Коллектив авторов
Учимся говорить по-русски. Речь электронных СМИ в контексте медиастилистики
Конечно, русский язык – живой организм и, как все живое, он постоянно меняется. Французские слова жалюзи, гренки, в которых долгое время нормативным считалось ударение на последнем слове, сегодня большинством людей произносятся с ударением на первом. Еще недавно нормативное ударение в слове очистные было на втором слоге, сегодня – на предпоследнем. На наших глазах ударения в словах одновременно и обеспечение по закону аналогии передвинулись на предпоследний и второй от конца слова слог. И тем не менее, если мы хотим понимать друг друга, то должен быть какой-то «общественный договор», который позволяет всем чувствовать себя комфортно в языковой среде. В противном случае лингвистический волюнтаризм и плюрализм могут перевести язык из стройной, веками наработанной системы в нечто аморфное и малоудобное для общения, подобно тому как если бы каждый воспринимал сигнал светофора так, как ему нравится.
Говорят, во Франции любой гражданин может подать в суд на средства массовой информации в том случае, если обнаружит в речи ведущего или комментатора попытку искажения общепринятых норм языка, имеющего статус национального достояния. Вероятно, настало время аналогичную практику вводить и у нас, установив общественный контроль за соблюдением в СМИ хотя бы элементарных норм русского языка.
В результате того, что Россия перестала быть читающей страной, словарный запас новых поколений катастрофически сужается. Достаточно посмотреть любую передачу-угадайку, чтобы понять: наше общество резко разделилось на два поколения, не всегда понимающие друг друга, будто они учили русский язык по разным учебникам и словарям. Отвечая на вопросы, что означают те или иные русские слова, молодые люди отвечали, что выпь – это громкий крик, бязь – название дерева, многие не знали значения слов береста, каланча, попадья, иждивенец, кругозор, навзничь [Наталья Романова 2016], не могли продолжить начало большинства популярных русских пословиц. Зато бойко отгадывали какую-нибудь заграничную музыкальную группу или имя героя американского мультика.
Тревога заинтересованных в сохранении и подъеме национальной культуры людей обусловлена тем, что электронные СМИ воздействуют не на узкий слой людей, а на самые широкие массы. Слова, прозвучавшие по радио или на ТВ, воспринимаются многими как новая языковая норма.
Радикальные изменения в языковой сфере могут произойти лишь в том случае, если внимание государственных и общественных структур сосредоточится на состоянии образования и общей культуры, что станет также и одной из основных задач наших телеканалов и радиостанций.
Литература
Арсеньева М. Филологи – к барьеру. – СПб, 2007. – С. 62.
Гименеи – http://kommersant.ru/doc/2292352
Кара-Мурза С. Г. Манипуляции продолжаются. Стратегия разрухи. – М., 2011. – С. 93.
Лихачев Д. С. Земля родная. – М., 1983. – С. 31–32.
Романова Н. Поколение смартфонов превратилось в стадо неучей. – URL: http://www.politonline.ru/provocation/22887545.html
Н. Е. Сулименко (Российский государственный педагогический университет имени А. И. Герцена)
Лингвометодические последствия интегрального подхода к языку в обучении стилистике и филологическому анализу текста в ВУЗЕ
Одним из важнейших принципов современного лингвистического анализа признаётся принцип коммуникативный, обращённый к языку как к человеческому установлению. Между тем принцип коммуникативной целесообразности, точности употребления средств языка всегда был ведущим в стилистическом анализе Сулименко 1976; 1990 и др.]. Более того, сами эти понятия и их содержание определялись в зависимости от стиля языка и жанра речи, её адресата и адресанта, их ролевого параметра, типа контакта, ситуации, канала связи и т. д. Другое дело, что до последнего времени все эти факторы даже в стилистике объявлялись экстралингвистическими (ср., например, книги А. Н. Васильевой), хотя в психолингвистических исследованиях, предшествовавших в русистике лингвокогнитивному подходу, указывалось на то, что все наши знания, и языковые, и внеязыковые, экстралингвистические, хранятся в нашей памяти однотипно. О том же, по существу, пишет и Ю. Н. Караулов, введя когнитивно-тезаурусный уровень в структуру языковой личности и показав в РАСе на примере ассоциаций, вызываемых словом, наличие в них элементов энциклопедической информации.
