Максим Похил
Критическая метаморфоза
– Мда, – прошептал он.
– Ты что там бормочешь?! – рявкнул Ми́лан с конца крыши, – Если ты думаешь, что я тебя сюда слышу, то ты ошибаешься.
Ми́лан сбил его с мысли, но из-за этого, на радость себе, Женя вспомнил один случай.
– Да я… Ничего… А подожди… Слууушай, хочешь расскажу историю, как я недавно в кафешку сходил?
– А что интересная история? Ибо я тебе такие истории, каждый день могу бахать, а в выходные даже по две, – с ухмылкой, ещё отходя от воспоминаний процедил он.
– Да-да, очень смешно. Значит рассказываю, – и пошёл в его сторону, – Сижу я на диванчике и наблюдаю за интересной милфой, лет тридцати.
– Так-так и что? – Ми́лан аж зашевелился.
– Она за столиком, заказала себе десерт и какой-то слабоалкогольный напиток, уверенно потягивая из коктейльной трубочки. Как тут подсаживается к ней незнакомец. Паренёк высокий, среднего тело сложения, нашего возраста и видно по нему, волнуется. Она даже не успела возмутиться, как он перебил: "Здравствуйте. Извините, что так бесцеремонно, но ничего, что я присяду?". Она: "Вы уже присели". Дальше: "Да, я знаю. И спасибо". А сам уже покраснел, как чёрт. Пока она оценивала его взглядом, парень резко допил залпом свою минералку, с которой подсел и: "Извините, пожалуйста, но можно ещё один вопрос?". Безразлично: "А что вас интересует?". И тот вообще без стеснений: "Ну… как вы рассматриваете предложение, заняться со мной сексом?"
Ми́лан выгибает бровь и проговаривает: – Неплохо сказано.
– Это да, – и оба медленно приспустились, севши на шершавую крышу, – Сначала тишина. Что она, что он. Девушка, на удивление, не начала сильно возмущаться: "С какой стати?". На лице паренька, уже виднелся пот, но он не сдавал позиций. И продолжал: "Слушайте, я руководствовался своим зрением. То есть, проанализировал вас с ног до головы. Обратил на вас внимание, в момент, когда вы сюда зашли. Быстрая походка, максимально уверенное общение с официантом, даже наверно резкое". А она всё ещё слушает и не перебивает: "Вызывающе одета…". Тут её глаза начали вылазить из орбит, но он ей не дал ничего сказать, замахал руками, начал оправдываться: "Нет, я не говорю, что это плохо. Была бы у меня возможность одеваться вызывающе, так бы и делал". Это её успокоило. А дальше, я так понял, для парня было уже как по накатанной: «Алкоголь, сладкое. За всё время, не посмотрели ни разу в зал. И уже в который раз извиняюсь и может в моей логике большие дыры и я не прав, но мне показалось, что у вас нет молодого человека. Чему причина, очевидно для меня, нехватка секса". Милфа всё ещё поглощает информацию, но уже с каменным лицом, а второй разыгрался не на шутку: "Я предлагаю секс без обязательств. При этом, я – вам ничего не должен, вы – мне. Я считаю в этом случае, сделка выгодна. А настроение уж точно, от этого, улучшиться". И улыбнулся на все тридцать два, – Ми́лан во всю улыбался, но всё равно, следил за возможными гостями к ним на крышу, – Девушка опять, кривя губой: "Ты чё, самый умный?". А парень даже не моргнул. И через десять секунд: "Ну давай попробуем. Иди за мной". И ушли!
Ми́лан глуповато улыбнулся: – Нет, ну это круто, конечно. Парень знает, как в жизни всё устроено. Это, кстати, очередной показатель, что вместо того, чтобы искать обходные дороги для решения своих проблем, нужно идти напрямую, в лоб и с уверенностью.
Они оба помолчали, размышляя каждый о своём. И Ми́лан выдал: – И раз уж мы заговорили о прямолинейности, то ответь мне, пожалуйста, прямо… Женьок, нахрена ты сюда пришёл? Ты же знал, что можешь тут увидеть. По твоему лицу не видно, чтобы тебе здесь нравилось. Так, что выкладывай. И не говори, что ты бежал сюда, чтобы рассказать эту историю.
