К Институту мы подъехали уже в темноте. Хоть день и пошёл на возрастание после дня Середины зимы, это было пока не очень заметно, и по-прежнему большая часть дня проходила потемну. Снег хрустел под ногами, когда мы с Ириной прошли через чёрный ход. Леди Виктория, как и утром, вышла у парадных ворот, и мы договорились с ней встретиться у кабинета леди Амалии.
Леди ректор ждала нас. Она встретила нас в коридоре и, коротко поприветствовав, пригласила в свой кабинет. У меня было странное чувство, будто кто-то смотрит мне в спину, но, оглянувшись, я никого не увидела. Стража мои действия насторожили, и, едва мы оказались в кабинете, он тихо спросил:
– Вы что-то чувствуете?
Лели Амалия стояла у стола, Ирина протягивала ей бумаги, которые секретарь Его Величества сказал отдать ректору. Чувство взгляда в спину не прошло, и я приопустила щиты. По моим ощущениям, в комнате нас было не четыре, а пять человек.
– Там! – я указала на гобелен на стене.
Яков в миг оказался возле него и отдёрнул в сторону. На ровной стене за тканью оказалось маленькое отверстие, достаточное, чтобы услышать или подглядеть. Страж молча выбежал в коридор, и почти одновременно с этим в кабинет вошли леди Виктория и профессор Олрид.
– Что случилось?
– Кто-то следил за моим кабинетом, – ответила леди Амалия, опускаясь на стул. У неё в голове не укладывалось, что у кого-то могло хватить наглости подслушивать за стеной кабинета ректора.
Запыхавшись, вернулся Яков.
– Сбежал, – покачал он головой. – Леди, вы смогли понять, кто это был? – обратился он ко мне.
– Нет, – я покачала головой. Человек, прятавшийся за стеной, носил ментальный щит, и поставлен он был не людьми Александра, иначе он не стал бы для меня преградой.
– Так, давайте решать вопросы по порядку. Сперва я отпущу леди, потом с профессорами мы поговорим о безопасности моего кабинета, – решила леди Амалия. – Леди Лира, если вас не затруднит, я бы посоветовала дождаться леди Ирину, я её долго не задержу, тогда вы вместе вернётесь в жилой корпус. Вы же в курсе всей истории? Если хотите, можете подождать в коридоре.
Я посмотрела на Ирину, та покачала головой, показывая, что не возражает, если я останусь в кабинете. Она чувствовала себя растерянной и смущённой. Я ободряюще улыбнулась.
Леди Амалия бегло пролистала бумаги Ирины.
– Судя по тому, что здесь написано, вы являетесь женой некоего Ильи Светлодубского, вам надлежит окончить вверенное мне учреждение, и королевской канцелярией вам выдано предписание отказаться от формы и разрешение не посещать занятия верховой езды, самообороны, танцев и другие по вашему усмотрению. Леди, вы в положении? – леди ректор посмотрела в упор на Ирину.
Та, залившись краской, кивнула. Леди Виктория охнула, закрыв рот рукой, мужчины неодобрительно на неё посмотрели.
– Ясно. Отец ребёнка – ваш муж?
Ирина снова кивнула, нервно комкая юбки. Во дворце она держалась спокойнее.
– Ну что же. Поздравляю вас с браком по сердцу, – леди Амалия потёрла переносицу. – Я видела всякое, но, чтобы замужняя дама оканчивала Институт, такое будет впервые. Я убедительно прошу вас, леди, не распространяться о вашем новом статусе, вашем положении и всём, что с этим связано, с другими ученицами, – строго предупредила леди Амалия Ирину. – Лекарей я предупрежу, раз в неделю будете приходить к ним на осмотр. Травы от утренних недомоганий они так же вам выдадут. С преподавателями я переговорю, без указания причин, и уровень нагрузки вы подберёте себе сами, но учтите, что экзамены вам придётся сдавать вместе со всеми, по единой программе и в общем порядке. Если будут какие-либо сложности или вопросы, обращайтесь ко мне напрямую, решим по мере возникновения.
– Леди, я бы посоветовала вам не отказываться от вечерних занятий по самообороне. Сложных упражнений я там не даю, но уметь носить и прятать предметы, которые можно использовать для защиты, и распознавать опасность, может быть полезным. И вы можете обращаться ко мне по любым вопросам, – произнесла леди Виктория.
