Марина Колесова
Чуждость
– Час от часу не легче, – Мила раздраженно поморщилась и вновь открыла только что полученный ответ Криса и еще раз пробежала глазами по строчкам. Захотелось вызвать Шона и в лоб спросить о том, что он творит за её спиной, а потом взгляд зацепился за слова: «со мной все в порядке», и ей стало не по себе. Сразу вспомнилась злая фраза Шона: «с ним церемониться как с тобой не стану»… Это Шон его заставил написать эту фразу, без сомнений, но просчитался, сам Крис такое бы ни в жизнь не написал… Он явно что-то сделал с ним и теперь боится, что она об этом узнает… Но что? Напугал до полусмерти, что тот и письмо толком написать не смог и придумать хоть какие-то отговорки и правдоподобные объяснения случившемуся падежу? Только хотя Крис и неврастеник, но все же не до такой степени, чтобы лишь слов напугаться так сильно… что-то было еще… а может, это и не Крис ей писал? Но с другой стороны Шону некем его заменить в исследованиях и вряд ли он без особой нужды станет избавляться от нужного специалиста.
Мысли путались, и она никак не могла их хоть как-то структурировать. Разобранная на пазлы картинка не желала складываться никоим образом.
Накатила неописуемая волна раздражения и злости, ибо самым отвратительным чувством для неё было находиться в неведении, при этом чувствуя, что кто-то играет за спиной, а ты не можешь выяснить кто, с какой целью и какими последствиями это грозит. Рука непроизвольно сжалась в кулак. Спокойствие. Только спокойствие. Она обязательно во всем разберется. У неё просто недостаток исходной информации, но он легко исправим. Недаром она сейчас официально заместитель директора. Она сейчас сходит и все сама узнает. А для начала хотя бы осторожно поговорит с Крисом, и Шон никак ей не сможет в этом помешать. Главное, чтобы заранее не узнал, а потом она найдет способ или сохранить свой разговор в тайне или убедить его, что это была вынужденная мера. Главное понять, что за всем этим стоит и на чьей стороне играет Шон.
Спустившись к дверям отдела Криса, она нажала на кнопку вызова и спросила у открывшего ей дверь сотрудника, может ли он позвать шефа. Молодой паренек, один из аспирантов, которых Мила привлекла к участию в проекте, невесело развел руками:
– К сожалению, миссис Вельд, мистер Гарнери приболел и уже около недели руководит отделом исключительно по телефону.
Ответ не порадовал её и, неодобрительно покачав головой, она хмуро проронила:
– Жаль, я надеялась на его помощь, – после чего попросила сотрудника проводить её в виварий.
Обойдя все клетки и лично осмотрев каждое животное, она пришла к выводу, что все они находятся с виду в безупречном состоянии. Везде чистота, аппаратура для исследований удобно расположена и не мешает ни освещению клеток, ни подходу к ним. Придраться было не к чему, и Мила собралась уж уходить, когда её взгляд упал на абсолютно пустой дальний угол.
– Вы что убрали из вивария большой томограф?
– Да, уже давно, миссис Вельд. Два маленьких поставили. С ними удобнее.
– А почему тогда туда не перенесли шкаф с вакцинами и медикаментами? Место-то пропадает.
– А там до недавнего времени СКД установка стояла, лишь несколько дней назад её у нас забрали. Так что не успели место занять, да и указаний не было, может, временно её забрали…
– А вы её что использовали в экспериментах?
– Раньше да, а сейчас практически совсем перестали использовать, теперь вот совсем её забрали… уж больно результаты непредсказуемые были: после первого воздействия на одних животных это давало такое повышение бета-активности, что и сутки животное не выдерживало, а на других вообще сначала не влияло, а вот после повторного набора тех же импульсов вообще стопроцентный падеж… Так что хорошо, что забрали ее.
– Да, скорее всего, Вы правы, – согласно кивнула Мила, стараясь изо всех сил подавить бурю эмоций захлестнувшую её изнутри. – Кстати, когда будут готовы новые данные по текущей динамике?
