Лидия Чарская
Люда Влассовская
ГЛАВА VII
Ночное посещение
В эту ночь удушливый воздух Кавказа был особенно насыщен электричеством. В природе ожидалась гроза. Я сквозь сон слышала приближение ее в отдаленных громовых раскатах, надвигающихся со стороны гор. Розы, растущие под окном, пахли в эту ночь нестерпимо сильно.
Я спала и не спала в одно и то же время. Мои глаза были закрыты, и я не могла шевельнуть ни одним членом, окованным какой-то ленивой истомой… Казалось, предгрозовое тяжелое состояние природы распространилось и на меня. Усталый мозг плохо работал. Действительность казалась мне грезой, грезы – действительностью. С чувством тяжелой полудремы лежала я подле мирно спавшей княжны Тамары.
Вдруг я услышала, как дверь моей спальни тихо скрипнула и отворилась… Я открыла глаза… Какая-то темная фигура неслышно скользнула в комнату и прямо направилась ко мне… Мне хотелось крикнуть… но то же чувство тяжелого оцепенения сковало мой язык… Между тем белая фигура, окутанная с головой во что-то темное вроде татарской чадры, подошла вплотную к моей постели, с минуту прислушиваясь к дыханию спящей княжны, потом ее рука отделилась в темноте и стала шарить на ночном столике около постели. Сквозь неплотно сомкнутые веки я увидела, как вслед за этим темная фигура стала так же тихо удаляться, как и вошла.
В ту же минуту молния ярко осветила комнату, и в удалявшейся фигуре я узнала моего врага, князя Андро Кашидзе. «Андро, стойте!» – хотела крикнуть я, но страшный удар грома разразился над крышей и потряс старый дом до самого основания.
Белая фигура исчезла за дверью, прежде чем я успела произнести хоть слово.
Гроза разразилась со страшной силой. Вихрь ломал и гнул деревья тополей и каштанов в саду. Могучие старые чинары жалобно стонали, пригнутые им чуть ли не до самой земли.
Княжна Тамара проснулась от второго, еще более сильного удара грома и бросилась ко мне, как бы ища защиты.
– О, я боюсь! Мне страшно! Спасите меня! – лепетала она между стонами и плачем.
Я успокаивала ее, как могла.
– Он убьет меня! Мне страшно! Мне страшно! – цепляясь за меня руками, повторяла она с каждым новым ударом грома.
Напрасно я старалась объяснить ей, что страшна может быть только молния, а не гром, – она ничего и слышать не хотела, трепеща и плача от охватившего ее ужаса.
– Великий Боже! Спаси меня! – рыдала она, зарываясь в подушки. – Святая Нина, покровительница Грузии, помилуй… пожалей меня и оставь в живых!
Пришла Барбале, встревоженная не менее моей воспитанницы, и стала кропить все углы святой водой от священного источника.
Я оставила их делать все, что они хотели, и любовалась из окна величественной картиной грозы, в то время как мысль моя поминутно возвращалась к ночному посещению Андро.
«Что могло понадобиться маленькому князю в моей комнате в такую пору?»
– не оставлял меня любопытный вопрос.
Всю ночь мы провели без сна. Тамара, я и Барбале с ужасом прислушивались к каждому громовому раскату, повторяемому эхом гор.
Усталые, бледные и измученные встали мы на другое утро. Я мельком взглянула на ночной столик, куда имела обыкновение класть на ночь мои драгоценности, то есть золотые часики, данные мне от казны в награду за отличное поведение, и медальон с портретом княжны Джавахи, и тихо ахнула: ни медальона, ни часов моих не было.
Теперь только я поняла причину ночного посещения князя Андро.
Он украл их!
Я тотчас поделилась печальной новостью с Тамарой.
– Mademoiselle Люда! Душечка! Красавица! Ненаглядная! – ласкалась она ко мне, все еще взволнованная страхом, навеянным на нее грозой. – Я сейчас же пойду к дедушке и расскажу ему про поступок Андро! Уверяю вас, дедушка принудит его отдать вам украденные вещи.
– Нет-нет, – с живостью удержала я девочку, – не делай этого, Тамара. Я думаю подождать немного, потому что Андро, должно быть, только пошутил со мной и скоро вернет мне унесенные вещи. Князь Кашидзе не может быть вором!
