Эд Макбейн
Красавица и чудовище
Глава 13
Бонн.
Столица Федеративной Республики Германии с 1949 года. Как только в Бонн переехало правительство, его население возросло до трехсот тысяч. Город расположен на берегу Рейна, на противоположном берегу – Siebengebirge.[34] Adenauerallee названа в честь доктора Конрада Аденауэра, первого канцлера нового демократического государства, и тянется почти параллельно реке. Говорят, что при выборе места для новой столицы чаша весов колебалась и решающим оказался голос Аденауэра, проголосовавшего за этот спокойный университетский городок. Он считал, что мягкий климат этой области полезен пожилым людям.
Климат дождливый.
Дожди идут почти шесть месяцев в году.
Перенесемся мысленно на два года назад: дождливая ноябрьская ночь.
Место действия – бар в старом квартале города, построенного в стиле барокко. Дэвис со своей девушкой, блондинкой, певичкой кабаре, сидят за столиком. Они поджидают Харпера с его девушкой. Ее зовут Мишель Бенуа, ей девятнадцать лет, Харпер в нее безумно влюблен, он познакомился с ней месяц назад в баре. Они появляются в четверть восьмого. Мишель очень хороша собой, длинные черные волосы обрамляют прекрасное лицо, которое выглядит вульгарным из-за толстого слоя косметики. На ней черное пальто, а под ним – красное, плотно облегающее ее пышные бедра платье с низким вырезом на груди. Дэвису достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это за штучка: в Бонне таких пруд пруди. Джордж Харпер по уши влюблен в шлюху. Той же ночью в постели певичка-блондинка спросит у Дэвиса: «Ist das Madchen eine Hure?»[35]
К удивлению Дэвиса, Мишель звонит ему на следующий день в казармы. Ей необходимо увидеться с ним. У него ее предложение не вызывает большого энтузиазма, он по опыту знает, сколько молоденьких frauleins[36] ищут встреч с военными, это все девицы легкого поведения. Однако Дэвис соглашается встретиться с Мишель попозже, в маленьком баре неподалеку от Hofgarten. Там Мишель жалуется ему, что не знает, как отделаться от Харпера. Джордж по ней с ума сходит, но он ей совсем не нравится, невозможно влюбиться в такое «monstre»,[37] – говорит она по-французски. Речь идет не о жестокости, это все выдумки Дэвиса. Сейчас он признается нам – и пленка бесстрастно фиксирует его слова, – что это он, Дэвис, избивал дубинкой подвыпивших солдат, которых подбирали на улицах. («Я нарочно сказал вам, что их избивал Джордж; решил, так скорее поверят, что он избил жену, понимаете?») Мишель имеет в виду наружность Харпера, его обезьяноподобную внешность, «monstre veritable»,[38] как называет она его по-французски.
Дэвис с Мишель засиживаются в баре до закрытия, до двух часов, она изливает ему все, что накопилось на душе. Дэвис слушает вполуха и думает, что неплохо бы переспать с ней, но только не на ее условиях. Девицам легкого поведения Дэвис никогда не платит, ни у себя дома, где Леона, его жена, ждет не дождется его возвращения после четырех лет действительной службы в армии, – ни тем более здесь, в Германии, где предложение намного превышает спрос. Дэвис понимает, чем занимается Мишель, и предлагает ей поразвлечься, но, естественно, бесплатно.
К его удивлению, она охотно соглашается. В номере гостиницы на Koblenzstrasse она отдается ему в первый раз с поразившей его страстью.
– У меня и в мыслях не было, – говорит сейчас Дэвис, – что Мишель влюбится в меня по уши.
