Лидия Чарская
На всю жизнь
– Дитя! Дитя! Ты живешь в каком-то мире сказок. Витаешь в облаках. Но жизнь не сказка. Тебе трудно будет в эти три года, в ожидании мужа, привыкать к новой обстановке, к усидчивой работе и к чужим людям. Останься лучше с нами. Мы так любим тебя, и твоего маленького принца тоже. Скажи, чего недостает тебе? Здесь тебя балуют, лелеют. Ты не нуждаешься ни в чем. Останься, милая, останься!
Голос моего отца дрожит от волнения.
– Ах, не то, «Солнышко», не то! Ты не понимаешь меня: я действительно живу в мире сказок, и моя фантазия необъятна, как мир. Ты лелеешь, балуешь меня и моего ребенка, ты даешь мне деньги, кормишь нас, содержишь, мы живем у тебя. Но меня не удовлетворяет такая жизнь, полная бездействия и беспомощности перед ребенком. Мне хочется завоевать положение собственными усилиями, своим трудом, способностями и, когда Борис вернется быть настолько подготовленной и сильной, чтобы работать для благополучия моего сынишки наравне с ним и иметь возможность ткать пряжу счастья для моего принца. Ты понял меня, папа?
Да, он понял, потому что печально затуманились его глаза и грустная улыбка тронула губы.
– Но от меня ты не откажешься принимать помощь хотя бы первое время, пока удастся тебе достичь того, о чем ты мечтаешь? Не правда ли? – тихо осведомляется отец и сжимает мою руку.
– О, благодарю тебя, дорогой! Пока я не оперилась и мною ничего еще не достигнуто, мне нужна твоя поддержка. Но только на это время, а потом я сама, сама должна работать на себя и на моего сына.
Отец широко раскрывает объятия. Я бросаюсь в них и замираю у него на груди.
– Итак, мне остается лишь пожелать, чтобы твои горячие мечты сбылись, чтобы ты достигла того счастья, о котором так мечтаешь, достигла намеченной цели, – заключает он.
Во имя благополучия маленького принца я добьюсь своей цели!
* * *
Весь дом в смятении, когда я уезжаю. У «Солнышка» бледное, встревоженное лицо. У мамы-Нэлли покрасневшие от слез глаза.
А письмо Бориса, полученное накануне, полно мольбы не принимать опасного решения.
Но ничто уже не в силах меня удержать. «Опасное» решение в том, что я не хочу жить, как другие, не хочу, чтобы только один «рыцарь Трумвиль» зарабатывал деньги для маленького принца, хочу, чтобы и моя лепта была вложена в его воспитание.
И еще хочу, чтобы маленький принц гордился своей мамой! Пусть для этого надо учиться целые годы, – чего-нибудь да добьюсь!
И я стараюсь не глядеть в печальные лица близких, стараюсь быть бодрой и сильной.
– Останься! Останься с нами!
– Нельзя, милые, нельзя! Не бойтесь за меня, не бойтесь! Моя путеводная звездочка будет светить мне в трудную минуту. Мой белокурый маленький принц будет со мной!
И, распростившись с моей семьей, пообещав навещать их часто-часто в свободные от занятий дни, я с маленьким принцем и его кормилицей Сашей уезжаю туда, куда зовет меня моя смелая мечта.
* * *
Я в Петербурге. Небольшая, очень скромно убранная комната. Два окна приходятся в уровень с землею. Они точно две маленькие двери, выходящие в сад. Недалеко от окон – каменная ограда. Дальше – белая церковь с золотыми куполами, которые можно видеть, только до половины высунувшись из окна. Усыпанная песком дорожка бежит желтою змейкой вдоль маленького палисадника прямо к белой церкви.
Колокола звонят. Завтра праздник.
Тихий вечер. Сумерки бесшумно скользят над землей. Белая церковь, белая ограда, кусты сирени и этот, еще по-летнему убранный палисадник – уютный уголок природы, здесь, среди душных каменных пыльных громад. Мои глаза скользят по комнате. Еще не распакованы корзины и сундуки. Кое-как, наспех, расставлена мебель. Мы только сегодня приехали в этот мирный уголок, состоящий из двух комнат с окнами в палисадник, примыкающий к скверу, с крохотной кухней и единственным ходом во двор.
