Кирилл Андреевич Романов
Покой средь маков
Ответ эльте прозвучал очень легкомысленно, словно той было всё равно не только на друзей, но и на такое значимое событие, как День памяти по павшим в Последней войне. А учитывая всю трепетность, с которой она относилась к той войне, услышать подобный ответ для Эвангелии было вдвойне неожиданно.
– И всё же, – слегка нахмурилась девушка. – Эти люди – такие же зольдаты, как и ты. Твои товарищи по оружию, которые точно так же, как и ты, прошли войну. Я думала, ты с ними в хороших дружеских отношениях, ведь общее дело… То есть горе, объединяет. Разве это не так?
– Это они тебе сказали, что мы с ними «товарищи по оружию»? – эльте не удивилась, лишь подняла правую бровь и чуть прищурилась на энкелин.
– Ну да, – пожав плечами, ответила та, не понимая, почему её родственница так насторожилась. – А-а… что-то не то?
– Боюсь, тебя обманули. Они все – штабные, – чуть прикусив губу, поведала А’Ллайс и покачала головой. – Впредь ничего у них не бери и тем более не впускай в наш дом. Это тебе мой личный приказ. А с твоей упрямой матерью на эту тему я поговорю сама.
– Что, неужели расстреляешь её? – грустно, слегка улыбнулась Эвангелия. Однако эльте шутки не оценила и потому, ничего не ответив, перевела взгляд с энкелин на фотоснимок. И тут девушка в очередной раз осознала, что лучше бы держала язык за зубами.
– Я… Прости, – повесив голову, извинилась девушка. – Просто не…
– Отставить извинения, – отложив фотоснимок в сторону, перебила девушку А’Ллайс. – Слушай мой приказ, зольдат. Сейчас отправляешься ужинать, а после жду тебя в саду… – и спустя пару секунд, уже более спокойным и добрым тоном добавила: – И захвати там чего-нибудь съестного для птиц.
Девушка замерла в удивлении. Конечно же, отправляясь на этот разговор, она надеялась на хоть какие-то перемены в их с эльте отношениях, но, чтобы вот так сразу, в этот же вечер… Или А’Ллайс просто не хочет ещё сильнее расстраивать и без того грустную энкелин и через силу позвала ту на прогулку, чтобы успокоить? Думать дальше на эту тему Эвангелии было сложно. Её начинали переполнять эмоции: радость и слёзы счастья перебивали все другие чувства и затуманивали разум, мешая трезво оценивать всевозможные варианты дальнейших событий.
А вот А’Ллайс подобных чувств не разделяла, и на то у неё были свои собственные причины. И дело даже не в каком-нибудь там отсутствии любви к своей энкелин – наоборот, она любила её больше, чем свою дочь…
В последний день войны в душе А’Ллайс погибли почти все чувства. Все, кроме гнева и сострадания. И только благодаря своим самым близким – дочери и энкелин – в её сердце, пускай и тускло, но всё ещё мерцали доброта и радость, заставляющие хоть иногда улыбаться и быть счастливым человеком. Однако только находясь рядом с близкими… Вот и сейчас, спустя лишь минуты взаимного молчания, созерцая счастливые глаза Эвангелии, бывший офицер А’Ллайс фон Берх наконец спроецировала на своём лице подобие слабой, но искренней улыбки.
Они обнялись. Вернее, первая с широко растопыренными в стороны руками полезла Эвангелия, а А’Ллайс, в свою очередь, не смогла отказаться от такого предложения.
– Всё, хватит тебе плакаться, – продолжая слабо улыбаться, тихо проговорила эльте, поглаживая светлые волосы энкелин. – Если твоя матушка узнает, что я задерживаю тебя тут, пока на кухне стынет ужин, она меня сама расстреляет.
– Хи-хи! – по-девичьи скромно рассмеялась девушка, выпутываясь из объятий эльте. – Намёк понятен.
