Эд Макбейн
Красавица и чудовище
На вилле телевизора не было. И телефона – тоже. Сэм объяснил мне заранее, что, в случае необходимости, можно доехать до отеля «Гарса Бланка» – милях в двух отсюда, по дороге к городу, – там есть телефон, и если звонят обитателям виллы, управляющий любезно отправляет за ними посыльного. Перед отъездом я на всякий случай оставил Синтии номер телефона этого отеля, но не ожидал звонков, если только не случится что-то из ряда вон выходящее. Сэм сказал, что мог бы установить телефон на вилле, но предпочитал обходиться без него.
– Из всех достоинств здешней жизни больше всего ценю покой, – сказал Сэм. – Шум поднимает только стая зеленых попугаев, которая каждое утро пролетает мимо моей террасы ровно в девять часов. Как только вспомню, Мэттью, что в Калузе телефон трезвонит без умолку каждые десять минут, мне становится нехорошо. Просто счастлив, что уехал, и обратно ни за что не вернусь.
Я был тоже счастлив пожить вдали от всей той суеты. Но, в отличие от Сэма, мне предстояло вернуться к пятому декабря.
* * *
В воскресенье Сэм разбудил нас в семь утра, объявив, что сразу же после завтрака отправляемся на лодке в Ялапу, – до этой части побережья можно добраться только по воде часа за два. Мы погрузились на паром (вместо обещанной лодки) и к девяти утра прибыли в Ялапу. Ленч у нас состоялся в ресторанчике на берегу под названием «У Рохелио», где бродячий разносчик пытался всучить Дейл заколку для волос, сделанную из раковины (она купила точно такую же в Пуэрто-Валларта на сорок песо дешевле). Затем мы расположились на пляже, и тут я познакомился с человеком, который неожиданно снова напомнил о том, что ожидало меня по возвращении в Калузу.
Они с женой приехали позагорать и устроились рядом с нами. Мне не доводилось встречать такой тоненькой женщины, как его жена, с такой непропорционально пышной грудью. Ее груди просто вываливались из лифчика коричневого бикини, которое почти сливалось с загоревшей до черноты кожей, волосы у нее были черные. Женщина улыбнулась мне, устраиваясь поудобнее на расстеленном одеяле, муж улыбнулся тоже, и вскоре мы разговорились. Он рассказал мне, что они живут в Мексике уже восемь лет, а до этого он работал в рекламном агентстве в Нью-Йорке. Его там обвинили в убийстве жены, которую он якобы задушил как-то ночью в приступе ярости. После судебного разбирательства, продолжавшегося почти два месяца, оправдали. Вскоре после окончания процесса он ушел с работы, распродал имущество и переехал вместе со своей бывшей секретаршей сюда, в Ялапу. Эта женщина с неестественно пышным бюстом, которая сейчас, улыбаясь, лежала рядом с ним на одеяле, его жена. Здесь они наконец обрели неведомое им дотоле счастье. Он рассказывал мне о своей жизни, заметно волнуясь, губы и веки подергивались в нервном тике, и я ощущал в его словах столь глубокое и трогательное одиночество, что сам чуть не расплакался. Паром готовился к отплытию, и мы на прощание крепко пожали друг другу руки. Я брел по воде вслед за Дейл и своей дочерью к поджидавшей нас моторной лодке и думал о Джордже Харпере, который, сломав решетку, сбежал из тюрьмы, угнал машину шерифа, – и понимал, каким одиноким должен он себя чувствовать. Паром отчалил в половине пятого, и к семи мы вернулись в Пуэрто-Валларта. Пообедали в городе в ресторане, и за обедом Джоан сообщила нам великую новость: завтра предстоит необычный день: завтра она впервые обновит на публике свое бикини, а поэтому требует отнестись к этому событию со всей серьезностью и не подшучивать над ней. Когда вернулись на виллу, вся «женская половина», как называл их Сэм, тут же отправилась спать, оставив нас с хозяином в гостиной сыграть партию в шахматы и выпить по рюмочке коньяка. Сэм играл белыми, я – черными. Не прошло и десяти минут, как Сэм сделал мне мат.
– Что с тобой? – спросил он.