– Милл… ну просто она показалась мне смешная, ну вот я…
– Жека, не ври, что ты видел это своими глазами. Говори чесно, Дэриэл поведал тебе… – не успел Женя ответить, открыв рот, как Ми́лан сам продолжил, – Нет, Дэриэл тебе этого не говорил бы… – опустил глаза и тут же их поднял, – Это Марвин рассказал, да? – теперь уже Женя опустил глаза, – Надо сказать, чтобы Дэриэл ему меньше какую инфу сливал. Жек, Марвин парень хороший, но, как и все любит припиздеть. Я вижу, ты и сам у него этого набрался, – улыбнулся по-доброму, – Не был, он ни в каком кафе. Там был Дэриэл и именнно он был наблюдателем.
– Ааа… не знал.
– А знаешь, кто был тогда с ним? – Евгений расширил глазницы, – Да, это я подходил к той милфе. Ей кстати было двадцать девять, но выглядела на двадцать пять, – пауза, – Марвин конечно переиначил историю в деталях, – слабо возмутился, – А в целом история правдивая.
– Подожди, если это правда и ты так легко общаешся с противоположным полом, то почему тогда ты не… – он хотел спросить о учительнице Лалис Погориловой, на чьи консультации тот записался вместе с Димой, но потом подумал, что он возможно не верно трактует его отношение к ней и остановился. Боясь, что в итоге может таким образом обидеть друга.
– Что почему? – молчит, – Ну говори?
– Та ничего забей, понял, что фигню скажу.
– Точно ничего? – заинтересовано Ми́лан.
– Точно, – с увереностью.
– Ладно. Тогда возвращаемся обратно, – второй напрягся, – Жек! Даже Дэрик не высидел бы тут, со мной. А поверь мне, вот это, – и показал рукою на лужу крови, – Ещё лёгкие дни. В основном бывает уже.
– Кххм… – вдохнул, – Окей. Ты прав. Есть кое-что. Вообще-то я планировал это рассказать только через несколько недель и при всех.
Ми́лан внушительно напрягся и рявкнул: – Да говори уже, – потом развернулся к нему, сам не понимая, чего ждать.
– Дело в том, что через две недели, маме будут проводить операцию, решающую, – неуверенно и бегая глазами, продолжал он, – И было принято решение… Мною… Мама ещё не в курсе. Я хочу после этого всего – переехать… – Ми́лан молчал, а он нервно сплюнул и продолжил, – Я послушал слова доктора, сам подумал и пришёл к выводу, что ей будет лучше, если мы сменим для неё обстановку.
– Я тебя понял… – хрипло и удручающе пробурчал Ми́лан, – Я в принципе, на твоём месте, наверное, поступил бы также.
Эти слова Женю чрезвычайно порадовали. Наконец-то он "сбросил" со своих плеч эту непосильную ношу. И дальше уже стало легче: – Спасибо тебе за поддержку. Только остальным, не говори пока. Я сам, как соберёмся, всё выдам.
– Договорились. Куда, в Дъевресс собрались?
– Пока не знаю. Возможно. У нас там несколько знакомых. Они нам раньше предлагали помочь с переездом, думаю сейчас не откажут. Точнее надеюсь.
– Хэмм… Это всё хорошо… Но, извини меня за мою чистоту и цинизм, хотя я думаю ты это по-другому расценишь…
– Ты о чём?
– Я о том… – и специально увёл взгляд на пол, – Что я представляю какого уровня сложности операции делают в твоём случае, на такой стадии болезни, и какие там риски. А ты, как я вижу, почему-то не рассматриваешь вариант альтернативных событий, – Евген, поняв на что Ми́лан намекает и со всей силы, рефлекторно, вжался в пол, чтобы ненароком не пустить слезу.
Ми́лан же заткнулся, вполне всерьёз ожидая, при этом, что в любую секунду может получить по лицу, за свои предположения. Совершенно не защищаясь, ведь его дело было лишь донести, по его мнению, тяжелую правду жизни, а не спровоцировать на агрессию.
– Жес-стоко… – заикнувшись, он смог сказать лишь одно слово.
