Кирилл Геннадиевич Станишевский
Натурализм
Появление жизни так или иначе обусловлено тем, что образовавшиеся метаболические структуры в определённых условиях продолжают поддерживать свою структуру динамическим образом, компенсируя меняющиеся условия адаптацией (изменения условий есть ни что иное, как депривационный эффект в той или иной форме и степени), своего рода вечный механизм, если его прерывистость всё больше и больше будет исключаться управляемой эволюцией и техногенезом. Жизнь и её рост, это беспрерывная и неограниченная депривация, которая компенсируется адаптацией на всех уровнях метаболизма и аккумуляцией метаболоидов с удержанием их стабильного воспроизводства, как эндогенно, так и экзогенно. Стоит лишь понять, как образуется органическая структура, которая поддерживает себя при изменении условий её первичного формирования, сколько факторов и на протяжении каких циклов здесь задействованы. Это вещи достаточно очевидные, но во многих деталях не разобранные и недостаточно понятые.
С развитием жизни меняются условия депривации, то есть жизнь адаптирвоанная к условиям изобилующим другими формами жизни испытывает совершенно иного рода стимулы и воплощает иного рода потребности, поскольку формы жизни создают депривации по отношению друг к другу совместно с обустройством окружающей среды, а это порождает стимулы гораздо более сложного порядка, чем первичные, без эффективной реализации которых происходит морфологический застой жизненной формы, который закономерно с истечением того или иного периода приводит к имбридингу, замыканию или вырождению, что может заканчиваться эволюционными тупиками, но это не упрощает тот механизм, который запускает процесс жизненного образования, его произвольной и дифференцированной динамики. Эволюция, это процесс исключения, это не процесс развития, но он не всегда качественный, а зачастую и вовсе количественный и статистический. В этом вся проблема и социогенеза.
Следуя из многообразия депривационных механизмов жизненных форм в отношении друг друга, многие жизненные формы возникли в ходе симбиоза, который с истечением определённого времени образует единую нераздельную формацию, если одна форма жизни не вытесняет/не уничтожает другую, в чём собственно и заключается симбиоз, в паразитировании превращающемся во взаимодействие, а после и в зависимость. Это одна из основных причин появления многоклеточных организмов и нас с вами. По моим предположениям именно так появилась нервная система, это изначально инородная клетка пытающаяся съесть другую клетку, которая избегала того посредством ускорения и совершенствования метаболизма, посредством размножения, поиска пищи и увеличения её потребления, что и делала клетка паразит, она тоже размножалась, увеличивала питание и совершенствовала свой метаболизм. Так появилось окружающее нас разнообразие жизни, посредством симбиоза первичных одноклеточных организмов, ставшим причиной и полового разделения. Мы появляемся и зарождаемся из двух клеток, что и отображено в нашем атавизме показывающем след проделанного пути в эволюции, эти клетки исходно были раздельны, но самое интетсное то, что их интеграция определила половое разделение на всей планете. Сперматозоид проникая в яйцеклетку запускает процесс симбиоза, паразитируя и заставляя яйцеклетку выживать, путём размножения (деления) и увеличения метаболизма, делая тоже самое, интегрируя свой геном (соединение хромосом), но эти механизмы уже не столько ситуативно реактивны, как изначально, сколько закодированы формально и функционально, что удерживает их форму комбинативно в эндогенной изоляции от внешней среды, иначе эти механизмы пресекаются, именно это пресечение удерживает их формальные качества в необходимом виде. Нервная система/спрематозоиды возможно являются не столько следствием длительного паразитирования, сколько биохимическим совпадением запустившим уникальный вектор реакций, но тем не менее, это симбиоз. Отсюда и инородность нервной системы для иммунной системы, поскольку она инородна исходно. На поздних и последующих этапах эволюции уже к многоклеточным организмам приживаются другие одноклеточные организмы, образуя новые типы симбиоза, органы и метаболические механизмы, либо патологии, пандемии и массовые вымирания. В этом заключена и конкуренция всех живых видов на земле, по причине конкуренции между собой двух первичных клеток (от которых начался толчок всеобщей эволюции по особому вектору). То есть естественный отбор осуществляет не только отсев жизненных форм, которые не способны выжить, но и случайное слияние тех, которые не способны уничтожить друг друга, хоть и непрерывно пытаются это делать, что и превращается в симбиоз. Естественный отбор принимает ещё большее значение в эволюции, чем формальное избавление от форм неспособных выжить, поскольку это создаёт рост не только путём исключения, но и путём отсутствия возможности двух форм исключить друг друга, при изрядных попытках это свершить, что и превращается в бесконечный рост и обоюдную стимуляцию, в дополнительные эволюционные и депривационные факторы. Формы жизни в симбиозе поедают друг друга, при этом в одночасье избегают этого, хотя в симбиозе паразитирует обычно одна форма жизни, а другая избегает паразита или не может его избежать, но если она в итоге избегает его путём взаимодействия с внешним миром (то есть избегает не паразита, а избегает своего вымирания, при этом оставаясь во взаимодействии с паразитом), она извлекает пользу из взаимодействия с экзогенным гостем, который постепенно становится эндогенным, поскольку тот создаёт эндогенную стимуляцию, что вырабатывает механизм адаптации, это превращается во взаимовыгодное сосуществование и зависимую организацию. Основательные симбиозы определяющие половое разделение на всей планете и структурные особенности метаболизма адаптационных форм, наиболее вероятны из первичных и примитивных форм жизни, поскольку у многих из них на ранних этапах формирования нет механизмов защиты друг от друга (то есть возникающая в их контакте обоюдная депривация резко меняет их форму, что служит существенной деструкцией и появлением форм преодолевающих деструктивные последствия, формальная эволюция, в ходе чего и вырабатываются защитные механизмы), а при некотором разнообразии таких жизненных форм получаются удачные симбиозы, в итоге определяющие эволюцию жизненных форм на всей планете, как половое разделение в ходе симбиоза первичных форм органики. В дальнейшем же по мере эволюции вероятность искоренения одной жизненной формы другой возрастает, хотя слияния продолжаются и никогда не останавливаются даже между развитыми и многоклеточными организмами, казалось бы не имеющих уже ничего общего, на разных уровнях, на клеточных, на химических и на уровне форм популяций.