– Благодарю, леди, я воспользуюсь вашим советом. Леди Амалия, а как быть с формой? Мне предписали отказаться от корсетов…
– Можете говорить окружающим, что ваш жених счёл форму Института слишком нескромной. Швея приготовит вам платье по форме женских Академий, там не предполагается корсетов.
– Благодарю, леди, – коротко поклонилась Ирина.
Наконец, нас отпустили. Время ужина уже прошло, и я предложила Ирине зайти на кухню, а на удивлённый взгляд пояснила, что иногда заглядываю туда, и повара угощают ватрушками или поздним ужином.
Ирина согласилась, и под присмотром Якова мы прошли на кухню. Там охающая повариха выдала нам по стакану молока, мясо с подливой и кашей, мягко попеняла, чтобы мы впредь не засиживались допоздна и не пропускали ужин. Яков тоже получил свою порцию. Отужинав, мы поблагодарили женщину и отправились в жилой корпус.
Саня сидела над учебником иностранного языка. Когда я вошла, она обернулась и тут же пристала с расспросами, где я пропадала весь день?
И что ей рассказать? Ответила, что вместе с леди Викторией ездила в столицу. И, это большой секрет, но, похоже, я теперь регулярно буду выезжать туда на занятия. Ведь наши встречи с Его Величеством в какой-то мере можно назвать занятиями по ментальным навыкам?
Саня покачала головой и поделилась, что в столице сейчас делегация иностранцев, и один из них, вернее, одна леди, согласилась заниматься языком с желающими. За это корона будет оплачивать потраченное время и леди может получить право на приобретение жилья в столице. Сане предстоит ходить на занятия к ней, чему подруга была рада – общаться с носителем языка, узнавать об их традициях из первых рук, это так интересно!
Дни неслись снежной лавиной. Мне приходилось заниматься в комнате и библиотеке, чтобы нагонять пропущенные из-за встреч с Александром уроки. Дополнительные уроки по самообороне и текущие домашние задания не оставляли ни капли свободного времени.
Раз в неделю я в сопровождении леди Виктории выезжала во дворец и несколько часов проводила в кабинете Александра. Чаще всего я вышивала, он решал текущие вопросы, и при этом мы мысленно беседовали. Иногда он давал мне задания, например, прочитать мысли присутствующих сквозь щит, или самой поставить щит кому-нибудь из прислуги. Государственных служащих мне пока не доверяли.
Я старательно проделывала все порученные упражнения, и в итоге Александр меня осчастливил, заявив, что базовый щит Ирине поставил профессор Сардер, а вот основной придётся возводить мне. От сомнительной чести я попыталась отказаться, всё же работать с мыслями, разумом других людей мне было боязно, на что получила недовольный ответ, что рано или поздно мне всё равно придётся это делать, и лучше уж потренироваться сейчас и отделаться малой кровью, чем потом совершить непоправимую ошибку.
Юлия от отравления поправилась, но теперь должна была несколько месяцев соблюдать строгую диету. У нас с Саней в комнате постоянно были угощения, присланные Александром или родными Сани, и Юлия почти перестала к нам заглядывать. Зато в общей комнате по-прежнему подсаживалась к нам с рукоделием, поболтать, и иногда менялась со мной и Саней украшениями к субботним танцам.
Как и ожидал Александр, Ирина стала подсаживаться ко мне в столовой, на совместных занятиях, с рукоделием в общей комнате. По его совету я не стала отказываться от её дружбы, мне и самой была приятна компания деликатной и вежливой леди.
Если Саня всегда говорила то, что видела и что думала, то Ирина часто ограничивалась сдержанной улыбкой и меткой фразой. Она не заговаривала о том дне, когда я узнала её деликатный секрет, и не спрашивала, как и почему я оказалась у Его Величества. Но, как-то заглянув в её мысли, я увидела, что Ирина поняла, кто просил за неё у Короля, и считала себя обязанной.
Мне бы не хотелось, чтобы её дружба ко мне строилась только на чувстве долга, но, как оказалось, это только усилило давнее расположение. Ирина считала меня хорошим человеком и образцовой леди, и была рада завести со мной дружбу.
По субботам я ходила на танцы. Меня приглашали разные кавалеры, я вела лёгкие светские беседы и получала ничего не значащие комплименты. Несколько раз, в разные дни, меня приглашал Эрик. Он вёл меня в танце кончиками пальцев, деликатно и отстранённо, но смотрел, как на утраченное сокровище. Ученицы, которые раньше потешались над вечно падающими заколками, теперь шутили над неизменной лентой преподавателя.