– Я понимаю, что тебе больно об этом думать. Но случись, тому, о чём я говорю, тебе будет ещё больней, если ты, не будешь морально к этому готов.
Женя откинул все лишнее мысли, начавшие возникать в голове, после слов Ми́лана, и со всех сил выдавил из себя: – Я не рассматриваю такого варианта. Всё будет так, как я запланировал.
Ми́лан вздохнул и продолжительно закивал: – Я тоже в это не верю, – слегка змешкался и продолжил, – И раз уж ты, после мной сказанного, продолжаешь слушать, – Евген не среагировал и смотрел на ночной город, – Жек… я, конечно, говорил это тебе уже… но, всё же… не смотря на все эти титанические проблемы в твоей жизни, не вооруженным взглядом видно, что ты многого добьёшся. И я хочу, чтобы ты, всегда знал об этом, – и похлопал по плечу.
– Мда, – отчаянно опустил голову Женя, – Как говорил наш преподаватель по механики: «Инженер – это человек, который сложные вещи может объяснить простым языком, а лёгкие – сложным».
Началась тишина, минуты на полторы. Ми́лан надеялся, что не обидел своего друга, а второй внезапно задал резонный вопрос: – Сколько ты собрался здесь ещё сидеть?
– Эх… Та я тоже уже подумывал заканчивать. Час прошёл, и никто сюда не вернулся, значит пора уходить. Давай тогда ещё пару минут и по домам.
Женя кивнул. С того места, где сидел, видеть он мог только главную дорогу, где ни единого человека, ни одной машины, за эти две минуты не прошмыгнуло. Также, как и ни единого свечения, будь то фонари, или лампы в окнах квартир.
Девять часов вечера. Сентябрь – начало коротких дней и долгих ночей. Преддверье холодов и время паноптикума синоптиков на тему скорого выпада осадков на ничем не защищённые улицы Фееры.
Стук в двери, господин Вуурын удивлённо поднял голову, потом перенёс взгляд на супругу, с немым вопросом. В ответ он увидел лишь непонятные разводы руками и плечами. Это означало, что никто из них гостей не ждал. Тем более так поздно и в такую холодную погоду.
Сергей Вуурын пошёл в сторону двери, предварительно надев свои тёплые тапочки. У них был двухкомнатный дом и городское отопление ещё не дали. Говорят, "сезон не начался", а греться от чего-то нужно. У семьи Димы на две комнаты был лишь один обогреватель, но если в зале было более-менее, то в прихожей продувало серьёзно. Включая, что за дверью улица без единого высокого здания вокруг, и весь ветер дул равномерно по всем сторонам.
Отец Димы всматривался в глазок, увидел потенциального гостя, но удивления с его лица так и не сошло. Он вновь развернулся к жене, которая ждала от него хоть каких-то комментариев, скривив в недоумении лицо и параллельно крутил нижний замок двери, потихоньку начав её открывать.
Дверь распахнулась на шестьдесят процентов, чтобы не выпускать лишнего тепла и на пороге у них стоял, закрыв шею, сильно выделявшегося на фоне всего другого, красным шарфом, Дэриэл.
– Дэри? Что-то произошло? – растерянно произнёс.
– Добрый вечер, – потом взглянул на мать Димы и приветственно кивнул и ей.
Мама Димы поднялась с кресла и взбудоражено закивала головой.
– Нет, ничего не случилось, – добродушно ответил, – Я просто хотел узнать… А Дима дома?
– … Дима? Эээ… – глава семьи замешкался с ответом, – А ты, что не знаешь? – говорил он, ели сдерживая эмоции, – Он…
– Я знаю… – перебил его, – И очень сожалею. Я просто хотел увидится с ним… Если можно.
Сергей Вуурын застопорился на пару секунд, подумал и дал ответ: – Та можно, конечно, он дома, – и показал в сторону супруги, чтобы та позвала его, а она с удивлением стояла и водила зрачками, то на Сергея, то на Дэри.
– Он в спальне сидит. Заходи, раздевайся, сейчас я тебе тапочки дам, у нас слегка дует со двора.
– Дело в том, – Дэриэл перебил, – Что я бы хотел, если это возможно, пригласить его на улицу. Здесь у двора, на лавочке.
