Кирилл Андреевич Романов
Покой средь маков
Глава 1. Беспорочный мир
На подоконнике распахнутого окна мерцала одинокая свеча. Её блеклый свет не был способен разорвать всю тьму наступавшей ночи, однако было достаточно, чтобы осветить кровать, на краю которой сидела мать, убаюкивающая свою шестилетнюю дочь.
– Есть одна такая страна, слышу много лет о ней подряд… – медленно доносились слова из уст матери: они звучали тепло и нежно, отчего её полусонная дочь, сидящая у неё на коленях, сама того не замечая, начинала устало закрывать глаза. – Полюбившим её – она дорога. «Величавая» – о ней говорят…
Ночь за окном становилась всё темнее, и продолжавшая с ней безуспешную борьбу полуистлевшая свеча с каждой минутой всё сильнее сдавала свои позиции. Темнота неизбежно заполняла комнату, а в наступавшем мраке обитали страшные создания: огромные чудовища, которые смотрят из углов едва заметными бледными глазами и терпеливо ждут, пока дитя уснёт, чтобы забрать его с собой во тьму…
Зная это со слов старших братьев, девочка понимала, что уснуть ей будет непросто, даже несмотря на свою любимую песню в ласковом исполнении матери.
– Сей страны не сочтете вы армий, не найдëте её короля… – продолжала напевать мать, неспешно покачиваясь из стороны в сторону, пытаясь усыпить своё чадо. – Гордость ей от безумья страданий. Здесь хранят свою верность сердца…
Стараясь не отвлекаться на темноту, девочка перевела взор на родителя и, поймав на себе её добрый, любящий взгляд, тихо выдохнула. А затем её глаза зацепились за покачивающийся на шее своего родителя медальон, на котором был изображён вооружённый длинным копьём всадник в доспехах, сидящий верхом на могучем коне. От вида столь завораживающей вещички девочка затаила дыхание и замерла в восхищении.
– М-матушка… – тихо позвала она, не сводя взгляда с медальона, что очаровал её своей красотой.
– Да, моя дорогая? – последовал тихий, ласковый голос в ответ.
– А кто это у тебя на шее висит? – девочка ткнула пальцем в медальон, и посмотрела матушке в её добрые, уставшие глаза.
– Хм? А… Это? – женщина дотронулась левой рукой до серебристого кружка на своей груди, а после сняла его и показала дочери поближе. – Это медальон нашего предка Фридриха фон Берха. Когда наше государство только зарождалось, он был одним из первых его почётных рыцарей на службе короля. И именно герр Фридрих заложил в нашей семье традицию, что каждый мужчина в роду обязан стать зольдатом.
– Как отец? – со всё возрастающим любопытством поинтересовалась девочка, переводя взгляд с медальона на матушку и обратно.
– И не только отец, – ответила женщина. – Совсем скоро твои братья поступят в офицерскую академию и станут зольдатами. Наша семья чтит эту традицию, как чтили и наши предки. И мы обязательно передадим её следующим поколениям.
Зольдаты… Девочка уже не единожды слышала это слово – так называли частых гостей отца, которые всегда были одеты в красивые зелёные мундиры, блестящие шлемы с остроконечными иглами на макушках и с позолоченными саблями в чёрных ножнах. А ещё братья частенько рассказывали маленькой сестре легенды о «доблестных мужах», которые мечом и огнём прогоняли со своих земель плохих людей – их они тоже называли этим интересным словом, «зольдаты».
– Зольдаты… – тихо повторила девочка и призадумалась. Она на мгновение представила себя зольдатом – взрослая и бесстрашная девушка на резвом коне, в красивых сияющих доспехах, с длинным острым мечом в руках и красивой шляпе с разноцветными перьями… И этот образ ей понравился! Понравился настолько, что девочка в тот же миг посмотрела на своего родителя блестящими от счастья глазами и заявила:
– Я тоже хочу быть зольдатом!
В свою очередь её матушка ожидаемо удивилась.
