Кирилл Андреевич Романов
Покой средь маков
И помимо всего прочего, девушка также не могла подвести свою семью. Не для того она стала офицером, чтобы просто поддержать традицию их рода. Стал офицером – значит, будь добр выполнять все присущие ему обязанности…
– Прибыли, фрау-офицер.
Слова водителя вывели А’Ллайс из размышлений, и она заметила, как тусклый свет фар первой машины выловил в ночной темноте замерший в горизонтальном положении полосатый столб с вывешенной на нём табличкой «СТОП. ВОЕННЫЙ ОБЪЕКТ».
Закутанный в шинель постовой подошёл к головной машине и принялся о чём-то говорить с гауптманом фон Штерном, а уже спустя минуту развернулся и направился навстречу к грузовику, в котором сидела А’Ллайс.
Сначала на фрау-офицера посмотрела пара усталых глаз, в которых читалось желание поскорее покончить с формальностями и вернуться в свою тёплую сторожевую будку. Однако, как только постовой разглядел в лице фельдфебеля не привычного для офицерского состава мужчину, а самую что ни на есть настоящую девушку, его брови тут же поползли вверх, а всю сонливость словно рукой сняло.
– Всё в порядке, шутце?.. – осторожно поинтересовалась А’Ллайс, смотря на замершего в ступоре солдатом, который за десять секунд стояния перед машиной не проронил ни единого слова.
– Эм… Кхм, да. Предъявите ваши документы, фрау-офицер, – наконец опомнившись, выдавил из себя постовой «по инструкции». – И документы водителя – тоже.
– Вот… – получив от Коллинза его корочку, девушка передала её вместе со своей. – Прошу.
Пока постовой скользил взглядом по страницам документов, освещая их ручным фонариком, А’Ллайс грустно усмехнулась в своих мыслях: «Надо же, солдаты всё ещё удивляются наличию женщин в их рядах». И это после того, как девушек уже несколько месяцев наравне с мужчинами отправляют на фронт, биться бок о бок с силами противника…
Тем временем постовой закончил проверку документов, убедившись в их подлинности, он вернул их обратно А’Ллайс со словами: «Всё в порядке, можете проезжать». Вернувшись к остальным солдатам, постовой принялся поднимать шлагбаум, в то время как его напарники занялись открытием ворот, предоставляя машинам беспрепятственный проезд на территорию военного объекта.
С разгрузкой машин разобрались всё так же быстро. Новоприбывшие солдаты вели себя организованно и дисциплинированно, благодаря чему довести их до нужного ангара со снаряжением оказалось делом пары минут.
Получив комплект снаряжения, включавший в себя: разгрузочную систему, стальной чёрный шлем с парой наколенников, увесистый ранец, дополнительные вещевые мешки, короб с пистолетными патронами и сам пистолет-пулемёт, А’Ллайс принялась дожидаться, когда все остальные солдаты закончат с получением амуниции, между тем доукомплектовывая ранец вещами из своего чемодана…
На выдачу снаряжения остальным солдатам потребовалось сорок минут, во время которых девушка внимательно наблюдала за порядком очереди и дисциплиной солдат – мало ли что взбредёт в голову людям, которые получили в своё распоряжение боевое оружие?
И вот наконец, когда с получением снаряжения было закончено, герр-гауптман Штерн отвёл А’Ллайс и новобранцев обратно к машинам, где они, оперативно погрузившись по кузовам, отправились в сторону распределительного пункта.
В этот раз дорога заняла всего лишь десять минут, за которые Коллинз почему-то не проронил ни единого слова: возможно, просто побоялся вести беседы с теперь уже серьёзно вооружённой А’Ллайс – вдруг спросит что-нибудь не нужно, и девушка пальнёт?..
Распределительный пункт представлял из себя маленький размеров воинскую часть внутри города. Здесь, как и на складе, группе прибывших новобранцев по-прежнему не было суждено надолго задержаться: всех их довольно быстро распределили по батальонам несколько адъютантов с деревянными планшетами в руках.
Закончив с рядовым составом, адъютанты принялись к распределению младших офицеров, из представителей которых здесь, на ночном, скупо освещённом плацу, была одна лишь А’Ллайс.