Сославшись на совершённый пару часов назад перекус, А’Ллайс отказалась от предложения своей энкелин отправиться на ужин и вместо этого ушла в сад. Эвангелии ничего не оставалось, как пойти ужинать в одиночку. Однако для неё ужин прошёл весьма быстро: уклоняясь от вопросов матери по поводу эльте, девушка не провела за столом и пяти минут. Вместо этого она, отвлекая матушку частыми мелкими просьбами, тайком забрала со стола несколько ломтиков белого хлеба, а после, пожаловавшись на усталость, спешно покинула ужин: слишком сильно́ было её желание поскорее услышать историю эльте – героя почти забытой войны и обладателя титула первой девушки-офицера в истории Рэйланда.
Следуя по янтарно-красным коридорам поместья, Эвангелия добралась до так называемой «Стены почёта». Данное место располагается в длинном смежном коридоре между главным холлом и выходом к дворовому участку и представляет из себя длинную стену, на которой в один ряд увешаны портреты всех военных деятелей семьи фон Берх. Здесь были абсолютно все, кто имел честь служить на благо своей стране, начиная с самого начала: от основателя рода, почётного рыцаря Фридриха, заканчивая…
Заметив неладное, девушка остановилась и внимательно присмотрелась. Поиск той странности, что зацепила её взгляд, оказался недолгим – Эвангелия почти сразу увидела пустое место справа от портрета Хармана фон Берха. И лишь несколько вкрученных в стену металлических креплений давали напоминание о том, что совсем недавно на месте пустоты располагался портрет с изображением молодой эльте А’Ллайс в парадной военной форме.
Кому мог помешать обычный портрет? Гостей в поместье никогда не бывает, а у матушки Фриды претензий к этой стене никогда не было – она с большим трепетом чтит традиции семьи и не посмела бы снять портрет своей матери, уж Эвангелия это знает. Значит, его сняла сама эльте А’Ллайс…
Отложив размышления на эту тему в дальние закутки сознания, Эвангелия приоткрыла дверь со множеством стёкол и выбралась на свежий воздух. Оказавшись на утопающей в тени территории сада, девушка на секунду замерла на месте, дабы узреть прекрасный закат, скрывающийся за горизонтом. Её носик тут же уловил приятные благоухания сирени и роз. Вдоволь насладившись чудесным летним пейзажем, Эвангелия спустилась по ступенькам крыльца и зашагала по мощёной камнями дорожке навстречу крохотной деревянной беседке, в которой, наблюдая за закатом, сидела эльте А’Ллайс.
– Не знала, что ты ешь быстрее, чем зольдаты. Молодец. – по-доброму улыбнувшись, посмотрела А’Ллайс на энкелин, что довольно быстро вернулась с ужина. – Принесла перекус для наших пернатых друзей?
– «Пернатые друзья»? – переспросила Эвангелия, протягивая женщине кусок хлеба.
Сев рядом, обе родственницы принялись неспешно раскидывать хлебные крошки по каменной кладке перед беседкой. «Друзья» не заставили себя долго ждать: уже через минуту на бесплатное пиршество слетелось несколько голубей, которые, посмотрев на людей с некой благодарностью, незамедлительно приступили к трапезе.
К голубям тут же ринулась кошка Рина, но её замыслам не было суждено сбыться: получив незамедлительный шик со стороны А’Ллайс, незадачливая охотница тут же устремилась в кусты подальше от гнева хозяйки.
– Именно. – наконец ответила А’Ллайс, смотря на птиц с присущим для неё безразлично-печальным взглядом. – Тебе что-нибудь известно о голубиной почте? Вещь дорогая и не самая надёжная, но, тем не менее, не раз спасала зольдатские жизни, вовремя доставляя по адресам срочные донесения или координаты. Оттого те, кто был на войне, именуем голубей друзьями.
– Звучит впечатляюще… – чуть задумавшись, оценила Эвангелия поведанный факт.
– На той войне многое было впечатляющим, от того что создавалось прямо там для ведения эффективных боевых действий, – продолжила говорить эльте. – Но до этого мы ещё не дошли…
– Прости, я не совсем тебя поняла?.. – слегка удивилась Эвангелия.
– Пока мы с тобой наслаждаемся чудесным вечером в компании друг друга, мне бы хотелось воспользоваться этим замечательным моментом и рассказать тебе одну давнюю историю, которую я храню в тайне уже три десятка лет.