– О, вы не знаете Андро! – с недоброй усмешкой проговорила девочка, и лицо ее приняло жесткое выражение, разом испортившее его. – Повторяю вам, что он способен на все дурное и преступное… Дедушка сказал правду. Андро – бич нашего рода! И вы еще говорите о его раскаянии! Солнце скорее перестанет светить над Гори в его лучшие весенние месяцы, нежели Андро раскается в своем дурном поступке! Нет-нет, лучше пойти сейчас же сказать дедушке, пока Андро не продал ваших вещей на армянском базаре…
– Тамара, как можешь ты так дурно думать о твоем брате! – укоризненно заметила я ей.
– О, я слишком хорошо знаю Андро, чтобы иначе думать о нем, – произнесла она с той же жесткой улыбкой, которая мне так не нравилась в ней.
Гроза между тем не утихала ни на минуту… Огненные змеи носились по небу… гром грохотал так, что, казалось, потрясал всю землю.
Проходя темным коридором в комнату Барбале, я внезапно столкнулась с молоденьким князем.
– Андро, – произнесла я строго, – как называются те люди, которые забираются в чужие владения и присваивают себе чужую собственность?.. Не отрекайтесь, Андро, я знаю, что вы взяли мои вещи сегодня ночью, и спрашиваю вас теперь: когда вы мне их отдадите?
Злая улыбка играла на его торжествующем лице, когда он сказал со своим обычным неприятным смехом:
– Идите поскорее жаловаться старику, mademoiselle, на негодного Андро, потому что скорее я схороню ваши вещи на дне Куры, нежели отдам их вам!
– Отдайте мне их лучше, Андро, по крайней мере, вы избегнете наказания, а я не лишусь самого дорогого для меня в мире.
– Надо было думать об этом несколько раньше, mademoiselle, – с отвратительной гримасой произнес юный бездельник, – зачем было выдавать Андро, когда он только чуточку хотел проучить свою зазнавшуюся сестричку? Теперь пеняйте на себя. Вещей ваших вы не увидите как собственных ушей, а что касается наказаний, то Андро так свыкся с ними, что не придает им уже никакого значения! – И беспечно тряхнув своей лохматой головой, он засунул руки в карманы и с насмешливым посвистыванием отошел от меня.
Я тяжело вздохнула. Мне было бесконечно жаль моих потерянных сокровищ, но я не хотела идти с жалобой к князю Кашидзе на его внука.
Как ни странно, но мне было жаль Андро.
«Если бы у него была мать, – подумала я, – то, наверное бы, мальчик был иначе воспитан. Прав ли князь Кашидзе, что так строго относится к внуку? Ведь и диких горных скакунов приручают не одной казацкой нагайкой, и на их долю выпадает порой и дружеская ласка их властелина – человека! А испытывал ли когда-либо эту ласку необузданный и дикий, как горный скакун, своенравный и дерзкий Андро Кашидзе?»
ГЛАВА VIII
Червонцы Иринии Сторка
В следующую же ночь мы были испуганы безумными криками, раздавшимися в доме.
– Пожар! Пожар в доме армянина Сторка! – слышалось среди общего шума и сутолоки.
Дом богача Сторка находился через два квартала от нас. При сильном ветре, который, заменив вчерашнюю грозу, и теперь буйствовал над Гори, нельзя было считать себя в полной безопасности. Горящие искры при его помощи могли попасть на кровлю нашего дома и обратить в самый короткий срок громадное гнездо Кашидзе в груду пепла и развалин.
Но, несмотря на грозящую опасность, княжна Тамара почти обезумела от восторга.
– Пожар! Пожар! – кричала она вне себя от радости, вертясь в какой-то ею самой выдуманной пляске. – Пожар! Пожар! Что может быть интереснее, mademoiselle Люда! Бежимте же, бежимте же туда скорее!
– Куда, Тамара? – удивилась я.
– Как куда? Любоваться пожаром, – крикнула она нетерпеливо.
– Иными словами, любоваться несчастьем ближнего! – укоризненно произнесла я.
– О, душечка, mademoiselle, вы всегда способны найти что-нибудь мрачное в самом интересном событии, – нетерпеливо произнесла юная княжна, – успокойтесь, пожалуйста. Сторка – богач, у него не один дом в Гори, и не беда, если он его и лишится. К тому же имение Сторка нажито нечистыми путями, значит, нечего и жалеть его нам с вами!