Я рассказал ему о деле Харпера. Рассказал о своей беседе с Ллойдом Дэвисом и его женой, с Салли Оуэн и ее бывшим супругом, рассказал о своем разговоре с матерью Харпера и с ее соседкой, поведал о своем неудачном визите к Китти Рейнольдс, поделился своими подозрениями, что почти все лгали мне.
– Никто не лжет просто так, если не хочет скрыть что-то, – сказал Сэм.
– Но они все лгали. Неужели у каждого есть что скрывать?
– Да, если налицо преступный сговор.
– Погоди, Сэм, какой «преступный сговор»?
– Может, наркотики? – предположил Сэм.
– Нет, нет.
– Флорида по количеству туристов занимает второе место в Штатах. Ты говоришь, некоторые из них живут в Майами?
– Да.
– Торговля наркотиками там приносит доход в семь миллионов долларов, – сказал Сэм, – семьдесят процентов кокаина, восемьдесят – марихуаны и девяносто процентов всякой дряни поступают в Штаты из Южной Америки через порт в Майами.
– Не думаю, что Харпер и его жена замешаны в торговле наркотиками.
– А их друзья?
– У меня нет оснований подозревать их, Сэм.
– Тогда почему они лгут?
– Не знаю.
– Ладно, оставим это. Что еще?
Я рассказал ему, что поручил Карлу Дженнингзу допросить служащего заправочной станции, который продал Харперу канистру для бензина и залил в нее пять галлонов; рассказал, что просил Карла выяснить, почему на канистре не оказалось отпечатков пальцев Лумиса, а потом добавил, что меня волнует отсутствие вестей от Карла.
– Ты оставил ему телефон «Гарса Бланка»?
– Да.
– Так сегодня ведь – воскресенье, – напомнил Сэм. – В четверг был День Благодарения, и твоя контора, вероятно, в пятницу не работала…
– Это верно.
– Ты же не можешь требовать от своего Карла, чтобы он работал на уик-энде, Мэттью. Кроме того, ему известно, что ты вернешься только к пятому декабря, так что даже получив эту информацию – а разузнать все это, между прочим…
– Это не моя идея, – прервал я его. – Выполняю поручение Джима Уиллоби.
– Ты с ним работаешь?
– Да.
– Хороший парень; правда, иной раз ведет себя как параноик. Скай Баннистер – лучший из окружных прокуроров, работавших в Калузе, а я повидал немало на своем веку, можешь мне поверить. Уиллоби так поливает его грязью, что невольно подумаешь… – Сэм покачал головой. – В любом случае, – добавил он, – к тому времени, как вернешься домой, тебя будет ждать информация об этой канистре, не волнуйся.
– Да, – согласился я, – наверное, ты прав.
– Зачем тебе знать о ней здесь?
– Да вроде незачем.
– Верно. Расслабься, Мэттью. Наслаждайся тем, что ты в этих благословенных краях, наслаждайся красотами Мехико, когда попадешь туда. Очень скоро тебе предстоит возвратиться на свои соляные копи – в Калузу.
– Как по-твоему, я правильно веду это дело? – спросил я.
– Как бы ты ни вел его, закрыть его не удастся, – ответил Сэм, ухмыльнувшись.
Мы допили коньяк. Сэм поднялся и, зевнув, заметил, что завтра можно поспать подольше, так как никаких мероприятий, кроме похода на пляж, не предвидится. Дейл еще не спала, когда я вошел.
– Что здесь затевают? – спросила она.
– О чем ты?
– Почему Тони с таинственным видом шмыгает туда-сюда?
– Мне так не показалось.
– А ты не обратил внимание, что она все время шепчется о чем-то с Карлосом и Марией?
– Нет.
– Интересно, что они затеяли? – снова спросила Дейл.
Что затеяла Тони, нам удалось узнать только в восемь часов вечера, в понедельник. Вся наша четверка: Сэм, Тони, Дейл и я – Джоан наконец вернулась с пляжа и торопливо укладывала свои вещи внизу – сидела в гостиной и пила «Пинья Коладас», приготовленный Карлосом. Вдруг мы услышали, что к вилле подъехало несколько машин, захлопали дверцы, послышались голоса окликавших друг друга людей, кто-то засмеялся, – и внезапно заиграл маленький оркестр. Тони расплылась в улыбке, когда человек двенадцать гостей в сопровождении группы «марьячи» спустились по ступенькам с верхнего этажа и вошли в гостиную. Во всю силу своих легких они пели хором: «Счастливого дня рождения!», а группа музыкантов аккомпанировала, придавая мелодии несколько мексиканский оттенок.
