Марина Евгеньевна Павлова
Зеркало
Эмма в ожидании поводила глазами вокруг. И действительно, из-за ближайшей сосны ей навстречу выступила девушка. На этот раз, что называется – с доведенным образом. При кокошнике и косе. В руках девушка держала большой белый, не известный цветок.
«Здрасти… – промямлила Эмма – рада вас снова видеть… а то мне тут плохой сон снился… не важно. Хорошо, что могу вам сама сказать – «Большое спасибо!» Если бы не вы, добавилось бы в Старом бору горелых головешек.
–Здравствуй, барышня. Не благодари… Не хочу быть дурным вестником, но твой плохой сон для тебя напротив – очень важен. Как и разговор, который у нас сейчас состоится.
–Вы видели мой сон? Как странно, хотя… меня из него словно вытащили, это вы?
–Эмма, присядь.
–Сюда? А я, вы знаете, перед тем, как опять впилиться… простите… повадились меня, понимаете, здесь огнем палить… а мне ведь пора прощаться с вашим благословенным краем… вечером, как засыпать, все думала о маме, доме, вы знаете, у меня столько дел скопилось, даже просто перечислить и то не по себе и…
Эмма сама себе удивлялась, но она говорила и говорила и никак не могла остановиться. Она суетилась голосом и суетилась зрением, она восхищалась терпением, силой Агафьи, ее невероятными способностями. Пока не поймала взгляд юной девушки с мудрыми глазами. И замолчала, и выпрямилась и сжала руки.
–Тише, деточка. Нечем тебе во мне восхищаться… Восторженность и всегда неловко стоит на земле… а я… Загубила я тебя… небось уж знаешь, что услышишь?
–Нет я… вы… вы так серьезно смотрите…
–Давай скажу прямо, а дальше разбираться будем. Эмма, мне очень жаль, но… ты не можешь уехать.
–Что!? Вот еще новости, как это не могу?! У меня последний семестр, выхожу на диплом… не для того я всю юность за учебниками корпела… Я влипла, да? Но я же ничего не сделала… мне, наверно, надо заткнуться и послушать, что вы скажете… ужас какой…
–Давай-ка я тебя сперва чуть поуспокою. Больше ничего по тебе не припущу. Угрозы твоей жизни теперь нет, но только если в станице останешься. Здесь я смогу тебя защитить, это моя земля. Но надумаешь на пару-тройку губерний удалиться… Это родственник мой – наказанье Господне по миру походил, повсюду своих черных меток наставил, ему хоть и столицы – постель перинная. А я чужих земель не знаю, потому опереться на них не могу… в общем ты поняла. Подумай, что можно сделать, чтобы образование не пострадало и оставайся в Старборовской. Эмма, послушай меня, везде люди живут и ты – привыкнешь.
–Вы считаете… вы это серьезно?
–Да, он убьет тебя, как только ослабнет моя защита.
–Ох… но объясните мне – за что? из всего того, что я единолично делала, у меня же толком ничего не вышло!
–Понимаешь, он, наверно, решил, что ты меня к действию подтолкнула – лишить его источника злой силы. Или причина в другом или не только в этом. Кто разберет слабоумие?
–Считаете его сумасшедшим?
–На доктора не училась, сужу по делам его.
–Скажите, а он нас сейчас слышит? Спросить можно?
–За это не волнуйся, точно – нет. Как вы говорите: «Ммм… – линия защищена.»
–Агафья, за Артема мне тоже надо волноваться?
–Нет. Только ты сродственнику поперек пути встала, в пустоту души запала. Это до тебя он пока не доберется – не уймется. Это в твоем отношении сделает он свое плохое и сделает хорошо. Твой брат для него – человек чужой толпы.
–Замечательно… но я даже не представляю… разве на Заочный перевестись… нет, тоже не получится. Для этого все равно надо ехать домой, с документами разбираться, ему хватит… и родители… мама как узнает, ни за что не отпустит, а сбегу – сама за мной приедет и обязательно увезет. Если ей рассказать про костер и все другое страшное, она только быстрее это сделает и… вдруг она тоже попадет…
Агафья, скажите про сроки… на сколько мне придется в станице оставаться?
–Пока придумаем, как беду поворотить. А если не выйдет, так тебе скажу, небось опять напугаю… останется одно.... время проходит и некоторые дела улаживаются сами собой. Ну знаешь, как говорят: «Или осел помрет или падишах.»