– Через два часа, как обычно.
– Если Вас не затруднит, Нильс, – прочитав его имя на бейджике, приколотом к карману рубашки, она решила попросить первое, что пришло в голову: – сделайте по ним и данным недельной и двухнедельной давности небольшую сравнительную таблицу. Я в общем-то в основном ради этого и пришла. Сможете в отсутствии шефа или мне ему звонить, просить?
Пусть запомнит, что её приход обусловлен именно этой её просьбой.
– Нет, это совсем не обязательно, просить его. К тому же у него внутренний телефон выключен все время. Он лишь изредка сам звонит. Так что я и без его указаний сделаю. Вам по всем параметрам?
– Нет по выборке четырех основных и шкале уровня здоровья подопытных.
– Хорошо, миссис Вельд. Все сделаю и пришлю вместе с отчетом.
– Лучше внутрь вложите.
– Хорошо, как скажите.
– Спасибо, – с улыбкой кивнула она и направилась к выходу из отдела.
Выйдя из блока, где располагался отдел Гарнери, Мила не пошла к себе в кабинет, поднялась на крышу здания в зимний сад. Выбрав кресло в самом дальнем углу, опустилась в него, оперлась локтями о колени и прижала ладони к лицу, пытаясь вызвать чувство отстраненности от ситуации. Однако начать медитировать не удавалось. Ибо не давала злость клокотавшая внутри.
Проклятье… Как Шон посмел начать такое за её спиной, начать, несмотря на то, что знал, чем это чревато? Неужели решил рискнуть в её отсутствие, в надежде, что если будет результат, то уговорить её продолжить, а если не будет, то все свалить на бестолковость Криса, что в общем-то и было сделано… Логично… но почему именно на подопытных Криса? Неужели во всем институте не нашлось других животных? У Шона масса возможностей была использовать установку СКД в других отделах, но он не стал… не стал, потому что знал, что это не особо перспективно… А здесь стал… Почему? Отличие в одном: животные Криса подготовлены для ежедневного сканирования изменений активности головного мозга. Неожиданно ей вспомнились слова аспиранта о наборе импульсов, и все моментально встало на свои места. Но вывод был столь нереальным, что она непроизвольно выругалась:
– Черт! Неужели? Нет, не может быть…
Нет! Это глупо! Глупо! Это был его величество случай, вероятность которого настолько близка к нулю, что и невычислима… Шон не мог не понимать, что повторить его попросту нереально. Но ведь начал? Начал… и похоже на цену ему было плевать…
Она подняла голову, нервно сжала правую руку в кулак, потом несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Разум отказывался верить в наконец сложившуюся из разрозненных фактов картинку, поскольку это означало, что Шон не только постоянно ей врал и играл за спиной, но еще и начал жестокий эксперимент без всякой надежды на успех. Эксперимент, который клялся никогда не пытаться повторить.
Перед глазами поплыла картинка того злополучного дня, когда они с Шоном впервые решили использовать установку СКД на полную мощность, но очень кратковременными импульсными разрядами, и запрограммировав её таким образом, она вошла в камеру, чтобы отрегулировать датчики. А в это время у Шона из рук вырвалась подопытная обезьянка и, вскочив на пульт управления, пробежалась по его клавиатуре, в результате чего она попала под жесткий поток импульсного разно-спектрального излучения, потеряла сознание, и у неё остановилось сердце. Только с помощью дефибриллятора, которым по счастью была оснащена лаборатория, Шону удалось быстро её реанимировать. Она несколько месяцев проболела, затем еще полгода её мучили дикие головные боли, а потом у неё вдруг начали проявляться неординарные способности, которых не наблюдалось ранее.
Шон тут же захотел воспроизвести эксперимент, но во-первых, воссоздать то первоначальное нажатие кнопок лапами обезьянки не представлялось возможным, а во-вторых эффект проявился далеко не сразу, и нельзя было исключать вероятности, что это в какой-то мере было обусловлено воздействием сильных болеутоляющих препаратов, которые она принимала, чтобы иметь возможность хотя бы несколько часов в день работать.