– Черт побери! – воскликнул Сэм и обнял сначала Тони, потом нас с Дейл, а потом – всех гостей, которых Тони пригласила отпраздновать шестидесятипятилетие Сэма. Карлос и Мария, ничего, разумеется, не объяснив, только предупредили нас, что обед будет подан к девяти часам, и теперь они спускались по ступенькам с подносами, уставленными блюдами устриц и стаканами с «Пинья Коладас». Им помогала сестра Марии Бланка, специально нанятая по такому торжественному случаю, она несла блюдо с закусками. Группа «марьячи» состояла их двух гитаристов, трубача, скрипача и ударника с маракасами. На них были гофрированные белые рубашки, на шее – голубые шелковые шарфы, на голове – сомбреро, вполне пригодные для путешествия по морю совы и котенка, все одеты в блестящие черные костюмы, к брюкам пришиты маленькие серебряные колокольчики. Они живописно расположились около камина и, вдохновленные приподнятым настроением гостей и чудесным напитком, которым угостил их Карлос, заиграли попурри из мексиканских песенок, которые получались у них значительно лучше, чем «Счастливого дня рождения!».
– Удался мой сюрприз? Ты удивился? – спросила Тони Сэма.
– Не устаю удивляться тебе каждый день, дорогая, – ответил Сэм и крепко ее обнял.
Четверо из приглашенных жили неподалеку – на холме: супружеская пара из Мичигана (он был школьным учителем, а сейчас вышел на пенсию) и два гомосексуалиста. Они только что закончили строительство дома, обошедшегося им в 250 тысяч долларов, здесь они нашли себе убежище от не столь благоприятного для них климата Пенсильвании. Остальные гости приехали из города, одни, как и Сэм, являлись арендаторами недвижимости сроком на 99 лет, другие – законными владельцами. Гости разбились на две неравные группы: семь мексиканцев и пять американцев; лишний мужчина (который в данном случае играл роль женщины) был мексиканцем, из-за него мексиканская группа и оказалась более многочисленной, он (или она) был женат (или замужем) на владельце фермы крупного рогатого скота из Пенсильвании, ушедшем на пенсию. Я увлекся разговором с этим владельцем фермы (мне не приходилось раньше встречаться с такими людьми), как вдруг услыхал шум мотора: какая-то машина с трудом преодолевала крутой подъем и приближалась к вилле. Сначала я решил, что прибыли новые гости, но тут появился Карлос и оживленно заговорил о чем-то по-испански с Тони. Тони торопливо направилась ко мне и под звуки очень популярной мексиканской песенки, которую знал даже я, прокричала в ухо: «Мэттью, приехал посыльный из „Гарса Бланка“. Тебе звонили».
Посыльный оказался шофером, у него был такой же джип, как у Сэма, только поновее, и не зеленый, а белый, кроме того, его боковые дверцы украшали рекламные щиты отеля «Гарса Бланка». Посыльный, естественно, не знал ни слова по-английски. Пока по извилистой дороге, ведшей к подножию холма, мы добирались до поворота на шоссе, до меня все еще доносились звуки музыки.
Мексиканец гнал машину с бешеной скоростью, и через семь минут мы добрались до отеля. Молодая мексиканка в вечернем платье недовольно нахмурилась, когда я, подойдя к конторке, прервал ее оживленную беседу с администратором отеля. «Черт бы побрал этих американцев!» – прочел я в ее взгляде. Я назвал администратору свое имя.
– Да, да, мистер Хоуп, – сказал он, – позвоните, пожалуйста, по этому номеру. Телефонная будка вон там, слева. Можете оплатить разговор наличными или воспользоваться кредитной карточкой.
Номер, который он нацарапал на листке почтовой бумаги с штампом отеля, принадлежал Морису Блуму. Блум звонил мне из полицейского управления.
* * *
– Мори, – сказал я, – это Мэттью.
– Привет, Мэттью, – ответил Блум, – извини, что потревожил тебя, но это очень важно.
– Что случилось?
– Позвонил твоему партнеру, и он дал мне этот номер, чтобы, в случае чего, я мог с тобой связаться. Надеюсь, не доставил тебе лишних хлопот…
– Нет, нет, – успокоил я его, – ничего страшного. Так в чем дело?