Когда человек в чудовище превращается, его судьбу могут свернуть в миг – к ответу призвать, пока он многие другие судьбы не посворачивал… судьбы есть доступные, а есть – неприкасаемые. Знаешь, конечно, про Власа племяша.
– Да. Да, понимаю… Нет, ну а все-таки, сколько времени может потребоваться? Если бы дело, например, в месяц упиралось, так и ладно, просто опоздала бы и все. Скажите, что вы видите?
–Слаба я в предсказаниях.
–Но…
–Нет, вы только на нее поглядите! Она настаивает! Да что я тебе, колдунья что ли?
Девушки переглянулись и рассмеялись, несмотря на серьезность положения.
И дальше Агафья стала прощаться.
–Я скоро домой вернусь, но повторю: «Пока ты здесь, ни о чем не беспокойся. И еще раз прошу, не уезжай. Не уезжай!»
Эмма проснулась утром, отлично выспавшаяся, ее не только кошмары не мучили, ее словно легким одеялом укрыло чувство покоя. Эмма поглядела на потолок и подумала, что ночные страхи – они страхи и есть. Что-то снилось, что-то мнилось. Пустота и ерунда. Сегодня дел много, надо забрать билеты и отдыхать на пляже уже обязательно и непременно, как на работу ходить.
Эмма поднялась, посмотрела на спящего Артема. Наверно девушки, вот и Ритка воспринимают его потенциальным партнером, очень даже годящимся для отношений. Она – же его сестра видит в нем бутуза, который безо всякой меры требует все ее внимание, как и все ее конфеты.
Но это ее бутуз. Они могли расплеваться на всю жизнь и за одного шоколадного батончика. Но нет, пронесло. Они – самые близкие люди на свете.
Эмма нащупала шлепки, всунула их в ноги, прошла несколько шагов и… стала осаживаться прямо на пол. На столе в незнакомой бунгало вазочке стоял белый неизвестного названия цветок.
–Агафья! Она держала его в руке, когда приходила во сне!
Звук столкновения ее худой попы об пол Артема не разбудил.
Эмма подумала, что не такая уж она и худая. На то, чтобы вспомнить причину, пославшую ее, как выяснилось, довольно мягкое место к совсем не мягкому полу, потребовалось время…
Эмма вспомнила все, забившись с головой под одеяло. Ее трясло. Дрожь шла изнутри и Эмма все никак не могла ее унять снаружи. Ее успокаивающие мысли, отправленные внутрь, встречали не перелазный барьер.
–Прекрати, истеричка! Сейчас Артем проснется, опять перепугается. Сколько можно!
–Погоди, Агафья точно обещала: «Со мной здесь ничего не случится… когда поедешь, тогда и трясись!»
–И что, и впрямь поедешь?
–А есть другой выход? Будем жизнь губить в самый цвет?
Эмма думала и думала целый день. Никто ей не мешал. Артем уехал забрать билеты. Железнодорожный Егорьевск – пока не современный аэропорт. Ритка забежала поздороваться и вернулась в свои трудодни. Эмма старательно улыбалась обоим, как и тете Вале.
Эмма из-под одеяла-то едва заставила себя вылезти, но пришлось еще идти на пляж. А до этого еще и есть много, когда тело еды вплоть до категорических мер не принимает.
Нельзя. Ведь у нее все в порядке. Она просто праздно отдыхающая, очень ценящая последние денечки солнечного юга и без того пострадавшая и похудевшая на больничных харчах.
К вечеру того же дня Эмма уже поняла, что сделает. Она рискнет. Уедет. Попробует. И нечего тут было голову ломать. В глубине души она сразу все решила, иначе хотя бы подумала, прежде чем говорить с Артемом о билетах…
Этот вечер прошел по-другому. Гораздо веселей. Когда стали приходить первые станичники с дарами на чаепитие, Эмма не знала, как она справится. Вечером на нее напала жуть в сопровождении слезливого настроения, она очень боялась разреветься на людях.
Однако, все оказалось терпимо. Эмма как-то отвлеклась и к типической двадцатой чашке даже уже смеялась. Мужики на фоне общего чаепития, устроили свое – самогонопитие. Сегодня сценки разборок с женами как под заказ шли все забавные, не злые.
–Уж если мне и правда конец, так хорошо бы прям щас. Не зря говорят: «На миру и смерть красна.»
–Тьфу, не ту поговорку вспомнила.