Поэтому Мила взяла с него обещание даже не пытаться это сделать, поскольку риск для подопытных был смертельным. Более трех воздействий одновременно не выносило ни одно подопытное животное. Шон клятвенно обещал ей это, а сейчас, видимо, решил все же нарушить клятву.
От навалившегося чувства омерзения Миле захотелось немедленно пойти к Шону, устроить скандал и уйти из института. Пусть делает что хочет, хоть всех животных разом угробит, идиот амбициозный. Ей явно с ним не по пути.
Она решительно встала и направилась в приемную.
Узнав у Ника, что директор на месте, резко приказала: «К нам никого не пускать» и распахнула дверь его кабинета.
– О, дорогая! – Шон тут же с улыбкой поднялся из-за стола. – Как я рад, что ты зашла. Может, сходим поедим? Я что-то уже проголодался.
Мила плотно закрыла за собой дверь и, шагнув к столу, с нескрываемой злобой выдохнула:
– Шон, я многое могу понять и простить, но я ненавижу, когда играют за моей спиной, считая меня слепой идиоткой! Ясно тебе?
– О чем это ты? – лицо Шона напряглось, и он медленно опустился обратно в кресло.
– А то ты не знаешь… Или ты скрываешь от меня так много, что не можешь понять, что именно я выяснила из твоих махинаций у меня за спиной?
– Мила, ну давай без огульных обвинений, пожалуйста. Я знаю твое умение из единичного факта выстраивать целую теорию, но поверь мне, твои обобщения и домыслы сильно преувеличены. Я не играю у тебя за спиной и если где-то был не до конца откровенен с тобой, то лишь из-за желания лишний раз не волновать тебя по пустякам и не стоящим твоего внимания мелочам с которыми я в состоянии разобраться самостоятельно.
– Начать абсолютно провальный эксперимент у меня за спиной, угробив всех подопытных это по-твоему мелочь, не стоящая моего внимания?!
– Тихо, тихо, дорогая, – глубоко вздохнув, Шон с явным облегчением примирительно вытянул вперед руки, на губах его появилась извиняющаяся улыбка. – Я признаю, что поступил глупо и опрометчиво. Виноват. Виноват очень сильно. Но пойми меня, во мне тоже есть дух экспериментатора. Ты исчезла, мне надо было как-то отвлечься, и мелькнула шальная мысль: а не попробовать ли? Но опыт не клеился. Крис никак не мог подобрать минимальную дозу, не влияющую на падеж… Одним словом эксперимент провалился, и когда ты вернулась, я побоялся, да побоялся травмировать тебя рассказом о нем. Я понимаю, что глупо, и что ложь ты ненавидишь, но ты была так слаба, и так вымотана… Я боялся, что мой рассказ негативно скажется на твоем здоровье. Вот посмотри, какая ты сейчас бледная и взвинченная до предела. Я хотел этого избежать любой ценой, поэтому и ограждал тебя от этой информации.
– Тоже мне экспериментатор, который печется о моей нервной системе, – непроизвольно поморщившись, чуть сбавила напор Мила. – Свалил все на Криса и радовался. Очень по-мужски, нечего сказать.
– А не без повода свалил. Это он не мог подобрать дозу. Тупица твой Крис и аналитическую работу вести не может.
– Да потому что ты поставил перед ним невыполнимую задачу! Невозможно это повторить. Невозможно! И ты поклялся мне не делать этого!