– Поверь, мне очень неприятно сообщать тебе такие новости, но решил, что лучше ввести тебя в курс дела. Парень твой все в бегах, не можем найти его, а сегодня убит еще человек, похоже, это дело рук Харпера.
– Что?
– Убита Салли Оуэн.
– Что?
– Тело обнаружила ее соседка… который там у вас час? Какая у нас разница во времени?
– У нас половина четвертого, – ответил я.
– Всего час разницы по сравнению с нами, верно?
– Мори, объясни мне…
– Соседка Салли зашла к ней около семи часов по нашему времени, чтобы вернуть хозяйке блюдо для пирога. Милая дама обнаружила труп. Салли лежала на полу около раковины. Голова разбита, Мэттью. Молотком.
– Почему думаешь, что молотком?
– Орудие убийства валялось на полу, рядом с телом.
– А почему решил, что Харпер…
– На ручке молотка его инициалы, Мэттью. На ручке выжжено Д.Н.Х. – Джордж Н. Харпер.
– Кто угодно мог выжечь эти инициалы на…
– Это все понятно. Но молоток действительно принадлежал Харперу, в этом мы уверены, – и это уже второе убийство, Мэттью. Я вот о чем подумал: не мог бы ты, от себя лично, обратиться к нему, поговорить с ним, может, сумел бы уговорить его явиться с повинной, пока твой Харпер не укокошил еще кого-нибудь, Мэттью.
– Как я могу поговорить с ним, если понятия не имею, где он?
– Мог бы выступить по телевидению.
– Каким образом, Мори?
Он не ответил.
– Мори, я звоню тебе из Мексики, – сказал я. – Как я могу выступить по телевидению, если я сейчас в Мексике?
Он по-прежнему хранил молчание.
– Мори, – сказал я, – мой ответ: «нет».
– Я надеялся…
– Я тебе уже сказал: «нет».
– Чтобы Харпер не убил еще одного, Мэттью.
На этот раз я не нашел что сказать ему.
– Подумай об этом, – предложил Блум. – Как там у вас с погодой?
– Прекрасно, – ответил я.
– Так ты подумай, – повторил он и повесил трубку.
Глава 8
Я прибыл в Калузу, сделав пересадку в Хьюстоне, на следующий день, во вторник, первого декабря. С аэродрома, не заезжая домой, направился прямо в контору, перебросился парой слов со своим партнером Фрэнком (который тут же объяснил мне, что я не мог сделать ничего более глупого, чем связаться с детективом Морисом Блумом), а потом попросил Синтию узнать, не может ли Карл Дженнингз на минутку заглянуть ко мне.
Я не отважился позвонить своей бывшей супруге, чтобы сообщить об изменившихся планах и порадовать известием, что Джоан отправилась с Дейл в Мехико без меня. Честно говоря, мне совсем не хотелось обсуждать с ней этот вопрос, но Калуза – маленький городок, и если столкнусь со Сьюзен в каком-нибудь ресторане или супермаркете, ей, естественно, захочется узнать, что я здесь делаю и где, черт побери, ее дочь, – тогда волей-неволей придется объяснить, что я уговорил Джоан и Дейл продолжать свой отпуск без меня. Уж лучше рассказать Сьюзен об этом по телефону. Но чуть попозже.
Карл Дженнингз явился ко мне с отчетом.
– С ума можно сойти от скуки, – сказал он, – никакого разнообразия: этот парень убил еще одну.
– Пока это только голословное утверждение полиции, – возразил я.
– Которое поддерживают все газеты и телевидение, – парировал Карл. – Вы, наверно, видели заголовки утренних газет. Похоже, у нас появился собственный Джек Потрошитель. Я, во всяком случае, выполнил ваше поручение: разговаривал вчера с Гарри Лумисом, заехал к нему по дороге в контору. Вы же знаете, Фрэнк не одобряет, что наша фирма непродуктивно расходует время на…
– Да, да, в курсе. Так что сказал Лумис?
– Лумис показал мне ту комнатенку, где у них продают детали автомобилей и всякие там ветровые стекла, домкраты, сувенирные пепельницы, разные брелочки с эмблемой вашей машины, и в том числе – пятигаллоновые канистры для бензина. Там на полке еще с полдюжины точно таких же, как наша.
