Марина Евгеньевна Павлова
Атмосфера
Олежек…
Олежек – плаксивым голосом передразнил тот. Повязали бы немца, несмотря на все его штучки – нас тут вон сколько, так ведь нет, обязательно нужно все к едрене фене рвануть, причем вместе с хозяином. Что б уж наверняка никому ничем помочь. Тьфу. Тьфу!
Олег, вы – подала голос Поленька – вы хотите сказать, что дети… , что они сейчас…
Начнут прямо сейчас умирать? Ну что вы, не беспокойтесь, вовсе даже не сейчас, сперва они как следует помучаются, так что время еще есть и вы вполне еще успеете с ними по-родственному попрощаться – зло бросил Мадьяров.
Олежек, прости нас, ну прости, потом всю жизнь можешь объяснять нам – какие мы раздолбаи. А сейчас, давай, скорей…. У нас же есть запасной вариант!
Ладно – после паузы последний раз плюнул Мадьяров – ты, черт побери, права. Тащи фонарик. Рюкзак за окном, нужно срочно осмотреть детей. Шевелись, сейчас народ набежит. Куда тебя… Выйди через дверь.
Пока Нелли бегала за фонарем, Мадьяров велел детям, жавшимся к стене, присесть на пол и рассказать о своих ощущения.
Федор, на которого после вспышки игривого настроения избавления от опасности и после осознания всего происшедшего навалился страх, сжал голову руками и лепетал. Я хотел его поймать, только поймать и запереть. Я думал – это штука – закрывалка. Я же только хотел поймать…
Парень был настолько перепуган, что даже Мадьяров смягчился и не стал снова обзываться и повторяться на предмет дурацких поступков.
Ладно – буркнул он. Это потом. А сейчас внимательно прислушайся к себе. Что болит?
Мадьярову пришлось несколько раз повторить вопрос, Поленька лишь молча гладила дрожащей рукой по стоящим дыбом мальчишеским вихрам. Наконец они добились ответа. Федор, кроме легкой тошноты и несильной боли в ушах и носу ничего особенного не ощущал. Башкой долбанулся – вон и все – резюмировал он.
Может и долбанулся – сговорчиво согласился Мадьяров – только чтобы чувствовать боль в обоих ушах и в носу, нужно было тебя со всех сторон одинаково ударить. Нет, парень – у тебя самая настоящая кессоновая болезнь и никто, кроме Крафта не скажет, насколько серьезно ты болен. Насколько я знаю – заболевание развивается, обычно в течении часа, а иногда – и сразу, как у тебя – значит – вышло не слабо. Дошло, наконец?
Вован чувствовал себя еще хуже. Мадьяров быстро осмотрел его с помощью доставленного фонарика, задержал взгляд на огромном, начинающем проявляться синяке на правом плече, потом на синюшной коже, на здоровущем животе и толстых кулаках, выглядывающих из-под куртки и сердито объявил – а тебе парень, туда даже близко подходить нельзя было!
Потому что он у нас толстая булочка – все-таки брякнул автоматически Федор и в этот раз, даже не подозревая об этом, оказался совершенно прав.
Нелль, плохо. Быстро, машину, подгони ее к калитке, что б не переводить детей через дорогу, они у нас того и гляди в обмороки валиться начнут. Беги, живей! Нелли схватила фонарь, но все равно на каждом шагу спотыкаясь, унеслась.
Мадьяров поднял Вовона, Поленька на всякий случай подставила руки Феденьке. На которые он, разумеется, и не подумал опереться. Они осторожно пробирались по искореженному залу, по каменным и металлическим обломкам, и облачное низкое небо чуть светлее окружающего воздуха, подглядывало за ними в лишенный крыши особняк.
А сам, лишенный головы дом, не поддавшийся ранее ни времени, ни ненастьем, казалось, дивился вмиг развороченной крыше и заново выбитым окнам, как человек – зубам. Дом давил на уходящих, обжимая сохранившимися стенами и уныло корил – эх, люди…
Мадьярову пришлось оставить Вовона у входа и сбегать за рюкзаком. Парень на ногах не устоял, молча сполз по каменной кладке вниз. Толи испугавшись, глядя на друга, то ли время пришло, хуже стало и Федору. Несколько последних шагов до машины, ребят, с помощью Нелли, бросившейся навстречу, почти пронесли на руках.