– Фрау фон Берх? – отвлёкшись от планшета, посмотрел на девушку молодой адъютант в круглых очках.
– Так точно! – коротко ответила она, стоя по стойке «смирно» и смотря вдаль впереди себя.
Проведя взглядом по офицеру, А’Ллайс предположила в мыслях: «Очередной юнец, скорее всего, прошедший ускоренные офицерские курсы».
– Вас приписали к двадцать второй пехотной дивизии «Великий Кайзер», – тем временем оповестил адъютант и начал вести указательным пальцем левой руки по мелким надписям в своём планшете. – Так-с, теперь батальон… Ага, семнадцатый, – проговорил он, остановив палец на красной цифре «17». – Отправитесь в семнадцатый батальон.
– Кхм, позвольте узнать, герр Ганске, – вдруг встрял стоящий рядом гауптман фон Штерн, медленно поглаживая покрытые сединой усы. – Что повлияло на ваш выбор? Фельдфебель фон Берх ещё не участвовала даже в простых стычках, а вы отправляете её сразу в самое пекло.
– Герр-гауптман, не вам ли не знать, что самая прочная сталь куётся огнём самого жаркого пекла? – заметил адъютант с довольно редкой фамилией Ганске. – К тому же всем давно известно, что фельдфебель фон Берх прошла полные пять лет службы в ещё довоенное время, что делает её очень ценным кадровиком, которых так не хватает в семнадцатом батальоне.
Фон Штерн невесело усмехнулся в усы.
– Ваша правда, – сказал он. – Однако будь я на вашем месте, то не позволил бы себе вот так запросто потерять столь ценного офицера.
– Герр-гауптман, вы сомневаетесь в моём выборе? – показались из-под очков усталые и чуть удивлённые глаза Ганске.
– Прошу прощения, – невзначай подала голос А’Ллайс, с недоверием посматривая на обоих офицеров. – Вы действительно считаете, что я погибну в первом же бою?
Наступил момент молчания. И не простого: девушка отчётливо видела, как потяжелел взгляд фон Штерна, в то время как лицо молодого офицера-распределителя налилось грустью, которую он постарался скрыть, отведя свой взор куда-то в сторону. Это молчание не предвещало ничего хорошего, лишь давило и напрягало и без того непростую обстановку.
– Я ничего не считаю, лишь предугадываю один из немногочисленных вариантов развития событий, – наконец сухо ответил фон Штерн, спустя несколько секунд молчания, которое, как показалось девушке, длилось целую вечность. – И какой вариант выпадет на твою долю, уже будет зависеть от судьбы.
Как и следовало ожидать, ответ был уклончивым, что правильно. Да, вероятность погибнуть была невероятно высока – даже слишком. Но порою лучше не говорить об этом напрямую, чтобы не подрывать боевой дух.
– Не соглашусь с вами, герр-гауптман. Я не верю в судьбу и вместо этого предпочитаю верить в себя и свои силы, – заявила А’Ллайс с серьёзным выражением лица. – Просто знайте, что я приложу все усилия, чтобы встретить победоносный конец войны. А потому прошу вас, – она внимательно посмотрела на герр-гауптмана. – Не записывайте меня в списки павших при исполнении воинского долга раньше времени.
Фон Штерн не придал этим «многообещающим» словам какого-либо большого значения. За долгие годы своей службы ему довелось повидать не одну сотню новобранцев, и большинство были того же наивного мнения, что эта девушка – уверенные в себе и победе…
– Идите к третьей группе, фрау-фельдфебель, они должны находиться возле главных ворот, – отдал приказ офицер Ганске. – До тех пор, пока не доберётесь до лагеря, берёте их командование на себя. Как поняли?
– Так точно! Разрешите идти?
– Ступайте, – сказал адъютант. Пожав руку фон Штерну, он засунул планшет в сумку и отправился информировать сформированные группы: – Не курить возле ворот! Отправка через десять минут, не засиживайтесь!..