Полипарадигмальность современной лингвистики имела и методические последствия в преподавании стилистики. Так, в аннотация к ДПВ «Стилистические ресурсы слова и литературное редактирование» указывалось, что в итоге занятий по указанной проблеме студенту становится понятной роль слова как ведущего средства доступа к ментальной, психологической реальности, к разным видам информации, связанной с целенаправленной деятельностью человека, позволяющей соединить реальность и создаваемые им возможные миры.
Стилистические ресурсы слова ориентируют на понимание его функций в открытом пространстве культуры; путей его обработки различными видами дискурсивных практик; места слова в междисциплинарном знании о человеке (человековедении).
Интегральная концепция слова служит основой в установлении текстовой компетенции, в соединении речевых и поведенческих характеристик языковой личности, ибо слово – тоже дело.
Студент учится применять полученные знания о стилистических ресурсах слова в самостоятельном отборе и квалификации языкового материала при подготовке курсовой работы, при составлении картотеки, при обсуждении докладов и карточек других студентов; использовать навыки лексико-стилистического анализа в процессе литературного редактирования текста; он обретает способность оценивать полученные знания и интегрировать их в освоение других дисциплин и специализаций, использовать их в междисциплинарном контексте.
Основные темы указанной дисциплины следующие: стилистические ресурсы лексики, виды лексических коннотаций и их учёт в практике литературного редактирования; виды дискурсивных практик и типы дискурса; стиль и дискурс; лексические способы коммуникативной самозащиты; лексическая реализация ролевого параметра языковой личности; гендерный аспект речевого поведения в его лексическом воплощении; представление о счастье в российской ментальности: лексический аспект; коммуникативные стратегии и тактики в лексическом структурировании текста, лексическая тема персонажа как модели реальной языковой личности; лексическая разработка базовых концептов культуры; лексическое обеспечение межкультурной коммуникации и проблемы перевода; личностные аспекты коммуникации в их лексическом представлении и др.
При диагностике качества освоения дисциплины к минимальному стандарту знаний и умений студента – будущего журналиста – следует отнести дифференциацию разных типов языковой личности, разных способов концептуализации мира образцовой и усреднённой языковыми личностями, выявляемых в анализе ассоциативно-вербальной сети, текстовой деятельности с опорой на лексикосистемные предпосылки; умение дифференцировать нормативные и ошибочные или стилистически неоправданные словоупотребления; умение учитывать лексические проявления человеческого фактора и видеть культуроносные и культурогенные потенции слова и языка в целом как важнейшего атрибута человека.
В рамках же структурно-системного подхода стилистический уровень выделялся как особый уровень языковой системы с заложенными в ней стилистическими нормами и ориентирами употребления языковых единиц разных уровней. Напомним, что в определение системы входило указание не только на совокупность элементов и связывающих их отношений, но и на функцию, во имя которой единица создавалась. Особенно это акцентировалось в рамках ономасиологических концепций в русистике, предшествовавших в ней когнитивному подходу.
Таким образом, квалификация языковых явлений с точки зрения различных дисциплин и подходов опирается не только на общий объект изучения – русский язык, но и свой собственный предмет, что очень важно для журналистской практики. С этим, в частности, связана критика иллюстративного материала в толковых словарях, поскольку метаязыковые задачи их составителей и интенции авторов текстов, привлечённых в качестве иллюстраций, расходятся. Это справедливо не только для художественных, но и для журналистских текстов, которые также ориентированы на деавтоматизацию языковых средств. Очевидно, с этим свойством текста и связано требование давать в качестве иллюстраций в словарях лишь типовые словоупотребления.