– Жалеть надо одинаково добрых, злых, честных и нечестных, Тамара! Несчастье равняет людей перед Богом, – сказала я. – На этот раз я пойду с вами – не для того, чтобы любоваться картиной пожара, а чтобы посмотреть, не понадобится ли там наша помощь. – И, говоря это, я быстро накинула белую бурку, подаренную мне старым князем, и, взяв мою воспитанницу за руку, вышла из дому с ней.
Люди не ошиблись, возвещая опасность. Дом Сторка пылал как огромный горящий факел. Черная ночь без звезд и месяца на мрачном небе развернула над Гори свой непроницаемый полог. И только далеко вокруг пожара было светло и ясно, как днем. Огромная толпа собралась вокруг горящего дома. Люди кричали и метались по улице как угорелые, боясь, однако, подступить к огню, продолжавшему свою разрушительную работу. Отстаивать дом Сторка не было никакой возможности, надо было только следить за остальными близ него стоявшими зданиями, чтобы огонь не перешел на них. Сбежавшиеся на место пожарища казаки, вместе с горийской пожарной командой, работали вовсю. И вдруг, когда огромная горящая балка упала с крыши армянского дома, послышался громкий, отчаянный вопль женщины:
– Мое золото! Мои драгоценности! Они остались там… там, в спальне… под постелью… Принесите мне их, принесите, ради Господа!
Это кричала толстая армянка Ириния Сторка, имевшая несколько меняльных лавочек в базарном ряду.
Ей ответили безжалостным смехом. Кому из людей была охота подвергать свою жизнь неминуемой гибели!
Тогда Ириния Сторка, видя общее равнодушие толпы, завопила еще отчаяннее, еще пронзительнее:
– Двадцать тысяч червонцев… двадцать тысяч остались там, в несгораемом ящике под моей постелью… О, верните мне их… верните… Я дам пять тысяч тому, кто принесет их… Я дам больше…
Но никто не прельстился даже и подобным вознаграждением, видя полную невозможность проникнуть в дом.
Тогда Ириния точно обезумела с горя. Она металась по улице как угорелая и кричала хриплым голосом, потрясая сжатыми кулаками:
– Трусы презренные… жалкие трусы… дрожат за свою негодную жизнь… Слушайте же, проклятые… пейте мою христианскую кровь… Я даю половину… Даю десять тысяч червонцев тому, кто мне доставит ящик из огня!
Едва только успела выкрикнуть эти последние слова старая армянка, как из толпы выдвинулась невысокая человеческая фигура и кинулась в пламя.
Все замерли в ожидании и страхе… Минуты, последовавшие за исчезновением человека в недрах огромного костра горящих балок и стен дома, нам показались часами. Все напряженно слушали, ожидая уловить предсмертный крик несчастного. Но ни крика, ни стона не слышалось. До нас долетал только свист пламени, раздуваемого ветром, да шум от падения обгоревших балок.
– Он погиб, храни его, Предвечный! – слышались здесь и там набожные возгласы.
– Поделом! Пусть не льстится на трудную наживу! – кричали другие.
– Христианская душа, а должна погибать, как собака! – послышался чей-то сердобольный возглас.
В ту же минуту человеческая фигура появилась в окне третьего этажа, вся объятая пламенем.
Из моей груди вырвался крик неожиданности и ужаса. В горящем человеке, прижимавшем к груди заветный ящик с червонцами Иринии Сторка, я узнала князя Андро Кашидзе.
Казалось, гибель его была неминуема. Одежда и волосы его горели. Искаженное страданием лицо было страшно. Глаза сверкали безумным огнем.
Он окинул взором толпу – и дикий, нечеловеческий крик покрыл на минуту шум пожарища.
– Помогите! Помогите! – кричал Андро, протягивая вперед руки.
Но помочь ему было невозможно. Чтобы помочь Андро, надо было кинуться в пламя, свирепевшее с каждой минутой все сильнее и сильнее. Охотников на отважный поступок быть не могло. Напрасно молил несчастный, взывая о помощи. Толпа ахала, металась, кричала и стонала внизу, но ни у кого не явилось желания помочь ему.
– Бросай ящик! Бросай ящик! – вопила между тем Ириния Сторка. – Благо ты достал мои червонцы, бросай их вниз!
Но страшный гул заглушил ее слова.