Проводив его взглядом, А’Ллайс украдкой посмотрела на гауптмана фон Штерна и неуверенно сказала:
– Ну, я, пожалуй, пойду…
– Постойте, – вдруг обратился фон Штерн на «вы». – Я хотел бы кое-что обсудить с вами. Это не займёт много времени.
– Слушаю вас.
Услышав согласие, гауптман вытащил из-под шинели резную деревянную трубку и, удостоверившись, что фигура адъютанта растворилась в толпе, закурил.
– Из писем вашего отца я узнал, что у вас с ним непростые отношения. Это так?
Вопрос был внезапным. Неужто герр-гауптман знаком с Оттэром фон Берхом?
– Да, – поджав губы, ответила А’Ллайс и отвела взгляд в сторону, чтобы отвлечься и лишний раз не вспоминать об отце. – Всё из-за моей службы. Отец упрямо твердит, что девушки не достойны расхаживать в зольдатской форме и тем более носить офицерские погоны…
– Что ж, это очень похоже на него, – проговорил фон Штерн, пуская в прохладный воздух кольца горького табачного дыма. – Значит, прошли годы, а он всё не изменился…
– Прощу прощения, а вы с ним знакомы?
– Во время войны 1890-го года мне выпала честь служить с вашим отцом в составе одной группы особого назначения, – поведал герр-гауптман. – Мы прошли с ним огонь и воду, пережили десятки боевых стычек, стали чуть ли не братьями. И знаю я его хорошо, даже про его упорство, которое вы почему-то именуете «упрямством»… Но знаете, он же не всегда таким был. Война знатно потрепала его. Изменила в нём всё, кроме одного – любви к родным…
А’Ллайс хотела бы возразить, но, услышав «война изменила его», решила послушать ещё.
– Я думаю, что позиция вашего отца насчёт службы девушек основывается не столько на вековых традициях, сколько на его любви к вам, – продолжал говорить герр-гауптман. – Как настоящий отец, он просто пытается уберечь своё чадо от той же страшной участи, что когда-то выпала на его долю.
Девушка ничего не отвечала, предпочтя ответам обдумывание услышанных слов.
– Возможно, вы и правы, – наконец уклончиво отозвалась девушка. – Прошу прощения, но впредь я не намерена обсуждать своего родителя, пусть даже с его старинным другом. Неправильно это.
– Как вам будет угодно, фрау А’Ллайс. Просто знайте, что в данный момент я являюсь последним барьером на вашем пути к тем ужасам, от которых вас старательно уберегали родители. Скажите, вы действительно хотите отправиться на войну?
Человеку, который всю свою юность посвятил военному делу, был задан весьма странный вопрос. Неужели, если она ответит «нет», то её тут же разоружать, развернут и отправят обратно домой первым поездом?
– Я обязана принять участие в войне. Это мой зольдатский долг, герр-гауптман, – упрямо настояла на своём девушка. – К тому же я получила официальную повестку со всеми государственными печатями, и теперь даже при всём желании путь назад для меня закрыт.
Вопрос насчёт войны несколько задел А’Ллайс, отчего её нахмуренное лицо покрылось маской серьёзности.
– Прошу простить моё старческое невежество, просто хотел лично удостовериться в правдивости слухов о вашем упорстве, хе-хе… – вполголоса посмеялся герр-гауптман. – Ваше рвение на фронт заслуживает отдельного уважения. Признаюсь, такие, как вы, в наше время – большая редкость… Что ж, отбросим лирику в сторону.
Опустив грустные глаза в землю, он заложил руки за спину и принялся рассудительно говорить:
– Не знаю, простят ли ваши родители мою халатность, однако вы действительно заслужили право носить свою фуражку. И, как вы правильно подметили, всякий зольдат обязан защищать своё государство. Это его великий долг.
Сказав это, фон Штерн вынул изо рта трубку и сделал шаг в сторону, освобождая путь к воротам.
– Ступайте же, фрау-фельдфебель. Страна ждёт уплаты вашего долга.
После этих слов на лице А’Ллайс невольно проступила лёгкая улыбка благодарности: «последний барьер» на пути к войне преодолён. Поправив лямки ранца и ремень, на котором висело оружие, девушка ещё раз посмотрела на фон Штерна.