– Как та, что продали Харперу?
– Точно такие же, как та, что купил Харпер. Фабричная марка «Редди Джиф», канистра изготовлена в Огайо, у меня есть адрес изготовителя, если вам потребуется.
– Хорошо, что дальше? Что случилось в то утро, когда Харпер приехал на эту заправочную станцию?
– Лумис заправил бензином его машину, а Харпер сказал ему: «Мне бы еще и канистру налить. У вас есть канистры?» Лумис повел его в ту комнату и предложил: «Выбирай любую». Такой был приблизительно разговор.
– Наверное, сказал: «Вытаскивай любую».
– Верно.
– Он именно так сказал?
– Вроде так. Дело в том, что Лумис оставил Харпера в этом помещении одного, чтобы тот сам выбрал себе, какая ему приглянется, и ушел снять показания счетчика.
– Выходит, Харпер сам взял с полки канистру, верно?
– Так говорит Лумис. Харпер достал канистру с полки и вынес ее на улицу. Лумис был у бензонасосов.
– Что потом?
– Харпер попросил его налить в канистру бензин.
– И?
– Лумис отвинтил крышку, потом…
– Лумис?
– Да.
– Что потом?
– Налил в канистру бензин, – ответил Карл, пожав плечами.
– Кто завинчивал крышку?
– Лумис.
– Он брал канистру за ручку?
– Нет, он только завинтил крышку.
– Кто поставил канистру в машину?
– Харпер взял ее и поставил в кузов.
– А это означает, что отпечатки пальцев Лумиса все же остались на крышке.
– Нет.
– Почему же? Если Лумис завинчивал крышку…
– Да, но у Лумиса были грязные руки, он перед приходом Хар-пера менял в какой-то машине свечи. Лумис заметил, что крышка канистры грязная, и обтер ее тряпкой.
– Харпер говорил мне, что не помнит этого.
– Харпер в это время уже сидел в кабине, прогревал мотор. Лумис крикнул, чтобы он подождал минутку, обтер крышку, сказал: «Все в порядке», – что-то вроде этого, – и махнул рукой, чтобы тот ехал.
– Понятно, – сказал я. – Теперь ясно, почему на канистре нет отпечатков пальцев Лумиса. Если убийца Мишель в перчатках…
– Конечно, в перчатках… – с большим сомнением повторил Карл.
– Тогда на канистре остались отпечатки пальцев одного только Харпера.
– И на ручке молотка – тоже, – подсказал Карл.
– Что?
– Отпечатки пальцев Харпера обнаружены и на молотке. Только Харпера. Об этом было в утренних газетах. – Карл в нерешительности замолчал. – Мэттью, – начал он после непродолжительной паузы, – конечно, это меня не касается, я человек маленький и опыта у меня маловато… Но по-моему, все это дело рук Харпера. Оба убийства. – Он опять замялся. – Когда полиция разыщет его, может, следует посоветовать ему признать себя виновным?
* * *
Как только Карл вышел из кабинета, я позвонил Блуму.
– Я на месте, – обрадовал я его.
– Не сомневался, что вернешься, – ответил Блум. – Оценил твою жертву, Мэттью. С Харпером дело плохо, хуже не бывает. Надеюсь, ты не откажешься…
– Что значит «хуже не бывает»?
– Похоже, теперь нет сомнений, что молоток действительно принадлежал Харперу. Сосед Харпера, жизнерадостный молодой человек, который был близко знаком с ним…
– Как его имя? – спросил я, пододвигая к себе блокнот.
– Роджер Хокс, Уингдейл-Уэй, 1126.
– Белый или черный?
– Черный. Если хочешь, поговори с ним, Мэттью, но не услышишь от него ничего нового.
– Что же он рассказал полиции?
– Он сказал, что этот самый молоток, который он одалживал у Харпера пару недель назад. Парнишке понадобилось кое-что починить в доме, он и зашел к Харперу одолжить у него молоток – знал, что у Харпера очень хорошие инструменты. Вот этот самый молоток парнишка и брал у него, сразу опознал, буквы Д.Н.Х. на ручке, выжжены по дереву.
– А когда вернул молоток Харперу?
– В тот же день.
– Понял, – сказал я.