Эти слова А’Ллайс произносила с трепетом, с чувством, вкладывая в них всю душу и любовь. Что неудивительно, ведь она собиралась поделиться одним из своих самых сокровенных сокровищ – своим прошлым…
Услышав это, Эвангелия заметно оживилась. С любопытством посмотрев на эльте, девушка приготовилась внимательно слушать. Несмотря на излишнюю замкнутость, А’Ллайс была замечательным рассказчиком, хотя сама всячески это отрицала. Сейчас она собирается рассказать не какую-то там сказку на ночь, а ранее не поведанную историю. Градус интриги повышался!
С каждой минутой количество слетавшихся на крошки голубей постепенно увеличивалось, вся эта разноцветная масса из десятка голов с аппетитом поглощала дары от людей, до которых им, впрочем, не было никакого дела.
Бросив «друзьям» очередную горсть хлебных крошек, А’Ллайс вытащила из маленькой сумочки несколько старых фотографий и протянула одну из них своей энкелин. На снимке была изображена знакомая по рассказам эльте семья: статный мужчина в годах с роскошными бакенбардами, стоящая по левую руку от него среднего роста женщина с голубыми глазами и светлыми волосами, а перед ними трое молодых парней в военной форме. А с переднего плана на Эвангелию смотрела маленькая А’Ллайс в красивом синем платьице.
– Это же твоя семья, верно? – сказала девушка и улыбнулась уголками губ. – Ва-ау, ты здесь такая красивая… Что ж, мама не зря говорила, что мы с тобой похожи.
– Конечно, моя дорогая, – переняв улыбку от энкелин, кивнула А’Ллайс. – Так вот… История, о которой я хочу тебе рассказать, касается той страшной войны, в которой мне пришлось принять непосредственное участие. – На секунду замолчав, она перевела взгляд на заходившее солнце. – Однако эта история не столько о самих сражениях, сколько обо мне и людях, что бились под моим началом за великую цель – конец всех войн. И я не просто так дала тебе фото своей семьи: я не славлюсь хорошим описанием внешности на словах, а так тебе будет проще понять, кто, есть кто. Как дойду до рассказа о своих друзьях, покажу тебе другое фото. Ты же не против такой заминки?
– Нет, что ты? Я только за! – восторженно заявила девушка, уже предвкушая узнать историю своей знаменитой на всю страну родственницы.
– Хорошо. В таком случае я приступаю, – чуть смутилась эльте А’Ллайс. – И начать мне бы хотелось издалека, с рассказа о своём детстве, где у меня однажды появилась одна занимательная… мечта. Мечта давно прошедших дней…
Глава 2. Мечта давно прошедших дней
Лето…
Шестилетняя А’Ллайс любовалась его красотой, лёжа на кровати и смотря в широко распахнутое окно, через которое в комнату заглядывали тёплые лучи яркого солнца, а лёгкие дуновения ветра приносили приятное благоухание цветов прямиком из сада, в котором игриво щебетали птицы. Однако, несмотря на всю прелесть лета и детства, сейчас в душе юной дворянки происходили большие перемены. Этой ночью она изъявила желание продолжить деятельность их рода и стать полноправным военным офицером наравне с братьями и отцом. А офицер обязан быть самостоятельным во всём. Именно поэтому А’Ллайс, не став дожидаться прихода служанок, встала с кровати, протёрла сонливые глаза и направилась к умывальнику, чтобы впервые в своей жизни привести себя в порядок без посторонней помощи.
Взобравшись на небольшую деревянную подставку, девочка взяла увесистый стеклянный кувшин, налила немного воды в серебряный таз и принялась умываться. С каждым новым поглаживанием кожи намокшими руками А’Ллайс продумывала план дальнейших действий на день, начиная от самостоятельного приготовления завтрака и чтения военной литературы, заканчивая фехтованием и верховой ездой.
«Интересно, а что ещё должен делать будущий офицер?..» – подумала девочка.