Не случайно ещё в книге 1963 года, в разделе «Задачи стилистики», В. В. Виноградов говорил о необходимости выделять три круга «стилистики»: стилистика языка, стилистика речи, стилистика художественной речи [Виноградов 1963: 5-93]. Их иногда подразделяют на стилистику ресурсов и стилистику функционирования.
В рамках когнитивно-дискурсивного подхода к языку, для которого характерно внимание к системной организации поведения человека в разных областях его жизнедеятельности, особенно актуальными стали проблемы, традиционно относимые к функциональной стилистике [Кожина 2008, Cулименко 2013: 111–119]. Это выбор и употребление языковых средств, функциональный стиль и стили, устанавливаемые по коммуникативной функции языка как ведущей для него (ср. работы
В. В. Виноградова, Д. Э. Розенталя, М. Н. Кожиной, А. Н. Васильевой, М. П. Котюровой и др.). Интересны и точки соприкосновения когнитивистики, стилистики и культурологи, которые отразились в творчестве Ю. М. Лотмана.
Когнитивные и синергетические положения статей и заметок Ю. М. Лотмана справедливы не только для литературоведческих и культурологических изысканий, но и для лингвистических, прежде всего текстовых, исследований, особенно если учесть, что культура выступает для текста системой высшего порядка, средой, преодолевающей бинарные когнитивные оппозиции языка. Выстраивая типологические признаки самонастраивающейся системы, она способна сама регулировать и усложнять собственное строение. Эта способность органически связана с неоднородностью внутреннего строения (курсив автора – Н. С.)» [Лотман 2010:31], а «богатство внутренних конфликтов обеспечивает Культуре как коллективному разуму исключительную гибкость и динамичность» [Лотман 2010:55]. Структурная неоднородность семиотического пространства объясняет и значимость периферийных явлений в динамических процессах: «В периферийных участках, менее всего организованных и обладающих гибкими, «скользящими» конструкциями, динамические процессы встречают меньше сопротивления и, следовательно, развиваются быстрее» [Лотман 2010:93]. Динамические процессы в языке также происходят прежде всего на периферийных участках языковой системы. Это касается таких лексических явлений, как периферии смысловой структуры слова, так и случаев «вырожденной» свободы типов лексических значений. Особенно показательна для современного состояния лексики активизация периферийных её пластов – слов, имеющих стилистические границы в своём употреблении, а также тех, которые входили ранее в пассивный словарь носителя языка. Литература, по мнению Ю. М. Лотмана, «не только организация, но и самоорганизующийся механизм», на самой высокой ступени организации она выделяет метатексты (авторское выделение – Н. С.), включающие в себя «нормы, правила, теоретические трактаты и критические статьи, которые возвращают литературу в её самоё, но уже в организованном, построенном и оценённом виде» [Лотман 2010: 130]. Как видим, к метатекстам автор относит преимущественно литературоведческие исследования, хотя исследовательские концепты характеризуют и многие лингвистические работы, построенные на материале журналистских текстов, для этих исследований не менее значимы синергетические идеи упорядоченности, гармонии, противопоставляющие два крайних члена синергетической парадигмы: порядок (информация) и хаос (энтропия). По существу, Ю. М. Лотман говорит не только о текстах во всём их многообразии, но и о художественном дискурсе в его когнитивном измерении: «Видимо, описывая литературу той или иной эпохи как единый текст, мы скорее всего приблизимся к задаче выделения универсалий литературы как специфического явления» [Там же:133]. Ср. филологическую разработку Ю. М. Лотманом целого ряда синергетических идей: «Существенно подчеркнуть, что традиционные риторические фигуры построены на внесении в текст дополнительных признаков симметрии и упорядоченности, в определённом отношении аналогичных построению поэтического текста», причём «обязательной организации подвергаются лексико-семантический и синтаксический уровни, а ритмико-фонетическая упорядоченность выступает как явление факультативное и производное ‹…› Риторическая структура вносится в словесный текст извне, являясь дополнительной его упорядоченностью» [Там же: 133].