– Не беспокойтесь, герр-гауптман. Я не подведу ни государство, ни отца, ни вас. Никого не подведу. Не в моём это праве, – многообещающе заявила А’Ллайс и уверенно зашагала к заждавшимся её солдатам. – Прощайте.
Проводив девушку слегка тоскливым, но гордым взглядом – гордым от осознания того, что не перевелись ещё смелые и целеустремлённые люди, – гауптман фон Штерн по-доброму усмехнулся в седые усы.
– Прости меня, Оттэр, я не смог её остановить. Упорством она вся в тебя…
* * *
Группа солдат, которой должен был пополниться 17-й батальон, состояла из восьми человек. Знатное пополнение, подумала А’Ллайс, готовясь объявить вверенным ей людям о своём временном шефстве над ними.
Несмотря на все опасения девушки, люди эти оказались весьма понимающими – скорее всего, сказался их возраст: шестерым «солдатам» было по виду глубоко за пятьдесят лет. И, кажется, они понимали, что дело предстояло серьёзное, а потому перечить никто не стал.
Двое остальных представляли из себя совсем юных ребят, которые только слезли со школьной скамьи и, по примеру старших, также приняли нового командира.
«Ландштурм-3» в полной своей «красе»…
Поскольку до фронта путь неблизкий – почти тридцать миль, да ещё и при учёте столь великовозрастного контингента, руководство распределительного пункта расщедрилось и выделило под нужды группы небольшой грузовичок, перекрашенный в защитный камуфляж. Более того, местные умельцы уложили на тентованную крышу кузова множество свежих веток и травы, окрестив это «маскировкой» от авиации противника.
При погрузке А’Ллайс не смогла не заметить вялый вид вверенных солдат. Это подтолкнуло её отказаться от более-менее тёплой кабины и удобного кресла рядом с водителем, а поехать вместе со всеми в кузове: ей казалось, что пребывание командира под одной крышей с подчинёнными сможет хоть сколько-то подбодрить моральный и боевой дух солдат.
И это помогло. Пусть и немного, но всё же вид некоторых солдат стал заметно бодрее. А молодёжь, узнав в своём командире ту самую А’Ллайс, чьё имя когда-то пестрило в заголовках всех популярных газет, вовсю начала расспрашивать девушку про её службу.
Смущаясь и чуть краснея от такой «славы», А’Ллайс поведала некоторые истории, случившиеся с ней во время обучения в офицерской академии: как однажды пришлось сразиться в самой настоящей дуэли, которая чуть не обернулась отчислением, о строгих профессорах, над которыми подшучивали особо безбашенные курсанты, и много чего ещё.
Слушали все, от мала до велика, затаив дыхание и не перебивая – ещё бы, когда в следующий раз удастся послушать истории из уст самой первой девушки-офицера страны?
Ехали на малой скорости и без фар – ночная темнота, это, конечно, хорошо, но стопроцентной маскировки передвижения не обеспечивает. Тем более чем ближе машина продвигалась к линии боестолкновений, тем выше становилась вероятность попасть под досягаемость неприятельской артиллерии или взор самолётов-разведчиков. Вот и приходилось выкручиваться с помощью смекалки и подручных средств.
Наконец, получасовое скакание по кочкам избитой в грязь дороги закончилось. Водитель постучал в окошко, через которое до ушей солдат донеслось приглушённое: «Прибыли, на выход».
Выбравшись наружу, А’Ллайс приказала своим подчинённым построиться «двойкой». Она огляделась и не смогла сдержать удивления: вместо прифронтового лагеря их высадили в поле, окутанном мраком ночи.
Водитель был готов к последовавшему вопросу – видимо, это не первый подобный случай. Он прикурил от спички, стараясь прикрыть огонёк рукой, и коротко ответил: «Дальше – пешком».
На вопрос «А почему?» мужчина недовольно посмотрел на А’Ллайс, будто говоря: «Вы же офицер, а задаёте вопросы как новобранец». Но всё же пояснил: «Нельзя подъезжать к фронту на машинах, артиллерия врага может достать».