– Мила, взгляни правде в глаза, – в голосе Шона послышался металл. – Тебе явно подсознательно хочется сохранить за собой свою уникальность, что ты при обсуждении этого вопроса превращаешься из ученого в сентиментальную кисейную барышню: «Мне жалко животных, поэтому эксперименты проводить не будем!». Иначе твою упертость в этом вопросе я объяснить не могу. Я не спорил с тобой тогда, понимая, что твои головные боли не дают тебе возможности отстраненно взглянуть на проблему. Мне было до ужаса жаль тебя, и я готов был согласиться на что угодно и в чем угодно поклясться, лишь бы ты лишний раз не нервничала и не спровоцировала новый приступ, столь выматывающей тебя мигрени. Но сейчас, Мила, когда все это уже в прошлом, ты должна понять: у нас есть свидетельство, что так трансформировать мозг реально. Есть! Это свидетельство – ты! И ни один ученый не откажется от попыток любым способом узнать метод подобной трансформации. Ясно тебе?
– Что?! Ты обвиняешь меня не в научном подходе?! – от негодования у неё даже дыхание перехватило. Она вплотную приблизилась к столу Шона и, нагнувшись и опершись руками о стол, устремила на него пристальный взгляд.
– Считаешь, что безосновательно? Ты готова отказаться от своей исключительности на благо науки? Так докажи мне это, докажи, и я извинюсь! Причем учти, я не настаиваю, чтобы ты раскрывала свои способности, мне будет достаточно, что ты поможешь разработать методику воздействий. Большего я не прошу.
– Так ты не отказался от этой провальной затеи и все еще лелеешь мысль, что сможешь получить способ преобразования способностей мозга? Ты что, рассказал о чем-то нашим кураторам, и на тебя давят они? – от этого предположения Милу одномоментно бросило в жар, и голос её предательски дрогнул.
– Ничего я им не рассказывал, успокойся, – заметив её волнение, усмехнулся Шон. – Я не дурак вываливать перед ними пока ничем не подтвержденные наработки.
– Тогда зачем? У института сейчас и так исследовательских тем хватает. Зачем тебе это абсолютно неперспективное направление? Ты увязнешь в нем, хуже чем в болоте. Вгрохаешь средства и ресурсы, а результатом будет пшик! Уж поверь моему немалому опыту и интуиции. Не получишь ты в этом направлении устойчивых однородных результатах, к тому же на животных. Человеческий мозг отличается от их мозга кардинально!
– Именно потому что тем хватает, я как раз и могу перераспределить ресурсы так, чтобы их хватило даже на безусловно провальный проект. Понимаешь, нам с тобой мало того, что посчастливилось ухватиться за кончик ниточки запутанного клубка открытия для человека новых возможностей, так мы еще и результат в наличии имеем, и знаем, что он однозначно достижим. И после этого, какие мы с тобой ученые, если не сумеем распутать этот клубок? Да никакие! Мы будем просто трусливыми обывателями, если не возьмемся при таком благоприятном раскладе за решение этой проблемы!
– Можешь вешать на меня любые ярлыки, пусть я обыватель, пусть тупа и труслива, но от подобного разматывания клубка ценой жизней сотен подопытных уволь, я в этом участвовать не желаю. Все эти высоконаучные эксперименты, – Мила не без ироничной усмешки, брезгливо скривилась и, выпрямившись, сделала шаг назад к двери, – без меня.
– Ты как всегда, моя дорогая, права, – голос Шона обрел необычайную проникновенность, и в тоже время напор, – цену в сотни жизней подопытных и я не готов платить. Особенно в свете того, что, как показали опыты Криса, они все еще и малоинформативны будут, поскольку, как ты резонно заметила, человеческий мозг кардинально отличается от мозга животного. Именно поэтому я решил перевести эксперимент несколько в другую плоскость, и надеюсь, что узнав о нем поподробнее, ты все же пересмотришь свое решение и активно включишься в процесс исследований.
– Что ты задумал? – моментально насторожилась Мила, вновь приближаясь к его столу.
– Я не только задумал новый эксперимент, дорогая, но и начал уже воплощать его в жизнь. Все дело, насколько я понимаю, в том, что подобные эксперименты лучше всего проводить на добровольцах, и один такой у меня уже есть.
– Ты в своем уме?! – в глазах Милы полыхнул гнев.
– Какая разница в чьем, дорогая? – губы Шона сложились в самодовольную ухмылку. – Главное, чтобы ты поняла, что тебе выгоднее поддержать меня и помочь, нежели чем вступать в конфронтацию, обрекая тем самым добровольца на уменьшение и без того невысоких шансов на выживание.
