Эд Макбейн
Красавица и чудовище
Она обратилась к нам в октябре прошлого года; в своем заявлении писала, что ее муж, Эндрю Н. Оуэн (еще одно «Н», подумал я: что же на этот раз крылось за ним – Николас, Норрис, Ньютон, Натаниэль?), бросил ее и переехал к женщине по имени Китти Рейнольдс, которая проживала в то время на острове Люси, в квартире, расположенной над принадлежавшим ей магазинчиком предметов женского туалета. Магазинчик входил в комплекс дорогих магазинов острова Люси. О белой женщине, которая увела мужа Салли, было сказано, что она блондинка и ей 35 лет.
Я закрыл папку.
Внезапно меня охватила страшная усталость.
Глава 6
Я выбрался к Китти Рейнольдс, женщине, которая фигурировала в деле о разводе Салли Оуэн, только к четырем часам дня в среду. Чувство вины приковало меня невидимыми цепями к моему столу в нашей конторе. Чувство вины и жуткое количество дел, которые просили меня уладить клиенты. Мне предстояло разобраться с этим сегодня, до завтрашних праздников и нашего отъезда в пятницу в девятидневный отпуск. Я собирался вернуться в субботу на той неделе, но, тем не менее, в конторе появлюсь только в понедельник, 7 декабря.
Первым позвонил в то утро наш клиент Марк Портьери.
– Марк, – приветствовал я его. – Как дела?
– Паршиво, – ответил он.
– Что случилось?
– Хочу сделать новое завещание.
– Еще одно? – удивленно спросил я. – Зачем?
– Хочу быть абсолютно уверенным, что ей не достанется ни цента.
– Кому? – спросил я.
– Дженни.
Дженни – его бывшая жена. Фирма «Саммервилл и Хоуп» всего полгода назад занималась бракоразводным процессом Марка, и затем мы составили по его просьбе новое завещание, по которому его бывшая жена исключалась из списка лиц, имевших право наследования.
– Но ведь она не упомянута в завещании, – сказал я.
– Знаю. А я хочу внести специальный пункт, в котором было бы сказано, что после моей смерти она не получит ни цента.
– Такой пункт совершенно ни к чему, – возразил я. – Если она не упомянута…
– Я хочу включить такой пункт.
– Марк, – начал я, – вы имеете полное право не оставлять своей бывшей жене ни цента. Если она не упомянута в завещании, у нее не может быть никаких притязаний…
– Когда будут зачитывать завещание, – прервал он меня, – когда все соберутся, чтобы выслушать мою последнюю волю, хочу, чтобы прозвучали эти слова. Хочу, чтобы все услышали: «А моей бывшей жене Джейн Портьери не оставляю ничего».
– Хорошо, сделаем, – согласился я со вздохом. Марк представлял себе эту процедуру по голливудским фильмам: вся семья собирается в какой-нибудь пыльной конторе, чтобы выслушать дряхлого адвоката, который зачитывает собравшимся завещание. В реальной жизни тех, кто упомянут в завещании в качестве наследников, обычно информируют по телефону или по почте, ставя их в известность, что они унаследовали крупную сумму, или виллу на Бермудах, или аквариум с золотыми рыбками. – Но подумайте над тем, что я вам сказал, ладно? Мне не хотелось бы вводить вас в лишние расходы, ведь вы уже вполне недвусмысленно…
– Хочу изменить свое завещание, Мэттью, – заорал он и бросил трубку.
Тут же из приемной позвонила Синтия и сообщила, что меня ожидает некий Абнер Филдстон – имя его упоминалось в одной из вчерашних записочек, – он просит принять его на минутку. Я сказал Синтии, чтобы он вошел. Часы на стене моего кабинета показывали 9.30.
Филдстон оказался негром, которому было хорошо за семьдесят. Он рассказал мне, что родился в маленьком городке на Миссисипи в те времена, когда рождение черных ребятишек нигде официально не регистрировалось. Он очень переживал, что у него нет свидетельства о рождении.
– Прожил столько лет, – сказал он, – а у меня даже не было свидетельства о моем появлении на свет. Вы не можете помочь мне достать свидетельство о рождении?
– Нет, если такого документа не существует, – ответил я.
– Так что же мне делать, по-вашему?