Мама Димы подняла на мужа глаза, и медленно простонала: – Там ведь холодно, тем более нам скоро собираться…
Сергей мудро нахмурил брови и тихо успокоил её: – Ничего. Ему всё равно нужно по больше дышать свежим воздухом, – тягостно и гнетуще, выдавливал слова, – А чтобы не простудиться, одень его получше, – и кивнул ей.
Юлия Вуурына с пониманием и тяжелой гримасой ушла в спальню к Диме. Дэриэл же, стоя и ожидая у двери, чувствовал себя максимально неудобно. Понимая, что к нему сейчас не выйдет тот озорной друг, который мог по десять минут перед выходом на улицу, при всех друзьях с юмором, спорить с матерью по вопросу, надевать ему шапку или нет. А выйдет тот, который возможно даже есть, без чей-то помощи уже не может. Он боялся выказать этот страх, через свою сжатую от волнения "мину". Поэтому посматривал на отца Димы, убеждаясь в том, что на него никто не смотрит.
Лицо Сергея Вуурына было направлено в окно, но взгляд стремился намного дальше. По нему было видно, что этого человека, жизнь заставила пережить, много плохого. Но всё же предоставляло надежду, что и заставляет его держаться.
По всему дому, на стенах, были розвешаны картины, но Дэриэл не мог увидеть, что именно было изображено на них, ибо все они были завешанны тряпками.
И тут, потихоньку, не без помощи своей матери, Дима вышел из комнаты. Тепло одет, крепко держа в своих руках белый пуховик. С надетой уже на голове, серой, тёплой шапкой. И пустым, до остервенения взглядом.
Увидев его, он помахал ему рукой. Реакции от Димы не последовало, после чего его отец, по-доброму хлопнул Дэриэла по плечу. Зайдя в прихожую, Дима прилежно протянул ему руку, где по лицу было видно, не понимание совершающих им действий. И делал лишь по просьбе своей мамы. Клынков оценил и со словами: "Привет", – тоже протянул и пожал ему руку.
Потом Диме отец указал жестом на его обувь. На вопрос, сможет ли обуться сам, он кивнул и спокойно, просунув ногу в ботинок, принялся не торопясь завязывать шнурки.
Это у него вышло не сразу, но в конечном итоге, Дима поднялся на ноги и по-детски наивно улыбнулся отцу, на что тот, улыбнувшись с просьбой: "Только не долго", приоткрыл им дверь.
Юлия Вуурына очень нервничала за сына, что и было на её лице, но углядев уверенность своего мужа, приутихла. И уже с облегчением следила, как закрываются двери их дома.
Оказавшись на улице, Дэриэл был слегка в растерянности, из-за непонимания, в правильности его поведения со старым другом. Для начала он направил его рукой, идти в сторону ближайшего столика. Который, к счастью, был в десяти метрах. Они подошли, но Дима садиться не собирался, и даже после предложения сесть от Дэриэла, он не захотел, а просто оперся на высокие её спинки. Что решил повторить и второй.
– Как себя чувствуешь? – судорожно и боясь ответа, проговорил он.
– Нормально… Ты знаешь, нормально, – чрезмерно уверенно возгласил Дима, не оборачиваясь к нему лицом.
Дэриэл даже ощутил, в его голосе, что-то из того прежнего Димы, чему сильно удивился. После чего, собственно, последовал следующий, логичный вопрос.
– Дим, ты меня помнишь?
Услышав, Дмитрий медленно повернулся лицом ко второму, пару секунд, с глупой гримасой, всматривался в его глаза и странно сказал: – Та в принципе, да. А ты меня? – и остался ожидать ответа с щенячьим взглядом.
Глупее диалога в жизни Дэриэла, ещё не было: – Да, я тоже тебя помню, Димон, – на третий вопрос о том знает он или нет, как его звать, Дэриэл не решился, надеясь на лучшее и начав уже полноценную беседу.
– Ещё рисуешь?
– Рисуешь? – и отвернул голову в сторону дороги, – Рисуешь… – и затих Дима.
Дэриэл разочаровано ждал ответа, но осознавал, что не дождётся. И с пониманием принялся дальше стараться вести беседу: – Ходишь куда-то? В парк или с родителями в галерею?