Чай бурлил в животе и только что через уши не выливался, но Эмму это трогало еще меньше. Во-первых, опыт имелся. Во-вторых, ну во-вторых, говорят: «У нас желудок умеет растягиваться до невероятных размеров.» Хорошо бы и все остальные части тела, материальные и мистические также не ломаясь выдерживали колоссальные нагрузки.
В эту ночь они с Артемом на перегонки бегали в туалет, утра не дождавшись. Между этими веселыми стартами Эмме снилась Агафья. Она ничего не говорила, лишь неодобрительно качала головой и опускала в зелену траву грустные глаза…
* * *
Оставшие дни пролетели быстро. Эмма очень старалась не думать о плохом и по большей части постаралась вернуть себе прежний беззаботный образ, так ей по крайней мере, казалось. Она не пошла по легкому пути зарыться в пляжный песок и под неумолчный шум моря нервно ломаться на тему: «Как остаться в живых.»
Она вернулась к людям еще и по мыслям «свои глаза легче отвлекать, находясь на чужих глазах».
Тем более, что в станице после стихийного обсуждения – похожей, только более позитивной темы – как жить дальше, неожиданно выработалось вполне рациональное решение, по крайней мере – одно из них.
Кто его придумал, теперь не устанавливалось. Многие утверждали, что это именно им пришло в голову. Но большая часть признавала право Макарки.
Макарка говорила: «Его ведь видели все, какое-то время он уже лежал. Но лишь сейчас разглядели. Это, помните, дядя Степан, наглядевшись на заикающуюся племяшку единолично его положил: Говорил: «Тут эта дрянь, если гонять и будет, так на разовых авто».
Речь шла о лежачем полицейском.
Макарка внесла предложение, засучила рукава и также использовала профессиональную помощь. И в итоге за очень небольшие деньги, конечно, не напротив каждого дома, но достаточно часто на внутреннюю дорогу – камень преткновения легли стражи скорости. А по концам станицы заняла свое место полицейская гармошка личного производства.
Сомнения, конечно, были. На укладывание «лежачих полицейских требовалось замороченное разрешение. Да и водители предупреждали: «Будут тормозить, потом газовать и так много раз, свежий воздух при таком движении только убавится.
Но в итоге решение было принято.
Продадут ли участки «Морского бриза», не продадут, будут ли здесь новые хозяева уже не суть важно. Пока система торможения затвердевала, местные держали оборону. И уже сейчас стало понятно – из небольшого по сравнению с прежним потоком, все до одного водители выбирали объездной путь.
Станичники себе удивлялись: «Как мы раньше не дотумкали, перед глазами ведь лежал, может без страсти этой обошлось.» Вот что значит: на поводу злости пойти – мозги отключаются.
Настроение у станичников разделилось. Уже нашлись – русская круговая, жалеющие пришлых и в том числе бабушка Лукерья – одна из тех, кому больше всех досталось.
Ритка говорила: «Колдун тот черный нас с мыслей посшибал…»
Эмма про себя подумала: «Ну, вот, надеялись на силу образования и связей, а обошлись своими силами. Все в порядке, сгинул в прошлое дурной промежуток. Жизнь в станице налаживается. Можно уезжать, а если бы толку никакого – так тем более.
На душе у нее разве что свежий плюсом к старому выводок кошек не скреб…
Однажды давно маленькая Эмма пыталась помочь маме с тяжеленной сковородкой из духовки. Полотенце под одной рукой мамы скользнуло в сторону, потянув за собой сковороду и ей пришлось выровнить огненную сковороду запястьем, чтобы еда не разбежалась во углам и голодная семья не осталась без обеда. Мама еще и уворачивалась от Эммы, подскочившей к ней и пытающейся помочь голыми руками. Такая примерно картина вырисовывалась.
Последнюю ночь, точнее ее остаток в утро, Эмма не спала. Их с Артемом проставление прошло весело. Эмма пила едва ли не впервые предлагаемые также местные напитки, действительно стояще воздействующие на ее измученное страхом нутро, правда совсем расслабиться так и не смогла, даже опьянеть. Но все-таки…
А еще говорят: «Градус лишь усиливает настроение, да ничего подобного. Значит взаимодействуете не с тем алкоголем!»
–Правильно, не натуральным!
–Давайте выпьем за Эмму и Артема!
–За их легкую дорогу!
–И за скорейшее возвращение к нам!
–Ребята, мы будем ждать!
Все последние дни Эмму одолевало безрассудное желание рассказать о предупреждении Агафьи. Будь она на несколько лет младше, наверно, не сдержалась бы.