– Есть и другие способы установить факт вашего рождения и получить эквивалент свидетельства о рождении.
– Правда? – воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой беззубой улыбке.
– Живы ли еще ваши отец и мать?
– Нет, – ответил он, и улыбка сползла с его лица.
– Есть ли у вас братья или сестры, которым известна дата и…
– Я единственный ребенок, – сказал он.
– А как насчет тетушек или дядюшек, которым было бы известно, когда и где вы родились?
– Тетушка Мерси самолично присутствовала при моем рождении, – обрадовался он, – она была акушеркой при моей матери.
– И эта тетушка еще жива?
– О да.
– Сколько же ей лет, мистер Филдстон?
– Девяносто восемь, – ответил он.
– И в здравом уме?
– Помнит все до мелочей, – заверил он меня.
– Дайте мне ее имя и адрес, – попросил я. – Дам указание отправить ей по почте аффидевит.[19]
– И у меня будет все, как положено по закону? – спросил он и снова расплылся в улыбке.
– По всем правилам вы станете юридическим лицом, – подтвердил я, улыбнувшись ему в ответ.
В 9.45 я принялся отвечать на звонки, что значились в списке, переданном мне накануне. В первую очередь позвонил нашему клиенту Холу Аштону (раньше его звали Гарольд Ашкенази), актеру, который состоял в «Эквити»[20] и играл в спектакле «Время нашей жизни» в «Канделлайте», одном из калузских клубов, где давали театральные представления.
Два дня назад, когда актеры выходили кланяться, он в темноте споткнулся и сломал ключицу. Аштон хотел узнать у меня, нельзя ли предъявить иск владельцу этого заведения.
– Какого заведения? – спросил я. – Владельцу «Канделлайта» или бару Ника на Пасифик-стрит?
– Эй, а вам откуда известно про бар? – спросил он самодовольно. – Приходили смотреть представление?
– Заглядывал туда.
– О чем это вы?
– С компанией.
– Вы меня разыгрываете?
– По-моему, один старый актер пытался разыграть другого.
– А у вас что за роль?
– Блик. Отдел полиции по контролю за игорными домами.
– Это роль резонера, – сказал Хол.
– Кому-то приходится играть и резонеров, – возразил я.
– Так подать мне иск или нет? – спросил он, не желая продолжать обсуждение моей недолгой, но яркой актерской карьеры.
– Ваш иск можно рассматривать как требование компенсации за ущерб, причиненный на рабочем месте, – объяснил я. – Есть чем записать?
– Валяйте.
– Позвоните этому человеку, – предложил я, – от моего имени. Он адвокат и занимается жалобами такого рода.
– Так речь идет всего лишь о трудовой компенсации, – разочарованно протянул Хол, но все же записал фамилию адвоката.
В ту же секунду, как положил трубку, раздался звонок Синтии.
– На пятом канале ваша дочь, – сообщила она.
Я нажал кнопку на пульте.
– Привет, радость моя, – сказал я.
– Пап, я быстро, потому что звоню из вестибюля в школе. Мама спрашивает, мне упаковаться до того, как поеду завтра к тебе, или в тот же день, но попозже?
– Как это понимать: «в тот же день, но попозже»?
– Я обещала ей приехать ненадолго домой, ну, после индюшки, после праздничного обеда. Это ничего? Ведь я поеду в Мексику и не увижусь с ней целых девять дней.
– Ты права, все в порядке. Но вещи сложи лучше до того, как поедешь ко мне, ладно? Когда ты обещала маме заехать?
– Сказала, что после обеда, правильно?
– Конечно.
– Хорошо, папочка, – сказала она и повесила трубку. Джоан очень редко называет меня «папочкой». Я удивленно посмотрел в телефонную трубку, нажал кнопку выключателя и потом, вспомнив о праздничных приготовлениях для моей дочери, позвонил Дейл О'Брайен в адвокатскую контору «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок».
– «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок», – ответила телефонистка.
– Дейл О'Брайен, пожалуйста, – попросил я.
– Можно узнать, кто ее спрашивает?
– Мэттью Хоуп.
Я подождал.
– Здравствуйте, мистер Хоуп, – раздался женский голос, – это Кэти, секретарь мисс О'Брайен. Простите, она сейчас занята. Может она перезвонить вам?
Посмотрел на часы. Было только 10.10.