На Вербной светились уже окошки домов, если бы дело было летом, люди, наверное, уже сбежались бы. Где-то вдалеке пела сирена.
В машине вдоволь напсиховавшуюся Нелли оставили силы и она тихонько отключилась. Мадьярову пришлось снова вылезти наружу и перетащить ее на пассажирское сидение. Щелкнул ремень безопасности. На улице застучали двери. Наконец, Мадьяров приземлился за руль и сразу втопил педаль газа в пол. Прокрутились и полетели назад первые камушки гравия и машина в секунды набрав обороты, понесла своих злосчастных пассажиров прочь от страшного места. На заднем сиденье, глядя в безвольно мотающийся затылок подруги, прижимая к себе обоих детей и дрожа от ужаса, беззвучно плакала Поленька.
Машина вылетела и города и понеслась по набережной по дальнему его радиусу. В нужном месте послушно сползла с бетонки и Мадьярову удалось проехать еще пару десятков метров, прежде, чем она забуксовала, но они все-таки почти дотянули. Впереди, метрах в тридцати грозно темнел холодной синевой Белоомут. Мадьяров выключил зажигание, оставив фары светить и не очень нежно потряс Нелли за плечо. Нелль, очнись. Как ты? Позвони в больницу – скажи им главное слово – кессон, потом Ефимову и пусть его люди не мешают. Хотя Ефимов и так знает, небось вызвали, на весь ведь город рвануло.
Он повернулся к заднему сиденью. Ребята, глядим бодрей. И следом «обрадовал» – вы сейчас оба полезете в омут! Какие тут шутки. Оденем вас в утепленные гидрокостюмы. Пока будем их натягивать, я все объясню.
Олег, какой омут, их и так обоих от холода колотит – у Поленьки дрожал голос – давай лучше все-таки свезем их в больницу. Там врачи, они помогут.
Поленька, не спорь. Врачи помогли бы, если бы в их распоряжении была барокамера. Я специально узнавала – никакого похожего оборудования в городе нет – подала голос Нелли. Поленька, делай, как он говорит.
Мадьяров стоял у широко распахнутой задней дверцы, натягивая на Вована причиндалы для погружения. Изнутри ему помогала Поленька. Работали осторожно, но больное плечо все-таки задели. Глухой стон всегда молчаливого парня резанул взрослых по сердцу. Нелли в это время объяснялась с врачами, а Мадьяров объяснял.
Возьметесь покрепче за канат. Его как раз хватит до дна – мы промеряли. Спуститесь и резко дернете один раз – я засеку время. Погружаться будите не в самый омут, в стороне, но все равно держитесь обеими руками и страховочные тросики не отстегивайте – может закрутить. Если все-таки сорвет и канат потеряете, а воронка затянет, не дергайтесь, опускайтесь до дна – там тяги почти нет, постарайтесь по дну взять подальше в бок и выныривайте – начнем сначала. Если погружение пройдет без приключений, продолжайте держаться за канат. На нем завязаны узлы. Я останусь здесь с часами. Как только дерну за канат, медленно поднимаетесь до следующего узла, зацепитесь за него страховочными тросиками и висите – ждите следующего толчка. Мадьяров объяснял толково обыденным голосом, как будто каждый день загружал детей опускаться в омут. Да и не лето уже.
Ребята, если что-то пойдет не так, мне придется нырять за вами. Костюмов больше нет, и я в такой холод скорее всего вам не помощник. Поэтому вы уж очень постарайтесь. И еще. Никто не знает, под какую разницу давлений вы попали. Мы исходим из того, что – под повышенное, а потом вернулись к атмосферному. Я спросил у Нелли. Она говорит – вас давило. Да и насосы работали на нагнетание воздуха, насколько я могу судить. Но точных цифр, мы, конечно не знаем.