– Ох… – тихо выдохнув, женщина опешила. – Боюсь, что это невозможно, – принялась она подбирать слова помягче. – Законы нашего государства не допускают к службе женщин, только мужчин. Так было во все времена. И на это есть свои вполне обоснованные причины. Например, мужчины намного…
Но она не договорила, поскольку от услышанного небесно-голубые глаза её дочери заметно погрустнели, а по их краям засверкали капли слёз.
– Но… я хочу быть как отец! Как братья!.. – упрямо затвердила девочка, сжав руками платье родителя. – Как наши гости… Я тоже хочу ходить в красивой одежде, носить на голове тот забавный чугунок и…
– И защищать наше государство? – тоскливо улыбнувшись, поинтересовалась её матушка. – Знаешь, быть зольдатом – это не только носить форму и маршировать на парадах. В первую очередь, это обязанность быть защитником своего государства, дома и семьи. Всё это очень непросто и требует огромных усилий, навыков и, самое главное, знаний. – и, чтобы не вдаваться в подробности, поспешила сменить направление разговора: – Ты ведь уже знаешь, что все наши предки по мужской линии были зольдатами? Точнее, офицерами.
– Офи-и… что?
– Офицер, – поправила матушка с улыбкой на лице. – Это такой… эм… скажем так, более ответственный во всём зольдат, который руководит остальными зольдатами. Так вот: твой отец – офицер. Даже твои братья сейчас обучаются знаниям, чтобы поступить в военную академию и стать такими же офицерами. Вот когда они станут офицерами, то спроси у них, насколько это всё тяжело.
И задумчиво проговорила вполголоса:
– Зная характер твоего отца, у него про это я бы спрашивать не рискнула…
Однако девочка осталось непоколебима.
– Я попрошу отца, а он попросит своих больших друзей, и меня тоже сделают офицером! – ребёнок обиженно надул щёки, нахмурил брови и, сложив руки на груди, уставился в потолок, ожидая материнской снисходительности.
Не снимая с лица улыбки, матушка тихо вздохнула, а затем поцеловала своё чадо в щёчку и погладила по светлым шелковистым волосам.
– Конечно, моя дорогая, – ласково ответила она. – Но для начала – спать. Иначе я скажу твоему отцу, чтобы он ни с кем не договаривался.
– Ну-у-у матушка!.. – незамедлительно протянула девочка жалостливым тоном. – Я не хочу спать!
– Никаких «ну матушек». Больше ты меня так не проведёшь, – всё с той же улыбкой сказала женщина. И, осторожно уложив дочь на кровать, укрыла её мягким бархатным одеялом. – Чем раньше ляжешь спать, тем раньше встанешь и пойдёшь играть с нянечками.
– Не хочу я с ними играть, они скучные! – обиженно выдохнула девочка. – Хочу с братьями, а их нету…
– Это потому что твои братья сейчас в отъезде. Эрнст поступает в академию офицеров, а Йохан и Харман его сопровождают, – спокойным, добрым тоном ответила матушка и продолжила поглаживать макушку дочери. – Потерпи немного, уже скоро они должны вернуться.
– И я тоже обязательно туда пойду! В эту академию! – с серьёзным видом заявила девочка и, скрестив ручки на груди, сердито надула щёчки. – И стану зольдатом! Этим… офицером! Да! Я буду офицером, как отец и братья! Как все наши пре… пре…
– Предшественники?
– Да! Как все наши предшественники!
В ответ на это заявление её матушка в очередной раз вздохнула с тихой грустью. Дочь красотой своей внешности пошла в мать, а вот упрямый характер достался ей в наследство от отца. Хорошо это или нет – определит правильное воспитание и время.
