Катерина Траум
Зачарованная кровь
– Ещё, – выпаливаю я просто назло, потому что хочу узнать границу возможностей. Лучше быть не может, или для колдуна предела нет? Дальше – только безвременье…
Нет, дальше – голубой всполох в прозрачной радужке, сдавленный хрип. Я будто сорвала замок с какой-то важной двери. Яростный толчок вышибает воздух, вынуждает с криком выгнуть спину. В подушку по сторонам от моей головы с треском врезаются серебряные когти, и я не дышу, спеша найти губы Анвара. Отвлечь, унять проснувшегося зверя, потерявшего контроль. Снова нежная клубника, просто пытаясь втянуть в себя больше. Рывок, вокруг снегом рассыпается пух, и по бёдрам проходит судорога, волной к подгибающимся пальцам ног.
Мой протяжный оглушающий стон тонет в его рыке, в треске сорвавшихся когтей. Дрожь двух тел разом, рассыпаясь на эйфорическую пыль. Разбита, потеряна и… счастлива. Чувствуя, как он наполняет меня, как в последних замедляющихся движениях проталкивает дальше влагу, как бешено колотит его сердце совсем рядом с моим, я растворяюсь в этой полнейшей принадлежности.
– Моя, – шепчет Анвар, на миг оторвавшись от губ и подарив ориентир потерянному взгляду. – Моя королева.
9. Вотум
Горячий пар впитывается под кожу, обволакивает дыхательные пути запахом пряной корицы. В составе очередного колдовского пузырька именно она помогла с первыми лучами солнца согреть давно остывшую ванну. Тело словно невесомое – не знаю, может быть, виновата вода вокруг и пена, а может, после сна прекратилось действие альденики. Но так приятно не думать: просто сидеть и растворяться в тепле, опираясь спиной на твёрдый торс и расслабленно откинув голову на крепкое плечо.
Анвар неспешно перебирает мои влажные волосы, мурлыча без слов какую-то мелодию. Она качает на своих волнах, и глаз открывать не хочется. Наслаждаться тем, как надежно придерживает покоящаяся на моём животе обожжённая рука, чувствовать мерное дыхание позади. Ни тревог, ни мыслей. Только незнакомый мотив, почти неслышно идущий из центра мужской груди, к которой теснее прижимаюсь лопатками. К шее тут же приближаются губы Анвара, мягко поцеловав один из красноватых следов ночи, которые расцвели на моём теле к утру.
Жалею ли я, что позволила это падение в бездну? Ни капли. Годы одиночества и болезненной холодности успели примирить меня с мыслью, что я никогда не испытаю радостей плоти. Но эта волшебная ночь словно стремилась перечеркнуть всё, что было раньше. Каждый предыдущий день стал мутным, потрескавшимся «до», а ярким и живым – лишь текущий момент. Словно проснулась. Или меня оживила магия Анвара, восстановила баланс с природой.
– Что это за песня? – осторожно спрашиваю я его, осознав, что это практически первые слова с самого пробуждения. С момента, как уснула в этих руках среди раскиданных по кровати перьев из разорванной подушки и смятых лепестков, вылетевшая из реальности и согретая сполна. Разбитая и собранная на части, но уже в ином порядке.
Вместо ответа в мелодии вдруг появляются строки, негромко напетые низким голосом на убаюкивающий лад:
– Тихо ляжет красный ветер, уймёт пыль следов в пустыне. Сладко засыпайте, дети, вы в гнезде своём орлином, – неловко прервавшись, Анвар полушёпотом поясняет: – Это колыбельная.
– Чувствуется. Так красиво, – тяну я, сонно моргнув, и слепо потираюсь щекой о его плечо. – Я бы не выбиралась отсюда весь день, но уже давно пора соблюсти приличия…
– Мы же определились: приличия идут кормить кхорр, а мы останемся здесь… хотя бы сегодня. Поверь, твой отец будет только рад, если нас не досчитаются за обедом. – Усмехается он в ответ, и с этими доводами не поспорить. Особенно когда их подкрепляет скользнувшая к груди ладонь, а ягодицей вновь чувствуется горячая твёрдость.
В нетерпении прикусив щеку изнутри, поглаживаю его бедро и медленно подбираюсь выше, уже предвкушая новое удовольствие. Анвар тяжело выдыхает, не в пример прошедшей ночи нежно взвесив в ладони потяжелевшее полушарие. Окружающее тепло быстро перерастает в жар. Сухо сглатываю, боясь лишь постыдно заурчать.