Дэвис продолжает встречаться с ней, Харпер и не подозревает об их романе: пребывает в блаженном неведении, влюбившись в девицу, которая с тринадцати лет занимается проституцией. В юном возрасте она покинула родительский дом в Париже, где ей наскучил «буржуазный образ жизни» ее семьи: отца-француза и матери-немки. Дэвиса совершенно не заботит, какую жизнь ведет Мишель, ее искушенность в любовных утехах открывает для него новые горизонты. В постели она обучает его необычным приемам. В канун Нового года под предлогом болезни Мишель избавляется от Харпера и приготавливает для Дэвиса маленький сюрприз. Когда Дэвис приходит в номер гостиницы, который Мишель сняла заранее, она поджидает его там с роскошной чернокожей девицей, такой же проституткой, как Мишель. «Bonne annee»,[39] – говорит Мишель и знакомит его с новой утехой, позднее он назовет это «треугольником».
– По-настоящему в тот вечер все и началось, – говорит он нам, – с этого началось «орео», это начало всем событиям.
Дэвис, а не Харпер уезжает из Германии, даже не позвонив Мишель. Дэвис знает ей настоящую цену: опытная шлюха с блестящим набором разных приемов. Ему не терпится попасть домой, не потому, что ждет встречи с женой, которая в основном для него – «рабочая лошадка», а потому, что не терпится поразвлечься с «негритяночками» (слова, которые позднее он также припишет Харперу), – «ублажить всех негритяночек». Дэвис и представить себе не может, что Мишель последует за ним в Штаты три месяца спустя.
Дэвис не знает, что она забеременела от него.
Мишель появляется в Майами незадолго до Пасхи. Она в том самом черном пальто, которое было на ней в вечер первой их встречи в Бонне. В Майами весна в полном разгаре, но Мишель кутается в пальто, пытаясь скрыть признаки беременности от любопытных взглядов. У нее нет адреса Дэвиса, перед отъездом он отказался оставить свой адрес. Но Мишель знает, где найти Харпера, который не раз делал ей предложение и уговаривал уехать с ним в Соединенные Штаты. Сначала Мишель отправляется по этому адресу, но только с одной целью: ей надо узнать, где найти Дэвиса. Мать Харпера отказывается ей помочь. Мишель приходится рыскать по всему городу, но наконец находит беглеца и появляется на пороге его дома с известием о беременности. Мишель грозит утопиться, если Дэвис откажется на ней жениться. Позднее любовники не раз посмеются над этой шуткой, и Мишель с озорным удовольствием станет подробно рассказывать, что именно так она сказала Харперу, когда наконец изложила ему свои намерения.
До того, как отправиться к Харперу, она сделала аборт в Майами.
Предложение исходило от Дэвиса.
Так же, как и предложение выйти замуж за Харпера.
– Я сказал ей, что Харпер работает не разгибая спины, – объясняет он сейчас нам, – сказал ей, что она вроде как получит увольнение из армии с бесплатным питанием и в то же время сможет продолжать наши отношения. «Почему бы нам не встречаться? – сказал я. – Кто нам помешает? Джордж – безнадежный тупица, ему и в голову никогда не придет, что между нами что-то есть».
Все так бы и шло, Джордж Харпер никогда не узнал бы о любовной связи своей жены с Ллойдом Дэвисом, если бы кардинально не изменились «обстоятельства» (определение Дэвиса).
– Придумала все Мишель, – говорит Дэвис. – У Мишель всегда было полно всяких идей.
Мишель строила новые планы. Месяц спустя после свадьбы с Харпером она задумывает преподнести своему любовнику Дэви-су подарок на день рождения. Как было бы здорово устроить 18 июля (день рождения Дэвиса) маленький сюрприз и в ближайший уик-энд отметить его день рождения. К тому времени Мишель уже подружилась с Салли Оуэн, и Салли призналась ей в своих похождениях. Ее муж, Эндрю, и не подозревал об этом. В свою очередь, Мишель поведала Салли об отношениях с Ллойдом, показала фотографии Ллойда, которые хранила в укромном местечке, детально описала, какой он изумительный любовник, а затем осторожно предложила встречаться втроем. Как замечательно было бы иногда встречаться втроем, в каком-нибудь местечке, подальше от Калузы и Майами, только втроем: Салли, Мишель и Ллойд – белый слой глазури между двумя шоколадными вафлями. Вот оно, настоящее «орео», как они втайне называли свою троицу (черная шлюха в Бонне – не в счет!). «Орео», их «орео», начинается в комнате мотеля на Палм-Бич в следующий, после дня рождения Дэвиса (ему исполнилось 29 лет), уик-энд. Своим мужьям женщины сказали, что отправляются за покупками.