Эмме в тысячный раз предлагала себе воздержаться от легкого пути перекладывания ответственности на чужие плечи. Подумай, как это звучит: «Меня хотят убить. Спасайте меня! Мне, правда предложили вариант, при котором я останусь живой, да он не согласуется с моими амбициям. Так что давайте, сломайте себе голову, как меня закрыть. А не получится, так всю оставшуюся жизнь мучайтесь мыслью, что у вас просили помощи, а вы не помогли.
–Я же не сволочь последняя, чтобы так поступать.
Твое со страху откровение к практической помощи не приведет. Ни Ритка, ни тетя Валя ничего не смогут сделать. Кроме того, что сами ожидаемо подставятся. Так возьми себя в руки и плачь в собственную жилетку!»
Или еще вариант будущих событий: этот следующий костер и не собирался разгораться. Что там о падишахе. Тогда зачем волновать попусту?
Можно историю разложить на сплошные да, но.
–Предыдущий костер пылал еще как ярко. Да, но ты не сгорела.
–Да, но ожоги были.
–Да, но, они сошли, как старая краска с забора.
–Да, но костер видела Наталья Березовая, тетя Вали, Ритка и Артемом.
–Да, но когда это место попытались разыскать, оказалось, что его не существует.
На мороку все это похоже, на мороку. Да, но Агафья врятли имеет склонность шутить подобными вещами. А она сказала…
–Стоп, не начинай сначала.
* * *
Последний день. Прощание. Много людей. Машина – дяди Ритки, вся благоухающая дынями и арбузами, пирожками, домашней колбасой и еще чем-то исконно родным, теплым, завернутым в белые рушники вместо салфеток.
Что? Еще и не одна?
Чтобы не гнули мысли, Эмма улыбалась всем. Даже когда грусть расставания с улыбками сочеталась не очень.
Дальше, следуя небольшим эскортом из двух машин к станции, Эмма старалась отвлекаться на дорогу. Станичные авто пашущих и сеющих, вкалывающих на всех смежных трудовых фронтах, наверно, всегда будут скромными.
–Не то, что машина Власа… стоп.
–Как пахнут дыни, больше, чем арбузы, как тогда, по дороге на продажу. И про тогда… он забрал пять багажников фруктов и еще сколько прицепов… стоп.
Тоска и страх. Даже Ритка примолкла, никогда ее такой молчаливой не видела. Не к добру это… стоп.
Надо было узнать у Агафьи – пара-тройка губерний, это сколько, чтобы точно знать, когда готовиться к… стоп.
Невмоготуха…
–Рит, чего притихла, укачало?
–А, да нет. Меня и шторм не берет, что б когда… повисла… Вы ведь не приедете больше, вот грущу.
–Почему не приедем?
–В это наше…
–Почему… у вас, как будто по чуть налаживается. По крайней мере по станице никто больше не носится, никто по второму разу проехать не пытается. Никому не нравится горбатая дорога. Особенно, когда после трассы тормозиться надо и дом под носом.
Раскупят участки «Морского бриза», которые продают, остальные – оклемаются. Может новый приезжий люд прежним еще хуже пример подаст – как нас уесть. После такого в другое не слишком верится.
А почему бы к нам не приехать хорошим? На четыре сотки и хорошие люди накопить могут. К тому же про Староборовскую как про дом отдыха нечистой силы заговорили. А хорошим черта бояться не надо.
–Хорошо бы хороших… да… Ты мне хоть писать будешь? Электронных штук у нас пока – сама знаешь.
–Как договорились…Мне бы только живой остаться, я уж напишу и позвоню и даже нужный гаджик пришлю… стоп… я ведь это не вслух?
–Рита?
–Порядок. Привыкну. Вы с Артемом уж столько разов от меня уезжали…
–И всегда возвращались.
–Хорошо бы.
–Прощай, Бригантина…
Дорога закончилась быстро.
Слишком быстро. И стало совсем поздно что-то менять.
«Еще бы в купе броситься, как в черный омут и буду совсем молодец – сказала себе Эмма – и повеселей, давай-ка пока повеселей!»
Веселое происшествие пришло на помощь, немного отвлекло. Станичные дары перестали помещаться в купе где-то с половины затаривания, а по нему ведь еще как-то надо передвигаться, да хоть к койкам подползти. И это в шикарное СВ на двоих. В обычное с удвоенным числом пассажиров… Дары. Да что там, их хватит, чтобы засыпать габарит вместе с людьми или даже без оных.