Огромный кусок стены с окном, на котором стоял Андро, отвалился от дома, и юноша грохнулся наземь с трехсаженной высоты.
Дружный крик испуга и неожиданности вылетел из сотни человеческих грудей при виде жалкой, тщедушной фигуры, распростертой на земле.
Растолкав толпу, пробиться к лежащему на земле Андро было для меня делом одной минуты. Я быстро склонилась к несчастному. Он лежал без движения, хотя легкое, чуть заметное биение сердца говорило за то, что он еще жив. Я сорвала с плеч бурку и накрыла ею тлеющую голову юноши, на которой не оставалось уже ни одной пряди волос. Беспощадный огонь довершил свою ужасную работу. От густых черных кудрей Андро не осталось и следа.
Я с трудом разжала руки несчастного, вынула из них шкатулку с червонцами, в которую вцепились его судорожно сведенные пальцы, и передала ее бесновавшейся от радости Иринии Сторка.
– Кто может помочь мне? Кто хочет отнести юношу в дом князя Кашидзе? – кричала я толпе, окружившей тесным кольцом лежавшего на земле Андро.
Несколько охотников выступило вперед. Появились откуда-то носилки; Андро осторожно положили на них, и печальное шествие, освещаемое горящими головнями, захваченными с пожарища, тронулось в путь.
– Он умер? – робко произнес подле меня тихий голосок Тамары.
Я совсем позабыла среди волнений о девочке и теперь, желая вознаградить ее за это, ласково сказала:
– Он жив, дитя мое! Но он очень, очень страдает! Пусть твое доброе сердечко простит ему все дурное и пожалеет его!
Она помолчала с минуту, потом произнесла убежденно:
– Если б Андро не был так алчен к деньгам, несчастье бы не разразилось над его головой.
Когда мы были уже у дома, нас догнала какая-то полная фигура, бегущая со всех ног за носилками Андро.
Я узнала в ней Иринию Сторка.
– Вот обещанная плата за труд! – кричала она. – Пусть не говорят люди, что Ириния Сторка обманула несчастного… Тут ровно половина, десять тысяч червонцев! Я могла бы сбавить цену, потому что на что же теперь деньги мертвецу! Не унесет же он их в могилу за собой! Но раз сказанного не воротишь… Как условлено было – так и будет!
И с этими словами она бросила объемистый мешок на носилки рядом с бесчувственным Андро.
Между тем из дома выбежали люди. Вышел князь Никанор Кашидзе и старая Барбале. Шум расспросов и восклицаний обеспокоил пришедшего в себя мальчика. Он слабо застонал и заметался.
По распоряжению деда князя Андро отнесли в его комнату. Старик Кашидзе казался сильно взволнованным. Он, несмотря на все недостатки внука, все же по-своему любил его.
– Вай-ме! – стонала между тем испуганная Барбале. – Надо лекаря, лекаря скорее из русского квартала… Батоно князь, вели же бежать за лекарем!
Но лекаря звать не пришлось. Он уже был тут, подле Андро: услышав о несчастье, он явился без всякого зова.
Лекарь уложил Андро в постель, разрезал тлевшие еще на нем одежды и приступил к осмотру больного.
Когда он вышел к нам, осмотрев мальчика, старый князь угрюмо спросил:
– Он должен умереть, доктор? Говорите правду.
– Он будет жить, если окружить его самым тщательным и строгим уходом, – отвечал доктор, – при нем должен находиться кто-нибудь безотлучно день и ночь.
– Кроме меня, вряд ли кто возьмет на себя эту обязанность, – покачивая седой головой, произнес князь. – Андро был резок, груб со слугами и всячески отравлял им жизнь. Вряд ли кто из людей пожертвует ему теперь своими заботами и бессонными ночами… Сам же я занят по хозяйству в усадьбе и в виноградниках, а Тамара слишком юна и неопытна для этой роли… Придется позвать сиделку, которая бы ухаживала за мальчиком, – тихо заключил князь.
Меня точно что-то толкнуло вперед.
– Князь Кашидзе, – произнесла я громко, – не берите чужого человека к больному. Ему будет это неприятно… Я берусь ухаживать за Андро.
– Вы, mademoiselle? – вскричала удивленная Тамара. – Но вы забыли, верно, что сделал Андро с вами…
– Т-сс, – приложив палец к губам, остановила я ее. – Злобе и ненависти здесь нет места, Тамара. Андро беспомощен и несчастлив, и я должна помочь ему!