Кто-то считал, что Эрик повязал её и забыл, иные считали, что он завязывал её, когда руки случайно оказались испачканы в клею, и теперь просто не может снять. Самые романтичные шептались, что это подарок от возлюбленной или память о погибшем друге. Когда меня втягивали в подобный разговор, я пожимала плечами и отвечала, что, возможно, лента просто нравится профессору?
Григорий ко мне больше не подходил, что немало меня порадовало и одновременно насторожило. К чему такая резкая смена поведения? Тем не менее, он продолжал присылать записки со строками из поэм, которые не подобает знать приличным леди, равно как и подарки. По моей просьбе Артемий и Яков все посылки от него отправляли обратно.
В тот день я сидела в кабинете Его Величества с вышиванием на облюбованном диванчике и украдкой бросала взгляды на Александра, любуясь его статью, разворотом плеч, гордо поднятой головой, решительными твёрдыми жестами, и улыбалась, слушая его голос. Иногда я ловила на себе его взгляды, полные нежности и чего-то ещё, мне непонятного. Меня это смущало.
Мысленно мы говорили о странностях в поведении Григория и расследовании попыток отравления. За Григорием с первой нашей с ним встречи велась слежка, но ничего подозрительного пока замечено не было, кроме того, что в свой выходной день он время от времени посещал даму лёгкого поведения. Я возмущённо фыркнула, Александр ласково улыбнулся.
Что до расследования, то было несколько подозреваемых среди прислуги, преподавателей и учениц. Слуг опросили, после чего рассчитали или перевели в другие казённые заведения, с преподавателями провели беседы и приставили слежку. Человека, подслушивавшего у кабинета леди Амалии, так и не нашли.
Что Александра тревожило, так это щит, достаточно сильный и поставленный непонятно кем. Для меня это тоже было загадкой. Как бы мне ни хотелось, в памяти всплыла ассоциация с профессором Джозефом, на что Александр меня успокоил, посоветовав просто поговорить с почтенным профессором напрямую.
В этот момент дверь распахнулась и, отвесив шутовской поклон до самого пола, коснувшись при этом пером на шляпе ковра, вошёл мужчина. Без приглашения. Не дожидаясь позволения, он поднялся и громко возвестил:
– Алекс, ты не поверишь, тут та-а-акое было! Милашка из посольства от северных соседей, которая вздыхала по тебе, внезапно оказалась в моей постели! Боюсь, она теперь постесняется и дальше оказывать тебе знаки внимания, уж прости.
Александр при появлении мужчины едва заметно напрягся. Моё сердце не успело тревожно ёкнуть при новости о поклоннице Александра, как я смутилась откровенным разговором, а через минуту уже улыбалась непосредственным речам мужчины. Он не ждал ответа, просто болтал обо всём, что видел вокруг.
«Мой шут. Не вздумай слушать его мысли», – с непонятной интонацией произнёс Александр.
Я послушно подняла шиты. Как я поняла из образов, мелькнувших в мыслях Александра, этот мужчина, шут, не раз его выручал из всевозможных ситуаций, но порой приходилось ставить его на место, когда он забывал, с кем говорит. С одной стороны, Александр был рад его видеть, как шебутного приятеля, с которым время от времени они проворачивали шалости и строили каверзы придворным. С другой стороны, почему-то именно сейчас его присутствие было нежелательно.
Шут стоял лицом к чуть напряжённому Александру, спиной ко мне, и я пока видела только его спину. Высокий, в нелепом костюме, который вроде и скроен по последней моде, но всё в нём было слишком.
К примеру, сейчас при дворе были в моде кружевные манжеты, так у вошедшего мужчины они были слишком пышные и слишком широкие, и они смешно колыхались, как паруса на ветру, когда он слишком патетично взмахивал руками. При дворе набирали популярность мужские шляпы, которые полагалось в помещении снимать и держать в руках или отдавать слугам.
Мужчина же и не подумал снять шляпу со слишком широкими полями, слишком длинным и слишком пышным пером. И зачем он надел чёрные перчатки? Решил таким образом оттенить кипельно-белые кружева? Да он одним своим видом высмеивал придворную моду!
Мужчина продолжал:
– Эх, знаю-знаю, ты был бы рад, если бы я похитил внимание твоего казначея, но тут, увы, я бессилен. Он непреклонен и всё своё служебное рвение готов отдавать только тебе! Ой, а это кто тут у нас? Такая милочка! Алекс, будь осторожен, такие леди очень быстро умеют повиснуть на чьей-нибудь шее, а твоя ценится особенно высоко, – шут обернулся, и я поняла, что мужчина не носил перчаток.