Разнообразие является следствием высокого и богатого оборота, тропизма, циркуляции, иначе оно не вырабатывается или имеет меньше выраженных очертаний (мономорфизм), где любые дифференциации происходят медленнее и менее выражено. Это касается и биологических, и экономических, и молекулярных факторов. Сама жизнь, это следствие смешения огромного разнообразия материи, огромного разнообразия молекул с разными свойствами, из чего становится возможным её появление. И соответственно с нарастанием разнообразия элементов и их комбинаций во вселенной, нарастает вероятность появления жизни. То есть, можно предположить, что более ранняя вселенная была монотоннее, а появление жизни там было невозможно, лишь после многочисленных трансформаций и преобразований материи с нарастанием её структурной насыщенности и динамического разнообразия, с дифференциацией и комбинацией различных элементов, появилась жизнь.
На самом деле, ни идеология, ни политика не решают ничего. Основу составляет экономика, всё крутится вокруг ресурсов и условий выживания каждого человека и групп людей, а сама идеология с политикой, это продукт экономического достатка или недостатка, они исходят из экономики, а ни наоборот. И соответственно, идущие неизвестно куда вещи не должны отражаться на экономических процессах или задавать им ход, поскольку экономика отражается на них, продуцируя их, но не наоборот. А всё, что связано с жизнью (в том числе экономика), объясняется с точки зрения биологии (неврологии, этологии, эволюционизма и других биологических/медицинских наук): экономика, политика, религия, идеология, культура, любое поведение. Поскольку ни экономика, ни религия не объясняют биологию. Это указывает на значимость последовательности и соотношения между этими вещами, и на то, что нельзя путать их местами в конструкте мироздания. Биология со всеми своими ответвлениями составляет куда более значимую роль в понимании и организации человеческого общества, чем все вместе взятые остальные науки. С точки зрения биологии можно объяснить любую науку, а с точки зрения любой другой науки невозможно объяснить биологию (не считая физики, но физика и биология сродни строятся на материальной основе, физика разбирает неорганические формы природы, а биология органические, но и те, и другие полностью обусловлены и пересекаются в свойствах). Это подтверждает органическую основу и материальную природу всех известных нам явлений, существующих благодаря воспринимающей их органике, а органика является следствием материальных обстоятельств, то есть воспринимает их вследсвие того, что они её порождают, физическая согласованность и неотъемлемость органических и неорганических событий.
Но неврология ставит перед нами вопрос о том, что нервная система помимо того, что избегает решений, избегает самого поиска решений, которые требуют затрат энергии на определённую поведенческую последовательность и устремлённость. Нервной системе легче инертно выдумать или вспомнить решение согласно уже имеющимся представлениям и выработанным адаптационным формациям, чем найти или выработать его в более совершенном виде. И поэтому мир людей так комичен, поскольку люди в большей степени избегают поиска решений многих вопросов и выдумывают эти решения, придерживаясь привычного (простейшего для нервной системы) посредством имеющихся представлений, но не посредством распознания специфики обстоятельств и поиска приемлемых действий. Функционально и неврологически ЦНС избегает самого процесса решения и использует уже имеющиеся вариации решений, но даже чтоб воспользоваться ими, нужно их понять. Порой просто нечем понимать, искать и распознавать приемлемые решения, когда процессы в ЦНС и социуме автоматизированы по большей степени возможности адаптации до конформного и замкнутого состояния. Отсюда всеобщая ритуализация поведения, отсюда проецирование уже привычных социальных отношений и критериев на все остальные факторы и проявления окружающей среды.
Упомянув в этой книге о всевозможных особенностях нервной системы, сложно не упомянуть современные тенденции в мире и обществе. С точки зрения социальной организации на данном этапе работает не лучший из вариантов воспользоваться экономическими возможностями планеты и жизни, это окупание колоссальным трудом финансовой несостоятельности и экономической ригидности обуславливающей прямовекторный рост биомассы без эквивалентных достижений в науке и технологиях, из-за кучки людей привыкших к разрушению и паразитированию любым удобным и действующим способом, вне зависимости от последствий и попыток понять что-либо большее, чем у них имеется.