Предложение Артема: «Назад по багажникам!» – Встретило веселое, но упорное сопротивление провожающих.
Тогда Артем взялся за своевременный экспромт: привязал к груди Эммину кофточку, на голову нацепил что-то вообще несусветное и… принялся продавать дары станичников. В процессе торговли Артем молниеносно оттачивал навык, выглядел слегка неловким и забавным. Тексты, которые произносил мобильный, потому как гоняющийся за покупателями с очередным плодом, или как правильно называется арбуз – ягодой? Артем, вызывали отдельный смех.
Глядя на старающегося и прикалывающегося парня, дешево отдающего товар, со смеху покатывались не только свои и чужие провожающие, но и его конкуренты. Над вокзальной площадью полетели слова поощрения и афоризмы.
Так Артему – дарителю даров, антиподу торгаша до отправления поезда удалось не только продать почти всю лишнюю вкусноту, но и избежать общение с известной строгостью властью вокзальной площади.
Дальше, видимо, еще не набегавшийся Артем некоторое время гонялся за станичниками, не желающими принять денежную выручку удачной торговли. Тогда добытчик оставил деньги на прилавке под яблоком благодушной тетеньки и хотел сбежать. Но его догнали. В общем веселухе, казалось, не будет конца.
В конце концов Эмме с проводницей и еще кучей помощниц – всех женского пола удалось запихнуть веселого балагура в вагон.
Поезд тронулся и вскоре оторвал уезжающих от провожающих. Сердце Эммы ухнулось. Разлетелись по шпалам прощальные крики, стихли воздушные потоки от махов рук, подвысохли локальные черты слез под солнцем и ветром высыхали на глахах.
Эмма и Артем прошли в свое купе, где до его середины, начиная с завала под столиком, лежали дары не вместившиеся на и под спальные места. От движения поезда они временами покачивались и выглядели яркими, живыми и только не прыгали на руки с предложением их откушать.
… Километры рельсов. Мы набираем ход и удаляемся от неприкосновенности. Гарантий дальше нет. Ехать… впервые в жизни она едет и не торопит километры впереди, а цепляется за оставшиеся за спиной.
Артем с другой стороны восприятия продолжает веселиться: «Сестренка, не желаешь ли чего-нибудь бахчевого производства?»
Эмма снова заставила себя улыбнуться, как делала все последнее время. Она снова натягивала ответ на пустую болванку лица и чувствовала, как в ее теле сталкивается наружная жара и лед внутри. Горло более привычным ощущением сжимает страх, а глаза пытается застлать чернота..
Да что ж это такое… если ничего не сделать, я просто… я просто завою на весь вагон.…
«Нет, нет, я… я полежу немного» – ответила Эмма не своим голосом.
Не своими руками вытянула из сумки мобильник.
Очень стараясь не прерывать страхом любые посторонние мысли. Эмма освободила одну руку.
Черт его знает, выть сильно хочется, вдруг отвлекусь и правда завою, так хоть рот себе закрою, не хватало только перепугать Артема последним нервным припадком… вот еще… почему последним?
Эмма подтянула руку к лицу, лицо уперла в трубу и проследила, чтобы не выглядеть со стороны валящейся в обморок или принявшей на плечи все страхи мира. На этом ее словно обездвижило.
Опять?!
Эмма дернула головой. Шея слушалась.
Эмма пристыдила себя всякими правильными словами – это надо до чего себя довести! Ты бы в своих психосоматических явлениях хоть бы с психом дружила, хоть бы с соматикой. Да что с тобой такое!
Эмма строго отсчитала себя, и километров на несколько ее хватило. Она начала слышать успокаивающий перестук колес и снова ощутила себя как живую и даже лед внутри стал вроде как порыхлей. Хотя какие нервные окончания потянут ощутить степень разрыхления внутреннего льда.
А дальше ужас навалился по новой. Эмма боролась, ругалась, опять немного успокоилась. Но дальше жуть обступила плотно и осталась навсегда.
Потому, когда все началось… Эмма даже обрадовалась, значит скоро и кончится.
Артем как раз вышел в туалет и завис там по причине столпотворения. Эмма похвалила себя за отслеженную логическую цепочку в мраке страха – все пассажиры уезжают из южной земли с сумками, полными фруктов, кушают их, не всегда усердно намывая, поэтому и создают очереди в туалете.