– Хожу на кухню, – с энтузиазмом произнёс Дима, – Мама просит поменьше крутить головой вовремя того, когда ем.
Дэриэл затих. Ответ его малость шокировал. После этих слов, и умерла последняя надежда о возможности наладить разговор.
Осознав, что Дима теперь возможно навсегда останется в таком состоянии, он сжал руки в кулаки, начав натужно сдерживать внутреннюю боль. Ему хотелось закричать, но нельзя было.
И внезапный: – Ха, смешно… Помнишь? – заставил Клынкова успокоиться и "переключиться" на внезапность.
– Что смешно? Что я должен вспомнить? – он пытался хоть за что-то ухватиться в его словах.
– Позавчера тут листья убирали. Прикольно было…
Как же Дэриэлу становилось плохо на душе, слыша подобное. Идя сюда, он верил, что всё не так плохо. Но это всего лишь вера.
На этой почве он и решился на следующий вопрос: – Слушай, я понимаю, что скорей всего ты не ответишь, но… Ты помнишь день, когда всё это случилось? Я про Марка.
– Конечно помню! – он вскрикнул и вновь повернулся ко второму.
Дэриэл даже испугался. Он настолько адекватно это сказал, что стало слегка неудобно.
– Как это можно забыть. А ты что забыл? – Дэриэл не понял ничего, – Ты же тоже там был. И Ми́лан и Женя… И… Сова там тоже была. Помнишь её?! Такая маленькая, но такая леееетучаааяя, – тягуче закончил.
Дэриэл понял, что он вспомнил не тот случай, а последнюю их встречу вместе, где, собственно, тоже был Марк. Но не то, чего хотел Дэриэл.
– А что ты ещё помнишь?
– Я – ничего. А ты Макс? – этот вопрос вновь выбило Дэриэла с колеи.
– Что? Меня не так зовут.
– Аа, я вас спутал… – и опять отвернулся.
Дэриэл был в ступоре. "О ком он говорил?" – думал он. "Что это значит?". Дэриэл не знал ни единого человека с таким именем.
Открылась дверь и с большой щели показалась беспокойное лицо Юлии, которая виновато посмотрела на Дэриэла и сказала: – Ему пора на процедуры, – и грустно перевела взгляд на сына.
Дэриэл понимающе кивнул и с болью в груди прикусил губу.
Мать Димы, тепло одевшись, спустилась с порога и подойдя к сыну, крепко обняла его, чем совершенно не удивила и не напугала Диму. Не взирая на то, что он её не слышал и не видел. А может только делал вид, что не слышит. И повела в сторону дверей, завела домой и заходя сама, обернулась к Дэриэлу, с мокрыми глазами, сказав практически без звука: "Пока". И ушла.
А Дэриэл так и не сказал главного, то, ради чего, собственно, и приходил. Хотя для себя, он в этом, наверное, больше никогда не признается.
Он хотел сказать ему, что, по его мнению, Дима, один из тех, за которых он отомстил. Имеется ввиду смерть Марка. Намереваясь, наверное, таким образом утешить и успокоить Диму, перед его плачевным состоянием. Но не сказал, не потому что не успел или сбился с мысли. Нет. Он понял, что Диме от этого легче не стало бы. На его состояние очень мал круг факторов, которые могли бы повлиять уже. И уж точно в него не входит смерть Марка, того человека, сотворившего это с ним, и не важно от чей руки он пал.
И вообще, можно задать логичный вопрос, кому это в принципе могло бы помочь и принести хоть какую-то пользу?
– Глава 9 -
Одиннадцать часов дня. Андрей у себя в комнате разливает уже вторую пол литру коньяка. На столе у него только, что доставленное удобрение и новые пакеты земли, а в глазах равнодушие, сменяемое время от времени на мимолётное спокойствие после терпкого вкуса напитка.
И вот перед ним, на столе, внезапно предстает вновь полон гранёный. Как ни старайся, не выходит у Андрея вспомнить, когда же он успел его наполнить.