Затем, в августе, больше года назад, не в меру ретивый полицейский застрелил Джерри Толливера, и черная женщина с Фэтбэка, которая была замужем за белым доктором, решает в знак протеста организовать комитет. Через некоторое время комитет распадается, и Мишель, – опять Мишель! – однажды поздно вечером на дружеской вечеринке предлагает игру (ее муж, Джордж, очень кстати оказался в отъезде: уехал продавать всякий хлам). Как было бы забавно, если бы мужчины с завязанными глазами перецеловали всех женщин и попытались угадать, какая из них жена.
– Это все придумала Мишель, – повторяет Дэвис. – У нее всегда было полно идей.
Как ни странно, но социально озабоченная супружеская пара с Фэтбэка несколько недель спустя присоединяется к «орео». Остаток лета и осень клуб «орео» продолжает тайно встречаться. Теперь и Китти Рейнольдс также входит в их кружок. Салли Оуэн принимается рисовать картины – символы тайных сексуальных отношений. Разве можно было представить при такой сексуальной свободе и постоянной смене партнеров, что кто-то совершит смертный грех: осмелится влюбиться по-настоящему! Именно этот грех на совести Китти Рейнольдс и Эндрю Оуэна. В ярости Салли изгоняет их из клуба «друзей», а вскоре распадается и само «орео», вафли крошатся, глазурь тает на глазах. И вот снова они остаются втроем, как вначале: Салли, Ллойд и Мишель. И так продолжается почти год.
А потом…
Воскресное утро, 15 ноября, ровно три недели назад.
Харпер находит картину, которая приводит его в недоумение, расспрашивает Мишель, а та признается в своей любви к Ллойду, но из деликатности ни слова не говорит о тех маленьких оргиях, которые сама организовывала, в которых играла ведущую роль и которые доставляли ей столько удовольствия. Харпер в ярости в два часа утра уезжает из дома и отправляется на поиски Ллойда – он жаждет мести.
– Мишель позвонила мне в Веро-Бич, – рассказывает Ллойд, – предупредила, чтобы я был начеку, Харпер уже в пути. Я поехал домой, а там Леона сказала, что Джордж уже приходил. Для меня это конец. Не хотел связываться с этой проклятой обезьяной, он голыми руками размозжил бы мне череп. Я только все думал, как же Мишель могла быть такой дурой. Будь она поумнее, все так и продолжалось бы, разве нет? Для нас троих?.. Салли… ее… и меня. Скажите на милость, зачем ей понадобилось все испортить? Я решил проучить ее. Что хочу сказать: если какая-то шлюха загнала в угол Ллойда Дэвиса, так она не уйдет от расплаты. Ни за что! И я поехал в Калузу.
Дэвис направляется в Калузу, чтобы как следует проучить Мишель. Он отпирает дверь дома Харпера ключом, который Мишель дала ему давным-давно. Дэвис надеется застать ее в постели с другим мужчиной, может, с белым доктором с Фэтбэка, или с другим участником «орео». Но когда в ту воскресную ночь, в половине двенадцатого, Дэвис заходит в дом, он застает там одну Мишель. Дэвис набрасывается на нее с оскорблениями, напоминает, что она всего-навсего шлюха, упрекает, что из-за нее его жизни угрожает опасность: скажите на милость, что ему делать, если на него набросится Кинг-Конг? Как, черт побери, могла она оказаться такой дурой?!
– А потом я избил ее до полусмерти, – говорит Дэвис.