Однако ход её мыслей был прерван, когда находившаяся в пяти шагах слева дверь открылась и зашла опрятно одетая служанка с железным кувшином в руках. Застав всегда спящую в это время девочку бодрствующей и за самостоятельным умыванием, служанка впала в ступор.
– Мисс А’Ллайс, в-вы… – молодая девушка со светлым каре словно потеряла дар речи и теперь была не в силах что-либо сказать. – Ох… Получается, я вас побеспокоила?.. П-прошу простить меня! Я думала, что вы ещё спите…
– Доброе утро, Мэри! – мило улыбнувшись, поприветствовала А’Ллайс служанку, не обращая внимания на её встревоженные слова.
– Д… да, доброе утро, мисс А’Ллайс. Я принесла вам свежей воды и полотенце, но… – немного успокоившись, кое-как проговорила Мэри сквозь не отступавшее удивление. – Вижу, вы уже умылись…
– Полотенце? Давай! – с этими словами девочка спрыгнула с подставки и направилась к служанке.
Взяв протянутый бархатный лоскут, украшенный золотой вышивкой, А’Ллайс протёрла лицо, руки и шею, после чего вернула полотенце служанке, а затем подошла к высокому шкафу, в котором хранились так ею нелюбимые наряды. Все ляпистые, чересчур цветастые, и в большинстве из которых весьма затруднительно не то, что передвигаться, даже элементарно дышать бывает сложно. Юная леди больше предпочитала простую, свободную одежду – такую, что носят обычные горожане и рабочие. Только вот родители были категорически против таких предпочтений и всячески навязывали своей самой младшей из четырёх детей одеваться в дорогие, богато украшенные наряды, ведь, как говорит матушка: «Дворянку одежда простолюдинов не красит».
Однажды А’Ллайс удалось договориться с одним из членов прислуги – молодым сынишкой кочегара, – что тот принесёт девочке самую простую одежду, а юная дворянка за это договорится с отцом о внеплановом выходном для этого парнишки, которому он был необходим, чтобы навестить могилу своей скоропостижно скончавшейся матери. Первая часть договора была исполнена, и девочка получила в своё распоряжение старые штаны и широкую рубаху – размеры были велики, но выбирать не приходилось, ведь благодаря этой одежде А’Ллайс наконец-то бы смогла на пару часиков сбежать из дому и в одиночку, без всякой прислуги в роли сопровождения, прогуляться по красивым улочкам близлежащего Лийбенхау. Только вот при тайном пересечении забора юную беглянку поймал сторож, после чего незамедлительно отвёл к отцу…
В тот же день А’Ллайс впервые увидела по-настоящему сердитых родителей. И после слов: «Ещё раз вы, юная леди, попытаетесь сбежать – окажетесь на улице вместе со всей прислугой, что будет пытаться вам содействовать!» – девочка решила: больше никаких побегов в ближайшие годы… И чтобы хоть как-то утешить свою дочь, родители всё же позволили дочери носить обычную одежду, но только у себя в поместье и на его территории и лишь тогда, когда нет гостей.
Сняв с себя ночное платье и заменив его на простенькое тканевое с синими узорами, А’Ллайс подошла к зеркалу и принялась собирать смявшиеся за ночь светлые волосы в хвостик – дело пошло неважно уже с первых секунд, и, чтобы исправить появляющееся на голове девочки «недоразумение», служанка Мэри вызвалась помочь.
– Позвольте, я помогу вам, мисс А’Ллайс… – осторожно предложила она свою помощь.
– Сама справлюсь, – качнула головой А’Ллайс, не отвлекаясь от своего дела. – И я же тебе говорила, Мэри, что, если рядом нет моих родителей, то можешь называть меня просто по имени. Я не обижусь.
– Простите, мисс А’Ллайс, но позвольте вновь отказаться? – чуть смутившись, ответила Мэри, переведя взгляд с юной дворянки в пол. – Не поймите меня неправильно, но ваш отец велел обращаться к вам на «Вы».
– Как тебе будет удобнее, – пожала плечами девочка.