– Вот, возьми… – женщина вложила свой медальон в левую ладонь дочери. – Я вижу, он тебе приглянулся, так что не смею им больше владеть. Твой отец рассказывал мне, что этот медальон оберегает своих носителей от всевозможных бед и угроз. – она внимательно посмотрела в хрустально-голубые глаза. – Так пусть же он оберегает и тебя, моя дорогая А’Ллайс…
…Она лежала на дне глубокой воронки, на сырой земле, присыпанная грязью, уставшая и без сил. Всё тело сковало от жуткого холода, и она, не в силах даже пошевелиться, лишь смотрела испуганными глазами на бледный полумесяц, что висел посреди тёмного ночного неба в полном одиночестве; при этом её дыхание было медленным и осторожным, словно девушка боялась привлечь чьё-либо внимание. Только вот чьё? Она здесь абсолютно одна…
Девушка лежала так уже несколько минут, если не больше, – когда все мысли уходят на осознание других, более важных вопросов, следить за временем становится не очень сподручно. А вопросов было много. Например, где она? Почему лежит посреди грязной и сырой ямы? И самое главное – из-за чего не может подняться и выбраться отсюда?
Она не понимала, а тем временем на задворках её памяти, словно зазубренный давным-давно постулат, ходили по кругу одни и те же слова: «Не двигайся и не дыши – увидят, убьют», «Не зови помощи – найдут чужие, убьют», «Не стреляй – услышат, убьют». И, руководствуясь инстинктом самосохранения, девушка беспрекословно подчинялась этим правилам.
Но лёжа без дела, на вопросы не ответить, поэтому девушка решилась действовать. Она осторожно повернула голову сначала в одну сторону, затем в другую. В результате этого удалось выяснить, что в яме она, оказывается, не совсем уж и одна – прямо на её ногах, уткнувшись окровавленными остатками головы в землю, лежало тело неизвестного мужчины в серо-зелёной форме…
Вытащив ноги из-под трупа, а после медленно разжав свой левый кулак, девушка аккуратно протянула руку вперёд и сняла с пояса погибшего увесистую флягу в шерстяном чехле, отвернула пробку и сделала несколько длинных глотков… И тут же всё выплюнула, закашляв с болью в груди – во фляге оказался ненавистный девушкой спирт. Выплюнув остатки горькой жидкости, она прикусила рукав своего кителя и зажмурилась, стараясь вдохнуть носом как можно больше холодного ночного воздуха, в котором отчётливо чувствовалась лёгкая примесь гари и… запах мёртвых тел.
Как следует отдышавшись, девушка наконец окончательно пришла в себя и даже нашла силы привстать, а затем и вовсе сесть – всё же ненавистный ею спирт дал хоть какой-то положительный эффект в виде «отрезвления» разума – и сразу за этим она начала вспоминать. Фронт, передовая, лагерь, лейтенант, солдаты, артиллерия, бой, выстрелы, крики, кровь, взрыв, тьма… Она вспомнила всё, включая своё имя – А’Ллайс. А’Ллайс фон Берх…
Но предаваться длительным воспоминаниям было некогда – необходимо добраться до своих, до безопасности, а для этого вновь нужно действовать. И действовать решительно.
Первым делом А’Ллайс, пытаясь заглушить мысль о только что произошедшем акте мародёрства, брезгливо отбросила флягу в сторону. После этого она внимательно прислушалась: вне воронки не слышно ни единого выстрела или взрыва, лишь стоит сплошная ночная тишина. Значит, бой давно закончился, и потому добраться до союзных солдат будет значительно проще, чем если бы это пришлось делать днём посреди хорошо освещённой простреливаемой местности.
Девушка провела руками по своему разгрузочному жилету и поясу в поисках хоть каких-нибудь полезных вещей, но, к сожалению, поиски не дали абсолютно никаких результатов: ни пистолета, ни даже ножа… Не было и патронных подсумков, хотя А’Ллайс отчётливо помнила, что перед боем она была под завязку нагружена оружием и всевозможным снаряжением.