– Кто он?
– А ты не догадываешься?
От навалившегося нехорошего предчувствия у Милы все похолодело внутри:
– Шон, не надо, не пугай меня так, – срывающимся голосом выдохнула она, – не надо таких намеков, этого не может быть… ты не мог… не мог так поступить… это просто не по-человечески…
– Что не по-человечески? Дать ученому возможность абсолютно добровольно рискнуть своей жизнью на благо науке? Так ты, например, это делала всегда и ни у кого разрешения не спрашивала. То что все всегда заканчивалось благополучно не более чем счастливое стечение обстоятельств, на которое я и в данном случае рассчитываю, кстати.
– Шон, – Мила в замешательстве прижала пальцы рук к вискам, не желая смириться с полученной информацией, – неужели ты не понимаешь: чужая человеческая жизнь, это не разменная монета, с ней нельзя так обращаться? Откажись! Я умоляю тебя. Я постараюсь добиться максимальной эффективности во всех текущих разработках, и новые буду пытаться развивать, только от этой идеи откажись. Я не могу согласиться подвергать такому риску жизнь любого человека, а уж Криса тем более. Ведь это ты его подбил рискнуть жизнью, я права?
– Мила, не надо такой патетики! – Шон вновь поднялся с кресла и в раздражении прошелся по кабинету. – Ты мне еще тут начни руки заламывать и на колени падать… Это между прочим не мое решение, а его собственное, которое я просто поддержал, потому что считаю правильным и перспективным. Почему ты считаешь себя вправе вершить чужие судьбы и отказывать человеку в праве сделать открытие? Что с тобой случилось? Тебе настолько дорог Крис или все же собственная исключительность душу греет?
– Какая моя исключительность? – сердито повела она плечами. – Я ей что часто пользуюсь? Да она мне вообще не нужна! Это просто побочный эффект для меня и не более! Что ты прицепился к этой моей исключительности? Она тут абсолютно ни при чем!
– А что причем? Что? – Шон остановился напротив неё и замер, вглядываясь в глаза напряженным взглядом.
– То что в любой ситуации человеком оставаться надо, вот что! А ты, похоже, про это забыл. Совсем власть и административные полномочия разум застили?
– Мила, это не мне они разум застили, а видимо тебе их отсутствие совсем мозги отключило! – в ответ со злобой выдохнул он ей прямо в лицо. – Я не узнаю тебя! С каких это пор ты перестала стремиться к новым научным открытиям? Что на тебя так повлияло? Новое тело этой тупой алкоголички или то, что тебя периодически её тупой муж трахал?
– Ты что себе позволяешь?! – в негодовании хрипло выдохнула Мила, борясь с подступившим к горлу комком.
– Правду! Правду я себе позволяю. Привыкла, что я лишь лестные дифирамбы всегда пел? Так вот, после таких твоих закидонов я это делать отказываюсь! Надоело! Не хочешь работать – не работай! Хоть сейчас уматывай на все четыре стороны! Только не удивляйся, если тебя попросят объяснить некоторые нестыковки в твоих документах.
– Ты никак угрожать мне вздумал? Так это ты зря, Шон. Я ведь объясню, все объясню и еще неизвестно, кто от моих объяснений выиграет.
– Хочешь стать пациенткой психиатрической лечебницы?
– Уж лучше быть пациенткой психиатрической лечебницы, чем плясать под твою дудку, лишая жизней ни в чем неповинных людей! Для меня это более привлекательно. Ясно тебе?! – её глаза метали молнии.
– Мила, ладно, успокойся! – Шон примирительно поднял ладонь правой руки. – Я погорячился и прошу извинения. Извини! Я психанул, и наговорил лишнего. Но в любом случае эксперимент мне уже не остановить, и теперь от тебя будет зависеть, сумеешь ли ты мне помочь сохранить жизнь Крису, или захочешь быть непричастной и увеличить его шансы на неблагополучный исход эксперимента.