С идеей бытия, существования связана и любая деятельность человека как временно бытующего в определённом пространстве, и модели пространства, его деление на «своё» и «чужое», перевод «разнообразных социальных, религиозных, политических, родственных и прочих связей на язык пространственных отношений» («Текст и полиглотизм культуры») [Лотман 2010: 73]. При этом с идеей «культурного» пространства, включающего в себя пространство живых, сакральное и безопасное пространство, связан важнейший член синергетической оппозиции – порядок в его противопоставлении «некультурному», то есть хаотическому пространству (пространству мёртвых, профаническому, опасному). Говоря о природе искусства и языка, Ю. М. Лотман замечает: «Хотите – называйте его (искусство – Н. С.) машиной, хотите – организмом, жизнью, но всё равно это нечто саморазвивающееся. И мы находимся внутри этого развивающегося. Как и в языке. Минимальной единицей для появления новых смыслов являются три проявления: Я, другой человек и семиотическая среда вокруг нас (нечто вроде Троицы!)» [Там же: 121]. Сигналы устройства текста связаны прежде всего с композиционно-структурным уровнем текста [см. об этом: Сулименко, Хохлов: 87-111]. Уподобление сложных самоорганизующихся систем живым связано у Ю. М. Лотмана и с понятием текст (статья «Семиотика культуры и понятие текста»), прежде всего с его содержательной стороной, на 75 % структурируемой лексическими средствами: «. текст предстаёт перед нами как сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности» [Лотман 2010: 71]. Синергетическое положение о фрактальном характере частей по отношению к целостной системе позволяет автору (статья «О семиосфере») обнаружить изоморфизм целого и части, их подобие, известную структурную самостоятельность части, приводящую к получению способности «самостоятельного выбора программы деятельности», то есть выхода на новые аттракторы. Требование учёта ситуативного фактора при структурировании текста выводит на ещё одну синергетическую проблему – проблему случайности: «Казалось, что наука занимается тем, что повторяемо и закономерно. Это был один из основных принципов науки. Наука не изучает случайного. А всё закономерное – это то, что правильно и можно предсказать. Случайное же не повторяется, и предсказать его нельзя» («О природе искусства»). Кажущейся оказывается и свобода, понимаемая как осознанная необходимость, это всего лишь утверждение «фатальной линии движения человечества» [Лотман 2010: 114], то есть однобокое истолкование важнейшего культурного концепта в угоду господствовавшей в обществе идеологии. Автор считает, что «вторжение сознания резко увеличивает степень свободы и, следовательно, непредсказуемости» [Там же: 117]. Он ссылается на синергетическую концепцию Ильи Пригожина, поясняя такое важное для синергетики понятие, как точка бифуркации. Оно передаётся через пространственные гештальты пути, дороги, движения по ней, распутья, концептуальные оппозиции перед-зад, геометрический гештальт точки в пространстве и др.: «А потом наступает какая-то точка, когда движение вступает в непредсказуемый момент и оказывается на распутье как минимум двух, а практически – огромного числа дорог ‹…› в этот момент вероятность не срабатывает, срабатывает случайность. Когда мы смотрим вперёд, мы видим случайности. Посмотрим назад – эти случайности становятся для нас закономерностями ‹…› Реализованный путь есть потеря в то же время других путей» [Лотман 2010: 115]. Искусство, по мысли автора, и даёт возможность прохождения того, что не случилось, оно тесно связано не только с наличествующей реальностью, но и с областью возможного, оно даёт нам выбор там, где жизнь не даёт. Таким образом, автор реабилитирует роль случайности, выступающей при учёте всех ситуативных факторов: «Естественное поведение» дано человеку как единственно возможное для каждой ситуации» [Лотман 2010: 56], а культура противостоит не только природе, но и «некультуре». Сказанное справедливо для любого текста, включая журналистский. Будучи вторичной знаковой системой, надстраиваемой над тем или иным естественным языком, она «и по своей внутренней организации воспроизводит структурную схему языка» [Там же: 57]. Филологический анализ текста, по существу, позволяет не только интегрировать литературоведческие и лингвистические знания филологов, но и вывести последние на композиционный уровень текста.