– Буду у себя где-то до полудня, – сказал я. – Попросите ее позвонить мне, хорошо?
– Да, сэр.
Поблагодарил и повесил трубку.
Дейл позвонила через двадцать минут.
– Привет, – сказана она, – как дела?
– Просто ужас.
– Бедняжечка, – посочувствовала Дейл. – Потерпи немножко, увидишь, какую индейку приготовлю. Она у меня уже в холодильнике.
Дейл и моя дочь, вопреки моим попыткам освободить их от кухонных хлопот, настаивали на том, что в День Благодарения следует приготовить обед «по всем правилам». Помимо традиционной фаршированной индейки с жареным сладким картофелем, к которой полагался клюквенный соус, непременно приготовленный своими руками («Какая разница, если взять консервированный?» – спрашивал я), зеленых бобов и слоеного торта с клубничной начинкой, следовало подать на стол сельдерей, оливки, хлеб домашней выпечки и набор всяких сладостей, которые подаются до или вместе с основным блюдом. Я уговаривал своих дам, что с таким же успехом мы могли бы заказать все это в ресторане, особенно если учесть, что нам предстоит еще собраться в дорогу, хотя это малозначительное обстоятельство не идет, конечно, ни в какое сравнение с таким ответственным делом, как обед. Но мне с глубочайшей обидой ответили, что они сначала упакуют все веши, а уж потом примутся за приготовление обеда. Им так хотелось бы продемонстрировать свое кулинарное искусство, а мне лучше бы потерпеть, – неизвестно ведь, чем предстоит нам питаться в Мексике. Что мы будем есть в Мексике, составляло одну из наших главных забот. Я проконсультировался по этому поводу с Джеми Фелпсом, нашим семейным врачом, по чьей просьбе когда-то занимался делом, которое оказалось моим первым знакомством с умышленным убийством. Доктор выписан нам «вибрамицин» и велел принимать его каждое утро в профилактических целях, а кроме того, прописал «ломотил», который надо принимать только в том случае, если одного из нас настигнет месть Монтесумы. Но у нас, тем не менее, все еще было неспокойно на душе. Подумав о страшных болезнях, я вспомнил о коте Дейл.
– Как дела у Сассафраса? – поинтересовался я.
– Все в порядке, – ответила Дейл. – Глистов не нашли, сделали все анализы, а лихорадка бесследно прошла. Еще одна маленькая загадка природы. Когда застану тебя сегодня вечером?
– Ты останешься на ночь?
– Да.
– Так почему бы тебе не приехать прямо с работы?
– Нет, хочу сначала уложить веши. Давай договоримся около восьми, хорошо?
– Тогда до встречи.
Не успел я положить трубку, позвонила Синтия.
– «Неподкупный»[21] на пятом канале, – сообщила она.
Я снова поднял трубку.
– Привет, Эйб, – поздоровался я. – Почему бы нам не включить объединяющую линию?
Эйб Поллок – один из партнеров адвокатской фирмы «Блэк-стоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок», фирмы с самым длинным в нашем городе названием, а кроме того, той фирмы, в которой работает Дейл. Поллок и не подозревал, что я только что разговаривал с Дейл, и потому такое начало сбило его с толку.
– А разве мы сегодня уже разговаривали? – спросил он.
– Шучу, – ответил я.
– Не шути со мной до ленча, – попросил он. – Что там у тебя с этим ненормальным клиентом?
– С которым из них?
– С тем, что подписал контракт на ремонт дома, содержавший пункт об обязательном одобрении работы.
– «Одобрение» не одобрено, – объяснил я.
– Что это означает?
– Мой клиент нанял их полгода назад, Эйб. Кой-какие работы по ремонту до сих пор не закончены, но даже то, что сделано, – никуда не годится. А теперь твой парень хочет, чтобы ему заплатили, и будь я проклят, если не докажу, что до тех пор…
– Имей совесть, Мэттью, – взмолился Эйб. – Шульц просит оплатить ему хоть половину того, что причитается по контракту.
– Твой Шульц что, родственник того, легендарного гангстера?
– Что? Кто?
– Голландца Шульца, – уточнил я.
– Никогда о нем не слышал.
– Главарь банды в Чикаго.