– Храни вас Господь за ваше доброе сердце, милая девушка, – растроганно произнес старый князь и с отеческой нежностью поцеловал меня в лоб.
И тотчас же я заняла место у постели больного Андро.
ГЛАВА IX
Исповедь
Солнце вставало в розовом облаке над мирным благоухающим Гори и, снова купаясь в ало-фиолетовом море, уплывало на ночь за горы, а Андро Кашидзе все еще боролся между жизнью и смертью.
Но я не видела ни нежного восхода, ни пурпурового заката, так как целые дни и ночи просиживала у постели больного в совершенной темноте.
Глаза Андро получили сильные ожоги, как и все его тело, и, чтобы возвратить пострадавшее зрение юноши, доктор велел держать его в темноте.
И так я сидела во мраке с самыми безотрадными мыслями в голове. Андро стонал и метался в бреду… Он поминутно упоминал о червонцах и пламени, бранил Тамару и упрекал толстую Иринию Сторка в том, что она обманула его.
Я нарочно положила мешок с червонцами в ногах постели, чтобы он их мог почувствовать, лишь только придет в сознание.
Каштановые деревья уже наклонились под тяжестью плодов в саду Кашидзе (я видела это через щель драпировок, подходя к окну), а Андро все еще не приходил в себя.
Каждое утро и вечер дверь отворялась и в комнату заглядывала Тамара, свежая и хорошенькая, как майское утро.
– Ему лучше? – как-то раз спросила она, просовывая в дверь свою кудрявую головку, и, получив отрицательный ответ, проговорила: – Еще не лучше! А я-то читаю каждый день десяток раз подряд молитву Святой Деве, чтобы он выздоровел скорее…
– Ты жалеешь его, Тамара? – радостно вырвалось у меня.
– Не очень, mademoiselle, – чистосердечно призналась девочка, – ведь с тех пор, как он болен, в доме тишина и покой. Но пока он опасен, вы не отойдете от него, а мне так скучно, так скучно без вас, mademoiselle Люда!
Однажды, когда я сидела так, погруженная в свои невеселые думы, легкий шорох раздался подле.
Через узкую щелку драпировок окна проскальзывала узкая полоска света, позволявшая различать все, что происходило в комнате.
Андро лежал с открытыми глазами, казавшимися громадными на этом страшно исхудавшем лице.
– Вы узнаете меня, Андро? Вам лучше? – тихо спросила я, наклонившись к больному.
Он посмотрел на меня испуганными, почти безумными глазами, которым сожженные брови и ресницы придавали какое-то дикое, нечеловеческое выражение, и заговорил скоро-скоро, как в бреду:
– Зачем вы сюда пришли? Зачем? Чтобы мучить меня! Чтобы радоваться моему бессилию?.. О-о! Лучше было бы сразу умереть там в огне, нежели лежать так беспомощным, живым мертвецом и видеть вас!.. Уходите же, уходите!.. Зачем вы здесь?
– Чтобы облегчать ваши страдания, Андро, – насколько можно кротко сказала я.
– О, не надо мне вас! Я был один всю мою жизнь и умру одиноким! Уйдите же от меня, дайте мне умереть спокойно!
– Вы не умрете, Андро, – уверенно проговорила я, – вы были при смерти, правда, но теперь, милостью Божией, вы спасены!
– Спасен, говорите вы? – переспросил он недоверчиво. – Спасен?
– Да, Андро, Господь Милосердный сохранил вас!
– Спасен! – скорее простонал, нежели произнес, больной, и безумная радость осветила все его обезображенное лицо. – О, как хорошо жить! Жить на свете! Но только я хочу быть непременно богат… Ириния Сторка должна мне отдать половину своего богатства! Слышите вы? Она должна сделать это!
– Она уже это сделала, Андро! Вот червонцы, они лежат у ног ваших.
Я едва успела произнести эти слова, как Андро сделал невероятное усилие, перегнулся вперед всем своим тщедушным телом и, схватив мешок, прижал его к груди.
Это усилие не прошло даром труднобольному. Вслед за ним глубокий обморок заставил больного упасть ничком на подушку.
Я привела его в чувство, смочив его виски и лоб ароматичной водой.