Стоит упомянуть также о коллективной идентичности (национальной, религиозной), обозначая это, как индивидуализацию общества. Здесь нужно учесть, что избавление возможно только от присущих вещей, но не от абстрактных. Всё дело в трансформации общества под тенденциями роста населения, меняющихся технологий, общественного обустройства, потребительской, финансовой системы и многих других факторов меняющих всё и навсегда, в итоге это и образует идентичность, нежели информация из прошлого, хотя и она повсеместна. Природные качества не имеют отношения к идентичности, потому как мы их не определяем по отношению к себе, когда рождаемся, при этом являясь их обладателями. Но существа ставящие под сомнение природу явно демонстрируют то, что это не избавление от идентичности, а её извращение и прибавление или если так угодно, абстрактное наращивание или форма бессознательной социальной адаптации. То есть они не избавляются от коллективной идентичности, они её меняют (если б они от неё научились избавляться, они стали бы Буддами). Современные приверженцы интенсивных информационных течений не избавляются от идентификации, они её прибавляют в виде свободы слабоумия, гуманизма, обличая то в самые благие цвета в виде глупости разных форм. Аморфизация общества и ментальности через структурные изменения организационного и демографического порядка приводят к биологически инертным деформациям в масштабах всего человечества. Современное общество настолько оскудело в ментальном потенциале, что люди не знают чего ещё прибавить кроме выплёскивания полнейшей бездарности во все социальные структуры. Чего они добиваются? Где рост науки и техногенеза? Давайте подведём таблицу итогов по критериям тех систем, которые применяются, как они меняются и перестраиваются, и что мы имеем в результате.
Современные политические системы избегают научной и натуралистической восприимчивости посредством наращивания абстрактной идентичности/индивидуальности всех форм, мол, это возможно и нормально. Они придают тому значение в социальном порядке, то есть идентифицируют, как идентичность, образно возводя в приоритеты удобные и приятные себе вещи или понятия, отравляя всякое несоответствие тому. Пустота в мировоззрении никому не удобна, кроме Будды, пустота напрягает нервную систему и заставляет воспринимать происходящее, выводит из социализирующего сна и коллективной идентификации, посредством которой нервная система экономит энергию, но что позволяет инертно плыть по общественному течению (практически блаженство или протекание в его сторону). Будда наслаждается и расслабляется без обманывающих отвлечений, он бдителен к происходящему.
Почему люди придают значение извращениям и изощрениям социального толка (как отрицательное, так и положительные)? Это составляет стимул в социально адаптивных критериях, в построении отношений, что в случае масштабного проявления линейных форм поведения образует изломы в сложных и многофункциональных структурах. Я рассматриваю сложившиеся системы управления в мире, как разнообразие форм несостоятельности общества и государства, не более, не менее, поскольку критерии очевидны и они имеют инертный характер рыночной стихии, то есть, стремление нажиться, нежели создать благополучную систему охватывающую все сферы быта. Природа и природные качества не попадают под определение абстрактной идентичности, от которой невозможно избавиться, поскольку её нет за рамками инстинктивных социализационных стимулов, как и невозможно избавиться от природных качеств, поскольку они есть, а без них некак на данном этапе становления жизни. Если говорить об идентичности, то избавляться просто не от чего, как нечего идентифицировать в неуместных мнениях о положении вещей, которые явны и без этих мнений, если соизволить потрудиться, дабы познать. Нет ничего безобразнее, чем рисовать свою природу (избавлением или прибавлением), поскольку она не намалёвана. И речь не о приемлемых вещах, вроде медицины или науки, которые появляются с участием разума, речь о том, посредством чего и в ходе чего социальные массы социализируются и образуют структуру устройства человечества на совершенно необоснованных принципах и критериях с точки зрения биологии и физики.
Абстрактная идентичность, если рассматривать её как искажающий и изменяющий природные качества социальный фактор, по сути, это проявление индивидуализма, как проявление далеко не всегда здоровых параметров функциональных характеристик организма, сравнение, соответствие/несоответствие поведенческих, вербальных, невербальных, семантических, семиотических и визуальных признаков в построении отношений, либо природная аномалия, но ни распознание естества в его "неизбежных" проявлениях. Почему неизбежных? Нуждаются ли они в утверждении, в отрицании? Можно ли их изменить? Если можно, то только не в сложившихся условиях природы людей, где это происходжит бо большей части неуправляемо и не в лучшую сторону, сугубо инертно и биологически.
Изменению подлежит только то, что меняется через созерцание, созидание и познание, а остальное же поддлежит разрушению, что происходит зачастую естественным образом, например по отношению к воле неуправляемого биологизма в поведении людей на всех уровнях, что просто неприемлемо, посколько не является эффективным организационным стимулом в масштабах больших популяций наеления. И это уже скорей не разрушение, поскольку мы приходим к необходимости деформации управленческих структур через созерцание и познание, то есть это необходимо для созидания, поскольку иначе оно невозможно в масштабном плане.