А’Ллайс также не нравилось, что к ней с самых ранних лет относятся как к важной особе. Мало того, людям недворянской крови категорически воспрещалось обращаться к ней просто по имени, всегда требовалось указывать статус, то есть «мисс», а затем уже только имя. Из-за всего этого у неё даже друзей нет: находясь всегда под присмотром, от А’Ллайс постоянно отводили подходящих познакомиться крестьянских ребят, а с детьми из других дворянских семей она не общалась – те были слишком высокого мнения о себе и своей статусности, а А’Ллайс подобного не любила и поэтому изо всех сил старалась с такими не водиться… Все эти правила злили маленькую леди, но, опять же, в силу своего возраста она ничего не могла с этим поделать.
Даже с Мэри всегда не о чем поговорить, хотя она старше А’Ллайс не на двадцать, не на тридцать, а на двенадцать лет: юной леди казалось, что это относительно небольшая разница в возрасте, значит, должны же быть хоть какие-нибудь общие темы для разговора. Но, к сожалению, или к счастью, Мэри всегда придерживалась вековых правил и этики общения с детьми дворян и ещё ни разу им не изменила. Хотя на самом деле даже правильная во всём Мэри была не прочь отойти от вековых традиций и поговорить с А’Ллайс по душам, как с близким другом, если бы не одно весомое «но» – отец юной дворянки.
Семья фон Берх славилась на весь Лийбенхау своей добротой и пониманием, что было видно даже из их отношения к своим работникам и прислуге, которым они предоставляли бесплатное жильё, питание и щедрое денежное довольствие, в то время как у других местных дворян всё было организовано с точностью наоборот. Но в любой бочке мёда найдётся своя ложка дёгтя, и таковым в семье фон Берх являлся отец – Оттэр фон Берх.
Да, он был известным рэйландским военным, примерным семьянином, хорошим отцом и справедливым работодателем для своих подчинённых. Однако вся его справедливость заключалась не только в поощрении хороших работников, но также в их суровом наказании: даже за малейшую оплошность или нарушение установленных правил следовало незамедлительное увольнение без права на повторное возвращение в должность. Этого-то простолюдинка Мэри и боялась, как огня, из-за чего всячески отказывалась становиться «другом» для А’Ллайс, ведь это являлось не просто нарушением правил, а самым настоящим, по меркам Рэйланда, оскорблением всего дворянского рода.
Кое-как А’Ллайс удалось привести свои волосы в порядок. Теперь на неё из отражения зеркала смотрело живое олицетворение слова «красота»: невысокая, с чистой кожей, голубыми, как небо, глазами, схваченными в хвостик светлыми волосами, одетая в красивое платьице миловидная девочка.
– Как я выгляжу? – не отвлекаясь от созерцания своего отражения, поинтересовалась А’Ллайс у Мэри. – Только честно.
– Великолепно, мисс А’Ллайс! – незамедлительно улыбнулась служанка. – Вам очень идёт! Это платье дополняет вашу и без того превосходную красоту. – и с восхищением добавила: – Повезёт же тому счастливчику, за которого вас выдадут замуж!..
Услышав эти слова, девочка переменилась во взгляде: полное безмятежности и спокойствия выражение лица уступило место хмурому и недовольному прищуру.
– А… – начала А’Ллайс и вдруг замолчала, опустив погрустневшие глаза вниз. – Что? Замуж? За кого?..
Прозвучавшие вопросы поставили Мэри в очередной ступор – ей казалось, что девочка ещё мала для таких вопросов, и, кроме того, отвечать на них следовало родителям, а не служанке. Однако маленькая леди смотрела на девушку чересчур настойчивым, «сверлящим» взглядом, отчего Мэри невольно отвела взгляд в сторону.
И тут же, смирившись со своим в данный момент бессилием, служанка тоскливо вздохнула. Собравшись с волей, она честно ответила.
– Не знаю, мисс А’Ллайс. Смотря за кого вас выдадут родители…
Вот как… Замуж… Без всякого права выбора… Всё предрешено?..
– Значит, я буду чьей-то женой?.. – невесело хмыкнула девочка. – И что я должна буду делать?
– Эм-м… – на лице Мэри появилось смятение. – Я не совсем поняла ваш вопрос, мисс А’Ллайс.