Обзавестись оружием было жизненно необходимо, поскольку здесь, на фронте, солдат без оружия – не жилец. И тогда, с опаской взглянув на соседствующее рядом бездыханное тело и поняв, что другого выбора сейчас попросту нет, девушка собрала всю смелость в кулак и принялась обыскивать мертвеца. На этот раз поиски дали весьма неплохой результат: девушка завладела измазанной грязью и кровью винтовкой. В офицерской академии учили, что брезгливые люди на войне долго не живут, так что, если своё оружие утеряно, а жить всё ещё хочется, то придётся пользоваться любым возможным трофеем, даже если он весь перепачкан чужими кишками. С этой мыслью А’Ллайс также была полностью согласна, так что не стала противиться найденному трофею, как минуту назад противилась мародёрству погибшего товарища. Потянув на себя рукоять затвора, девушка проверила винтовку на наличие заряженных в неё патронов… Две штуки. Немного, но при должной сноровке защититься от нескольких солдат противника получится даже с таким скудным боезапасом, а там уже, если повезёт, можно будет разжиться их оружием и патронными сумками…
И вот, собравшись с духом, девушка ползком поднялась наверх. Выбравшись из воронки, А’Ллайс оказалась прямиком посреди уничтоженного боями поля, чей вид не вызывал ничего, кроме отвращения и страха: повсюду окровавленная грязь и мёртвые тела, бесчисленное количество воронок от взрывов снарядов, десятки обгоревших стальных машин, именуемых «панцерами», – они же «танки». Но, как уже ранее подметила девушка, бой давно завершился, а по полю разлилась тёмная и тихая ночь. Теперь осталось самое сложное – проползти до своих позиций по холодной грязи, не напоровшись животом на колючую проволоку. И при этом молиться Готту и Кайзеру, чтобы не пришлось воспользоваться винтовкой, – если произвести хотя бы один выстрел, то на шум стрельбы обратят внимание часовые, после чего по полю незамедлительно начнут работать пулемёты, как вражеские, так и свои, чтобы уничтожить возможных лазутчиков-диверсантов или предотвратить ночную атаку…
Извиваясь между бездыханными телами, девушка пробиралась вперёд – туда, где, по её предположению, находились позиции её войск. При этом определить нужное направление оказалось не так уж и сложно, хотя весьма цинично: по трупам. Когда войска поднимаются в атаку, то зачастую их тут же встречает плотный пулемётный огонь противника, уничтожая большую часть атакующих возле своих же траншей; а добегают до позиций неприятеля лишь жалкие десятки из изначально поднятых в штурм сотен солдат.
Продвигаясь дальше, А’Ллайс всё больше убеждалась в правильности выбранного направления: тела в бежевой форме на её пути начинали встречаться всё реже и реже, уступая место огромному количеству тех, кто были облачены в серо-зелёные кители с красной каёмкой и металлическими пуговицами.
С каждым новым преодолённым метром пути форма девушки становилась всё тяжелее от влаги, которая впитывалась из грязи и луж, коих здесь было несчётное количество, а винтовка с неприятной болью оттягивала и без этого ноющее правое плечо. Но А’Ллайс не останавливалась и продолжала упорно продвигаться дальше.
Продвигаться, несмотря на леденящий холод отсыревшей одежды, изрядную утомлённость, боль, пронизывающую всё тело, головокружение и, самое главное, огромный шанс подорваться на неразорвавшемся снаряде или быть застреленной ночными снайперами – ведь от её действий и решений сейчас зависела собственная жизнь, которая могла оборваться в любую секунду от даже случайного неосторожного действия.
Однако все эти страхи не особо тревожили А’Ллайс – наоборот, они стремительно тупели и меркли перед упорством девушки, которая привыкла всегда добиваться своего. Вот и сейчас, отодвинув все мысли об опасностях на задний план, первое место заняла одна единственная цель – любой ценой добраться до своих живой…
Внезапно где-то совсем рядом послышался шорох, за которым тут же последовало приглушённое неразборчивое бормотание двух мужских голосов. Девушка резко прекратила ползти, замерла, затаила дыхание и прислушалась. Однако долго слушать не пришлось…
Вдруг, в паре метров от неё из-за небольшой горки грязи поднялось и устало опустилось на колени нечто неизвестное и пугающее – огромный, неестественных форм и пропорций чёрный силуэт сразу с двумя касками… От увиденного глаза А’Ллайс остекленели, а руки инстинктивно сжали ремень винтовки, которую она принялась медленно снимать с плеча, чтобы привести в боевое положение. Тем временем «нечто» словно «разлиплось» – разделилось на две части. И теперь впереди девушки был уже не один силуэт, а несколько. И чем дольше вглядывалась А’Ллайс, тем всё больше и больше эти силуэты становились похожими на людей…
Один из силуэтов поднял руки и стянул со своей головы каску, после чего присел на землю и опустился спиной на земляной вал, устало вздохнул. Второй силуэт принялся шарить руками по своей груди в поисках какого-то предмета.