Если мы не ошиблись и глубины достанет, то опустившись на дно, вы должны сразу же почувствовать себя лучше. Газовые пузырьки под давлением должны снова раствориться и больше не распирать изнутри ваши тела. Если же нет, если мы все-таки ошибаемся, и вы достигнув дна и пробыв там некоторое время никакого улучшения не ощутите, тогда… Тогда дергайте за канат не один раз, а несколько. Ну и начинайте подниматься безо всяких ухищрений – мы тоже поможем. Этот вариант, конечно похуже, и вам придется подольше помучиться, но мы все равно что-нибудь придумаем. Сейчас подъедут врачи. Может у них какие соображения появятся насчет оборудования. Военным куда-нибудь позвоним. Ничего – как-нибудь вытащим. Да, вот еще – ничего на баллонах не крутить, в них давление в полторы сотни раза выше атмосферного. Все понятно? А теперь, живо!
Детей извлекли из машины, довели до берега, стараясь не наступать им на ласты и посадили у воды. Навесили на плечи газовые баллоны и натянули маски. Костюм Федора, рассчитанный на взрослого человека, болтался на нем, как на вешалке. Из-за этого, да еще из-за обреченно ссутуленных плеч, на него уж больно жалко было глядеть. Наверное поэтому Мадьяров твердо сказал – Федор, ты за старшего. Глаз с друга не своди. У него одна рука нерабочая. И Федор как-то сразу подобрался и заранее уставился на Вовона подозрительно сощуренными глазами. Мол, гляди у меня, я за тобой слежу!
Последняя перед погружением процедура окончательно деморализовала девушек. Мадьяров, видимо, опасаясь очередного бездумного саботажа, сперва предупредил – веса баллонов может им в помощь и не хватить. Под воронку подставлять – опасно, у них нет опыта, да и вообще – так практичней. После чего извлек из последнего пластикового пакета пару здоровенных булыжников. Каждый из них был обернут сеткой типа «авоська» и висел на толстой бечевке. Мадьяров надел ребятам на шею по камню и коротко хлопнул их по плечу, счастливо избежал ушибленного Вованова, не держа его в голове. Из-за стеклянных масок, в свете фар, ребята ошалело таращились на личный классический инвентарь утопленников.
Рассказал, как есть. Вы – мужики. Держитесь!
Маленькие мужики выдавили из себя гримасы улыбок еще более искаженные толстыми масками, цепляясь друг за друга и, подбадривая друг друга взглядами, одновременно поднялись. Взмахнув на прощание плохо гнущимися перчатками, ухватились покрепче за канат и низко опустив лица, пошли спиной на погружение. Больше не сдерживаясь и не стесняясь на берегу в голос зарыдали девушки. Мадьяров с зажатым в руке часами замер, глядя на воду. Он даже не заметил, как в его легкие ботинки начала просачиваться ледяная вода.
Никто не сводил глаз с каната, обернутого теперь вокруг врытой в землю толстой коряги и удерживаемого Мадьяровым правой рукой. Нелль, забери часы. Я возьмусь, как следует. Поленька тоже подошла вплотную, готовая в любой момент помочь и подруге и Мадьярову. Все это время канат легонько колыхался. Придерживаются, пока отпускаются – одними губами объяснял Мадьяров в воронку, похож не попали. Они стояли упершись взглядами в темную воду. Потом трос замер. Девушки затаили дыхание, Мадьяров тоже позабыл дышать.
Когда они уже начали серьезно беспокоиться: переглядываясь и норовя наступить в воду – все поближе к детям, трос натянулся и резко дернулся – один раз. И снова замер.
Все! Неллька – все хорошо! Поленька! Им теперь самое главное не спешить…
Дальше все шло по плану. Мадьяров даже начал подшучивать – девушки, гляди бодрей и веселей. Скоро наши водоплавающие, нет водоныряющие детки покажутся на поверхности. Надо бы подумать, как вытащить машину, если врачи не подоспеют. Нелль, давай-ка еще раз звякни. Куда они там запропастились? А твоя трубка где? На этих словах на дороге, со стороны города запели разными голосами сирены и первым к месту спуска первым подлетел милицейский УАЗик. Водитель притормозил, оценивая обстановку, потом взял чуть левее, высоко задрав на косогоре левую сторону машины и аккуратно обогнув красную неллькину красавицу, взвизгнув тормозами, замер. Из машины высыпали милиционеры. Сзади едва протиснувшись в оставшийся узкий простенок перед буреломом кустов, подъехал новый «Форд» скорой помощи.