– А хотя, – берёт и подымает, – Какая, нахрен, разница, – и легко опрокидывает содержимое себе в желудок. И вот приходит время, выше указанного спокойствия, в добавку с лёгкостью. Что и побудило его воспользоваться услугами холодильника, чтобы утолить назревающий голод, возникающий обычно после этого. Он поднялся и уже машинально пошёл искать, купленные им же, куриные ножки. Вышел из комнаты, прошёл мимо залы и вошёл во вторую кухню. Открыл дверь холодильника стараясь, как всегда, не смотреть на её дверцу. Причиной этому была одна потускневшая заметка, приклеенная на ней. С надписью: "Андрюш, суп в холодильнике, разогреешь и поешь. Папу не жди, он будет поздно". Уже прошёл год, как нет его матери и столько же висит эта записка. Но никто срывать её не намеревался, да что там, даже подумать об этом не осмеливались.
Его мать была основателем фонда «Захыст», помощи людям репрессированными властью. К ней могли обращаться все, кто посчитает, что его законные права пытается нарушить государство. А она, потом, если нарушение по предварительным оценкам подтверждалось, со своей командой из десятка юристов и правозащитников, защищали его права в суде. Не всегда, это удавалось, потому как честных судей в столице практически не было. Но ввиду того, как хорошо они научились делать шумиху с каждого дела, многие, вроде даже почти неподъёмные дела, получалось выиграть за счёт того, что чиновник сам закрывал дело, боясь огромного «чёрного» пиара, которым им всем очень не хотелось получить.
Она, кстати, сама того не хотя и заинтересовала сына социальной инженерией. И вот в один день, она исчезла. Вот просто так. С утра ушла на работу и большее её никто не видел, по сей день. В полиции это дело так и осталось "висяком". А между сыном и отцом навсегда появилась склока. Вылившаяся в склонность к алкоголю первого и раздражённостью вперемешку с ежедневной злостью второго.
Всё это было из-за подозрений Андрея на коллег отца в преступлении. Дело в том, что его отец работает на государственную фирму, по выдачи тендеров. Где естественным образом его партнёры состояли из чиновников. Люди, которые в большинстве случаев и создавали проблемы другим людям, которые потом и обращались за помощью к его матери. Люди, которым её пропажа была наиболее выгодна.
А как раз система тендеринга и была наибольше коррупционная, где и «распиливались» миллиардные бюджеты по карманам местных управленцев. Отец Андрея никогда не участвовал в таких махинациях, но много за подобным наблюдал. Перераспределение державных средств осуществлялось ежемесячно, это было видно по рейтингу основных проектов. У чиновников было очень простое мышление, если уж «пилить», то по полной. А значит, нужно это делать на самых дорого оплачиваемых программах. Так и выходило, в месяц по одному сотне-миллионному проекту. Так, как говориться, они и жили.
Пока, мать Андрея, не начала раскрывать их системы и постоянно высвечивать их результаты в прессе. По типу, на бумаге здесь должен стоять пункт пропуска на авомобильный мост, а сам мост должен иметь дополнительное безопасное ограждение для пешеходов, да и для транспорта, а по факту отсутствие всё перечисленного и просто нарисованный красный рубеж по краям. Выдумывалось красивое название, что-то вроде «Кровавый мост», из-за больших смертей умышленных и не умышленных на нём и постоянно поддерживалась эта тема в прессе и и-нете.
По факту, оно не на что не влияло, но сильно действовало на нервы выше перечисленным людям. Что и начало заставлять со временем, поумерить аппетиты многих чиновников, и делать свои запускания рук в казну сильно реже. Уже как минимум раз в три-четыре месяца и не столь масштабными в строительстве. Боясь за свой чин.
Дело в том, что чиновники с большим анти-авторитетом в народе, долго на своём месте не задерживались, а увольнялись более высшими, чтобы не дискредитировать губернатора города и в конце концов Главу республики, ведь они все состояли в одной партии.
Отец естественно всё отрицал перед сыном, но сам же в душе сомнение всё равно держал. Из-за этого потихоньку переставая доверять старым друзьям и соратникам. Но ввиду не имеющихся доказательств, не сменил место работы, да и где он ещё найдёт столь оплачиваемое место. Что и подпитывало неуважение и подозрение в предательстве, со стороны сына. А он, после инцидента ждал от своего отца, демонстративного ухода с работы, где он был уверен, работал ни один человек замешан в похищении. Да и воспоминания о матери, у Андрея были исключительно хорошие, что тоже по-своему давило и не давало моральной возможности проговорить имеющиеся претензии и недомолвки друг другу.