– Ты гораздо больше похож на чикагского гангстера, – ответил Эйб. – Попроси своего клиента заплатить Шульцу половину, договорились? Дай мне хоть немного отдохнуть от Шульца.
– Он не заплатит ни пенни, Эйб. До тех пор, пока не завершат всех работ и не исправят огрехи, пока мой клиент не примет у них работу.
– Имей совесть, Мэттью, – повторил Эйб.
– Тогда давай так: я передам на время третьему лицу условно депонированную сумму, устраивает тебя это?
– Ты не знаешь Конрада Шульца.
– Зато знаю, как он работает.
– Тогда пусть эта депонированная сумма будет переведена на меня, договорились? В таком случае мой клиент будет спать спокойнее.
– Прекрасно.
– Что?
– Я сказал: «прекрасно», пусть эта условно депонированная сумма находится у тебя.
– Никаких неприятных сюрпризов не будет? – спросил Эйб.
– На той неделе я уезжаю, но проконтролирую, чтобы тебе отправили чек.
– В какие края направляешься? – спросил Эйб.
– В Мексику.
– Похоже, все адвокаты в Калузе собираются на той неделе в Мексику, – съязвил Эйб и, готов поклясться, еще ухмыльнулся при этом.
– Всего двое, – возразил я.
– Что же, приятного отпуска, – пожелал он. – И пожалуйста не вспоминай своих коллег, которые в поте лица будут трудиться, чтобы приумножить национальный доход, пока ты там резвишься на солнышке.
– Уговорил, – сказал я, – забуду обо всех.
– Так обещаешь? Я не хотел бы, чтобы чувство вины или угрызения совести испортили тебе отпуск.
– Обещаю. Приятно поболтать с тобой, Эйб, но…
– Пришли чек, – сказал он и повесил трубку.
В тот день мне предстоял ленч с тремя вкладчиками, интересы которых защищала наша фирма. В их совместном владении был земельный участок на острове Сабал. Они планировали построить там сто семьдесят жилых домов, которые стали бы их совместной собственностью. Владелец соседнего участка собирался построить на своей земле сто десять таких же домов. Но благодаря причудам зональных тарифов мои клиенты, объединив свой участок с соседним, смогли бы построить – в пределах зональных ограничений и не нарушая закона – триста домов вместо тех двухсот восьмидесяти, что построили бы, действуя независимо. В единстве – сила; на горизонте маячила круглая сумма в два миллиона зелененьких, которую они получили бы, объединившись, на дополнительных двадцати домах, вложив в них по сто тысяч. Три моих клиента хотели образовать объединенное предприятие со своим соседом и просили меня организовать встречу с ним и с его адвокатом.
Это были суровые ребята – эта троица, нацеленная исключительно на то, чтобы делать деньги, преисполненная решимости сколотить себе состояние любым путем, – хоть на производстве пластмассовой блевотины. (Мой партнер Фрэнк любит повторять в связи с этим, что на свете существует два разряда людей: «производители блевотины» и «производители фантазий»). Ни один из моих клиентов и не подумал о том, что, втискивая дополнительные двадцать домов на объединенном участке, если бы удалось договориться с их соседом, они окончательно погубили бы городской пейзаж, застроив этот участок стена к стене однотипными домами, чего так отчаянно пыталась избежать Калуза. Деньги поставлены во главу угла – и пропади она пропадом, природная красота несчастного острова Сабал. Клиенты мои никогда не улыбаются, абсолютно лишены чувства юмора, поэтому услышать из их уст анекдот – приятная неожиданность (меня это в самом деле порадовало). «История, которую вы, как адвокат, оцените по достоинству», – заявил рассказчик.