Он также сказал, что скоро подойдёт группа «готовых» с сопровождающим, который отведёт А’Ллайс и солдат до лагеря. На вопрос о значении слова «готовые» водитель уклончиво ответил: «Скоро сами увидите, фрау фельдфебель». Затем отошёл, прислонился спиной к капоту грузовика и всем своим видом показал, что не намерен больше разговаривать, и для надёжности своего спокойствия попросил дать ему покурить в тишине.
Не настаивая на дальнейшем разговоре, А’Ллайс вернулась к своей группе.
Солдаты сонливо зевали, осматривались по сторонам, подрагивали от холода и смотрели на молчащего командира, ожидая от него дальнейших указаний. Но указаний не следовало: замерев на месте и сложив руки за спиной, девушка тяжело думала – нет, скорее, переживала за судьбу вверенных ей людей.
На фронт отправляют совсем юнцов и стариков, разве такие смогут выжить? Сможет ли выжить она сама? Слишком много переживаний за подчинённых – в академии говорили, что это дурной признак плохого офицера, ведь чем больше стараешься заботиться, тем чаще проваливаешь задания. Не сможет заботливый командир напрасно рисковать солдатами, а порою риск жизненно необходим, без него не выиграть…
А’Ллайс постаралась отвлечься и отвела погрустневший взгляд в сторону, как вдруг заметила в ста метрах от себя группу приближающихся чёрных силуэтов. Девушка встрепенулась, вскинула согнутую в локте левую руку и вполголоса приказала солдатам приготовить винтовки, прицелиться, но без её команды огонь не открывать.
Так и поступили. Уперевшись правыми коленями в траву, солдаты затаили дыхание и стали выцеливать приближающиеся силуэты.
И только А’Ллайс собиралась громко крикнуть «Стой, кто идёт?», как стоящий рядом водитель бросил полуистлевший окурок в землю, придавил его каблуком сапога, после чего со спокойным выражением лица начал размахивать руками, словно изображая какие-то непонятные команды. И тут же получил ответ от одной из чёрных фигур в виде таких же странных жестов.
– Пусть опустят оружие, это та самая группа, – оповестил водитель девушку.
А’Ллайс повторила приказ, и солдаты подчинились. Девушка пригляделась и поняла, почему приближавшихся к ней людей окрестили словом «готовые». Навстречу к ней и её подчинённым шла группа солдат… бывших солдат. Вид приближавшихся был настолько плачевным, что называть их солдатами больше не было никакого смысла. Теперь это «небоеспособные граждане».
На небритых и грязных лицах застыли гримасы, полные усталости и печали. У многих из толпы были перевязаны то ноги, то руки, то головы, а у нескольких особо «удачливых» были замотаны глаза, из-за чего они шли небольшой колонной друг за другом, держась за плечи впереди идущих. Ещё трое бедолаг передвигались с помощью грубо сколоченных костылей.
Вёл же «готовых» укутанный в потрёпанную шинель высокий и худой мужчина с прикрытой шапкою-«бескозыркой» бритой головой – кажется, это и был провожатый. Завидев А’Ллайс и других новобранцев в относительно новой и чистой форме, провожатый грустно ухмыльнулся.
– Гефрайте {?}[ефрейтор] Витт, – скинув согнутую в локте правую руку к вискам, представился провожатый.
– Фельдфебель фон Берх, – теми же жестами ответила А’Ллайс. – Вы провожатый?
– Так точно, – кивнул тот и, резко прервав диалог, обратился к водителю: – Герр, у вас не найдётся сигаретки?
Водитель грузовика вытащил из кармана кителя измятую сигаретку и коробок со спичками. Закурив и поблагодарив за щедрость, гефрайте Витт обратился к А’Ллайс.
– Прошу простить, устал, – ответил он. – Все устали. Очень.
– Всё в порядке, – вошла в положение девушка.
Благодарно кивнув, Витт приказал группе, что он привёл, загрузиться в машину. А’Ллайс же дала указание своим солдатам помочь им.
– Скажите, какова ситуация на фронте? – вновь посмотрела девушка на провожатого.