Но, немножко поостыв, он осознает, что осложнил свое положение еще и уголовным преступлением. Как только Джордж Харпер вернется домой, Мишель тут же пожалуется ему, что ее избил Дэвис, и уж тогда горилла впадет в неистовство. Дэвис решает посоветоваться с Салли, которая живет по соседству, и рассказывает ей, что случилось. Салли успокаивает его, утешает, и тут, как ни странно, в нем вновь разгорается ярость, только на этот раз в другой форме. «Я не знал удержу», – говорит он. В нем пробуждается неистовая страсть, какой он никогда не испытывал к Салли. После того как они насладились любовью, Салли приходит в голову блестящая мысль.
– И каждый раз все беды от этих девок, – жалуется Дэвис. «Что если, – говорит Салли, – пока это только таны… но что если уговорить Мишель подать жалобу на Джорджа за жестокое обращение с женой? Что если Мишель отправится к адвокату, – чтобы соблюсти все, как положено, – и скажет ему, что ее избил Джордж? Полицейские посадят Харпера за решетку, так? За то, что Харпер избил женщину. Разве тебя не посадят за это? По крайней мере, выиграешь время, чтобы решить, как быть дальше, разве я не права? А пока тебе лучше спрятаться… Если Джордж тебя поймает…»
Салли звонит Мишель пораньше на следующее утро, чтобы уговорить ее первым делом связаться с адвокатом, которого Салли знает, а потом вместе с ним идти в полицию и подать фальшивую жалобу на Харпера. Между тем Дэвис, который скрывается в одном из калузских мотелей, начинает нервничать.
– Я все думал, – говорит он нам, – а что если Джорджа отпустят? Избиение жены – не такое уж страшное преступление, верно? Положим, Джордж на свободе, положим, он снова принимается искать меня, – что тогда?
Эта мысль не дает покоя Дэвису. Он не может рисковать, Джордж Харпер, рано или поздно, разыщет его. Дэвис ясно представляет, что случится, если этот горилла найдет его. Но как избавиться от Харпера раз и навсегда? Рано или поздно…
И тут ему приходит в голову мысль.
А если убить Мишель?
Еще лучше, если бы Харпера обвинили в убийстве жены. Ведь обвинили же его в том, что он зверски избил ее.
Разве нельзя подстроить все так, чтобы подозрение пало на Харпера? Тогда уж наверняка Харпера упрячут надолго. Еще лучше, если его поджарят на электрическом стуле. Одним словом, Харпер сойдет со сцены, а сам Дэвис заживет спокойно.
Понедельник, 16 ноября.
Харпер все еще в Майами, разыскивает любовника жены. Дэвис едет к дому Харпера, отпирает дверь своим ключом, просит у Мишель прощения, что так жестоко обошелся с ней накануне, узнает, что она уже побывала в полиции и подала жалобу на мужа за жестокое обращение. Затем Дэвис предлагает Мишель проехаться на машине на Уиспер-Кей, разжечь на берегу костер, побыть вдвоем, как раньше, в Бонне, погреться у костра, позабавиться немножко, просто здорово. Можно прямо на пляже заняться сексом со всякими «штучками»… Дэвис активно занимается приготовлениями к предложенной им программе: достает из «бардачка» своей машины кожаные перчатки. Надевает их, чтобы достать с полки в гараже Харпера новую канистру с бензином. Не снимая перчаток, забирает со стеллажа парочку проволочных вешалок. Когда Мишель спрашивает, зачем эта проволока, отвечает: «Чтобы костер ворошить, радость моя».
Когда они приезжают на пляж, Дэвис пытается связать ей руки проволокой («Займемся сексом со всякими „штучками“, согласна? Тебе всегда нравились всякие „штучки“»). Тут наконец Мишель понимает его истинные намерения и в страхе бросается бежать. Она голая, процесс «улаживания» отношений зашел довольно далеко. Дэвис нагоняет ее, тащит волоком обратно, избивает так, что она, обессиленная, уже не может сопротивляться, связывает ей проволокой руки и ноги, обливает бензином, бросает на нее горящую спичку – и исчезает.