По всей видимости, в одном из парков отдыха, расположенных по дороге к Тампе, недавно соорудили бассейн для двух самцов-дельфинов. Владелец таким образом пополнил список диких животных, обитающих в естественном состоянии на обширной территории парка. Тысячи посетителей каждый день приезжали в парк, чтобы за определенную плату полюбоваться на те незамысловатые трюки, которые выполняли дельфины. В трюках этих не было и намека на сексуальность. Дело в том, что дельфинов неожиданно охватила непристойная страсть к нежным молоденьким чайкам. Чтобы удовлетворить их томление и сохранить радостный настрой души, владельцу парка пришлось каждую ночь тайком запускать в бассейн достигших брачного возраста упитанных чаек. Эти юные птицы доставляли дельфинам райское наслаждение. И вот несколько недель назад безлунной ночью владелец парка украдкой пробирался по дорожке, ведущей к бассейну, с молодой и прекрасной чайкой в руках. Там, трепеща от страсти, дельфины ждали брачного жертвоприношения. (Я понял, что задавать вопросы, каким образом практически могли дельфины сочетаться браком с чайкой, не полагалось.) Владелец парка крадучись пробирался вперед, как вдруг путь ему преградил спящий лев, растянувшийся поперек единственной дорожки, которая вела к водоему. Что делать? Уповая на то, что лев спит крепко и не проснется, владелец парка осторожно перешагнул через лежавшее тело, не выпуская из рук юную чайку. И тут из кустов, размахивая револьвером, вылез полицейский и арестовал несчастного.
– Знаете, какое ему предъявили обвинение? – спросил мой клиент.
– Какое?
– Перенесение несовершеннолетней птицы через неподвижное тело с безнравственными намерениями! – выпалил он и расхохотался.
Я вернулся в контору только к трем часам. Разобрался со всеми делами, накопившимися за время моего отсутствия, а потом позвонил Карлу Дженнингзу и попросил заглянуть ко мне на минутку.
Карлу двадцать семь лет, он недавно – от силы два года назад – закончил Гарвардскую юридическую школу и решил начать практику на Юге, где жизнь дешевле, а наркотики в цене. При обсуждении сложных вопросов он, как самый молодой в нашей фирме, предлагал порой оригинальные решения, на что люди среднего возраста, вроде нас с Фрэнком, уже не способны. Да, среднего возраста. Или, если хотите более точно, – уже выше среднего. Мне тридцать восемь, и, по моим расчетам, проживу я лет семьдесят – семьдесят пять. Тридцать восемь – половина от семидесяти шести, так что я уже переступил во вторую половину жизни. На работу Карл всегда являлся так, будто собирался на похороны, – стиль, доставшийся ему по наследству от отца-банкира из Бостона. Карл также унаследовал от pater familias[22] вьющиеся светлые волосы, не слишком украшавший его орлиный нос и близорукие глаза, увеличенные толстыми линзами очков в черепаховой оправе. В его интонации безошибочно угадывается влияние диалекта, обычно приписываемого клану Кеннеди. Синтия в шутку называет его «Председатель правления».
Я рассказал Карлу о разговоре с Эйбом Поллаком и попросил проследить, чтобы наш клиент выписал чек на Эйба как адвоката, подписавшего контракт, и перечислил на его счет условно депонированную сумму. Карл заверил меня, что сделает это сразу же, как вернется в понедельник утром в контору после продолжительного уик-энда. Кроме того, я попросил его за время моего отсутствия потолковать с неким мистером Гарри Лумисом, работавшим в «Эй энд Эм Эгзон» на углу Уингдейл и Пайн. Просил его вытянуть из Лумиса все, что тот помнил об утре, когда Джордж Харпер приехал на бензоколонку заправить грузовичок горючим, и особенно подробно расспросить Лумиса о том, как продал Харперу пятигаллоновую канистру и как наполнял ее бензином.
– Больше всего меня интересует, почему на канистре нет отпечатков пальцев Лумиса, – объяснил я. – Харпер думает, что он был без перчаток, и не может вспомнить, обтирал ли Лумис канистру. Выясните это.
– Сделаю, – успокоил меня Карл. – Что еще?
– Я оставил Синтии номер телефона в Пуэрто-Валларта, по которому можно связаться со мной. Буду там до вечера в понедельник. Во вторник уедем в Мехико, у Синтии есть номер телефона нашего отеля.
– Прекрасно, – сказал Карл.
– Это все поручения, – сказал я.
Карл пожелал мне хорошо отдохнуть и ушел.
Подняв трубку, я позвонил в магазин Китти Рейнольдс. Объяснив, что представляю интересы человека, обвиненного в убийстве, спросил, не могу ли повидаться с ней сегодня. Она предложила мне приехать прямо сейчас, и не прошло двадцати минут, как я оказался на Люси-Сёркл. Еще десять минут у меня ушло на поиски местечка, куда можно было бы приткнуть машину, и было уже около четырех, когда я наконец остановился на тротуаре перед магазинчиком мисс Рейнольдс. Подняв глаза, я рассматривал вывеску на освещенной витрине.