Быстрым затаскиванием руки в холодильник, крылышки уже приближались к его телу. Но всё же не стоило ему сейчас же с голодухи, тем более так самоуверенно, пытаться их разорвать.
Руки, на жирной упаковке, соскользнули и она «улетела» на пол. Герметик не нарушен, а значит для Андрея не было нечего страшного.
Закатив глаза, он нагнулся, подобрал и решив вернуться в изначальную позу, не обратив внимания, что дверцы в холодильник закрыть забыл и неслабо так ударился об неё макушкой, как говориться «со всей дури».
Сознания не потерял, было конечно очень больно, но терпимо. И так как находился ещё в одиночестве, то и выругаться умудрился неслабо. Отвёл душу, так сказать. Потом со злостью закрыл холодильник, бросил крылья на стол и держась за голову, обтирал её ладонью.
Минуты две он медитативно проделывал это, пока не нащупал один старый рубец на макушке, со времён ещё первого класса. Где в момент, перед его глазами, мимолётно, пробежало одно воспоминание о причине шрама.
Где его, за дислексию, которая позже прошла, задирал один, на год старше, мальчуган. Обзывал, шпынял, дразнил. Один раз пнул так сильно, что тот покатился со ступенек и ударился об одну из них, крови почти не было, но шрам остался на всю жизнь. Из-за этого Андрей, кстати, слегка начал закрываться в себе и никто, кто бы ни пытался, не мог его растормошить. От классной руководительницы, которая почему-то не замечала агрессии у первого к Андрею, до отца Андрея, Николая Владимировича. И лишь мать смогла аккуратно разузнать причину проблемы сына. Поняв, что обращение к этому мальчику, учительнице или его родителям, не принесёт никакого толку, приняла интересное решение. Так, как она была ещё молодой, всего-то двадцать восемь, решила преподать своему сыну несколько уроков самообороны.
Купила ему боксёрский набор с грушей, показала, как бить и защищаться. Благо сама раньше в университете этим интересовалась.
«Представь, что это тот мальчик» – говорила она Андрею. «Не жди пока он ударит, как только чувствуешь опасность – бей! Или не успеешь… …чтобы наверняка, бей сразу в нос, пойдёт кровь и он отстанет». И при каждой возможности, комментировала его каждый удар по груши в стиле: «Вот так!» или «Ещё сильнее».
Так прошли зимние каникулы, а на утро в понедельник, она отвезла Андрея в школу, а в обед, когда приехала уже с супругом забирать, их встретили с воплями завуч и классная.
Причина проблемы случилась после третьего урока, когда этот самый обидчик пришёл в школу, только на последний урок. Случилось это на перемене, говорят, что как только Андрей увидел, как тот заходит в класс, подбежал к нему и ударил по лицу. А на вопрос: «Зачем ты это сделал?» – ответил, – «Мама сказала, что как только видишь его, бей в нос».
Всё конечно в итоге обошлось, пришлось извиниться перед воспитательницами, родителями и самим мальчиком, которые пообещали никуда не обращаться.
Отец Андрея всячески оправдывал сына и жену, в глазах окружающих, пытаясь загладить вину. Не брезгуя предлагать и финансовые способы устранения неурядицы. Что и получилось, в итоге. Но, как только они вышли за пределы школы, за вечер, дома, Николай не проронил ни слова, даже ужинать за общим столом не стал, просидев до утра в своём кабинете. Андрей об этом помнил чётко. Насколько напряжённые семейные вечера, у них бывали редко.
А в школе у него, всё успокоилось. Но самое главное, что тот самый обидчик, который никогда не переставал им быть, больше не лез к Андрею. И урок, он усвоил на всю жизнь.
Боль уже практически ушла. И он, окончательно направился назад в свою комнату, взяв еду з собой. По дороге к ней, Андрей решил пройти через гостевую, чтобы выключить кондиционер. И подойдя, увидел, что рядом с ним, нет пульта. В голове сидела лишь одна мысль: «он в кабинете отца». Куда естественно заходить лишний раз не хотелось. Чтобы потом у Николая не возникало вопросов к нему.