Я стою у окна. Сердце стучит. Смутные мысли роятся в голове. Вереницы людей, образов, картин и событий встают и чередуются передо мною. Я вспоминаю о детстве маленькой принцессы из Белого дома, о бедовой мечтательнице и шалунье, доставлявшей столько хлопот другим, о высокой кудрявой девочке Лиде-институтке с пытливыми глазами и жадно ищущей душой; наконец, о Лиде-девушке и Лиде-женщине, о ее светлых радостях, о том большом и страшном, что избрала она на пути своей жизни.
Да, нелегко юному, своевольному, избалованному жизнью существу победить себя. Нелегко начинать настоящую жизнь.
И все-таки в глубине моей души царит торжество победы над самой собою. Мне кажется сейчас, что там, за белой оградой, ярко загорается моя гордая и счастливая звезда.
* * *
Направо от меня – неплотно прикрытая высокая дверь и тихие звуки. Легкий звенящий скрип и монотонные, как вечерний прибой, чуть слышные напевы. И еще звуки. О, какие они сладкие! Точно вздохи лесного ветерка в густой чаще деревьев.
Милые звуки!
Голос за дверью поет-выпевает:
Фонарики – сударики
Горят себе, горят.
Что видели, что слышали,
О том не говорят…
Там, за неплотно прикрытою дверью, – царство маленького принца. Там, за этой неплотно прикрытой дверью, в голубой колыбели-колясочке, среди голубых же бантов и кружев, среди паутинки белья, – там мой принц.
Белокурый маленький принц со светлыми глазками, с беззубым еще ротиком и личиком куклы.
Если распахнуть высокую смежную дверь, то можно увидеть небольшую комнату, освещенную сейчас мигающим светом лампады, голубую колясочку-колыбель, раскачиваемую плавными методичными движениями.
Принц спит, как и подобает спать маленькому принцу. Кормилица Саша затягивает уже другую песню:
Уж как Юрик,
Милокурик,
Станет в бархате ходить,
Злато, серебро носить…
Незатейливая песня, но льется она из глубины простой, доброй души.
* * *
Сегодня – великий день для меня, вскоре – день решающий. Что-то даст мне оно, это «вскоре»?!
Я решила твердо, и отступления с намеченного пути уже быть не может.
Для него, для моего маленького принца, должна я жить и работать отныне, для малютки-сына, беззащитного и слабенького, который всем своим крошечным существом принадлежит мне, только одной мне.
Для него и для моей смелой, дерзкой красивой мечты, для того прекрасного, светлого искусства, любовь к которому я бессознательно таила в детстве и вечной красоте которого рвусь служить теперь.
Но прежде всего я – мать, девятнадцатилетняя мать, и должна приложить все старания, все усилия, собрать всю крепость, всю энергию моего существа, чтобы создать маленькому принцу безоблачное детство, светлую юность, чтобы вся его дальнейшая жизнь, будь она нерадостна даже, сохранила на себе отблеск его зари.
Когда-то я сама была маленькой принцессой Белого дома. Мое детство протекло подле доброго волшебника и любящих фей – моего отца и теток. И я благословляю его – мое детство.
Около тебя, мой любимый, нет ни доброго волшебника, ни сказочных фей, нет того уюта и удобства, нет того комфорта и довольства, которыми пользовалась в детстве я, твоя мать.
Но клянусь вам, мои светлые глазки, клянусь тебе, ненаглядная, милая кудрявая головка, единственное незаменимое сокровище мое, что заменю тебе и благодетельного волшебника, и добрых фей, и всю мою жизнь посвящу тебе, твоему счастью, твоим радостным дням, ненаглядный.
В этот сентябрьский вечер, в первый вечер моей самостоятельной жизни, я даю тебе мое слово, любимый, сделать счастливыми твое детство, отрочество и юность, насколько это зависит от меня.
