно тебе?! – он с силой сжал её ноги.
– Шон, мне больно, отпусти…
– Извини… – он разжал руки и, опустившись ниже, сел на пол у её ног, – ты сводишь меня с ума, Мил… порой вообще перестаю контролировать, что делаю. Прекрати так меня мучить.
– Шон, ты можешь конкретизировать претензию? Чем конкретно я тебя мучаю?
– Да хотя бы тем, что не подпускаешь к себе, являясь моей женой! Я не монах и на длительные воздержания не способен!
– Если отпустишь Криса и уничтожишь его согласие, можешь хоть сейчас тут со мной развлечься, я не стану возражать. Тут вон и диван есть. Пообещай и можешь начинать.
– Мил, – подняв голову, он заглянул ей в глаза тоскливым взглядом, – я не хочу развлекаться, я хочу, чтобы ты мне принадлежала не только телом, но и душой… ну как раньше… Помнишь? Я хочу, чтобы ты меня любила как тогда… Вот тогда я все для тебя сделаю, все исследования к чертям пошлю вместе с институтом в придачу.
– Мальчик мой, ты просишь невозможное… нет у меня сейчас такой же любви в душе… нет. Хотя теперь не уверена была ли она вообще во мне хоть когда-нибудь… Ну и соответственно дать мне тебе сейчас нечего. Тело для пользования предоставить могу на определенных условиях, а пообещать дать то, чего нет, извини, никак.
– Вот что мне в тебе всегда импонировало, Мил, так это то, что ты всегда играешь с открытым забралом. Но в любом случае мне не нравится твой ответ, – он резко поднялся с пола, положил ей руки на плечи и напряженно стал вглядываться в глаза. – Я не понимаю, в чем причина. Новое тело? Став красоткой, ты решила, что я его недостоин?
– Не говори чушь… дело абсолютно не в этом… – она недовольно повела плечом и отвернулась, – красота моего тела никак не влияет ни на что… хотя я лукавлю, – на мгновение задумавшись, она прищелкнула пальцами и, повернув голову, вновь поймала его взгляд, – определенно лукавлю… ощущение, что окружающим на него приятно смотреть, не может не быть приятным, но суть все равно не в этом. Понимаешь, после всего того, что со мной случилось, я порой ощущаю себя вообще какой-то куклой без души… которая живет по привычке, делая то, что хорошо умеет делать, и отрабатывая то, что не успела в той жизни, а души нет… понимаешь, в душе, как я теперь понимаю, обязательно должна быть любовь, а её нет во мне, не чувствую я ее… Так что душа моя либо потерялась там, при аварии, либо её вообще никогда и не было… забыли дать при рождении, заполнив все отведенное пространство лишь долгом и любовью к науке… Не знаю… Одним словом ты связался с моральным уродом, неспособным ни на какие чувства, Шон, и это никак не исправить. Так что либо бери, что предлагаю, либо вообще поставь крест на наших взаимоотношениях.
– Ты явно заблуждаешься. Душа у тебя на месте, – чуть сильнее сжав её плечи, убежденно выдохнул он. – Другое дело, что ты в испуге закрыла её ото всех, кучу замков понавесив. Ну ничего, я подберу ключи… обязательно подберу… но не все сразу, не будем гнать лошадей. Работай пока, работа для тебя, при таком раскладе, явно лучшее лекарство. Поработаешь, а там, глядишь, замочки и сами отмыкаться потихоньку начнут. Так что работай, дорогая, – разжав руки, он отступил чуть в сторону и приглашающим жестом указал на пульт.
***
Три долгих месяца Мила пыталась наиболее щадящими для Криса способами добиться хоть каких-то значимых результатов, но у неё не получалось ничего. Кардинального изменения активности головного мозга, которое наблюдалось у нее, получить она не могла. И постепенно чувство отчаяния стало заползать в душу. У нее, конечно, теплилась надежда уговорить Шона прервать эксперимент, но эта надежда была столь слабой и иллюзорной, что походила на утренний туман, готовый развеяться от любого соприкосновения с солнечным лучом, проливающим свет на реальную действительность. И первый же прозрачный намек на это Шону подтвердил её опасения. Ибо он в достаточно жесткой форме уведомил ее, что согласится принять отрицательный результат лишь в случае смерти Криса, при этом сообщив, что за подобными Крису «добровольцами» дело не станет, и в случае необходимости он готов чуть ли не очередь из них для неё организовать, лишь бы она не останавливала исследования. Еле сдержавшись, чтобы не накричать на Шона, она сделала вид, что удовлетворена и даже обрадована подобным раскладом, лишь нуждается в дополнительном оборудовании для более тщательного мониторинга состояния подопытных. На что Шон тут же дал согласие, заверив, что все, что ей необходимо, будет установлено в ближайшее же время.