Чёрным был он сам, целиком. С антрацитово-чёрного лица на меня смотрели пронзительные синие глаза, объёмные губы кривились в многозначительной заискивающей улыбке, а длине его ресниц позавидовала бы любая леди.
Я вдруг поняла, что до неприличия прямо, во все глаза смотрю на мужчину. Темнокожего мужчину в придворном наряде, который говорит на нашем языке, как на родном, и при этом похабно мне подмигивает. Сразу вспомнились перешёптывания леди в укромных уголках о мужской силе темнокожих иностранцев, но я тряхнула головой, отгоняя подобные мысли.
Мой страж придвинулся ближе, так, чтобы стоять между мной и шутом. Только вот никакого вреда тот наносить мне, судя по всему, не намеревался, а вступать в разговоры стражам не положено.
– Леди, как ваше имя? Хотя не говорите, не надо, я угадаю! У вас такие чудесные розовые щёчки! Роза? Нет? Тогда, вероятно, Светлана, вы так светлы ликом! Снова нет? Ой, скажу вам по секрету, бросайте того недотёпу, кем заняты ваши чудные мысли! Я гораздо лучше вашего кавалера, я остроумен, галантен и, чего таить, гораздо лучше в постели…
Тихий рык, стремительное движение, и не успела я охнуть, как Александр оказался передо мной, а шут отлетел сторону и с грохотом упал на один из столов, перевернув его. Бумаги разлетелись по полу. Я прижала руки ко рту. Шут, не спеша подняться, ошарашенно смотрел на Александра. Все в комнате замерли.
– Хоть жестом, хоть словом, хоть взглядом, хоть отголоском мысли ты позволишь себе хоть что-то в отношении этой леди, и я не стану сдерживаться, – тихо, но чётко произнёс Александр. Это он ещё сдерживался? Ох!
– И что тогда, убьёшь? – с кривой ухмылкой поинтересовался лежащий на полу, среди раскиданных бумаг, мужчина.
– Тогда смерть покажется тебе благом, – ещё тише ответил Александр. Судя по взглядам присутствующих, они такого никак не ожидали, но поверили каждому слову. Поверила и я.
«Я тебя не напугал?» – Александр обернулся ко мне.
«Я боюсь того, что могу невольно стать причиной твоей ярости. Что из-за меня может кто-то пострадать», – честно ответила я.
Всё равно я для него, что открытая книга. И в тот момент я боялась не силы Александра, не его порыва, а того, что он так рьяно бросился на мою защиту. Обратив на кого-то внимание, я невольно могла направить ярость Его Величества на этого человека. Если бы я не растерялась из-за вида шута, на его разговоры я могла бы отшутиться, как это не раз делала, и в иной ситуации никто бы не пострадал.
«Я постараюсь быть более сдержан. Просто слишком хорошо знаю этого человека… Прости».
«Всё хорошо. Думаю, сегодня мне лучше уехать».
«Как пожелаешь. Карета будет готова через пятнадцать минут».
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошла леди Валерия, Ляля. Окинула помещение быстрым взглядом, сделала выводы.
– Леди, вы не желаете осмотреть гостевую комнату на первом этаже? Там на стенах висят полотна кисти известных художников, и есть чудесный рояль. Можете приходить туда в любое время, просто скажите, что вы от леди Ляли, и слуги вас туда проводят. А может, желаете прогуляться по портретной галерее?
Присев на прощание в реверансе, я вышла вслед за Лялей. Шут так и лежал на полу, и, когда я проходила мимо него к двери, смотрел в пол.
Я наслаждался обществом своей птички. Она, как чудесный сон, как сказочное видение, хрупкая и воздушная, занималась вышиванием в уголке моего кабинета. Одно её присутствие несказанно меня радовало, а возможность слушать её мысли и беседовать будоражила и пьянила не хуже крепкого вина.
Хлопнула дверь. Уже зная, кто мог бы так бесцеремонно ко мне ворваться, я всё же поднял глаза от прошения о помиловании. Юристы дали свои комментарии по этому делу, на трёх листах, и мне предстояло вынести решение в последней инстанции.