А’Ллайс пригляделась… И с облегчением выдохнула – это были самые обычные люди, не более. Однако стоило ей только вглядеться получше, как её мнимая радость тут же исчезла, ведь одеты люди были не так, как ей бы хотелось…
Перед А’Ллайс находились двое восотийцев. Двое врагов…
И поскольку теперь прямой путь вперёд был отрезан, девушка принялась осторожно и без резких движений ползти назад, чтобы найти другой маршрут до своих, обходной. Но, как назло, восотийцы сумели различить в ночной тишине еле слышимый шорох, издаваемый ползанием А’Ллайс. Встрепенувшись, тот, что снял свою каску, привстал и взял карабин на изготовку. Второй же решил не подниматься с места, а просто вытащил из кобуры пистолет и принялся внимательно осматриваться по сторонам.
– Кто здесь?! – испуганно произнёс в пол голоса восотиец с карабином, изучая местность вокруг на наличие посторонних. – Покажися, а то худо будетъ, ей Богу!
Не дождавшись никакого ответа, он медленно пошёл вперёд, и именно в ту сторону, где сейчас скрывалась А’Ллайс… и не дойдя до неё всего метр, – остановился и замер с опущенным в землю карабином. При этом глаза восотийца сосредоточились на дульном срезе винтовки, которую на него уставила неспешно поднимающаяся из-за кучи бездыханных тел неизвестная девушка в рэйландской форме и с растрёпанными волосами.
– Бросте оружие! – шикнула А’Ллайс в пол голоса на восотийском, одаряя стоящего перед ней врага недобрым взглядом. – Немедленно! Нас здесь целый отряд!
Невзирая на темноту, восотиец отчётливо видел серьёзный настрой девушки, которая словно не испытывала никакого страха перед двумя здоровыми мужчинами. А как известно, серьёзно настроенный человек с винтовкой в руках шутить не станет – сразу пальнёт.
Решив не испытывать судьбу, а вместе с ней и нервы девушки, восотиец принялся медленно опускать руки к земле, чтобы избавиться от своего карабина. Это действие заметил оставшийся позади раненый напарник, у которого оказалось совсем другое мнение насчёт требования неизвестной девушки бросить оружие. И решение он принял также иное: не подчиняться, а действовать на опережение, несмотря на ранение и изрядное волнение, восотиец вскинул пистолет и, не целясь, вдавил спусковой крючок…
В ночной тишине громыхнул выстрел. Стоявший перед девушкой восотиец, что собирался сдаваться, вдруг дрогнул и повалился на землю. Моментально осознав произошедшее, А’Ллайс резво отскочила в сторону с линии огня и выстрелила в последнего противника. Получив ответную пулю, восотиец выронил свой пистолет и, закрыв глаза, уронил подбородок на грудь.
Покончив с противниками, А’Ллайс опустилась на правое колено и затаила дыхание. Она нарушила правило о запрете стрельбе в ночное время и теперь ждала последствий… Что не заставили себя долго ждать.
Словно в подтверждение самых худших опасений, с обеих сторон поля в тёмное небо взмыло множество ярких точек – ночные осветительные ракеты, – которые тут же начали медленно опускаться вниз, освещая всё кругом ослепительно-белым химическим светом. Когда поле оказалось хорошо освещено, что произошло довольно быстро, всего за несколько секунд, девушка увидела впереди себя окопы, из которых торчали макушки в знакомых стальных шлемах чёрного цвета. Свои! Только вот до них было не меньше пятидесяти метров, которые ещё предстояло как-то преодолеть под градом пуль: с вражеской линии окопов начали раздаваться быстрые трески выстрелов, услышав которые А’Ллайс поняла – забили пулемёты. В правоте своих домыслов девушка убедилась окончательно, когда рядом с ней по земле пробежалась дробь пуль, выбивая из мёртвых тел брызги крови, а из подсохшей грязи – пыль.