– На фронте?.. – поднял брови Витт, пуская в воздух горький табачный дым. – Честно говоря, пока ещё относительно спокойная, но… – глубоко выдохнув, гефрайте добавил вполголоса: – Восотийцы получили подкрепление в виде нескольких дивизий новотеррийцев и теперь готовят наступление. Самое отвратное в этом всём, что пойдут они, скорее всего, через расположение нашей двадцать второй дивизии…
– Ну и дела… – погрустнела А’Ллайс. – А… Долго ли добираться до лагеря?
– Три мили, фрау-фельдфебель. Тропа исхоженная, знакомая. Правда, идти будем без фонарей, так что на всё уйдёт часа полтора, если тормозить не будем, – поведал Витт.
– Не будем, – спокойна ответила девушка. – В таком слу…
– Ахаха! Кхе-хе, хе!..
Фельдфебель и гефрайте отвлеклись на жутко довольный смех и посмотрели в сторону грузовика. Один из «готовых» – изрядно потрёпанный старичок с перевязанной головой – истерил, брыкался и смотрел чересчур широкими безумными глазами на людей из группы А’Ллайс, которые пытались погрузить его в кузов, и приговаривал:
– С… смертники, аха-ха!.. Вы все сдохнете, как я!.. Я… Я умер! Аха-ха-ха!..
От увиденного на лице А’Ллайс проступило смятение.
– Тихо! – рявкнул гефрайте Витт. – Заткните его!
Услышав приказ, пытавшиеся успокоить сумасшедшего старика солдаты вместо разъяснительных бесед просто грубо скрутили его и заткнули рот шейным платком. Грубо, не по-товарищески, но практично – ещё не хватало, чтобы «ветеран» спугнул «молодняк» угрозами погибели.
– Это?.. – только и смогла выдавить из себя А’Ллайс, удивлённо смотря на столь «зрелищную» картину.
– Это последствия жестоких боёв и контузии, фрау-фельдфебель, – с досадой покачав головой, ответил Витт. – Начинайте привыкать. Там, на фронте, таких полно, всех и не выведешь…
– Жуть… – скривилось лицо девушки в гримасе отвращения и лёгкого испуга.
– Такова война. Но контузия – это ещё, можно сказать, «повезло», «легко отделался». Зачастую с фронта вообще не возвращаются, – проговорил гефрайте с мрачной улыбкой и грустными глазами. И, посмотрев на А’Ллайс, тут же сменил тему разговора: – Ну что, готовы? Поднимайте своих, и отправимся в лагерь.
Девушка тряхнула головой, чтобы отойти от лёгкого шока после увиденного, и вновь приказала солдатам построиться «двойкой», а после возглавила сформированную колонну.
Проводив взглядом тронувшийся с места грузовик, гефрайте Витт поравнялся с фрау-фельдфебелем и повёл очередную группу «смертников» к месту их будущей погибели…
Покинув поле, ведомый Виттом отряд вступил в густой подлесок. Но углубляться не стали, шли по краю, чтобы не заблудиться в темноте среди высоких елей.
В какой-то момент по небу почти неслышно прошёл самолёт – летел очень низко, освещая хороший кусок земли под собой мощным прожектором. Гефрайте сообщил, что это союзный, патрульный, но высовываться запретил: шанс того, что пилот спутает с вражескими лазутчиками и даст очередь с бортовых пулемётов, был крайне велик, а, как известно, судьбу на войне лучше не испытывать.
Дождавшись, пока самолёт скроется из виду, отряд продолжил движение.
По пути Витт рассказал, что их батальон базируется в скрытом лесополосой палаточном лагере, где помимо большего количества палаток нашлось место для некоторого количества землянок, принадлежавших сугубо офицерскому составу, или отведённые под нужды медицинского пункта. В этом лагере солдаты проводили свои «выходные».
– На фронте же как, – рассказывал гефрайте Витт, – три дня проводишь на передовой, два в лагере. Через месяц такой жизни выдаётся отпуск на пять дней в тылу страны, а после снова на войну. И так до тех пор, пока, прошу прощения за мой флоарский, не сдохнешь или эта чёртова война не закончится…
– И давно вы здесь? – между делом поинтересовалась А’Ллайс.