В свете фар трех машин, стало светло почти как днем и Ефимов первым узнал оглянувшегося на новый звук, Мадьярова. А это что, а это кто, черт побери! Ну, совсем обнаглел и тут же сам себя перебивая, оглушительно рявкнул – взять!
Нелли в одно движение оказалась за спиной Олега, грудью встав на его защиту, Поленька бросилась – к Ефимову. Нелли, выставив руки вперед и в какой уж раз сегодня стараясь занять устойчивую позицию, кричала сорванным голосом через головы бежавших к ним наряда.
Ефимов, дурак бестолковый, уйди прочь, убери своих головорезов. Не понимаешь, не черта, так не лезь. Тебя мало уволить, тупая твоя милицейская морда, тебе надо еще врезать, как следует, надо же до такой степени никуда не въезжать!
Егор Яковлевич, Стойте! Погодите! Совсем чуть – чуть. Вы сейчас все испортите, мы вам все объясним. А пока просто не мешайте! Неужели вы мне не верите? Прикажите не трогать Олега, он сейчас канат упустит, а коряга эта хлюбавая… Скорей!
Стоп – гаркнул наряду озадаченный Ефимов – а чего ждать-то? И не обращая внимания на многочисленные Неллькины ругательства, подозрительно поинтересовался – чем вы тут вообще занимаетесь? Рыбу сетью ловите?
Не дожидаясь конца девичье – милицейской разборки на передний план выдвинулись медики.
Где дети?
Нелли, подозревая, что сейчас все может начаться сначала, в полуоборот уставилась на воду и сжав губы, тянула время. Медики повернулись к Поленьке – дети, дети где?
И Поленька молча кивнула на воду.
Где!?
В омуте, то есть не в самом омуте…и вообще – они уже всплывают!
Что! – заорал дурным голосом Ефимов. Вы утопили детей?! Поленька, ты… неужели ты… как же ты… Кто там? Кто утопленники?
При слове утопленники Поленька вздрогнула и беззвучно заплакала.
Я спрашиваю, кто под водой?
Феденька и Вов… Володя.
Полюшка, как…ты вместе с этой парочкой утопила родного брата? Ушам своим не верю…
Значит так – разобрались. Он поглядел на своих – Мадьярова под стражу, потом на медиков – а эти две подружки ваши форменные клиентки. С ума на пару посходили. Так, что забирайте немедля, пока они весь город не перетопили. Если смирительных рубах не прихватили – веревками повяжем. Не волнуйтесь – охрану дам.
Я тебе сейчас дам охрану, а тебе сейчас такую охрану дам – мало не покажется! – демонстрировавшая доселе удивительную грубость, окончательно вызверилась Нелли. Ну, ты – руки убери…
Милиционер, первым попытавшийся убрать с дороги Нелли, что бы прорваться к Мадьярову, и по команде замеревший в шаге от нее, был решительно оттолкнут, по инерции проехался боком с горочки, поскользнулся на мокрой глине и спиной полетел в воду. Занесенная для пинка Нелльина нога вернулась на место. Мадьярова и ее окатило брызгами. Второй, выполнявший приказ парень затормозился в паре шагов от Нелли – дочка мэра все-таки. Приказ приказом, а потом неприятностей не оберешься. Но сзади на него прикрикнул Ефимов и бедный парень снова шагнул вперед. На руках Ефимова, путаясь под ногами, висела Поленька. Она больше ничего не просила, но и пройти вперед не позволяла. Без грубого движения стряхнуть руки и убрать ее с дороги Ефимов затруднялся. Нелли, ожидая нападения, пронзительно завизжала и замолотила по воздуху руками.