Вот теперь необходимо действовать максимально быстро и без сомнений! Именно поэтому А’Ллайс почти мгновенно приняла очень опасное, но единственное в данной ситуации решение – прорываться к своим напролом…
Отбросив винтовку в сторону, бежать с которой было бы крайне несподручно, девушка что есть сил ринулась вперёд по направлению к своим позициям! Над её головой одна за другой засвистели пули, но все они как будто бы обходили девушку стороной. Однако А’Ллайс продолжала бежать, невзирая на эту угрозу и рвущееся от огромного волнения сердце! Она продолжала прорываться вперёд, не обращая внимания на проступающие от страха слёзы!..
И вот, когда до спасительного окопа осталось всего ничего – жалкие десять метров, – вдруг из него высунулся ствол пулемёта, а рядом с ним показалось несколько солдат, которые принялись заряжать его лентой, на которой зловеще поблескивали патроны…
– СВОИ!!! – не сбавляя скорости, надрываясь, закричала и замахала руками А’Ллайс, стараясь привлечь к себе внимание пулемётного расчёта. – НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!!!
Внезапно девушка почувствовала нестерпимое жжение в области левого предплечья – боль оказалась настолько нестерпимой, что А’Ллайс взвыла и, оступившись, упала на твёрдые брёвна траншеи!..
Дрожа и плача, девушка громко выдохнула, а после из последних сил перевернулась на спину…
И увидела, как на неё опускается пара чёрных рук…
* * *
– НЕЕЕЕЕЕТ!!!
Она обнаружила себя лежащей на полу посреди своей спальни в одном лишь ночном платье. Из окна было видно, как на ночном небе повис широкий белый диск, в то время как в самой спальне стояла почти непроглядная темнота. Пытаясь тяжело отдышаться, она заметила, что всё это время в её руках лежал длинный зонт, а в ногах, словно стараясь успокоить, трётся перепуганная молодая чёрная кошка.
В коридоре послышались частые шаги, которые больше походили на чей-то спешный бег. Скрипнула дверная ручка, и на пороге спальни появилась фигура тридцатилетней женщины, одетой в точно такое же ночное платье. В руках она держала оловянный подсвечник, свет которого позволял разглядеть её взволнованное лицо: зелёные, перепуганные, сонные глаза, тонкие губы, маленький нос, островатый подбородок и растрёпанные каштановые волосы средней длины. Завидев свою старую матушку на полу, женщина быстро подошла к ней и помогла подняться на ноги.
– М-матушка А’Ллайс! – выдохнув, с облегчением проговорила она. – Вы меня до смерти перепугали! – а заметив в руках матери зонт, то вполне ожидаемо кивнула на него и поинтересовалась: – «Винтовка»… Значит, вам опять приснился кошмар, и вы бродили во сне…
Но та, которую назвали матушкой А’Ллайс, ничего не ответила. Вместо этого она молча бросила зонт на пол, затем вернулась к своей кровати и, присев на её край, тяжело вздохнула и запустила руки в пряди седеющих волос. Обеспокоенная женщина тут же поставила подсвечник на прикроватный столик и подсела к матери.
– Может, утром снова сходим к доктору?.. – осторожно предложила она, приобняв матушку свободной рукой. – Меня пугает ваше состояние. В последнее время оно будто бы ухудшается. И ухудшается стремительно…
– Фрида, – наконец подала негромкий старческий голос А’Ллайс, пристально смотря в пол серыми, тоскливыми глазами. – Чтобы твой паршивый доктор понял суть моей проблемы, он должен пройти то же, что прошла я, увидеть всё то, что довелось увидеть мне, и потерять всё то, что потеряла я… Разве я не говорила тебе об этом ранее?