Уж лучше бы ещё пять дел о преступниках, чем он. Чёрный Шут, а попросту Тимофей. Он лучший помощник в ситуациях, когда нужно кого-либо скомпрометировать. Он же придворный охальник, охочий до юбок всех возрастов и любого положения.
То, что малышка может услышать в его мыслях, ей не понравится. И о том, как на моё совершеннолетие Тимофей уговорил меня посетить публичный дом, и о его нынешних похождениях. Не стоит ей пока этого слышать.
Шут моё недовольство его появлением проигнорировал. Так, очередную открывшую на меня брачную охоту леди он обезвредил в своей обычной манере и, вероятно, явился для получения оговоренной премии за подобную помощь. Хорошо, что душа моя, похоже, пропустила его слова мимо ушей. Не хотелось бы, чтобы она расстраивалась или переживала о чём-то.
Пока я искал повод и слова, чтобы выставить Тимофея, тот, к моему ужасу, заметил тихонько сидящую на диванчике мою птичку и повернулся к ней. В его мыслях тут же мелькнуло желание попробовать её поцелуй на вкус и полюбоваться на стройные ножки без вороха юбок. На глаза упала красная пелена.
Грохот и испуганный вздох моей малышки. Тимофей с растерянным видом раскинулся на полу, мысленно интересуясь, какая бешеная блоха меня укусила, но, к счастью, не пытается встать. Если бы он хоть пошевелился…
Вдох. Медленный выдох. Я не могу его убить за одни только мысли. За спиной моя птичка, она не простит, если на её глазах я кого-нибудь покалечу. Тимофей замер, увидев что-то в моих глазах. Пожалуй, стоит сказать, за что он пострадал.
– Хоть жестом, хоть словом, хоть взглядом, хоть отголоском мысли ты позволишь себе хоть что-то в отношении этой леди, и я не стану сдерживаться.
Кажется, он поверил. Очень надеюсь, что больше он к ней не приблизится и на пушечный выстрел.
А душа моя? Я её сильно напугал? Ох, боги! Она, добрейшее создание, боится не моих порывов, а того, что из-за неё мой гнев может быть направлен на невинных, в её понятии, людей.
Я задохнулся от нежности. Обнять бы её, прижать к себе и не отпускать, беречь от любых невзгод, но нельзя. Золотая клетка, равно как и проявление слабости перед помощниками и Тимофеем, не лучший выход. Сейчас я должен её отпустить.
Леди Валерия, Ляля, появилась как нельзя вовремя. Бросила на меня вопросительный взгляд и, когда я незаметно кивнул ей в ответ, увела мою малышку. Хорошо. Теперь шут.
Я медленно вернулся за стол, положил руки перед собой, тяжело посмотрел на Тимофея.
– Можешь встать. Медленно, без лишних движений.
Он, кряхтя и демонстративно потирая ушибленные места, поднялся. М-да, хорошо я его приложил, придётся ему всё же показаться лекарям. За что же боги наказали меня такой силой! Самое страшное, что я могу ненароком покалечить друзей или близких мне людей.
– Тимофей, ты понимаешь, за что пострадал? – глухо спросил я. Он медлил с ответом, оглядывая опустевшую комнату. Помощники незаметно вышли, стражи изображали статуи у дверей.
– Тимофей!
– Вероятно, ты присмотрел себе кралю, но почему-то забыл поставить об этом в известность окружающих, за что мы теперь и страдаем? – поднял бровь шут.
– Она моя половинка, Тимофей. Истинная Половина Души.
Шут уставился на меня во все глаза. Сообразив, что я не шучу, выругался так, что даже у стражей покраснели уши, и принялся с поклонами и реверансами поздравлять меня.
– Тимофей! Прекрати паясничать. Я прошу тебя лишь об одном – держись подальше от моей малышки. И ещё. Если с ней что-нибудь случится, я сойду с ума.
– Вот только берсерка в коридорах замка нам и не хватало, – разом растеряв весёлость, буркнул шут.
– Ты прав. Потому о ней никто ничего не должен знать как можно дольше.
– Понял, – отозвался Тимофей. – Так что, в Дом Красных Юбок тебя больше не звать? – ухмыльнулся шут.
– Верно понимаешь. Она уже слышит окружающих, и я не хочу её расстраивать. Её наивное доверие для меня важнее мимолётных страстей.
– Ох ты ж ё! – высказался Тимофей. Я хмыкнул и позвал помощников, пусть соберут бумаги и позовут слуг, убрать остатки стола. А мне нужно придумать, как утешить и порадовать мою малышку.