Неизвестно, чем закончилась бы эта потасовка, но тут на поверхности показались головы ребят. Сначала Вована, следом – Федора. Первым их заметил Мадьяров – тихо, осади – крикнул он ближайшему милиционеру – вот они! Давай, достаем. И после небольшой заминки, все начали удивительно слаженно работать. Ребят вытащили сразу несколько рук, подняли и понесли, хотя Феденька и рвался идти собственными ногами. Тем временем с бока «Скорой» убрали УАЗик. Но водителю на разворот места все равно почти осталось и все дружно навалились на капот – на всякий случай подтолкнуть назад. Городской Форд, так же, как и минуту назад ребят – вынесли на дорогу буквально на руках и с первой попытки.
Последняя небольшая стычка произошла, когда Ефимов наотрез отказался отпустить Мадьярова с медиками. Да пойми же ты, соломенная башка, он должен рассказать врачам, все что знает – Нелли функционировала уже на одних нервах А Поленька, отцепившись наконец от Ефимова вежливо втолковывала ему в другое ухо – врачи должны разобраться, что делать дальше. А вы, поезжайте следом. Олег бежать не собирается. Да и чего ему теперь-то бегать, когда все разъяснилось.
Наконец, Ефимов, гуляя желваками, все-таки Мадьярова к медикам отпустил. Нелли, не спрашивая разрешения первой взобралась в милицейский УАЗ. Свою машину ей пришлось пока оставить. Поленька села в «Скорую» прямо на пол между двумя носилками. С детей уже сняли гидрокостюмы и они лежали белыми холмиками под простынями. Доставались с полок одеяла. Печка «Форда» ревела на максимуме. Тепло волнами разносилось по салону. Поленька стащила с себя куртку. Согреть!
Поленьке, после появления брата на берегу, не удалось его толком рассмотреть. И теперь она пристально вглядывалась в родное личико. Одной рукой она держала его руку – другой – Вовона. Наконец Феденька, смущенно отвернулся – Полька, да ладно тебе, ни разу не видала, что ли? Все нормально, не ной.
Да, да, конечно – заторопилась Поленька – я и сама вижу, что нормально, выглядишь уже лучше, то есть как всегда. Только кислый такой почему? Еще холодно? Что-нибудь болит?
Ничего не болит. Ну, а холодно – это вообще фигня. Что мы в прорубь, что ль, не проваливались? И без всяких непромокаемых костюмов. Только веселиться – тоже с нечего. Немца-то я похож, того – ухлопал… Знаешь, когда он гад к тебе так нагло клеялся, – думал – руками разорву и не охну. А теперь… Чего-то мне не того.
Знаешь, ты об этом печалиться погоди. Может живой он еще. Сидит в какой-нибудь деревеньке неподалеку, чаи гоняет и в ус не дует. Он ведь знаешь ученый какой – очень серьезный ученый, да еще и немец в придачу. Это у нас – при опасных делах безалаберность сплошь и рядом, а у него все крайние случаи наверняка и в первую очередь
просчитаны. Погоди, вот дом как следует обыщут, тогда станет ясно.
Поль, так он в той бандуле торчал, когда рвануло. Как тут спасешься?
Говорю тебе – погоди. Он внутри
был – мы это видели. Но и остальные – не так уж и далеко. А Олег – тот вообще в нескольких шагах. А взрыв какой грянул! Силища! Так по идее и от нас всех ничего остаться не должно. Однако, даже Олегу не так сильно и досталось. Его просто отбросило. Весь взрыв вверх унесло и крышу пробило. Как ты думаешь, почему? Я думаю – как-то рассчитал Крафт по своему, по ученому, что если бабахнет – так чтоб никого вблизи не задело. Направленный взрыв, понимаешь?
Вот поэтому мне и кажется, что его предусмотрительность не только всех нас, но и его самого спасла. И что останки его бренные нигде не найдут, и его самого уже нет в городе. Я это даже не головой понимаю, а просто чувствую. Поэтому я и говорю тебе – печалиться погоди. И вообще обо всем этом мы еще наговоримся. И от разговоров этих ты никуда не денешься. Еще наслушаешься, если не от совести – так от родителей и других людей. Я тебе тоже между прочим своего слова еще не сказала. Эх, взгреть бы тебя как следует. Да, ладно – и это потом. Тебе сейчас силы надо собрать и выздороветь поскорей. А я к тебе каждый день приходить буду. Мы с тобой и Вованом какое-нибудь занятие повеселей придумаем, время быстро и пройдет.