Поняв, что зашла в тупик, Мила занялась тем, что пообещала Шону не делать, начала имитировать бурную деятельность, одновременно продумывая план побега вместе с Крисом из института. Для начала, пользуясь тем, что Шон практически не контролировал ее, считая, что она полностью погружена в исследования, сделала дубликат карточки Ника от лаборатории. Затем начала приучать охрану, что часто выходит за кпп института, при этом заставляя охранников выходить с ней и то двигать кадки с деревьями у входа, то протирать указатели и информационные таблички, а если они отказывались, устраивала такие истерики Шону, что вскоре все без исключения охранники были готовы выполнить любую её прихоть, лишь бы она была довольна.
Потом в один из вечеров она пробралась в комнаты, где жил Крис и, вскрыв благодаря своим способностям дверь, забрала комплект его одежды и его пропуск.
Как только эти три пункта её плана были выполнены, она начала придираться к Нику. Все, что он не делал, все было не так. И показания не так сняты и провода он криво крепит, и вообще руки у него неизвестно откуда растут. Ник оказался на редкость терпеливым, и с флегматичным спокойствием выдерживал все её нападки и выговоры, лишь кивая, извиняясь и обещая все исправить.
Тогда она решила сменить тактику, начав жаловаться на Ника. Выбрав удобный момент, она зашла в кабинет Шона и начала прямо с порога:
– Вот сколько можно, Шон? Я больше трех месяцев терпела в надежде, что Ник, наконец, наловчиться выполнять хотя бы элементарные манипуляции, а у него мало того, что руки не пойми откуда растут, так еще и в мозгах ветер свищет, что сегодня сказала, на завтра уже забыл. Мне легче вообще без него, чем когда он постоянно путается под ногами и то показания датчиков собьет, то закрепит их кое-как. Это невозможно терпеть! Найди ему замену! Он туп как пробка. Я не могу с ним больше работать.
– Успокойся, дорогая. Какую я могу найти ему замену в таком проекте? К тому же он старается. Все не так плохо с ним. И с памятью у него полный порядок, не преувеличивай. Ты просто психуешь из-за отсутствия результатов, и ищешь виноватых, а он ни при чем абсолютно.
– Может и ни при чем, но убери его из лаборатории, сама лучше все делать буду, а он пусть из комнаты управления за мной наблюдает, если тебе так нужен надзиратель, следящий за мной.
– Да какой надзиратель? О чем ты, дорогая? Я его держу постоянно при тебе лишь на случай любой неординарной ситуации. Вдруг коротнет что-то в лаборатории или у Криса в результате твоих экспериментов мозги заклинит. Это элементарная техника безопасности и не более.
– Вот и пусть наблюдает сверху, а если вдруг что, то вмешается. Мне надоело постоянно натыкаться на него во время эксперимента! Он мне мешает!
– Хорошо, хорошо. Я скажу ему, чтобы он подстраховывал тебя сверху. Только успокойся, пожалуйста.
– Успокоюсь, если в дополнение этому пообещаешь отвезти поужинать в какой-нибудь ресторан в городе. Устала я что-то. Хочу расслабиться и отвлечься.
– Не вопрос, дорогая. В какой хочешь?
– Давай в тот маленький, рыбный съездим, который в шестом микрорайоне. Помнишь? Там раньше очень вкусно готовили форель на углях.
– Момент, миледи, – Шон взялся за телефон. – Сейчас нам закажут столик, и все будет в ажуре, – он поднял трубку, намереваясь связаться с охраной, а потом замер и, обернувшись, пристально взглянул на нее. – Даже не верится, что ты, наконец, изъявила желание вспомнить былые времена…
– Я устала, Шон… давно так у меня ничего не клеилось… Ты прав, наверное, всему виной нервы… надо успокоиться и возможно тогда все нормализуется само-собой… Поэтому и подумалось, что окунувшись в ту атмосферу, что когда-то дарила мне такую редкую радость, я сумею как-то преодолеть собственную нервозность.