Как хорошо известно жителям Калузы и приезжим, Сёркл[23] и на самом деле представляет собой окружность, центр которой занимает довольно большой парк, по внешней стороне его тянется цепь ресторанов и магазинов: ювелирных и торгующих сувенирами; а кроме того, фотоателье, цветочная лавка, магазин оптики, почтовое отделение, несколько магазинов антиквариата, три магазина произведений искусства, специализированный сырный магазин, два магазина мужской обуви, пять – женской, с полдюжины магазинов женской одежды, парикмахерская, несколько закусочных, три магазина мужской одежды, шоколадница, кафе-мороженое, мебельный магазин, аптека, магазин дешевых товаров (в которых все стоит 50 центов), киоск с поздравительными открытками, магазин по продаже цитрусовых (апельсины и грейпфруты можно отправить с доставкой на дом не таким удачливым, как мы, жителям Миннесоты или Торонто), магазин, торгующий сумками и чемоданами, магазин, где продается мебель под красное дерево, магазин, торгующий только серьгами, и дискотека, в программу которой по средам вечером включают номер под названием «Пожарная команда», предназначенный исключительно для женщин (последний писк моды в нашем городе): несколько мужчин-танцовщиков демонстрируют умеренный стриптиз.
На вывеске над зеркальной витриной модного магазинчика значилось: «Уголок Китти». Я тут же решил, что название никуда не годится. Начать с того, что магазинчик расположен не на углу, а зажат с двух сторон обувным магазином и магазином произведений искусства. Хотя на Сёркл кое-где можно отыскать углы: там, где в нее вливаются боковые улицы. Во-вторых, это магазин предметов дамского туалета, выглядевших чересчур сексуально: бикини и вечерние платья с глубоким декольте, выставленные в витрине, никак не ассоциировались со словом «Китти»,[24] и, наконец, значение названия – «Уголок резвой киски» – вызывает в воображении теплое уютное местечко возле печки, где владелец этой киски поставил ящик с обрывками бумаги и дезодорированной соломкой, которую продают в любом супермаркете.
Когда я переступил порог, закрыв за собой дверь, в магазине не было ни души, кроме хозяйки. Китти оказалась натуральной блондинкой, рост около пяти футов шести дюймов; судя по округлым формам ее тела, весит она не меньше ста двадцати фунтов и ей хорошо за тридцать. Она была облачена, наверное, в самый эффектный туалет из выставленных на витрине: нечто не поддающееся описанию из голубого атласа с разрезом сбоку до бедра и низким декольте, выставлявшим на обозрение великолепную грудь, которой было слишком тесно под туго натянутой тканью. На мгновение мне показалось, что я ошибся адресом и попал в клуб «Алиса», где дамы в слегка прикрывающих тело костюмах танцуют между столиками, демонстрируя завсегдатаям, любителям «клубнички», за весьма умеренную цену свои прелести; долларовые бумажки они засовывают прямо за лямки лифчиков.
– Мисс Рейнольдс? – спросил я.
– Да.
– Я Мэттью Хоуп. Недавно звонил вам…
– Да, здравствуйте, мистер Хоуп, – сказала она и шагнула мне навстречу, улыбаясь и протягивая руку. Каждый изгиб ее тела рельефно обрисовывался под глянцевито сверкающей тканью платья, которого на ней почти не было.
Ярко-голубое платье гармонировало с цветом ее глаз, несколько более блеклых, а нитка жемчуга неправильной формы на шее – с дымчато-серым тоном век. На припухлых губах, с помадой цвета плодов граната, все еще играла улыбка. Влажная ладонь слегка коснулась моей руки. На меня повеяло сентиментально-слащавым запахом ее духов.
– Вы сказали мне по телефону…
– Да, что защищаю человека, которому предъявлено обвинение в убийстве, и был бы признателен вам за помощь.
– Но чем же я могу помочь? – спросила она, отпустив мою руку.
– Этого человека зовут Джордж Харпер.
– И что же?
– Он приятель Эндрю Оуэна.
– И что же? – снова повторила она.
У меня возникло впечатление, что Китти впервые слышит и то и другое имя. Я и не думал, что она знакома с Джорджем Харпером. Но после всего, что прочитал в деле о разводе Салли Оуэн…
– Эндрю Оуэн, – повторил я.