Заглянула проводница с предложением чая. Взглянула на фруктовый завал, хмыкнула и не дожидаясь ответа, удалилась. И хорошо, Эмма не смогла бы ответить. Она взаимодействовала лишь с мыслями.
Как только вышел Артем, Эмма дала себе немного воли. Подскочила, отползла в самый постели угол и, подобрав вплотную ноги, забилась в него. В тон перестуку колес у нее резво стучали зубы.
Значит уехали. Уже далеко отъехали -вон… по стене с дверью, отражаясь в зеркале, прошел бесцветный блик. Вроде фигурка из палок-галок. Его встретил уже цветной – отмыто красный мазок. Встретил и поглотил. Без неприятного сопровождения, ни хруста, ни запаха.
Эмма почти улыбнулась: «Мультики!»
Но следующая настенная картинка развлекать перестала. Внутри зеркала зажглась ярко оранжевая спичка. И в следующий же миг полыхнуло сразу все стеклянное полотно.
Эмма дернулась в сторону горы фруктов, оглянулась на окно – нет, не выбраться! Больше бежать некуда. Отвлеклась всего на миг, когда вернула взгляд к горящему зеркалу, полыхала уже вся стена. Языки пламени, словно злые, трусливые шакалы, выскакивали вперед и отпрыгивали назад. Но уже не на прежние позиции, каждый раз отвоевывая сантиметры пространства. Как торопится, как зверски он спешит! Тебе плевать, а мне каждый миг дорог…
Противно запахло горелыми синтетическими материалами. В левом углу Тёминой постели разгорелось отдельным костром яркое пламя. Это из чемодана, поставленного под полкой постели громко выкрикивали свои последние протесты копии станичных документов.
Еще несколько мгновений спустя стало вовсе нечем дышать. Пламя добралось до фруктов, они зашипели, выбросив в воздух влажность и подозрительно быстро начали гореть.
Знакома ты с запахом горелых арбузов, а дынь? Кто-нибудь верит своим глазам, когда они видят продукт, состоящий из 90 с лишним процентов воды, полыхающий, как цистерна с бензином?
Этими последними не отвлеченными мыслями Эмма прощалась с сознанием, теперь она лишь подвывала от ужаса.
От отсутствия кислорода легкие стали спазмировать. Видимость ушла насовсем. Глаза, нос драло… память вытянула в почти отключенный мозг картинку детского воспоминания. Песок в лицо…
Сквозь скрежет и боль в глазах, Эмма вдруг обнаружила прямо против себя непонятно откуда взявшийся белый снежный, нет клин сухого льда узким концом к себе. Пламя по его краям послушно успокаивалось черными неровными полосами. Сейчас дотянет, дотянется до нее и все снова будет хорошо. Разом вернулось соображение.
Да это… это же Агафья!
Помоги! Не послушалась! Прости ради Бога! Буду жить, где укажешь. Только спаси! Жить, хочу жить!
В дверь начали ломиться. Открыть ее не могли. Крики, беготня. Вопли перепуганного Артема: «Эмма! Эмма!», перекрывали все звуки.
Клин перед глазами продолжал разрастаться, но в отвоеванном пространстве явно терял силу. Уходил цветом в серую коричневость и рыхлился структурами, в ощущениях похожих на недавний внутренний Эммин лед. Исчез он также быстро, как появился. Спустя несколько мгновений его следы поглотило пламя точно по прежним направлениям, выбросив в пространство пар и снова мгновенно порабощая зрение.
Тем временем огонь низом добрался до ног.
Сумасшедшая боль, отказывающие легкие, химическая горелая вонь в носу, пламя навесной картиной перед почти не видящими глазами. И крик в голове: «Беги!»
Эмма соскочила с постели. Ноги затекли – не слушались, горели и она… подгибающимся телом ринулась по угадываемому направлению к двери в самое пламя. Тело потянуло вниз.
Что-то подтолкнуло в спину, как в детстве маленький Артем сталкивал с пирса… ну я тебя!
Эмма полетела в воду… животом… отобью… зато сразу… хорошо, прохлада.
Эмма ухнулась в самый эпицентр ей навстречу радостно разгорающегося пламени..
«Боги на их земле рожденных привечают. Но если человек в одном месте родился, в другом живет, в третьем работает, в четвертом отдыхает, в пятое переезжать готовится, о шестом мечтает, кто из небожителей за ним гоняться будет»?.
«Своих надо беречь.»