Он с трудом открыл ослабевшие веки и произнес тихо-тихо, чуть внятно:
– Вы правильно рассчитали, mademoiselle, придумав ухаживать за мной. Вы хорошо получите за труды из тех денег, что мне дала Ириния Сторка. Я дам вам сто червонцев, клянусь именем Кашидзе!
– Мне не надо ваших денег, успокойтесь, Андро! – поторопилась я сказать ему.
– Вам мало одной сотни червонцев, mademoiselle, – подозрительно вглядываясь в меня своими больными глазами, произнес он с недоброй усмешкой, – я вам дам две сотни в таком случае. Надеюсь, уж этого-то вам будет вполне достаточно.
– Вы можете не оскорблять меня, Андро! – произнесла я тихо, – потому что я не возьму ни одного червонца из ваших денег.
– Как? Даже ни одного тумана?[32] – усомнился он.
– Ни одного гроша, Андро, уверяю вас!
– Так для чего же вы торчите здесь так долго у моей постели, – грубо крикнул он, – раз вы не рассчитываете получить награду?
– О, напротив! – воскликнула я с жаром. – Я уже получила ее!
– А, понимаю! Вам щедро заплатил за меня мой дед Кашидзе?
– Нет, Андро, я ничего не получила от вашего дедушки.
– Так говорите же, какая награда заставляет вас возиться со мной? – нетерпеливо и раздраженно произнес больной.
– Успокойтесь, Андро. Вам вредно волноваться, – произнесла я, ласково кладя руку на его пылающий лоб, – я говорю не о денежной награде, нет! Одно сознание того, что я могу принести пользу страдающему человеку, уже есть великая награда для меня!
Он посмотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами и, помолчав немного, спросил:
– И в принесении пользы животному, значит, вы находите себе отраду, потому что и дед, и Тамара, и все люди считают Андро диким шакалом, свирепым туром, всем, чем хотите, но только не человеком…
– Вы слишком подозрительны, Андро… Вас никто не считает тем, что вы думаете… Напротив, все заботятся о вас… любят вас… хотя вы не заслужили этого вашим поступком, Андро… Ведь одна только жадность к деньгам руководила вами, когда вы кинулись в горящий дом Сторка!
– Сама судьба посылала мне золото; я не дурак, чтобы отказаться от него! – сверкнув глазами, произнес юноша.
– Золото могло сделать вас калекой, Андро…
– О, пускай! Пускай калекой – лишь бы богатым, – горячо возразил он. – О, вы не знаете всю силу золота, mademoiselle! Чтобы оценить его, надо стать богачом, каким я стал теперь…
– Ну и прекрасно… Вы богаты, Андро, и теперь остается только поправиться, чтобы умело воспользоваться вашим богатством! – сказала я спокойно, чтобы не раздражать спором больного.
– О, я и воспользуюсь им, – убежденно проговорил он. – Я смотрю иначе на вещи, нежели вы, mademoiselle! Пусть князь Кашидзе сыграл роль простого наемника Иринии Сторка, спасая из огня ее сокровища, но если он за это получает такую награду, то Бог с нею, с родовитой гордостью нашего дома! – неожиданно заключил он.
Долгий разговор утомил мальчика. Глаза его закрылись, и он откинулся на подушку головой. Я думала, что Андро заснул, но через минуту снова его легкий шепот достиг моего слуха:
– Mademoiselle! Правду ли вы сказали о том, что радость от сознания принесенной пользы ближнему может заменить золото?
– Вполне правду, Андро…
– Даже если бы ближний этот был душманом или грабителем?
– Даже и тогда, Андро, потому что облегчить страдания тех, кто приносит нам неприятности, значит отплатить добром за зло, а это лучшее благо…
– Значит, вы можете радоваться, mademoiselle, потому что принесли облегчение вору, так как я вор: я унес ваш медальон и часы тогда ночью…
– Я уверена, что вы только пошутили, Андро! – сказала я.
– О нет, это неправда, mademoiselle! Вы знали, что это была не шутка, и все же не пошли жаловаться на меня старику… Почему, mademoiselle!
– Потому что я не хотела вам причинять зла, Андро! Ваш дедушка строг и наказал бы вас за это!
– А-а! – протянул он как-то смущенно, – значит, в Гори нашлась одна добрая душа, не желавшая мне зла! Я был бы настоящим злодеем, если бы отплатил ей злом за добро. Mademoiselle, в кармане моего бешмета вы найдете ваши вещи. К счастью, я не успел еще распорядиться ими.