Э, погоди, ты меня чего в больницу запихнуть хочешь?
Знаешь, я тебя никуда пихать не хочу, а только, сколько врачи скажут, столько и отлежишь! И гляди у меня – убегать – даже не думай. Надеюсь, ты хоть после сегодня поумнеешь!
Поль, да ну, пусть температуру померяют, давление, раз такое дело, то да се. А потом пусть дадут пару таблеток, мы домой и пойдем…
Феденька, больно быстро ты от испуга отошел, а ведь не понимаешь, что с тобой на самом деле творится. Поэтому не спорь. Косым, кривым, скособоченным, а то насквозь
дырявым не хочешь остаться?
А при чем тут…
Поленька оглянулась на согревшегося и теперь мирно сопящего Вовона. А при том. Поэтому не дури! И улыбнулась устало – эх, ты, пара таблеток. Горе ты мое…
* * *
Детей продержали в больнице двадцать один день. За это время
Федор пускался в бега дважды. Родители ругались на чем свет. Мать, на смотря на звание непонятно чем больного, щедро шлепала ему подзатыльники, ремень отца перекочевал из пассивного места пребывания – из брюк в боевую готовность – руки – готовый в любой момент исполнить свою вторую обязанность – карающую.
Только сбеги еще раз – выразительно потрясая пряжкой перед носом сына – сердился нервный папа. Федор – предупреждаю серьезно самый распоследний раз. Чуешь?
Врачи крутили ребят и вертели. Брали кровь, светили в глаза, мерили давление, проверяли рефлексы, просвечивали и все это по несколько раз на дню.
Что б я еще хоть раз в эту баночку… эти анализы – шипел ошалевший от всей этой кутерьмы Федор – да ни в жисть!
Разыскали и пригласили узкопрофильного спеца. Тот снова лично повторил все исследования. На Федора стало страшно смотреть – все, если еще хоть кто-нибудь подойдет своими холодными пальцами щупать – пусть лучше батя порит – сбегу и точка.
Наконец присланный ученый муж объявил – опасности для жизни нет. Господин Мадьяров очень своевременно оказал помощь. Должен признать – он большой оригинал. Ну а детей, мы, конечно, еще понаблюдаем, непременно проведем восстанавливающий комплекс всех показанных в данном случае мероприятий. Самые последние исследования проведем – осталось еще выяснить, не попали ли газовые пузырьки в полости суставов, сухожилий и мышц. Часто некрозы развиваются в бедренных костях, что приводит к очень неприятным заболеваниям – остеоартрозам. Любые ограничения в движении не доставят удовольствия никому, но, особенно таким подвижным молодым людям. Нужно учитывать, однако, что подобные заболевания развиваются не один год. И в крайнем случае, как известно, могут привести к недвижимости. Мы не думаем, что подобная опасность имеет место, но мы должны быть уверены.
Представить Феденьку недвижимым – таким воображением ни обладал ни один житель города Коптева, включая врачей. Сам же маленькая бестия вообще не видел необходимости изначального помещения на лежачий режим.
В заточение! Всего–то зубной понадобился – только и делов. А они меня – в больницу по полной программе! И в очередной раз – все, больше не могу, не отвяжутся – сам сбегу!
Зубной Федору действительно потребовался. Прямо на следующее утро, после богатого событиями дня, завершившегося, как известно, нырянием до дна Белоомута, парень проснулся с левой щекой, круто выгнутой наружу.
Перетонит начался, когда в корень зуба под давлением попал воздух, да и переохлаждение тоже поспособствовало – объяснили врачи.
Ох, мать честная! – обалдел от боли и от созерцания собственного личика в старом больничном зеркале, Феденька. Не, ну мало мне, да? Так еще и рожа окривела. Во, попал. Вован, нет ты только погляди!
Вован же, поняв причину возникновения у друга флюса, вместо жалости, проявил удивительное жесткосердечие. От души расхохотался:
Ну ты нашел, братан, где рот разевать…
В самом начале отсидки, точнее отлежки, после первичного обследования и разъяснения происшедшего, к ребятам направили детского психолога – молодого парня – выпускника, возрастом к детям поближе.