– Что должна делать жена? – уточнила юная леди.
– Ах, вы об этом… – сказала служанка Мэри. – Ну-у… Здесь всё зависит от статусности. Вот, например, вы, мисс А’Ллайс – чистая дворянская кровь. Основываясь на опыте фрау{?}[Госпожи] А’Тринн, я думаю, что в ваши будущие обязанности будет входить воспитание детей и… Хм-м… – девушка замолчала и призадумалась. – Думаю, это всё. Если ваш муж будет достаточно обеспечен, то вам не придётся заниматься бытовыми и другими хозяйственными делами. Благодаря этому все ваши дела будут происходить вокруг семьи.
Обдумав всё услышанное, девочка тяжело выдохнула, а затем поспешила покинуть комнату. Заметив, как потяжелел взгляд юной леди, Мэри вдруг испугалась, что всё это из-за неё, а потому незамедлительно поинтересовалась:
– Мисс А’Ллайс, я сказала что-то не то?..
– Нет, всё то. Спасибо тебе, – ответила девочка, упорно продвигаясь к своей прямоугольно-деревянной цели.
– Тогда куда же вы так торопитесь и без туфелек?
– К родителям. Хочу поговорить о моём будущем.
Для Мэри эти слова прозвучали как гром среди ясного неба: если А’Ллайс предъявит своему отцу насчёт своей будущей участи, то Оттэр фон Берх в сию же минуту приступит к поискам того, кто надоумил его дочь на такие мысли. И если он узнает, что информация про принудительное замужество поступила от Мэри…
Взявшись за оловянную ручку двери, девочка остановилась и посмотрела на застывшую и побледневшую служанку, чьи руки намертво вцепились в полотенце, а глаза словно остекленели.
– Не волнуйся, я ничего про тебя не расскажу! – пообещала А’Ллайс Мэри.
– Да? Спасибо, мисс А’Ллайс, – радостно выдохнула служанка и успокоилась. – Но тогда… Что вы собираетесь сказать родителям?
– Я скажу им, что в моём военном будущем нет места для мужа.
Поместью семьи фон Берх было, по меньшей мере, около пары веков. Солидный возраст. Однако поколение начала двадцатого века, в числе которых была и А’Ллайс, проживало в ещё относительно «новом» здании, в то время как старое, возведённое основателем их рода в середине 1300-х годов, несмотря на тщательный уход и своевременные ремонты, к сожалению, не сохранилось. Вместе с тем первоначальным обликом ушёл в историю старинный колорит, на замену которому сейчас пришли новые технологии и тенденции.
Современное поместье представляло собой большое каменное двухэтажное здание с большой кровлей из синей черепицы. Дополняли общий вид вкраплённые в стены жёлтые кирпичи, широкие и красивые окна, две небольшие башни по бокам здания, резные двери из дорогих пород древесины, а также открытый балкон над парадным входом.
Ко всему прочему, поместье располагало достаточно просторной территорией, окружённой почти двухметровым каменным забором и разделённой на три части: первая, была засажена фруктовыми деревьями, вторая украшена аккуратно подстриженными кустами, фонтаном и скамейками для отдыха, а третья, и самая маленькая по площади, была отведена под конюшню и соседствующий рядом с ним дом для прислуги и наёмных рабочих. Такова была вся доступная для игр и развлечений А’Ллайс территория. За пределами же поместья девочка бывала крайне редко и всегда в сопровождении родителей или охраны.
Неудивительно, что А’Ллайс, живя в ограниченном пространстве под постоянным контролем старших, мечтала поскорее вырваться на свободу, как её братья, которые скоро станут студентами рэйнбургской академии…
Свободные… Без контроля… Будущие офицеры…
И сейчас А’Ллайс, уверенным шагом продвигаясь через красивые коридоры поместья, направлялась к своему отцу, чтобы сообщить ему о своей мечте, точнее, уже цели всей жизни – стать таким же свободным, самостоятельным и доблестным военным офицером. Продолжить семейную традицию наравне с братьями.