– Это еще не все, я же тебе сказал, что у Харпера дела – хуже некуда.
– Что может быть еще хуже? – изумился я.
– Гараж у Харпера надежно заперт. Ни один Микки Маус не проскочит. На той двери, что соединяет гараж с домом, – тоже замок. В гараже только две двери, и обе заперты. Ни на одной из этих дверей не обнаружено следов взлома.
– Ну и что?
– А то, что Харпер сам вошел в гараж и взял свой молоток с…
– Или вошел человек, у которого был ключ, – возразил я.
– У кого же еще мог быть ключ, Мэттью? Мишель убита…
– Харпер ведь не забрал своих вещей, когда удрал из тюрьмы?
– Нет, но…
– Разве при аресте у него не отобрали бумажник, ключи и…
– Ну да.
– Если у Харпера не было ключей, как же ему удалось отпереть дверь гаража или…
– Некоторые прячут ключи в укромном месте. В какой-нибудь коробке с магнитным устройством…
– Чтобы облегчить труд грабителей, верно?
– Да, Мэттью, но…
– Даже если вне дома у Харпера и был тайник, его мог обнаружить кто угодно, так?
– Да, но…
– Из этого вытекает, что совсем необязательно именно Харпер…
– Мэттью, мы с тобой не на судебном разбирательстве. Я пытаюсь только объяснить, как все это выглядит с нашей точки зрения, ясно? Согласен, забыл о том, что у Харпера нет ключей, раз человек сбежал из тюрьмы, у него, конечно, нет ключей от дома, все это верно, Мэттью. Но если в тайнике около дома был спрятан запасной ключ и если Харпер воспользовался этим ключом, чтобы отпереть свой гараж, тогда понятно, почему его отпечатки пальцев обнаружены на молотке, который валялся рядом с телом убитой. Это неопровержимый факт, Мэттью: на орудии убийства есть отпечатки пальцев Харпера. Более того, в обоих случаях: и на канистре, и на молотке. Очень прошу: выступи сегодня вечером по телевидению, я уже позвонил на нашу станцию и в Тампу, они ведут вещание на более обширную территорию. Готовы выпустить тебя в эфир, если согласишься приехать к ним. Дело за тобой. Но должен сказать тебе еще кое-что, может, это повлияет на твое решение, Мэттью.
– Что еще?
– Машину шерифа мы нашли, ту, что угнал Харпер, когда удрал из тюрьмы. Ее бросили неподалеку от поста дорожной полиции, у реки. У шерифа в машине на заднем сиденье всегда лежал автомат, Мэттью. Он исчез. Харпер забрал его с собой, а машину пустил под откос. А это означает, что в той инструкции, которая разослана по всем постам, сейчас написано: «Вооружен и очень опасен». Ты меня слушаешь, Мэттью?
– Да.
– Мы запросили списки всех угнанных в нашем районе машин с того дня, как Харпер сбежал из тюрьмы, – с прошлого четверга. Внушительный список, никогда бы не подумал, что столько ворья в таком милом тихом местечке, как Калуза. Так вот, мы разослали по всем полицейским участкам вместе с инструкцией номера этих машин. На тот случай, если Харпер украл еще одну машину, бросив шерифовскую. Итак, вот что у нас на сегодняшний день: мы разыскиваем человека, который скрывается от правосудия, которому предъявлено обвинение в убийстве первой степени, который, вполне вероятно, сидит за рулем украденной машины, вдобавок вооружен автоматом. Теперь представляешь, Мэттью, как все это выглядит?
– Да, Мори.
– Моя совесть чиста: я тебе все объяснил. Учти: в нашем штате встречаются такие тупоголовые блюстители порядка, которые не станут вежливо задавать вопросы, если им попадется черный как смоль «ниггер», вероятно, совершивший два убийства подряд, а вдобавок вооруженный нашпигованным свинцом автоматом. Все пытаюсь объяснить тебе, что для нас обоих сложилась крайне тяжелая ситуация. Я хочу, чтобы Харпер сдался добровольно, до того как совершит третье преступление. Ты заинтересован в том, чтобы он живым и здоровым оказался у нас, а не стал бы сам очередной жертвой.
– Мне все ясно, – сказал я, – организуй это телешоу.
– Спасибо тебе, – поблагодарил меня Блум.