– Как же? Говорили и не раз… – с виноватым видом согласилась Фрида и сложила руки на ногах. – Но я не…
– Послушай, моя дорогая, – перебила А’Ллайс и внимательно посмотрела на свою дочь. – Я понимаю, что ты хочешь помочь мне. Но чтобы там ни было, я ни в какой помощи не нуждаюсь. То, что со мной происходит, это лишь мои проблемы. А свои проблемы я привыкла решать сама.
– Но вы же понимаете, что я не отступлюсь? – заявила Фрида, словно проигнорировав слова матери.
– Понимаю, как же… – невесело хмыкнула А’Ллайс, переведя взгляд с дочери на распахнутое окно, откуда открывался вид на горизонт, где начинали появляться первые проблески восходящего солнца. – У тебя же мой характер…
– Упорный?
– Скорее, упрямый, – грустно улыбнулась А’Ллайс.
Фрида невольно отзеркалила улыбку матери.
– Что вам снилось сегодня? – тут же поинтересовалась она.
А’Ллайс вновь не спешила с ответом, выдерживая паузу, что-то обдумывая.
– То же, что и всегда, – война, – коротко отозвалась она, не желая вновь пересказывать события сна, ведь сегодня он вновь был точно такой же, как и все предыдущие: матушка А’Тринн, фамильный медальон, затем та, проклятая всеми богами, война, траншеи, убитые солдаты и незримый лик смерти в самых различных своих проявлениях. – Разговор окончен. Возвращайся в кровать.
– Хотите выпить воды? – вновь проигнорировав слова матушки, предложила Фрида. – Заодно примите то лекарство, что выписал вам доктор Шмитц.
– Не буду я пить никакие лекарства! – проговорила А’Ллайс, слегка повысив тон и нахмурив брови. – Отправляйся спать. Это приказ!
А’Ллайс и вправду не жаловала препараты, что прописал ей лечащий врач. После нескольких приёмов таблеток и микстур она заметила, как стала забывать целые события из своего прошлого: порою она ловила себя на мысли, что вот что-то было такое особенное в памяти, а что именно – уже неизвестно. А забывать своё пусть и не самое приятное, но всё же прошлое А’Ллайс категорически не хотела, поскольку те давние воспоминания хранят память о самом ценном, что когда-либо было в её жизни – семья и друзья.
В очередной раз тоскливо вздохнув, Фрида встала и, вскинув согнутую под углом правую руку к виску, отдала матери воинское приветствие.
– Так точно, фрау-офицер! – произнесла она, словно по уставу, и улыбнулась.
Занимающийся проблемами А’Ллайс доктор Шмитц порекомендовал родственникам своей пациентки «подыгрывать» ей и на все вопросы, просьбы и прочие обращения отвечать так, как она привыкла, – «по-военному». Такой подход должен создать для бывшего офицера благоприятные условия для восстановления, которое ей так необходимо.
Ведь даже спустя тридцать лет после окончания той страшной войны у А’ллайс по-прежнему наблюдаются проблемы с психикой. «Посттравматический синдром» – таково было заключение Шмитца после пары бесед и обследований.
Несмотря на то, что после войны данная проблема наблюдалась у множества воевавших солдат, эффективного и общепринятого способа её лечения так никто и не придумал, ибо проявления этого синдрома у всех происходят по-разному, и врачам ничего не остаётся, как лечить каждого пациента индивидуальным способом.
Конечно, многим, кто пережил войну, удалось избавиться или заглушить этот недуг. Но помимо посттравматического синдрома война также «наградила» многих её уцелевших участников так называемым «взглядом на две тысячи ярдов» – пережившие кровопролитные сражения солдаты, чья психика изрядно пошатнулась, имели отрешённый, несфокусированный взор в никуда.
Вот и сейчас отставной офицер на пенсии смотрела на свою дочь точно таким же пугающим взглядом…
– Не называй меня так! – вдруг оскалилась А’Ллайс, отчего Фрида содрогнулась. – Нету у меня уже давно никакого звания и титула! Фамилия фон Берх больше не звучит гордо и… и… – оскал исчез также внезапно, как и появился. Резко переменившись в лице, вернув ему уже ставшую обыденностью грусть, она медленно опустила глаза в пол. – И всё из-за меня…
– Хватит себя корить, матушка! – на лице Фриды же проступило недоумение. – Просто… Давайте уже наконец примем произошедшее и будем жить дальше. Без оглядки в прошлое, которое уже не вернуть и тем более не исправить.