– Ты умница, Мила… Какая же ты все-таки умница у меня, – так и не набрав номер, он положил трубку и, шагнув к ней, ласково обнял.
– Так уж и у тебя? – усмехнулась она, но высвобождаться из объятий не стала, ей надо было уверить Шона, что она дает ему шанс возобновить те отношения, что были когда-то.
– А у кого же, позволь полюбопытствовать, если ты мало того, что моя супруга, так еще и заместитель?
– Может, все-таки у самой себя?
– Так ты все-таки категорически против восстановить наш дует? – сразу напрягся он.
– Не знаю, Шон… сейчас я не готова ответить тебе на этот вопрос… прошло слишком мало времени – раз, и у меня впервые в жизни все идет наперекосяк – два. Исходя из этого, я чувствую, как необходимость опереться на кого-то, так и собственную неготовность подобную помощь принять. Так что раздрай у меня полный и в мыслях, и в чувствах.
– Ты снова становишься более откровенной, это радует, – он ласково коснулся её волос на виске. – Похоже, все-таки начинаешь понимать, что я единственная твоя опора и помощь ты можешь получить лишь у меня… Я уже, честно говоря, устал ждать, когда ты, наконец, отбросив свои амбиции, примешь это как единственно-возможную данность.
– Я начинаю, Шон, начинаю… только прошу, не торопи меня, – она ласково потерлась щекой о его руку.
– Черт, – он сразу перехватив руки, плотно сжал её в объятиях, – если б ты только знала, как мне это сложно дается… Мне порой так хочется применить силу, ты даже не представляешь… но зная твой характер, понимаю, что ты скорее погибнешь, чем поступишься своими амбициями…
– Спасибо… я ценю… только не поминай лукавого…
– Да, да, я помню, он и так слишком близко при нашей работе. Не буду, дорогая, – он разжал руки и, снова коснувшись её волос на виске, ласково улыбнулся. – Ты чудо, особенно в этом теле, и ради этого чуда я согласен подождать еще немного. Только не злоупотребляй этой моей готовностью… все на свете имеет свой предел, и я чувствую, что у меня он близок.
– Я учту, – кивнула она.
– Вот и прекрасно, – он вернулся к столу и по телефону отдал необходимые распоряжения.
***
В небольшом отдельном кабинете, который любили заказывать в былые моменты её редких передышек, на столе горели две свечи в массивном бронзовом подсвечнике и звучала негромкая спокойная музыка, навевающая романтическое настроение.
Устроившись за столиком напротив нее, Шон взял меню и начал деловито просматривать, после чего осведомился:
– Заказать вина?
– Обязательно, хочу сбросить стресс, – согласно кивнула она.
– Прекрасно. Как раньше бутылку красного?
– Да, для начала хватит, а при необходимости еще дозакажем.
– Ты радуешь меня все больше и больше, – улыбнулся он и, вызвав официанта, сделал заказ.
Дождавшись, чтобы официант вышел, Мила, подхватив сумку, встала из-за стола.
– Пока нам не принесли заказ, я отлучусь, чтобы припудрить носик…
– Сумку оставь, зачем она тебе там?
– Шон, догадайся с трех раз, зачем женщине в дамской комнате сумка.
– Мне не хочется обижать тебя недоверием, дорогая, но мы с тобой сейчас работаем над таким проектом, что мне будет спокойнее, если телефон свой ты оставишь на столе.
– Да без проблем, – Мила выложила телефон из сумки. – Что еще оставить тебе в залог? Может, кошелек?
– Лучше если ты оставишь всю сумку, а то, что тебе необходимо, оттуда вытащишь.
– Ты предлагаешь мне идти туда с прокладками в руке? У тебя с мозгами как? – наклонившись к столу, зло выдохнула она ему в лицо.
– Извини, о таком раскладе я не подумал… я как-то не учел, что сейчас может быть именно такой момент… кстати, это дополнительно объясняет твою повышенную нервозность… еще раз извини, – поднял он руки в примирительном жесте.
– Ладно, проехали… – небрежно махнув рукой, она выпрямилась и, повесив на плечо сумку, направилась к дверям.