Как ни странно, но по пути к винтовой лестнице, что вела в холл, девочка не встретила никого из прислуги, хотя обычно по утрам в коридорах и комнатах поместья суетятся молодые служанки, стряхивая пыль со старинных картин и маленьких столов, отмывая окна и подметая полы. Но сейчас здесь пусто и тихо. И куда все подевались, у А’Ллайс не было ни малейшего представления. Неужели сегодня опять какой-то праздник и все вышли на улицу? Это и следовало узнать.
Шустро пробежавшись по ступенькам, молодая леди оказалась в просторном холле и тут же устремилась вперёд, к большой двери, через стекло которой в помещение вливался слепящий свет солнца. Не без труда оттолкнув деревянную преграду наружу, девочка очутилась на крыльце поместья и увидела большое количество людей впереди себя.
Среди всей толпы А’Ллайс помимо прислуги различила свою мать, которая почему-то была одета в парадное платье – получается, сегодня всё же праздник. Но какой? Несколько раз потянуть матушку за рукав голубого платья оказалось достаточно, чтобы та обернулась и с удивлением посмотрела на свою дочь с небрежно заплетённым хвостиком и босыми ногами.
– А’Ллайс? Что с тобой? – прозвучали весьма ожидаемые слова матери. – Почему тебя так плохо одели?
– Я сама одевалась, – поправила девочка, всем своим довольным видом стараясь показать свою самостоятельность. – Я уже взрослая, могу всё делать без посторонней помощи.
Удивлению матушки не было предела: с чего бы это вдруг её дочь, что всегда зависела от помощи других (и сама была не против этого), внезапно решила уйти в самостоятельность? Неужели надоумили служанки?
Тем временем А’Ллайс с любопытством оглядела присутствующих: все без исключения вполголоса что-то обсуждали, изредка поглядывая на парадные ворота впереди. Кажется, что-то намечалось.
– Мы кого-то ждём? – поинтересовалась девочка у матери.
– Да. Скажу по секрету: ты будешь очень рада увидеть этих гостей, – ответила матушка и подмигнула, а затем обратилась к стоящей рядом служанке: – Сьюзан, будь добра, принеси А’Ллайс её праздничные туфли.
Молодая тёмноволосая девушка в каштановом платье и белом фартуке на просьбу ответила лёгким преклонением головы, после чего направилась в сторону поместья. Проводив её взглядом, А’Ллайс вновь посмотрела на свою матушку и призадумалась.
– Матушка… – неспешно начала говорить девочка, вдумчиво вглядываясь в обручальное кольцо на руке своей родительницы. – Я хочу спросить.
– Да, моя дорогая? – приготовилась слушать мать и погладила свою дочь по макушке светлых волос. – Что тебя интересует?
– Тебя выдали замуж твои родители?
Женщина ничего не ответила: от услышанного её брови полезли на лоб, а зубы непроизвольно сомкнулись, не давая произнести ни единого слова. Затем она опустила погрустневший взгляд в землю. Всё ещё молчала…
– П-прости… – поняв, что вопрос расстроил матушку, девочка также погрустнела во взгляде.
– Тебе ещё рано задавать такие вопросы, А’Ллайс, – наконец ответила матушка. И тут же поинтересовалась с неподдельным, искренним удивлением: – Скажи мне, что или кто тебя на них надоумил?
– Никто! Я сама! – поспешила оправдаться девочка. – Я… Я в книге прочитала!..
– А’Ллайс, у нас дома нет подобной литературы. И ты, к тому же, ещё плохо читаешь. – сказав это, женщина вздохнула. – Скажи честно, я не стану ругаться.
– Эм-м, ну-у…
Если верить словам сынишки кочегара, то за правду ругают не хуже, чем за ложь. Тогда есть ли смысл скрывать?.. Пожалуй, да, ведь А’Ллайс пообещала Мэри никому и ничего не рассказывать.
– А’Ллайс, я всё ещё жду от тебя ответа, – поторопила юную леди её матушка. – По твоим бегающим глазкам видно, ты что-то скрываешь…
– Что значит «бегающие глазки»? – вдруг поинтересовалась девочка.