Несмотря на клокотавшее в груди негодование, Мила не могла не понимать, что её отказ сотрудничать с Шоном будет равносилен приговору для Криса. Причем, раз Шон пошел ва-банк, сбросив все карты и начав в открытую угрожать и оскорблять, то нельзя исключать, что может, чтобы ей еще больше насолить, и мучить того начать. Поэтому, взяв себя в руки, продолжила разговор:
– То есть в любом случае без меня или со мной эксперимент ты намерен провести?
– Да.
– Я не верю, что Крис добровольно согласился. Он не самоубийца.
– Могу показать нотариально заверенную копию его согласия на любые экспериментальные действия с ним, а потом с его телом.
– А почему копию?
– Не хочу, чтобы что-то случилось с оригиналом, поэтому он хранится у нотариуса.
Мила глубоко вздохнула, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. Наличие такой бумаги давало Шону полную власть над Крисом. Он мог сделать с ним что угодно: хоть на куски мелко порезать или в кислоте растворить, никто теперь не озаботится этим.
– Ладно… – нервно сжав перед собой руки, она устремила на Шона напряженный взгляд, – если я, предположим, соглашусь вести эксперимент, ты обещаешь, что все воздействия будут вводиться лишь с моего одобрения? И ни одного, ты слышишь: ни одного не будет без моего согласия!
Поняв, что внутренне она уже сдалась и близка к тому, чтобы дать согласие, Шон не без самодовольства усмехнулся:
– Пообещаю, но только если ты пообещаешь взамен, что не будешь заниматься профанацией и имитацией бурной деятельности, а действительно будешь стремиться достичь результата.
– Я хоть когда-то этим грешила? – тут же сердито осведомилась Мила. – Ты по себе что ли судишь?
– Ну раз не грешила, то какие сложности? – недоуменно повел он плечом. – Пообещай и дальше себя так же вести, а я в ответ пообещаю, что не стану вмешиваться в ход эксперимента.
– Обещаю, я приложу максимум усилий, но торопить ты меня не будешь! Ясно тебе?
– Не буду, не буду торопить, главное начинай работать, и все будет в ажуре.
– Хорошо, – кивнула Мила, а потом раздраженно потрясла головой, – поверить не могу, что ты на полном серьезе эту авантюру затеял и меня еще в неё втянул… это же против всех норм морали… кошмар какой-то наяву да и только.
– Мила, успокойся, ты ученый, поэтому давай без патетики и экспрессионизма. Когда на кону глобальный шаг в науке и перспектива потенциальной возможности настолько расширить рамки способностей человека, то без жертв не обойтись, и твоя задача их минимизировать. Мне кажется, ты с этой задачей сумеешь справиться. Поскольку ты без сомнений стремящийся к открытиям ученый, а не истеричный демагог, прикрывающий рассуждениями о гуманизме неспособность двигать науку вперед.
– Шон, ты не на планерке, так что уймись, подобные пафосные речи меня не трогают, да и твое мнение обо мне, для меня как-то ну абсолютно безразлично. Я согласилась только из-за Криса, хочу поддержать его, хотя его решение кажется мне необоснованно рискованным и глупым, ты наверняка ввел его в заблуждение своей демагогией. Ну да ладно, что теперь об этом, по любому это уже данность. Так что прибереги свой пыл для общих собраний. Лучше скажи, как планируешь эксперимент с ним проводить: кого из лаборантов намерен привлечь и как мое участие обосновывать будешь, – вскинула она на него жестко-внимательный взгляд.
– Наконец-то узнаю твою деловую хватку, – удовлетворенно потер руки он. – Значит так, я думаю, лучше всего будет, если ты сама полностью эксперимент вести станешь, а всю работу лаборанта возьмет на себя Ник.
– Понятно… хочешь не афишировать и все держать под жестким контролем с его помощью… резонно, конечно… только учти, постоянно контролировать голос мне будет сложно и Крис может что-то заподозрить.