– Ты точно не испугалась? – всё ещё с лёгким беспокойством спрашивает он.
На этот вопрос я ответила уже раза три, так что без сомнений повторяю и в четвёртый:
– Нет. Ты же предупреждал, что когти слушаются не всегда. И вреда мне не причинил. – Уверенно перехватываю его руку и порхающим жестом прохожусь по костяшкам. – Мне было… восхитительно. Я не жалею, что доверилась тебе.
– Надеюсь, не пожалеешь и впредь. – Он вдруг обхватывает меня за талию покрепче и с плеском воды усаживает к себе на ноги боком, явно желая посмотреть в глаза. И я не протестую, хотя чувствую себя безумно уязвимой, лишённой воли совсем. – Следующее собрание преторов послезавтра. На него и явимся с твоим требованием.
Теряю дар речи от такой неколебимости тона: он вроде бы спрашивает позволения, но на самом деле всё давно решил. Вопросительно задрав брови, ищу хоть малейшее сомнение в прозрачной радужке, и бьющий в окно высоко на стене луч полуденного солнца отражается в ней светлым отблеском. Наверное, он прав, и тянуть тут совсем ни к чему. Наш уговор всё ещё в силе: корона как плата за моё согласие. Вот только сейчас кажется, что я и без того уже получила бесценный подарок, и отплатить следует мне.
Сколько стоит воскрешение из мёртвых? Вряд ли есть равноценные дары.
Очерчиваю кончиками пальцев тёмную влажную кожу у его ярёмной вены и задумчиво уточняю:
– А ты… уже говорил с другими…
– Данг был в бешенстве, что я взял его за… в общем, принудил исполнить любое моё требование в обмен на молчание о его развлечениях. Он ещё не знает, что я попрошу, но уже согласен. С Нэтлианом планирую поговорить накануне собрания, желательно предоставив готовую грамоту о даровании титула с твоей подписью. Ну а Мэнис…
Анвар заметно мрачнеет, прежде чем продолжить, и я спешу вернуть улыбку на это притягательное лицо:
– Даже если она откажет, с помощью Белларского вотум уже состоится. Если у него получилось повлиять на кассиопия, то нам вовсе ни к чему давить ещё и на старуху.
Сама не знаю, почему, но грядущее безумство не вызывает беспокойства. Каждый прошедший день лишь укрепил веру, что отец уже не может управляться со страной должным образом, и что я выбрала правильного человека для наведения порядка. Это будет мирная передача власти, а поединок – формальным. В такое тёплое, приятное и солнечное утро не возникает и мысли об ином исходе.
– Ого, ледяная принцесса может видеть лучшее в новом дне, а не только изображать неприступность, – с озорными искрами в глазах поддевает Анвар, и я с наигранным возмущением надуваю щёки, хотя сама всё наглей ёрзаю на его ногах. – Какие приятные перемены. Надо было жениться на тебе в первый же день в Велории.
Он притягивает меня ближе для лёгкого, дразняще-неспешного поцелуя, мягко увлекая в игру. Проходится кончиком языка по нижней губе, и я крепче обвиваю его шею, объятая приятным трепетом. Краска давно перестала действовать, и теперь есть только его собственный вкус, естественный и терпкий, чуть пряный. Словно он сам – какая-то диковинная специя из глубин пустынных садов.
Все страхи кажутся смешными. Пробуждённая мёртвая кровь поёт в венах, отзываясь на скользящие по телу руки, на подбирающиеся к внутренней стороне бедра пальцы. И в этот момент абсолютно чётко осознаю главное: я больше не обречена на пожизненный холод. Засыпая изо дня в день рядом с Анваром и просыпаясь от его поцелуев, я уже не буду испытывать тяжести в каждой конечности, не буду вынуждена бежать и хвататься за мечи и палки, лишь бы движение разбило лёд. Теперь для меня есть реальная надежда жить нормально, как все, наслаждаться. И я упиваюсь счастьем этого понимания, пока губы моего мужа непозволительно медленно прокладывают тропу вдоль шеи.
– Интересно, – выдыхает он едва слышно, и горячий воздух посылает сноп мурашек к позвонкам. – Что первое ты сделаешь, когда получишь корону?