– Но у меня к тебе две просьбы, – продолжал я.
– Говори.
– Мне хотелось бы осмотреть место происшествия.
– Которое?
– Дом Салли Оуэн.
– У нас там все еще выставлена охрана. Передам на пост твою фамилию, и тебя впустят. Мои люди и ребята из лаборатории уже закончили там работу, так что твое появление не повредит следствию.
– Кроме того, хотел бы заглянуть в гараж Харпера.
– Постараюсь достать ключи от его дома в тюрьме округа.
– Ты мне перезвонишь?
– Как только все улажу, – пообещал Блум. – Договорюсь с телевизионщиками, скорее всего выйдешь в эфир здесь, в Калузе, в шестичасовом выпуске новостей. И твое выступление запишут на пленку, чтобы вставить его в одиннадцатичасовой выпуск новостей в Тампе. Хочешь, пришлю за тобой машину? Понимаю, у тебя сегодня тяжелый день.
– Это было бы неплохо.
– Позвоню тебе позднее, – пообещал Блум и повесил трубку. Затем я позвонил Сьюзен, которая, как всегда, была само очарование.
– Ты что, хочешь сказать, что она поехала в Мехико с Дейл? – заорала моя бывшая супруга.
– Да, – подтвердил я, – и это была моя идея. Мне пришлось вернуться, но мне не хотелось портить Джоан каникулы только из-за того, что так неудачно сложились обстоятельства.
– А со мной ты не счел нужным даже посоветоваться? – спросила Сьюзен.
– Мне это просто не пришло в голову, – парировал я.
– Тебе не мешало бы ознакомиться с нашим бракоразводным соглашением, хотя бы раз внимательно прочитать его, забулдыга, – заорала Сьюзен.
Никогда еще она не называла меня так.
– Наизусть выучил все пункты нашего соглашения, – спокойно ответил я. – Там ни слова нет о том, что нужно консультироваться с тобой, пока Джоан «находится на попечении своего отца», черт бы тебя побрал! – Цитата из нашего бракоразводного соглашения прозвучала далеко на так спокойно, как начало фразы.
– Я позвоню своему адвокату, – пригрозила Сьюзен.
– Зачем? Хочешь, чтобы он потребовал экстрадикции[30] Джоан из Мексики? Ради Бога, Сьюзен, в субботу Джоан будет дома, осталось всего четыре дня. Клянусь тебе, Дейл…
– Слышать ничего не хочу о Дейл, – прервала она меня.
– Могу тебя заверить, что Дейл вполне достойна доверия, – спокойно продолжал я, взяв себя в руки, – и позаботится о Джоан, пока они будут в Мексике.
– Где будут питаться всякой дрянью, – продолжала вопить Сьюзен.
– Дейл этого не допустит, – возразил я.
– Если с моей дочерью что-нибудь случится…
– С нашей дочерью, – поправил я.
– Что и говорить, ты – прекрасный отец: бросил ее с незнакомой… – продолжала Сьюзен, не слушая меня.
– Дейл – не «незнакомая».
– В этом не сомневаюсь, – язвительно сказала Сьюзен.
– Сьюзен, – я тоже повысил голос, – я позвонил тебе, чтобы сообщить: я – дома, а Джоан – еще в Мексике. Она вернется в эту субботу, больше нам с тобой говорить не о чем.
– Элиот найдет о чем поговорить с тобой.
– Буду рад звонку этого слащавого подонка, – ответил я, кипя от ярости, и бросил трубку.
* * *
В Калузе найдется немало охотников доказать с цифрами в руках, что черным в нашем городе живется гораздо лучше, чем их собратьям в таких больших городах, как Нью-Йорк или Детройт. Вам с гордостью укажут на тот факт, что в Новом городе, где живут черные, многие дома стоят от сорока до пятидесяти тысяч долларов, – а это по карману далеко не всем белым, такое могут себе позволить только нижние слои среднего класса. Эти люди упорно не хотят замечать, что на выступлениях проповедников или известных общественных деятелей в зале на две тысячи мест присутствует не более восьми чернокожих. Такие вроде бы незначительные факты говорят о многом. Я на такие вещи обращаю внимание. Как и мой партнер Фрэнк.