– Все-таки надеешься на благоприятный исход и не хочешь подставляться, это радует. Что ж, в этом случае лучшим выходом будет сказать ему, что со стажировки вернулась его бывшая лаборантка. Что-то мне подсказывает, что после этого он без тени сомнения доверит ей, то есть тебе ведение эксперимента и никаких сомнений или подозрений у него не возникнет. При этом ты сможешь наблюдать за ходом эксперимента через одностороннее стекло из смежной комнаты с пультом управления и, не меняя голоса, общаться с ним и Ником через переговорное устройство. Ну а в случае крайней необходимости личного присутствия, будешь надевать халат, маску и шапочку, в которых все одинаковы, как куриные яйца, – он лукаво улыбнулся. – Так что расслабься и не думай о технических мелочах, все уже как всегда подготовлено для комфортного проведения тобой любых экспериментов.
– Похоже, ты готовил этот трюк давно, – Мила раздраженно поморщилась, – надо же, даже специальную лабораторию заранее подготовил… Шон, я явно недооценила твои способности играть за моей спиной, используя мои чувства и слабости… Ты превратился в успешного и ловкого интригана. Что ж, что взрастила и выпестовала, то и расхлебывать теперь буду.
– Мила, поверь мне, я не хотел тебя обидеть и играть за спиной, но я знал твое отношение к этому, знал… долгое время я боролся с искушением попробовать, а потом просто не смог больше ему противостоять… это чувство, что ты стоишь на пороге великого открытия, способного увековечить и твое имя и имя института и не делаешь и шага, чтобы этот порог переступить сводило меня с ума… Понимаешь, это ведь будет грандиозный прорыв в этой области… Ну не сердись, не сердись, дорогая… Я все сделаю, как ты захочешь и не буду лезть в сам ход эксперимента, только начни работать, – он приблизился и осторожно положил руку на её плечо. – Ты ведь у меня умница, и мне очень хочется, чтобы твое имя было не забыто потомками, ты достойна этого, дорогая, а это беспроигрышный вариант вписать его в анналы истории.
– Мое? – она с раздражением сбросила его руку с плеча. – Шон, вот только врать не надо. Ты не обо мне, а лишь о своем имени печешься, и славы именно тебе не достает.
– А даже если и так? – иронично усмехнулся он. – Я в любом случае ношу твою фамилию и мне хочется выглядеть достойным продолжателем твоего дела и твоих начинаний. Что в этом плохого?
– Только то, что ради этого ты готов жертвовать не своей жизнью, силами и здоровьем, а чужими! Только это и более ничего.
– А я силы на это не трачу?! Да ты и представить себе не можешь, сколько сил и здоровья я уже положил, чтобы все это так подготовить. Ты даже не догадываешься, какую я аппаратуру закупил и сколько положил трудов, чтобы только твоей милости было удобно и комфортно работать. Но ты как обычно плюешь на все это и предпочитаешь не замечать. Конечно, это же все мелочи и лишь подготовительный этап, который тебя не касается по определению, не царское это дело до такого снисходить, это дело примитивного обслуживающего персонала вроде меня, ловящего ваши требования на лету: Шон, мне нужно это, Шон, мне нужно то… Ты хоть представляешь, что за всем этим стоит? Или озадачиваться чем-то подобным тебе совсем не по статусу?
– О… опять полезло твое ущемленное самолюбие. Все, Шон, продолжать разговор в таком тоне и ключе я не намерена, ибо ни свою, ни твою работу чем-то героическим не считаю. Мне моя нравится и доставляет удовольствие, если ты таких чувств по отношению к своей не испытываешь, это твои сложности. Не нравится – никто силком не заставляет! Поэтому всю эту демагогию о том, как ты бедный-несчастный уработался, будь любезен держать при себе! Ясно?!