– Не меняй тему разговора, пожалуйста, – несмотря на спокойный голос матери, кажется, её терпение постепенно иссякало. – Со мной этот фокус не пройдёт. Рассказывай.
– Фрау А’Тринн, туфли.
Появившаяся в самый последний момент служанка Сьюзан, сама того не зная, спасла девочку от неминуемого раскрытия тайны.
– Да, спасибо, – поблагодарила фрау А’Тринн, и вновь обратилась к дочери: – А’Ллайс, туф…
– Я сама! – резко сказала девочка и лично взяла принесённую коробку.
Внутри неё оказалась пара синих туфелек с бантиками из чёрного шёлка. Самостоятельно надев их, А’Ллайс вновь посмотрела на матушку – та лишь, тихо вздохнув, медленно покачала головой, приговаривая: «Я тебя сегодня не узнаю…»
И в этот момент невдалеке от них послышался гул автомобильного двигателя. Все присутствующие отвлеклись от разговоров и устремили свои взоры на ворота, со стороны которых к ним направлялись трое молодых парней в серо-зелёной военной форме Рэйланда и с увесистыми чемоданами в руках. Увидев их, А’Ллайс чуть ли не подпрыгнула на месте от нахлынувшей на неё радости. В момент позабыв про матушку, девочка бросилась вперёд, навстречу прибывшим. А те, в свою очередь, завидев девочку, остановились, поставили багажи на дорогу и все, как один, по-доброму улыбнулись.
– Эрнст! Йохан! Харман! – маленькая, самостоятельная и счастливая леди сразгону ворвалась в крепкие объятия парней. – Я скучала!..
По её покрасневшим щекам скользнула пара крохотных и кристально чистых слезинок. Поддавшись чувствам, вся троица тихо проговорила в один голос:
– Сестра…
…По случаю приезда сыновей родители организовали роскошный банкет, на который пригласили множество друзей отца – точно таких же великовозрастных офицеров, как и он сам. Гости собирались в просторной парадной гостиной, посреди которой разместился чуть ли не ломившийся под тяжестью различных блюд стол.
И вот, когда за стол уселся последний из приглашённых гостей, вдруг обнаружилось отсутствие главы семейства – Оттэра фон Берха. Его жена, фрау А’Тринн, и по совместительству мать всех четверых детей семьи, поспешила успокоить гостей, сказав, что её супруг задерживается и вскоре прибудет. Находящуюся по правую руку от матери А’Ллайс беспокойство гостей не волновало, она была сосредоточена на игре в гляделки с сидящими напротив неё братьями.
Братья…
Все без исключения сыны семьи фон Берх воспитывались с большим уклоном на уважение традиций своего рода. И самая главная традиция – военная служба во благо государства. Именно поэтому отец семейства старался всячески привить своим сыновьям любовь к военной службе с самых малых лет.
Эрнст фон Берх – старший из всех братьев. Это сильный и стойкий духом восемнадцатилетний юноша, является прямой копией своего отца, от которого ему достались упорство, целеустремлённость, а также тёмные волосы и крепкие мышцы. Неудивительно, что родители и родственники возлагают на него большие надежды и предрекают ему огромные успехи в военной карьере.
Йохан фон Берх – второй из троицы братьев. Его имя прямо говорило само за себя: юноша был крайне умён и расчётлив, за что друзья отца между собой нарекли его «талантливым тактиком». Внешне он представлял из себя высокого, светловолосого, стройного юношу в круглых очках – страсть к книгам пагубно повлияла на зрение, но вряд ли этот недуг помешает ему поступить в академию и стать тем, кем ему суждено быть от рождения.
Харман фон Берх – младший и, по мнению многих, самый красивый из братьев. Однако победы на войне добываются не красотой, а расчётливым умом и силой, которыми этот четырнадцатилетний юноша, к сожалению, обделён. Напротив, Харман был более склонен к искусству: живопись и поэзия – вот что являлось его призванием. Но привитое отцом чувство долга перед страной не давало ему покоя, и поэтому, несмотря на все трудности, этот светловолосый голубоглазый юноша даже не собирался опускать руки и стойко продолжал своё самообучение под девизом «Во славу рода фон Берх!».