– Пол года уже, фрау-фельдфебель. До этого год служил стрелком на Западном фронте, но после ранения левого глаза и лёгкой контузии отправили в госпиталь. Однако потом снова призвали, только стрелять я уже не мог… Я сам родом из Браттенфельда, а точнее из деревеньки в округе. По детству все ближайшие леса облазил – знаю их как свои четыре пальца, хе-хе. Вот и напросился на восток, сопровождающим служить. Мне повезло, действительно определили проводником в родные земли. Так здесь и оказался.
Говорил Витт, пусть и вполголоса, но без умолку. Человеку хотелось с кем-то поговорить, выговориться. А’ЛЛайс отчётливо чувствовала это. Решила помочь солдату, выступив в роли слушателя. Ей несложно.
– А как попасть в госпиталь, чтобы уже точно не призвали? – любопытства ради уточнила девушка.
– О-о-о, это теперь целая наука, фрау-фельдфебель, – протянул гефрайте. – Два года назад достаточно было хорошенько ногу подвернуть или заболеть чем-нибудь несерьёзным. Год назад уже руку потерять, глаз, ногу. А теперь…
И резко замолчал.
– А сейчас?
– Обе ноги или обе руки, оба глаза или уха. А лучше всё и сразу…
После этих слов дальше уже шли молча…
Двигались не быстро, но и не как черепахи. Хоть контингент группы и был разношёрстным, однако никто из её состава не просил передохнуть или поубавить темп. Казалось, что все без исключения солдаты чувствовали на себе великую миссию по защите страны (которую они уже формально начали выполнять), а потому никто не хотел облажаться и подставить остальных. Вот и шли размеренно, без привалов и лишних вопросов по пути. И благодаря этому с дорогой до лагеря управились действительно за полтора часа. А’Ллайс даже сверилась с часами – минута в минуту.
Лагерь представлял из себя скрытый в смешанном лесу палаточный городок, окружённый рядами колючей проволоки и противотанковых заграждений. Возле «главных ворот» – дыры в стене проволоки, закрытой баррикадами из мешков с песком, – отряд встретили трое постовых.
Завидев впереди группы гефрайтера Витта, сонливые постовые даже не поинтересовались о том, кого это он привёл и с какой целью, а просто пропустили всех вперёд.
Проведя отряд вглубь утопающего в темноте лагеря, Витт остановился возле присыпанной еловыми ветками землянки и приказал всем дожидаться снаружи, а сам, постучавшись по наспех сколоченной двери, вошёл внутрь.
Солдаты устало выдохнули и уже хотели расслабиться, усесться прямо на истоптанную сапогами здешних обитателей землю и перевести дыхание. Как вдруг из землянки вышел высокий мужчина, а следом за ним Витт, держащий в руках солдатский фонарик. В жёлтом луче света А’Ллайс различила на плечах незнакомца погоны лойтанта{?}[лейтенант].
– Зольдаты, стройся! – тут же скомандовала девушка своим подчинённым. После обратилась к лойтанту: – Герр-лой…
– Потише, пожалуйста…
Голос лойтанта звучал тихо и измотанно. Мужчина посмотрел на А’Ллайс и, спроецировав на небритом лице усталую, но добрую улыбку, сказал:
– Лагерь спит, не стоит их понапрасну будить… Список, будьте так любезны.
– Так точно… – уже вполголоса отозвалась девушка и полезла в офицерскую сумку за врученным ещё в распределительном пункте списком солдат её группы.
Взглянув на предоставленный документ, лойтант навскидку пересчитал построенных перед ним солдат, а затем оглядел присутствующих.
– Гефрайте, распределите зольдат по освободившимся койкам, – приказал он, посмотрев на Витта.
– Сделаю, герр-лойтант! – отсалютовал тот по-солдатски. – Разрешите идти?
– Ступайте, – устало кивнул лойтант.
Забрав солдат, Витт увёл их за собой в неизвестном для А’Ллайс направлении. Когда их спины скрылись в темноте, лойтант вновь перевёл свой взор на девушку.
– Фон Берх, значит?.. – задумчиво проговорил он. – Помню такую фамилию в газетах лет восемь-девять назад. Не ты ли?