– Узнаю правду о своей смерти, – не успев и задуматься, выпаливаю я.
Анвар отрывается от моей кожи и ловит взгляд: в прозрачных глазах загорается искреннее любопытство, и я нехотя признаюсь в причинах замешательства у алтаря.
– По дороге к площади отец сказал, что Глиенна была доверенной фрейлиной мамы. Значит, имела полный доступ к её комнатам, наверняка знала главный секрет и… вполне могла пробить себе дорогу к трону.
– Думаешь, хитрая стерва стащила что-то из колдовских запасов леди Эббет и подмешала ей самой в еду? – задумчиво сводит брови Анвар и по своей птичьей привычке склоняет набок голову. – Знаешь, вполне может быть. Она могла не понимать, какую именно отраву взяла, и потому подействовало только на тебя. От смерти королевы выиграла Глиенна больше всех. Однако корона не то, что поможет тебе выяснить правду.
– А что тогда?
– Когда выходишь замуж за мага, в этом есть свои преимущества.
Многообещающе улыбнувшись, Анвар требовательно сминает мои бёдра, и я на подсознании понимаю его желание. Повернувшись к нему лицом, обнимаю ногами поясницу, и контакт груди с рельефным торсом лишает воздуха. К этому теплу так легко привыкнуть и в то же время невозможно. Влажно. Жарко.
– Так ты мне поможешь?
Дурея от мелькнувшей в воздухе власти над ним, откуда-то просочившейся между телами, сама прижимаюсь к подрагивающему от напряжения члену и закатываю глаза: давление между ног выходит невыносимо прекрасным.
– Со всем, Ваше Величество. Стерве подкину узелок истины, а вот тебе… нужно кое-что покрепче, – сдавленно шипит он на то, как я плавно поднимаюсь и опускаюсь, делясь своей влагой, но не пропуская его внутрь. – Эфилона…
– Что значит это слово? – я упрямо не поддаюсь его рукам, так сильно обхватившим ягодицы, что до кончиков пальцев проходит дрожь.
– У нас так зовут душу пустыни. Говорят, что если не закрыл на ночь двери, тебя утащит Эфилона и сделает своим рабом. И мне упорно кажется, что мои двери распахнуты настежь.
Что-то отчаянное есть в этом шепоте, от чего я моментально сдаюсь и запрокидываю голову с глухим стоном, когда твёрдая плоть проскальзывает в пульсирующее ожиданием лоно.
И нет никаких сомнений, что сегодня из северной башни мы не выйдем.
***
Комнату для собраний преторов смело можно назвать одной из самых скромных во всём замке, дабы обстановка не отвлекала от дел. Три небольших окна с обычными стёклами вместо витражных, а кроме круглого каменного стола и шести стульев нет никакой мебели. Я всегда оставалась в зоне слышимости, но не видимости: мне помещение казалось куда просторнее и куда менее душным. Слабо протестую, едва Анвар уверенно указывает мне на место короля, но когда в руке такая официальная бумага, глупо мяться в сторонке. Тем более что пока комната пуста, а отец не посещает заседания несколько лет. Заняв его место, неуютно ёрзаю и нервно смахиваю пыль с полированных подлокотников.
Всё это казалось правильным там, в темноте спальни, которую мы покинули лишь вчера утром и тут же отправились на тренировку. Пока Маиса исправно подсовывала подносы с едой под дверь, можно было не отвлекаться ни на что иное. Сминать простыни, изучать тела друг друга, устало засыпать, тесно сплетаясь ногами, и подолгу разговаривать после. Анвар рассказывал десятки потрясающих историй о своей родине, красных ветрах пустыни, сражениях с волайцами и о своих двух шаловливых братьях, близнецах Дастане и Кенае. Они оказались одного возраста со мной и младше него на семь лет. Я обещала непременно познакомиться с ними и с четой Иглейских – а потом нам снова было не до слов…
Лишь один факт значительно омрачил вчерашний день: взял несколько отгульных Эдсель, а вместо него с лошадьми управлялся новый конюх. Я до сих пор не поблагодарила его за перчатки, и само исчезновение лучшего друга, впервые на моей памяти, изрядно тревожит.