Однако, Федор, выяснив специальность задающего бесконечные вопросы пацана-доктора (еще главное скрывает, гад!), аж взвился.
Я вам, что, псих? Молодой специалист пробовал приходить еще несколько раз. Но Феденька так бурно на него реагировал, что реальные отрицательные эмоции при появлении врача явно перекрывали гипотетические положительные и доктора подозрительной специальности отозвали.
Вован на появление психолога среагировала не в пример мягче и послушно отвечал на многочисленные странные вопросы и рисовал шарики с квадратиками, а на удивление Федора отвечал – я что, жлоб? Может ему поговорить не с кем. Все равно тут торчим, не жалко…
Федор говорил более менее откровенно с одной Поленькой. Пока орлы Ефимова обследовали дом, подняв и как следует разглядев каждый камушек, Федор был как сам в себе. Даже Поленьке не удавалось вытащить его из этой незримой ракушки. Позже выяснилось, что останков Крафта не нашли ни в целом ни во фрагментальном виде.
То есть – ни ноги, не руки, ни единого ноготка, ни лоскутка – объяснял Федор другу на соседней койке.
Какого лоскутка? – переспросил Вован.
Да, кожи – мотнул головой Федор.
А, тогда понятно…
Чего тебе понятно?
А чего тут непонятного – смылся он, сбег.
Думаешь?
И тут Вован очень удивил своего закадычного друга. Кто бы мог подумать – Вован – вечная неподъемная флегма – а голова–то оказывается, не всегда дрыхнет!
Тут и думать нечего. Если ты Мадьярова слушал, когда он нам про Крафта и про барокамеру рассказывал, небось, тоже понял бы.
Вован, ты чего, дурак? Мадьяров как раз и объяснял, как эта его барокамера с помощью разницы давлений могла людей изнутри взрывать, прямо по молекулам разметывать, как в кино всяких демонов.. И когда Крафт внутри был – камера-то как раз работала.
Правильно, работала, а потом взорвалась.
Ну? И чего я тут не вижу?
А то, что работала она на одно давление. Понимаешь? Не на разницу, а на одно. Ведь с того момент, как немец внутрь попал, никто больше никаких кнопок не жал, никаких переключений на пульте под лестницей не делал. Понял? Ну, вот и думаю я – давление то было тоже повышенное, как с нами. Гудело-то одинаково. Поэтому, наверное, и металл камеры не сдюжил – взорвался. А может давление нарочно так разогналось – до самого крайнего предела. Ведь было сразу ясно – не выдержит – иначе бы сирена не врубилась. Крайний рубильник – это наверное специальный, что б следы, когда надо замести. Только…
Только Крафт, наверное не думал, что в этот момент внутри окажется.
Да уж. Но все равно, его бы никак по молекулам не разметало. Ну побило бы сильно, взрывом может чего и оторвало, но хоть лепешкой, он должен был где-то откопаться. А его ни в каком виде не нашли. Значит – успел – сбег. Понял? И вообще, знаешь, хорош тут направо и налево дураками обзываться. Надоело. Сам–то тоже небось не того, не светлая голова. Иначе тоже бы докумекал. А то в себя ушел, вернуться забыл, глаза пучишь, ушами хлопаешь.
Феденька уважительно поглядел на Вована и сказал вторую потрясающую вещь в этом не длинном разговоре. Он сказал тихо – Володь, друг, прости меня будь человеком.
И гладя в глаза, уставившемуся на него, никак не ожидавшей такой реакции, друга, добавил – Я ведь думал… я его убил! Фу, прям гора с плеч.
* * *
Люди вместе пережившие какое-либо приключение, особенно связанные с серьезным риском, стараются собраться вместе, чтобы поговорить, не всегда чтобы вспомнить, иногда чтобы побыстрее забыть…
Герои взрывной истории смогли встретиться только спустя год. Все они прожили этот год по разному. Но сразу после взрыва всех участников этой истории тянуло поближе друг к другу, к своим, пока случившиеся еще не было отделено временем и другими происшествиями и делами.