– Она самая. А’Ллайс фон Берх, – кивнула девушка, продолжая стоять по стойке смирно, а в душе смущаясь.
– Точно, «А’Ллайс»… – слегка оживился мужчина. – Фамилию-то я помню, а вот имя забыл. Хотя что первое, что второе достаточно нечасто встретишь. Редкие они у тебя.
«Интересно, здесь каждый встречный будет говорить, что слышал обо мне?» – невольно пронеслась мысль в голове девушки.
– Ну хорошо, – продолжал говорить лойтант. – Вон за той палаткой спустишься в траншею, – он указал взглядом за спину девушки. – Я предупредил квартирмейстера, так что одна из землянок должна быть открыта и помечена как свободная. Теперь она в твоём распоряжении, располагайся.
– Благодарю, герр-лойтант, но как же документы? Если мне не изменяет память, я должна отметиться в нескольких бумагах и…
– Три часа ночи, фрау-фельдфебель. Я вторые сутки без сна, вот только недавно удалось прилечь, – перебил лойтант. – Утром все документы оформим, а сейчас ступай спать. Считай это своим первым полноценным фронтовым приказом. Тихой вам ночи.
– Так точно! – вскинула правую руку к виску девушка.
Услышав это, лойтант довольно кивнул, развернулся и спустился обратно в свою землянку. А’Ллайс же направилась по указанному маршруту и вскоре наткнулась на приоткрытую дверь – её выдала ещё издалека тускло горящая лампа. Похоже, девушку уже ждали.
Включив размещённый на груди фонарик, А’Ллайс проследовала в свой «новый, милый» дом. Внутри землянка представляла из себя крохотное помещение один на один квадратный метр, с грубо обтёсанными бревёнчатыми стенами, земляным полом, устеленным досками, и низким потолком.
Из мебели в наличии была железная койка без матраса, под которым скрывался небольшой вещевой ящик, прибитый к левой стене самодельный столик и стоящий под ним стул. На стене – точно такой же фонарь, что имелся снаружи, над входом, и пара крючков (вернее, не до конца вбитых в стену гвоздей) для одежды.
– Не хватает лишь портрета кайзера, – вяло хмыкнула А’Ллайс, осмотрев своё новое жилище. – Сойдёт. Лучше уж вот так, чем в общей палатке с кучей мужиков.
И в правду. Здесь – война, а не курорты на побережье Флоаре. Выбирать не приходится (да и особо не из чего…). Нужно довольствоваться и привыкать к тому, что дают… А довольствоваться, и вправду, было чем. Скорее даже гордиться: местный сонный лойтант расщедрился и выделил девушке целую землянку. Холодную, сырую, но всё же свою, персональную. Не это ли именуется словом «удача»?
Скинув с ноющих плеч тяжёлый ранец, девушка открепила от него свёрнутый рулетом полевой матрас, внутри которого скрывалось шерстяное одеяло. Подперев дверь табуретом, А’Ллайс сняла с себя фуражку, разгрузочный жилет, ремень, наколенники, китель, сапоги. Рубашку, штаны, портянки и медальон решила оставить на себе – вдруг что случится, а одеваться не будет времени?
Сложив оружие и снятые вещи под стол на ранец, девушка присела на край койки, испила воды из увесистой фляги. С наслаждением посмаковав каждым из трёх глотков, А’Ллайс распустила волосы, приглушила фонарик, улеглась на матрас и полностью отдалась своим мыслям.
Фронт…
Война…
Она добралась…
Интересно, что бы сейчас сказал отец или матушка? Братья? Гордились бы они ей или с грустью покачивали головами?.. Девушка не знала. Сейчас её переполняли смешанные чувства, из-за чего она не понимала, радоваться ей или горевать.
С одной стороны, она наконец достигла места ведения самых настоящих боевых действий, и не ровен час, как ей предстоит принять участие в своём первом сражении – стать точно таким же воином, какими были её предки и кем являются все мужчины её семьи в данный момент времени.
С другой стороны, здесь, на войне, не праздник жизни, а место, с которого зачастую не возвращаются. А если и возвращаются, то не теми, кем были до войны.