– Вам кажется, что я знакома с одним из них? – спросила она.
– Мне казалось, что вы могли бы знать мистера Оуэна.
– Извините, не знаю.
– Это тот черный, у которого винный магазинчик на углу Вайн и Третьей улицы.
– Извините, но…
– Мисс Рейнольдс, в прошлом году я вел дело о разводе Салли Оуэн. В то время она была женой мистера Оуэна. – Я умолк. Ни малейшего проблеска воспоминания не появилось на ее лице. – Миссис Оуэн называла вас свидетельницей по этому делу.
– Меня? – спросила она, и глаза ее широко раскрылись от удивления.
– Вы – Китти Рейнольдс, не так ли?
– Да.
– И живете в квартире над этим магазином, верно?
– Нет. Я живу на Фламинго.
– Раньше вы жили в квартире над этим магазином?
– Только не в последние полгода.
– Жили вы здесь год назад?
– Да.
– И как раз тогда и началось дело о разводе – в октябре прошлого года.
– И вы утверждаете, что миссис Оуэн называла меня сви…
– Она сказала, что мистер Оуэн оставил ее и жил здесь, с вами.
– Это чепуха.
– Так она рассказала.
– Тогда почему же меня… Я хочу сказать, если был судебный процесс, или слушание дела, или как вы там это называете, – тогда почему же меня не вызывали как свидетельницу или как там положено?
– Мы достигли соглашения до передачи дела в суд. Не было необходимости…
– Во всяком случае, все это чепуха. Кто эта женщина? Как она смела говорить обо мне такое? Жить с чернокожим? Единственный черный, которого я знаю, – мой садовник!
– Полагаю, вы живете одна, мисс Рейнольдс? Были ли вы…
– Да, развелась шесть лет назад.
– Так два года назад вы были одинокой женщиной, когда, по словам миссис Оуэн…
– Это не означает, что я была знакома с ее мужем! Никогда раньше и не слыхала о нем, пока вы не упомянули его имени.
– Так он не жил здесь, с вами?
– Конечно, нет! И потом, какое все это имеет отношение ко мне…
Она оборвала фразу на полуслове.
Меня поразило, как внезапно она оборвала свой вопрос, конец фразы буквально повис в воздухе, – это резало слух. Собиралась ли она добавить что-то еще к этому слову, возможно, чье-то имя, может, она хотела сказать: «ко мне и Эндрю»? Или: «ко мне и к кому-то еще»? И тут меня вдруг осенило: она произнесла не слово «мне», а только слог «ми»,[25] – часть имени, она хотела сказать: «Мишель»!
– Что вы хотели сказать?
– Уже сказала все, что хотела.
– Нет, вы себя оборвали.
– Вы мне сказали, что защищаете интересы…
– Да?
– Человека, по имени Джордж Харпер.
– Да.
– Так как все это связано с… с… тем, что случилось?
– Случилось то, что его жену убили.
– Да, так каким образом это убийство связано с вашими вопросами о… что… как там его звали?
– Эндрю Оуэн. Мисс Рейнольдс, что вы собирались сказать?
– Сказала вам, что говорила о…
– Мне кажется, что вы собирались произнести имя Мишель.
– Не знаю никого по имени Мишель.
– Но именно это вы и собирались сказать, правда? Вы хотели сказать: «Какое отношение все это имеет к Мишель?»
– Послушайте, у меня не укладывается в голове, почему вы так уверены в том, что именно я собиралась сказать? Вы читаете мои мысли на расстоянии, мистер Хоуп?
– Вы знали Мишель Харпер?
– Нет.
– Уверены в этом?
– Абсолютно.
– Вы знали Джорджа Харпера?
– Нет.
– Давайте вернемся на минутку к Эндрю Оуэну.
– Нет, не станем никого тревожить. Отыщем-ка дверь и уберемся отсюда, согласны, мистер Хоуп?
– Мисс Рейнольдс…
– Мне придется позвонить в полицию, – пригрозила она.
– Вероятно, – сказал я, выходя за дверь.
Меня внезапно охватило острое ощущение, что в этом деле все поголовно врут, включая и моего клиента.
И мне очень хотелось бы знать, по какой причине.