Так, с идейно-тематическим подуровнем текста связывается возможность построения разного рода семантических пространств, диктующих нормы отбора и употребления средств языка. Этот подуровень позволяет увидеть глобальную антропоцентричность языка, поскольку связывает тему текста, несущую информацию о тех или иных явлениях мира, с их осмыслением говорящим. Это убеждает в невозможности объективно описать реальность, ибо она всегда интерпретируется в тексте, а также в необходимости говорить о реальности не только окружающего, но и возможного мира.
Определённую заданность в тексте имеют также отбор и чередование функционально-смысловых типов речи (в традиционных терминах это повествование, описание и рассуждение), со свойственными им языковыми средствами и их функциями.
К числу задач изучения текста добавилось и рассмотрение его дискурсивного подуровня (отношение текста и дискурса – прецедентика, интертекстуальность [Сулименко 2009: 173–182]).
При рассмотрении основных форм социально-речевого общения и их отражения в тексте решаются, в частности, следующие вопросы: «Какими композиционными и языковыми средствами создается модальность? Каковы типы диалога и средства диалогизации в тексте? Как они связаны с типом знаний и особенностями ментальной сферы персонажей текста? Каким трансформациям подвергается разговорный диалог применительно к нуждам текста?». К примеру, при анализе текста В. Солоухина предлагается обратить особое внимание на роль графических средств в этом процессе (наряду с явлениями лексико-грамматическими: парцелляцией, изменением порядка слов, вводными структурами, наличием присоединительных образований, неполных предложений, фразеологизмов, с соотнесением разных типов повествования, синтаксических форм речи, с представленностью инфинитивных, вопросительных конструкций, имеющих разную смысловую нагрузку в тексте; на роль частиц, междометий и вообще стилистически маркированных слов вплоть до имён собственных; на текстовые функции лексических и словообразовательных повторов и др.).
Другое задание по этой теме предлагает отметить специфические черты диалога и монолога разговорной речи (РР) по сравнению с соответствующими книжно-литературными формами; охарактеризовать принципы членимости и минимальные единицы диалога. Студентам предлагается выяснить, с какой научной парадигмой соотносится их описание, сохраняются ли отмеченные тенденции построения диалога и монолога в современных текстах; сравнить типологию монологов у В. В. Виноградова и мнение Т. Г. Винокур об отсутствии жёсткой границы между диалогом и монологом в пьесе и решить, можно ли последнее утверждение отнести только к драматическим жанрам; подтвердить анализом современных художественных текстов мнение Н. А. Кожевниковой о тенденции выражения личности писателя и усложнения соотношения речи автора и персонажа в прозе конца 50-70-х г. XX в.
Кроме того, студенты обосновывают связь субъективации авторского повествования и осложненных форм художественной речи: сказа, несобственно-прямой и несобственно-авторской речи, указывают основные признаки перечисленных форм субъективации авторского повествования; определяют средства стилизации сказового повествования, роль заглавий в объяснении мотивов осложнения форм сказа, устанавливают черты сходства и различия текстов, обусловленные характером сказа.
Специальная тема связана с характеристикой поэтического текста в его отличии от прозаического художественного текста (См. подробнее: [Сулименко 2013]).
Очевидно, что каждый текст индивидуален и те или иные лингвистические средства и приёмы анализа будут продиктованы его структурой и семантикой. Тем не менее есть и общие моменты филологического анализа текста в вузе, отмеченные, в частности, и в программе дисциплины. Это вынуждает преподавателя дать ориентировочную схему такого анализа, облегчающую студенту приобретение тех знаний, умений и навыков, которые будут учитываться при оценке его работы.