Пока мыслями еще находишься внутри него, в этом переживании и оно еще держит тебя на коротком поводке памяти, без конца возвращая назад, заставляя в тысячный раз вспоминать собственные слова, движения и переживать о неиспользованных возможностях тех же движений и слов. Кто сейчас поймет тебя лучше, чем человек, который видел все тоже собственными глазами и пережил все собственными нервами.
Люди жались друг другу, но… Но сперва нужно, как всегда управиться с делами, а уж потом можно собраться и поговорить и, конечно, не только и не просто поболтать. Многие из участников нуждались в подтверждении и одобрении своих реакций. Но… Сперва лечили детей и следили за новостями, ожидая появления Крафта хоть в каком-то информационном намеке. А когда детей вернули домой и Ефимовская деятельность по данному вопросу подходила к логическому завершению и вроде бы все имели полное основание выделить для встречи время в полном составе, она сорвалась по вине Ефимова.
И уж если, говорить о ближайших после взрыва событиях, не имеющих к нему непосредственного отношения, так, пожалуй, можно начать с него – человека по вине которого Крафт широко и вольготно развернулся в чужом городе, Мадьяров подался в бега, Нелли пережила как минимум ряд неудобств, втянув в круг своих проблем и свою подругу Поленьку, за которой прицепом приклеялся Федор, а дальше, как в сказке про репку – его друг Вован. И это люди, оставшиеся в живых…
Поведи Ефимов себя по другому, уши разуй, мозгами получше раскинь, ничего этого или много чего из этого не случилось бы вообще. Должность – это сила. И прокол Ефимова, конечно, не только ему казался не слабым. Но сказать майору об этом в глаза ни у кого ни наглости, ни совести не хватило. А может люди чувствовали, что не смотря на повышенную активность и трудоспособность, демонстрируемую им во время завершения дела, Ефимову совсем не сладко. И даже больше – с ним вообще не все в порядке.
Бравый майор, энергично разобравшись в происшедшем, выдержавший все проверки и официально при свидетелях, извинившись перед Мадьяровым, дело наконец закрыл. На следующий же день, по городу разнесся слух, что майор, оказывается, заранее договорился со своим начальством об отставке после завершения этой истории и теперь из органов уволился.
Поленька, прослышав об этом, отправилась Ефимова навестить. Но обнаружила дверь майорской квартиры опечатанной, как опечатывают место преступления.
Да, нет, Поленька – объяснили ей в милицейском участке – это что б за квартирой удобнее было следить и сообщить ему, если что не так. Жить – то он в Перепелкино будет – у него там рубленный дом. Да погоди, Поленька – не горюй, говорят – начальство ему негласно срок – год дали. Если одумается, может вернуться. У нас и присылать-назначать никого пока не будут. Морозов в исполняющем обязанности этот год походит.
Поленька вызвала Нелли. Подруга готовилась к свадьбе и поэтому была ужасно занята.
Но через полчаса ее железная красавица подлетела к Поленькиной калитке.
Еще через полчаса, обе подруги с заездом на рынок из города убыли. Перепелкино они проискали следующие два часа. Ну вот же тут, тыкала пальцем в карту Поленька – вот же поворот. Поворачивай.
Так мы стоим на нем – нету тут никакого поворота.
Когда они наконец окольными путями добрались до шифрующегося населенного пункта, время перевалило за далеко за полдень. Дороги в деревне присутствовала лишь намеком, хорошо, что снега еще немного, а земля промерзла и Нелли одной стороной ехала по тропинке, другой по бурелому. А около неогороженного потемневшего от времени сруба стоял Ефимов в новой своей униформе – телогрейке и глядел на них, не мигая.
Полноценной встречи не случилось, в смысле встреча–то состоялась, однако результата не дала. Нелли, как и собиралась, прочувственно извинилась за свои распоясавшиеся белоомутовские речи, и Ефимов, как положено честному христианину Нелли простил. Но дальше разговор зашел в путик. На просьбы вернуться в город, Ефимов отвечал угрюмо, что он сделать этого никак не может, что он не достоин высокой должности главного городского милиционера, да и не главного тоже и что он зазря все это время ел свой милицейский хлеб.