Сейчас, когда подо мной будто горит стул монарха, руки отчаянно трясутся, разворачивая пергамент с составленными вместе с Анваром словами. Подсознательно жду громкого смеха сестёр за спиной, потому что до конца не верю в происходящее. Возможно, Белларский в чём-то прав: я не готова. Но и откладывать смысла нет, ведь каждый день промедления – просто лишний шанс для Таисы подвинуть меня на престоле. Укрепить позиции браком и детьми, а потом устранить неугодную наследницу, как они с мамашей давно мечтают. Для всего двора и преторов не интересующаяся политикой и глуповатая королева просто подарок в отличие от меня. Если у них будет выбор, то не в пользу «болезной воблы».
Так что как можно смелее поднимаю голову и терпеливо жду назначенного часа, не мигая смотря на открытые двери. Замечая моё волнение и частое дыхание, Анвар ободряюще сжимает плечо, затянутое в строгое синее платье, и я моментально жалею о лишней ткани между нами. Но невозможно рада, что бросаю этот вызов не в одиночку.
– Всё пройдёт отлично. Верь мне, – тихо добавляет он, и за последние дни я уже так привыкла к этому вкрадчивому шёпоту, что тело само расслабляется от одного звука. Верный страж за спинкой стула… начинаю понимать, зачем он нужен любому монарху.
Успеваю слабо улыбнуться, и тут в дверях появляется первая высокая фигура в военном кителе: ленегат Нэтлиан явно не умеет опаздывать. Завидев лишних людей в комнате для собраний, он с подозрением прищуривается, но вопросов не задаёт и приветствует нас коротким кивком:
– Доброго дня, Ваше Высочество. Граф Эгертон. – Анвар отвечает ему тем же, а я сдержанно указываю на его излюбленный стул: дав понять, что прекрасно знаю даже то, в каком порядке преторы любят сидеть. Исключительно на слух.
– Рада вас видеть, уважаемый ленегат.
Пока он с кряхтением устраивается и задумчиво отряхивает с оливкового кителя невидимые пылинки, в комнату шаркающей походкой бредёт леди Лидианская в сопровождении Итана Данга. И они явно не настолько же скромны, чтобы промолчать.
– Доброго дня, Ваше Высочество, – шамкает старуха, усаживаясь без приглашения и ко всем болотным духам проигнорировав Анвара. Прислонив посеребренную трость к столу, окатывает меня столь пронизывающим взглядом, что к горлу подкатывает комок тошноты. – Чем обязаны такому визиту?
Данг же невнятно бурчит приветствие и вовсе будто боится поднять взгляд, садясь подальше от меня. На его светлом, смазливом лице отчётливо видится испарина, а трясущиеся руки он спешно прячет под стол. Пурпурный платок на шее быстро становится мокрым. Сдаётся, бедняга от страха готов потерять сознание. И где же вся былая бравада и едкость? Задавлена одной кривой улыбкой Анвара? Приятный укол гордости будоражит кровь, и я отвечаю Мэнис в светско-прохладной манере:
– Кронпринцесса вполне имеет право посетить зал заседаний.
– Наследница династии – да. Но что тут делает…
– Если вы не в курсе последних событий, то напоминаю: граф Эгертон отныне тоже представитель династии, – сама удивляюсь, как удаётся держать голос таким твёрдым, когда сама акула Лидианская поедает меня своими блёклыми старушечьими глазами. Она презрительно поджимает губы, поправляет высокий ворот удивительно безликого серого платья и гордо отворачивается.
Долго смотреть на то, как мучаются догадками преторы, не приходится: последними на собрание являются лорд Белларский, бодрой походкой направившийся к самому ближнему ко мне стулу, и гремящий железными сандалиями по мраморному полу кассиопий.
– Приятно видеть Ваше Высочество в добром здравии. Милорд. – Учитель нисколько не выдаёт тревоги, однако я замечаю, как бледнеет его круглое лицо. Он явно не ждал, что всё случится так скоро и не успел продумать все стороны тактики.
– Благослови вас Сантарра, – не в пример остальным, громким басом провозглашает кассиопий и закрывает двери. Его белая ряса кажется слепяще светлой на фоне невзрачной комнаты и потёртых каменных сводов.