Накануне ночью, в Пуэрто-Валларта, я почти не спал: звонок Блума, предстоящее объяснение с агентом из бюро путешествий, а также группа «марьячи», которая услаждала наш слух до двух часов ночи, – все это так подействовало на меня, что утром, когда Сэм подвез меня в аэропорт, в голове гудело, и я еле передвигал ноги, как сонная муха. И все последующее: два часа, проведенные в аэропорту Хьюстона, плохие известия, полученные от Блума, неприятный разговор со Сьюзен – не помогло вернуть бодрое настроение. Направляясь к дому Салли Оуэн, которая жила через три дома от Харпера, я пребывал в странном расположении духа: какое-то бредовое состояние, как у пьянчужки, который скандалит с добродушным барменом и в то же время сам подсмеивается над своей агрессивностью.
Дом Салли был обшит дранкой и выкрашен в белый цвет, участок обнесен изгородью. Полицейский у дверей тоже был белым. Высокий, плотный человек в синей форме и с пистолетом «маг-нум-357» в кобуре у пояса. Толстая красная физиономия усеяна веснушками, под мышками – пятна пота, рыжеватые бачки и хохолок, выбившийся из-под форменной фуражки. Он внимательно наблюдал, как я приближаюсь к нему по дорожке, ведущей к дому.
Табличка с надписью «Место преступления» украшала входную дверь, а громадный висячий замок надежно охранял ее от непрошенных посетителей.
– Не приближайся, приятель, – крикнул полицейский, помахивая дубинкой.
– Я – Мэттью Хоуп, – объяснил я. – Детектив Блум пообещал…
– Да, да, все в порядке, – сразу сменил тон страж порядка, – вы хотите осмотреть место происшествия, верно?
– Верно.
– Вы из отдела окружного прокурора?
– Нет.
– Тогда откуда же?
Мне не хотелось предъявлять удостоверение личности, поэтому я уклонился от ответа на этот вопрос.
– Блум ведь звонил вам?
– Передал по рации через патрульную машину, которая здесь курсирует.
– Значит, все в порядке, мне можно зайти, – сказал я.
– Конечно, – согласился полицейский и, вытащив из кармана ключ, отпер замок. – Только лучше ничего не трогать.
Я не стал объяснять ему, что, по словам Блума, полицейские закончили свою работу. Присутствие этого человека почему-то раздражало меня, возможно, виной тому был разговор с Блумом о некоторых тупоголовых блюстителях порядка, которые запросто могут пристрелить чернокожего.
Ощущение того, что здесь произошла трагедия, витало в воздухе. Я почувствовал это, едва переступив порог дома. В скудном свете, просачивавшемся сквозь небольшое окно в прихожей, я разглядел старинные напольные часы, они не были заведены. На полу валялось несколько конвертов, заброшенных в щель почтового ящика. Почтальон выполняет свою работу в любую погоду: идет ли снег, идет ли дождь, даже если выпадет град, – или совершается убийство. Через открытую дверь кухни на покрытом линолеумом полу видны были очерченные мелом контуры тела. Более мелкими линиями, проведенными красным мелом, обозначено местонахождение молотка, футах в трех от первого контура. Белым мелом обведено то место, где лежала Салли Оуэн, и зафиксировано положение ее тела.
Я вошел на кухню, стараясь не наступать на эти линии.
Мне хотелось представить, как входит в дом Джордж Харпер, Салли в этот момент у кухонной раковины, удивлена его появлением. Он поднимает над головой молоток и наносит ей несколько ударов по черепу, а затем, бросив молоток, исчезает в темноте. Почему? Непонятно. Зачем ему убивать ее? Зачем оставлять на месте преступления орудие убийства, да еще со своими инициалами и отпечатками пальцев? «Люди, совершившие убийство, часто теряют рассудок, – сказал мне Блум, – даже профессиональные убийцы». Харпер не был профессионалом, хотя, если верить полиции, вполне мог стать им: два убийства за считанные дни, – постоянная практика совершенствует мастерство. И похоже, Харпер каждый раз терял рассудок: в первом случае оставил на месте преступления канистру для бензина со своими отпечатками пальцев, а во втором случае оставил очень важную улику: свой молоток. Почему? Я не находил правдоподобного объяснения. Потерял он рассудок или просто был глуп? Или это какая-то странная беспечность? Губительная опрометчивость? Все эти качества в совокупности? Или ни одно из них?