– О, благодарю вас, Андро! – вскричала я радостно и, быстро наклонясь к нему, поцеловала его горячий, влажный лоб.
Он с минуту лежал молча, потом, взглянув на него пристально, я увидела слезы в его громадных глазах.
– Mademoiselle Люда, – чуть внятно залепетали его губы, запекшиеся от жару. – Знаете ли вы, что я чувствую сейчас?
– Что, Андро?
– Я чувствую приближение Божьего ангела… и мне так хорошо, так светло теперь… У вас, наверное, была мать, mademoiselle Люда, которая целовала, крестила вас на ночь, баюкала на коленях, когда вы были ребенком. Она – ваша мать – радовалась вашими радостями, печалилась вашими печалями… Она играла с вами, и вы засыпали под звуки песни, которую она вам пела… И у меня была мать, mademoiselle Люда… Нарядная, ласковая, красивая! Но ее ласки принадлежали только сестре Тамаре; меня же она не ласкала никогда… Я был слишком шаловлив, дик, безобразен… Никогда-никогда она не касалась моего лба губами, как это сделали вы сейчас… И я не испытывал материнской ласки. А она была такая чудесная, ласковая и нежная к сестре! И за это я возненавидел Тамару… Когда мать умерла, нас взял к себе дедушка Кашидзе. Дедушка твердо держался мнения, что мальчик должен расти в строгой дисциплине и не знать роскоши. «Мужчина, – говорил дедушка, – обязан сам зарабатывать себе хлеб и прокладывать дорогу», – и поэтому сделал свое завещание в пользу сестры, ей одной решил оставить все свое состояние… Я рано понял цену золота, mademoiselle Люда… Грузинские и армянские юноши не хотели дружить со мной, потому что я был беден. Они смеялись над тем, что Бог не дал мне способностей и что я не могу научиться всему тому, что мне следует знать, как внуку князя Кашидзе… Я понял, что, будь я богат, они иначе бы смотрели на меня, и я возненавидел весь мир, mademoiselle Люда, а больше всех деда Кашидзе и сестру Тамару, как главных виновников моего несчастья… Я был очень несчастлив, но теперь я вполне вознагражден за все. Слава Святой Нине, покровительнице Грузии! Я богат, благодаря несчастью Иринии Сторка. У меня есть золото, mademoiselle Люда! И я могу купить на него себе друзей и приверженцев!
– Бедный Андро! – воскликнула я с непритворным сожалением. – Как ошибаетесь вы, дитя мое! Купленные друзья будут видеть в вас только ваше золото, но не душевные достоинства и ум.
– Так что же мне делать?! – вскричал он жалобно. – Научите вы меня, чтобы я не ощущал такого одиночества, как теперь. Вы первая приласкали меня, и я вам этого никогда не забуду! Теперь мне будет еще труднее прожить без ласки, mademoiselle Люда! Помогите мне, научите, что сделать, чтобы люди полюбили меня и не считали больше диким волчонком и хищным шакалом.
Он был так жалок в эту минуту, что невольные слезы выкатились из моих глаз и упали на его исхудалые щеки.
– Вы плачете, mademoiselle Люда! Плачете из-за меня, из-за бедного, негодного Андро? – прошептал глубоко потрясенный мальчик и вдруг, неожиданно схватив мои обе руки в свои, простонал, рыдая: – О, mademoiselle Люда! Вы – Божий ангел, прилетевший под нашу кровлю! Помирите меня с дедушкой, с сестрой Тамарой и с целым миром!
«Бедный ребенок, бедный мальчик, отнюдь не испорченный, но озлобленный и глубоко несчастный! Я сделаю для тебя все, что только будет в моих силах», – пронеслось в моих мыслях.
Я склонилась к его изголовью и говорила ему тихо и ласково все то, что, по моему мнению, он должен был делать.
– Будьте ласковым и преданным, Андро, – сказала я, – и своей покорностью и нежностью заставьте дедушку позабыть о всех прежних провинностях ваших и проступках!
И князь Андро обещал мне исполнить мои советы.
Он положил мою руку на свои больные глаза и затих, полный покоя, охватившего эту юную, пробужденную от долгого нравственного сна душу.