– Благослови Сантарра… всех присутствующих. – Учтиво кивнув, я вдыхаю глубже, собираясь с мыслями. Запах еловой смолы так близко от меня, пленит и придаёт решимости, когда начинаю свою речь, которую много раз крутила в голове. – Уважаемые преторы. Вы как никто знаете, чем живёт и дышит Афлен. Какие проблемы приходится вам решать постоянно, не получая должной поддержки или хотя бы интереса со стороны своего короля. Он не пожелал даже самолично подписать новый договор о мире с Сотселией, переложив это на мои плечи. Восстание в Манчтурии также пришлось усмирять с моей помощью. И я хочу спросить у вас: а что делает сам король последние годы? Насколько пустым стало его присутствие на троне?
– К чему вы клоните, Ваше Высочество? – безуспешно попытавшись перекинуться взглядом с Дангом, который, не шевелясь, смотрит только на пергамент передо мной, Мэнис нервно барабанит костлявыми пальцами по столу. – Неужели…
– Вы всё верно поняли, леди Лидианская. Да, я хочу воспользоваться правом Ятиха, и намерена получить дозволение на вызов, – чётко заявляю я, как можно более смело подняв голову.
В комнате на миг повисает напряжённая тишина: кажется, преторы перестают даже дышать.
– Нет, – тихо и жалобно выдыхает вдруг Данг, и по его трясущимся худым плечам видно, что он осознаёт, какую просьбу Анвара обещал исполнить.
– Круг Сантарры, круг жизни и смерти, нельзя ломать, – вмешивается кассиопий, хмуро взглянув на меня из-под густых бровей. – Всё решит богиня, только её рука даёт корону или забирает, дарует жизнь или отправляет в безвременье.
– Полностью согласна! – неожиданно грубо рявкает Лидианская, едва не подскочив на стуле от негодования. – Откуда вообще этот вздор взялся у нашей кронпринцессы? Правом Ятиха пользовались в совершенно исключительных случаях, когда король терял разум или был тяжко болен. Но Казер Воскрешённый правит Афленом уже больше двадцати лет, и страна процветает. Зачем нам заканчивать его славное правление таким позором, да ещё и садить на трон глупую девчонку? – она осекается на последнем слове, но продолжает возмущённо сопеть.
– Не говорите за всех, миледи, – вмешивается Анвар тихим обволакивающим тоном, от которого у меня появляются мурашки между лопаток. – Дайте каждому решить за себя, подумать о будущем страны. Будет ли оно у всех детей богини… включая тех, кто не видит свет.
Он так резко, угрожающе подчёркивает последние слова, что я в непонимании поворачиваю голову. Но Анвар буравит стальным взглядом старуху, а та будто каменеет. Выцветшие глаза распахиваются в очевидном ужасе, ногти противно скрипят по столу. Остальные преторы в том же недоумении, что и я, наблюдают за тем, как подрагивает всегда неколебимая Лидианская, глас короля, сейчас только через немоту сипло выдавливающий:
– Ты… откуда…
– Давайте вы подадите пример всем, правда? И первой поставите печать. – Анвар невозмутимо подвигает от центра стола ближе к ней медную чашу со свечой и куском сургуча.
– Что тут происходит, раздери меня духи? – не выдерживает Нэтлиан, когда Мэнис безропотно берёт трясущимися морщинистыми пальцами ложку и плавит сургуч над трепещущим огоньком. Душное помещение наполняет характерный запах нагревающейся меди и воска.
– Ничего особенного, уважаемый ленегат. Просто у всех есть время подумать о будущем нашей великой страны и о каждом слуге короны, достойном самого лучшего.
Тут до меня хотя бы доходит смысл слов, их подтекст: Нэтлиан достоин титула и признания среди аристократов. С интересом наблюдаю, как в сомнениях гладит усы старый вояка, будто взвешивает «за» и «против». Молчание в комнате тяжёлое, пропитанное всеобщим недоверием и – уж в части Данга и Мэнис точно – страхом. Поставив оттиск печати на протянутый пергамент, старуха откидывается на стуле и погружается в молчаливое мрачное бдение, искоса бросая на Анвара взгляд, обещающий мучительную смерть.
Раздери меня кхорры, да чем же это он ей пригрозил?
– Королева, силой прокладывающая путь к власти, – почти насмешливо хмыкает Нэтлиан, когда бумага о вотуме ложится перед ним. – Вздор-то какой. Если Казер не отдаст корону чисто из жалости к дочери, он порубит вас на куски, миледи: уж я-то не раз видел, как он управляется с мечом. Хоть и давно это было…
– Но я заслуживаю шанса, не так ли? Если вы правы, и я проиграю поединок – что ж, мне можно больше никогда не пытаться занять трон, потому что народ навсегда запомнит позор, – я стараюсь, чтобы в голосе не было страха, разбуженного его словами, но всё равно ёжусь.