Так и поступил, «плюнул» на этот кондиционер, да и всё, не впервой уже оставлять такую жару. Другое дело, что по соседству с его кабинетом, находился и бывший кабинет матери. Ну как бывший, просто никем не тронутый, после её пропажи. Где лежали её вещи раньше и собственно продолжают лежать. Лишь время от времени, по очереди, убирается там пыль. И раз уж Андрея потянуло на такие воспоминания, он решил зайти в него.
Вошёл, включил свет и осмотрелся. Кабинет был небольшой, три на три метра. Стол, стул и несколько полок с документами. Он был оборудован лишь для редкого уединения его матери от лишних шумов.
На столе всё ещё стояла рамка с его фотографией десятилетнего возраста, кучу разной макулатуры по все возможным местам и на стуле лежала зелёная, пластмассовая коробка. Увидев её, он улыбнулся и делал это каждый раз вспоминая о её существовании.
Дело в том, что Андрей ещё в шесть лет, заметил, как его мать, Афэлия, в момент принятия бытовых и семейных решений, а именно она занималась их вопросом, а не отец, начала уходить в свой кабинет. Как она говорила: «на подумать». Занимало это у неё пару часов и при этом, на протяжении, никого к себе не пускала.
И вот раньше в детстве, он представлял себе эту картину, где Афэлия сидела с ручкой и тетрадкой, выписывала все за и против, все плюсы и минусы возможного исхода ситуации. Ведь она, в его воспоминаниях всегда принимала правильные решения.
Но где-то, ближе к шестнадцати лет, Андрей подсмотрел через проём, за матерью, которая впервые забыла закрыть дверь.
Как выяснилось, всё это время, она играла там в конструктор. Просто играла. В конструктор, который был изначально подарен Андрею, но как выяснилось, он им не заинтересовался.
Играла в своё удовольствие, и параллельно с этим, решала всевозможные семейные вопросы. И вот он, в зелёной коробке, всё ещё лежал в её кабинете.
Постояв так секунд десять, у него начал урчать живот, «выпрашивая» еду. Так по улыбавшись над забавными воспоминаниями, Андрей вернулся обратно в суровую, окружающую его реальность и снова одел угрюмую маску, пошагав обратно в свою комнату, предварительно аккурат закрыв за собой двери.
В ней он наполнил ещё раз стакан и залпом опрокинул в себя его ровную половину. Посидев с пол минуты, после выпитого, он резко полез в карман Джинсов, висящих в шкафу за смартфоном.
– Какого, блять, там числа? – сказал он в пустоту, шныряя по карманам, – Да, бляяять, – не угадал с карманом, – Та, какое там число, чтобы не забыть… – засветил экран, открыл заметки и понял, что так и не записал, – Сука… – и с грустью похрипел горлом.
Бросил девайс на стол, отведал ещё четверть напитка и развалившись в кресле, начал вспоминать вчерашний день, а именно вечернюю встречу с Элиасом. Помимо вспоминания даты, он старался обмозговать каждую сказанную фразу Элиаса, каждый его ответ, пытаясь отыскать в нём ещё хотя бы одну крупицу информации, чем он может ему помочь.
– А я вижу ты опасный… – Элиас не понимающе нахмурился, – Говорю, чего на Дэлиле решил встретиться? Могли бы у меня на районе, – спросил Андрей.
– Мда, опасный… – вздохнул, – Та мне просто сюда ближе было, а так как время не резиновое, то я решил…
– Та ничё. Главное, что ты нашёл время.
– Андрюх, а ты принёс, о чём я тебя просил? – с надеждой посмотрел на него.
– Да, конечно, – и достал с широких карманов куртки, две жестяных банки слабоалкогольного пива.
– Держи, – и они вместе, в такт, открыли и надпили первый глоток.
– Спасибо, я бы сам купил, просто так впадлу было в Ламель идти и ещё сто метров накручивать. Сегодня и так целый день на ногах. Туда-сюда бегал, от одного края города к другому за документами в разные суды. Ещё и там, где даже автобусы не ездят. А отдохнуть то хочется.