Однако выйдя из них, она пошла совсем не туда, куда озвучила Шону, а к служебным помещениям и, выйдя через них на улицу, обогнула задний дворик и прошла в соседний маленький китайский магазинчик так, чтобы её не заметила охрана, ожидающая их в машине у входа в ресторан.
Там она купила первую попавшуюся на глаза серебряную безделушку с сердечками на массивной подставке и, отказавшись от сдачи, с очаровательной улыбкой попросила хозяина разрешения позвонить.
Расплывшись в ответной улыбке, тот тут же провел её в небольшую комнатку, за прилавком, где впритык стояли сейф, стул и маленький стол с телефоном.
– Вот, звоните, – указал он рукою на телефон.
Протиснувшись к стулу, Мила села и подняла трубку. В это мгновение на двери звякнул колокольчик, и хозяин поспешил к прилавку, оставив её одну.
На мгновение задумавшись, Мила решительно набрала номер и, услышав в трубке знакомый голос, торопливо, практически скороговоркой произнесла заранее заготовленную и давно обдуманную фразу:
– Брюс, это Лу. Мне очень нужна твоя помощь. Я не могу долго объяснять, поскольку за мной следят. Ты, конечно же, вправе мне отказать, но мне больше не к кому обратиться, а на кону стоят жизни людей. Можешь помочь?
– Говори, что надо делать, – тут же, не став вдаваться в подробности, кратко отозвался он.
– Можешь подогнать свою полицейскую машину к проходной моего института к назначенному времени, чтобы вывезти оттуда меня и еще одного человека?
– Без проблем. Говори день и время.
– Только ты один должен быть, тут дело очень деликатное, и огласка для меня смерти подобна…
– Значит, буду один. День и время.
– Завтра, около полудня… ну и на всякий случай оружие захвати, не хотелось бы чтобы оно пригодилось, но что-то мне подсказывает, что добром меня не выпустят…
– Я без него не езжу. Что-то еще?
– Когда приедешь, потребуй что-нибудь у охраны, что ты имеешь право проверить, и держи машину непосредственно перед шлагбаумом, но разверни уже на выезд и стой с работающим двигателем и задней открытой дверью. А когда я выйду и сяду в машину, сразу уезжай.
– Понял. На случай если ты не выйдешь, что мне делать? Еще какой-то день для подстраховки не хочешь назначить?
– Брюс, если я не выйду, то значит, не выйду уже никогда. Поэтому давай считать, что выйду обязательно.
– Договорились.
– Тогда до встречи, – проговорила она и повесила трубку, после чего быстро вышла, кивнув на прощание хозяину магазинчика и тем же путем, что пришла, вернулась обратно.
Шон, встретил её в коридоре, достаточно жестко, схватив за плечо:
– Ты где была?
– С чего вдруг такой допрос с пристрастием? – она раздраженно сбросила его руку с плеча.
– Тебя не было в туалетной комнате. Я попросил официантку позвать тебя, но там тебя не было! Где ты была?
– Вот вечно ты все испортишь, Шон! – скривив губы, она полезла в сумку и сунула ему в руки сувенир с сердечками: – Вот, возьми, все равно сюрприз теперь уже не получится, и вообще настроение хоть как-то налаживать наши отношения у меня пропало, хотя завтра и годовщина нашей первой встречи, но теперь это уже неважно… Ты достал меня, достал своим недоверием и тотальным контролем, мало того что Ника ко мне приставил, так еще и сам каждый шаг отслеживаешь. Это невозможно выдерживать… Мне порой хочется послать все куда подальше… все равно ничего не получается, и Криса я вероятней всего угроблю… а потом ты за меня примешься, раз тебе во что бы то ни стало хоть какой-то результат получить хочется. Тебе явно плевать и на меня, и на наши взаимоотношения… Опять все твои слова лишь фасад за которым стремление выжать из меня все, что сможешь. Надоело! Все! Пошли отсюда, ничего не хочу больше, ни есть, ни тебя вообще видеть.
– Тихо, тихо, – Шон притянул её к себе, обхватив одной рукой, одновременно рассматривая зажатую в другой руке подставку с сердечками, – извини. Твой сюрприз удался, я удивлен, тронут и смущен одновременно.