Тёплая ладонь тут же ложится на плечо, всего на мгновение, но дышать становится легче. Я не проиграю. Нельзя так думать.
– Ваша правда. Зрелище будет незабываемым. – Улыбнувшись в усы, Нэтлиан всё же берёт сургуч, и я облегчённо прикрываю глаза. Два. Видимо, показанная ему вчера бумага о даровании титула даёт неплохой толчок, чтобы рискнуть. Хорошая ставка, ведь получить можно многое, ничего не потеряв.
Пергамент продолжает идти по кругу, и следующим вчитывается в его короткий текст кассиопий. Он проводит пальцами по словам, будто их можно стереть, а затем решительно двигает и бумагу, и чашку со свечой дальше:
– Белая богиня не одобряет вмешательств в естественный ход вещей и не даёт благословения нечистым стремлениям, исходящим от чёрного графа. Я всё сказал, – кассиопий заканчивает излюбленной фразой, которая всегда ставит точку в попытках его переубедить.
Почему-то уверена, что решение он принял даже не из-за недоверия Анвару, а потому что видел, как долго и упрямо не соединялась в чаше наша кровь. Счёл это знаком от Сантарры? А может, и просто испугался перемен, как все старики.
– Я уважаю ваше мнение, белосвятейшество.
Киваю ему, хотя на меня кассиопий и не смотрит: только за моё плечо, отсутствующим стеклянным взглядом, немного пугающим непривыкших людей. Надеюсь, он не обладает даром видеть мага без проверок освящённой водой.
Рука Итана Данга дрожит над пергаментом, надолго замирая. Он нервно поправляет абсолютно мокрый платок на шее и всё же тянется к свече: тут я и не сомневалась в благополучном исходе. Азис согласен на всё, лишь бы сохранить должность и влияние и не стать дворовым посмешищем как мужеложец. Едва его перстень касается красно-коричневой лужицы, оставляя оттиск, в висках бешено стучит кровь: вотум уже состоялся. Мы на полпути к цели. К иной жизни, где больше не будет ни боли, ни обид, ни подчинения. К свободе.
– Благодарю за разумный подход, уважаемый азис, – на слова Анвара едва сдерживаю смешок, потому как в них чудится лёгкая подколка. Гримаса на лице Данга тому доказательство.
– Порой кроме разумного других подходов и нет, – практически выплёвывает он, так резко подвигая бумагу дальше, что едва не рвёт лист. – Когда и рад свернуть на иную дорогу, но тебе попросту отрезали ноги.
– Как драматично. Вам бы сочинять поэмы, – хмыкает Анвар. – Лорд Белларский, ваш черёд. Поддержите свою ученицу или нет – особого значения уже не имеет.
– Но для меня лично это будет значить очень много, – добавляю я с улыбкой.
– Признаться, такого поворота событий я не ожидал совсем, – вздыхает тот, с лёгкой тревогой посмотрев на хмуро кусающую губы Мэнис. – Но молодой крови надо давать дорогу. Всё равно было ясно, что в ближайшие годы принцесса начнёт заменять короля везде, так к чему тянуть с формальностями?
Он, наверное, единственный из всех, ставит свою печать быстро, твёрдо и не оттягивая момент. Я благодарно киваю: приятно услышать слова поддержки, особенно когда остальных скорее заставили, чем уговорили. Свернув в трубочку и вручив мне пергамент, Белларский поднимается со стула:
– Что ж, думаю, сегодняшнее собрание на этом окончено. Перенесём обсуждение регулярных дел на день, когда у нас будет чётко определен монарх.
– Благодарю всех за оказанное доверие, – да, мои слова не совсем характеризуют ситуацию, и Данг ядовито шипит себе под нос, первым покидая душную комнату:
– За мёртвую хватку на горле – так правдивей.
Преторы неспешно утекают к дверям, и Лидианская остаётся последней, долго возится с тростью и подолом платья. Как только кроме нас не остаётся никого лишнего, она склоняется над столом и шепчет так яростно, что я застываю в камень:
– Если с ней случится хоть что-то, если с головы Селины упадёт хоть волосок, я придушу вас обоих в собственных постелях.