– Живу себе тихо, спокойно, – говорит он. – По крайней мере, – до Дня Благодарения.
В этот день Харпер сбегает из тюрьмы, и Дэвису приходится снова скрываться. Он едет в Калузу. Но на Салли Оуэн надежда плохая. В понедельник днем, 30 ноября, Салли говорит Дэвису, что подозревает его в убийстве Мишель, угрожает, что в один прекрасный день отправится в полицию и все расскажет. Дэвис в смятении, он не знает, поддразнивает его Салли или говорит серьезно. Они в постели, она только что устроила ему «представление» не хуже самой Мишель. Неужели Салли всерьез угрожает ему? Дэвис теряется в догадках. Но нельзя упускать удобный случай. День клонится к закату, когда Дэвис уходит из дома, чтобы «купить жареного цыпленка на ужин». Вместо этого он проникает в гараж Харпера и ищет там какое-нибудь оружие, что-нибудь явно принадлежащее Харперу, что-нибудь такое, что свяжет Харпера со вторым убийством, на которое Дэвис уже решился. Обнаружив молоток с инициалами Харпера на рукоятке, Дэвис расплывается в улыбке. Достав платок, обматывает им рукоятку и возвращается в дом Салли. Когда он входит, Салли у кухонной раковины наливает в чайник воду, чтобы сварить кофе. Салли оборачивается, когда Дэвис говорит: «Привет, малышка, вот и я». Сейчас ему кажется, что она так и не поняла, что же обрушилось ей на голову. Первым ударом Дэвис расколол ей череп, а следующий – когда она упала на пол, Салли, наверное, даже и не почувствовала.
– Бросил молоток на пол, – рассказывает нам Дэвис. – «Еще одна улика против Джорджа», – думал я. Лишняя гарантия.
Дэвис поднимает глаза. Смотрит сначала на Блума, потом на меня и спрашивает:
– Я все разрушил, верно? Мы же никому не мешали, правда? Я хочу сказать: в этом городе белые и черные могут проводить вместе время только в постели. Господи, но мы нашли бы решение, правда?
И внезапно снова начинает рыдать.
* * *
Окружной прокурор – на этот раз Скай Баннистер собственной персоной – прибыл в здание полицейского управления через полчаса после того, как отпечатанное на машинке признание было подписано Дэвисом. Блум еще был в управлении. Я тоже. Скай Баннистер был высоченный – наверное, шесть футов четыре дюйма, а может, и все пять, – фигура как у баскетболиста, сутулый, с пшеничного цвета волосами и глазами под цвет своего имени. Прокурор молча прочитал признание Дэвиса. Помолчал. Потом поднял глаза.
– Этому рыбаку нельзя верить, – сказал он. – Если у человека такой нос, значит, стопроцентный пьяница.
– Признание будет иметь законную силу? – спросил Блум.
– Почему же нет? – ответил Баннистер. – Что вас смущает?
– Мы устроили ему ловушку, – ответил Блум.
– Нет, вы оба были на высоте, – возразил Баннистер. Он обратился ко мне: – Не думаете заняться практикой по уголовным делам, мистер Хоуп?
– Скорее всего нет, – ответил я.
– Может, вы и правы, – улыбнулся Баннистер. – Вам пришлось немало потрудиться, чтобы получить это признание. – Он опять повернулся к Блуму. – Доставьте этого человека ко мне так через полчаса. Проведем формальный допрос. Всего хорошего, джентльмены. Вы молодцы.
Мы с Блумом остались одни.
– Итак, – сказал он, – все-таки это был не Харпер, верно? Чудовищем, за которым мы охотились, оказался Дэвис.
– Разве? – возразил я. – Разве не красавица оказалась чудовищем?
– Какая красавица?
– Мишель, – ответил я и отправился в аэропорт встречать свою дочь и Дейл.