А’Ллайс не ответила. Она молча улеглась на свою большую кровать, укрылась старым бархатным одеялом и закрыла глаза. Фрида, подумав, что вновь сказала что-то не то, решила вернуться в свою спальню – матушке нужно передохнуть, поэтому не стоит задерживать её долгими разговорами. Поговорить по-серьёзному о её зачастивших в последнее время кошмарах можно утром, когда матушка будет бодра и полна сил, а не усталая и слабая, как сейчас.
Как только дверь закрылась и шаги уходящей Фриды затихли, А’Ллайс поднялась с кровати и направилась к большому резному шкафу, выполненному из дорогой древесины. Отперев этот исполин, она просунула морщинистые руки вглубь и одновременно нажала на несколько секретных кнопок. Почти бесшумно заработали скрытые механизмы, и задняя стенка шкафа поднялась вверх, открывая доступ к тайнику.
А’Ллайс смотрела на старенький, потрёпанный службой и временем, но всё ещё пригодный для ношения китель вооружённых сил Рэйландского Райха: серо-зелёная, с красной каёмкой и оловянными пуговицами полевая версия для использования на маршах и боевых столкновениях. В этом кителе А’Ллайс прошла всю войну, и он стал для неё одним из неких «символов» своей принадлежности не только к офицерскому составу, но и ко всей армии в целом.
Рядом с кителем в чёрных ножнах покоилась наградная офицерская сабля – длинная, изогнутая, с покрытой серебром рукоятью и дарственной надписью на клинке «От Фатерлянда». По соседству с саблей в кожаной кобуре находилось ещё одно наградное оружие – самозарядный пистолет: безотказная, хоть и немного громоздкая карманная артиллерия, рассчитанная на десять патронов, имеющая возможность присоединить приклад и более длинный ствол для трансформации пистолета в самый настоящий карабин.
Под оружием внутри шёлкового свёртка находилось несколько орденов и наград, врученных А’Ллайс за успехи на службе и фронте. Фактически, их здесь быть не должно, как и оружия, ведь после пары «неприятных» инцидентов, произошедших пару десятилетий назад, всё это по закону должны были отнять. Но бывший офицер заявила об их потере и, не желая долго разбираться с этим вопросом, местные власти пошли на уступки перед ветераном и «закрыли глаза»…
А вот и самая дорогая для А’Ллайс вещь – парадная офицерская фуражка с чёрным козырьком и искусственным рубином в обрамлении золотого венка. Та самая, которую ей вручили при окончании офицерской академии в Рэйнбурге, столице Рэйландского Райха. Для А’Ллайс это не просто головной убор, а самая настоящая драгоценность, которую она бережно хранит с момента получения и по сей день. Правда, во время войны она носила полевую версию данной фуражки, которая почти не отличалась от обычных солдатских шапок-бескозырок.
Однако сейчас офицера интересовали не вещи, в которых она прошагала всю войну, а покоящийся на самом дне сундука пожелтевший конверт. Намереваясь его открыть, А’Ллайс взялась за край бумажного прямоугольника… как вдруг по её лицу заскользили крохотные слезинки. Грубо вытерев проступившие слёзы рукавом, А’Ллайс не решилась закончить начатое и отложила конверт на стол.
С трудом преодолев дрожание рук и сбитое дыхание, пожилая женщина переоделась в чёрно-фиолетовое платье, тёмные брюки и кожаные сапоги. Она завязала седеющие волосы в хвостик и обернула шею старым платком своей матери. Взяв маленькую сумочку с личными вещами и не забыв погладить свою кошечку со словами «Только ты меня понимаешь…», А’Ллайс покинула своё родовое поместье и устремилась вперёд, навстречу поднимающемуся над горизонтом рассвету.