– Понял, миледи, – Шон иронично склонился перед ней и продолжил с нескрываемым сарказмом: – не посмею больше напрягать Ваш слух столь недостойными сетованиями на сложность решаемых мною задач. Раз Ваша светлость не желает снизойти не то что до благодарности, о ней я и не помышляю, а хотя бы даже до элементарного человеческого сочувствия ближнему, стремящемуся всеми силами облегчить Вам проведение так любимых Вами экспериментальных исследований, то что поделать, я это приму как данность.
– Паяц, – непроизвольно усмехнувшись, хмыкнула она.
– Пусть так. Готов снести любые уничижительные эпитеты, только работайте, миледи, на благо руководимого мной института, и тогда можете хоть нецензурными выражениями меня ежедневно обкладывать. Снесу и даже обижаться не стану. Все для Вашего душевного комфорта и благополучия.
– Учту.
– А я ожидал другого ответа… Мил, ну что ты право… Ну прекращай злиться. Я правда постараюсь сделать все, чтобы тебе было комфортно работать, и торопить не стану. Вот уверен, что при таком раскладе с Крисом все хорошо будет, выживет он, и в добавок заимеет способности покруче твоих.
– Хотелось бы верить… – она глубоко вздохнула, удрученно качнув головой.
– Верь, и все будет по вере твоей. Я уже многократно замечал, тебе воздается именно по вере, поэтому настройся на победу, и все будет в шоколаде. Кстати, когда приступить намерена?
– Да хоть сейчас, пойдем покажешь, что подготовил.
Они вышли и в сопровождении Ника отправились на самый верхний этаж старого экспериментального блока. Пройдя через трехуровневую систему блокируемых дверей, которые Ник открывал с помощью личной карточки они наконец остановились перед раздвижной сейфовой дверью и Шон, подойдя к ней вплотную быстро набрал шифр. Дверь медленно отползла в сторону, после чего он вошел, щелкнул тумблером, включая свет, и сделал приглашающий жест рукой:
– Прошу.
Мила шагнула следом за ним за порог и оказалась в просторном помещении с большим, практически во всю стену зеркальным окном и большим пультом возле него. Рядом стояли несколько рабочих кресел, а чуть дальше пульта еще одна сейфовая дверь, явно ведущая в лабораторию за зеркальным окном. У противоположной стены стояли большой мягкий диван, пара кресел и между ними небольшой столик на колесиках. Чуть дальше в стене виднелись дверки встроенного шкафа.
– Это на случай, если дежурить здесь кому-нибудь придется, – перехватив её недоуменный взгляд, которым она осматривала мягкую мебель, пояснил Шон.
– На редкость предусмотрительно, – усмехнулась она. – Только не привыкла я на дежурстве спать, оно не для этого организуется.
– Значит так, дорогая, хочу предупредить сразу, чтобы потом не было никаких недоразумений: за ход эксперимента отвечаешь ты, ну а вот за технику безопасности, соблюдение правил и норм работы исключительно я. Вот исходя из этого, я разрешу тебе дежурить тут только в присутствии Ника и только на условии, что спать ты будешь не менее восьми часов в сутки. Иначе тебя вообще сюда не допустят. Ясно?
– Это шантаж!
– Называй, как хочешь, но правила останутся неизменными. Не нравятся – можешь не работать вообще.
– Неужели ты все-таки закроешь эксперимент?
– Нет, я найду кого-нибудь другого, кто его возглавит… не факт, конечно же, что у него получится успешно его завершить, но в любом случае он попытается.
– А ты не только научился быть жестким, но и вообще всякую эмпатию потерял, – она в раздражении тряхнула головой. – Хорошо, согласна. Твоя игра – твои правила, главное в вопросы моей компетенции не лезь, а с остальным соглашусь, куда деваться…
– Вот и умница. Я верил, что мы найдем консенсус. Ник, закрывай дверь, иди сюда, покажешь госпоже Вельд, как работает пульт управления, – повернулся Шон к секретарю и, дождавшись, чтобы он приблизился, достаточно жестким тоном продолжил: – Да, кстати, при Крисе будешь её называть не иначе как «госпожа руководитель». Хоть раз оговоришься, очень сильно пожалеешь. Понял?