Не дожидаясь какого-либо ответа, она гордо выпрямляет спину и уходит, напоследок тростью захлопнув дверь. Громко, словно забила гвоздь в могильную плиту. Вздрагиваю всем телом, устало роняю голову в ладони и пытаюсь отдышаться. Лёгкие сдавлены до болезненности.
– Виола? – на тихий зов не откликаюсь, и Анвар с тяжёлым вздохом садится рядом на освобождённый стул Белларского. – Всё хорошо. У нас получилось…
– Кто такая Селина? – я стараюсь не думать о том, что это самое «хорошо» мы получили откровенным шантажом и подкупом. А холодок угроз Лидианской ещё отравляет спёртый воздух, и я не сомневаюсь, что таких, как она, нельзя было ломать.
– Внучка Мэнис, – вполголоса поясняет Анвар, нежным жестом заправляя белую прядь мне за ухо, и я нехотя отрываю руки от лица. – Та, кто не видит свет, не видит людей. Ей семь лет, и она не покидает стен своего дома, потому что рождена магом. Девочку… прячут и заставляют подавлять силу. Я увидел её, наблюдая за двором Лидианской в обличье ворона. Малышка плела себе венок в саду, и цветы загорелись у неё в руках, едва не подпалив волосы. Не знаю, как долго она справится без помощи наставника.
В его голосе сквозит жалость и отчётливая боль. Теперь я понимаю, почему он не хотел говорить, какую слабость нашёл у Лидианской. И что даже самые религиозные рабы Сантарры готовы забыть о вере, когда речь заходит об их семье. Но всё равно мало приятного: узнавать о методах Анвара вот так.
– А ты не думал, что я захочу знать, если придётся угрожать невинному ребёнку?
– Если бы я не заткнул её, неизвестно, чем бы всё обернулось, и кого она утянула бы на свою сторону. Мне тоже это было не по душе, но пора расставлять приоритеты. И учиться принимать трудные решения.
Он мягко берёт мои руки в свои, переплетает пальцы. Легче не становится. Я ещё не разучилась видеть белое и чёрное, и то, что мы только что сделали, далеко от праведности. И тут не получится перенести всю вину на одного Анвара, ведь это я дала ему власть, а значит, ответственность на нас обоих. За то, что уже случилось, и за всё, что может произойти дальше. Отныне колесо пущено с горы, и теперь оно или раздавит, или унесёт в лучшее завтра.
– Нам нужно… спешить. – С трудом сглотнув, нахожу его долгий взгляд и придвигаюсь чуть ближе, доверительно роняя голову ему на плечо. – Новость дойдёт до отца быстро, а мне бы хотелось опередить сплетни.
– А ты готова? – с сомнением спрашивает Анвар, так уютно зарываясь носом в мои волосы, что пряное тепло его дыхания прокатывается по шее.
– Нет. Но уже поздно отступать.
***
В том самом приёмном зале, где не так давно впервые встретилась с незнакомцем графом Эгертоном, сегодня день обращений. Когда король готов встретить любого подданного, выслушать и помочь. Вот только много лет никто не пытается сюда ходить и что-либо просить, потому что это бесполезно. Простолюдинам жаловаться – только сотрясать воздух, а аристократы лучше найдут, кому из вельмож дать мешочек обленов, да решить свою проблему тихо. Однако традиция восседать тут в срединный день седьмицы осталась, и когда двери передо мной распахиваются, впереди виден и тронный постамент, и дремлющий на подушках отец, и даже лениво почитывающая книгу Глиенна. Эти несколько шагов до трона мне надлежит сделать самой, а ноги будто ватные несмотря на всё влитое Анваром тепло. Он остаётся позади, в незапертых дверях: как толкнувший с обрыва и наблюдающий за полётом.
Что ж, надеюсь, я не шмякнусь, разбив клюв, а всё-таки полечу.
Крепче сжимаю свиток и уверенно иду дальше, чувствуя на себе взгляды слуг и стражей по периметру зала. Выглядеть сильной. Не дрожать, хоть без таких нужных рук прохлада просторного зала моментально кусает предплечья. Ступать к своему трону гордо, демонстрируя полное право по крови. Глиенна, наконец, поднимает взгляд от книги и с прищуром смотрит на меня:
– Виола? Что тебе нужно?
Встрепенувшись от её визгливого голоса, хлопает глазами отец, едва не зевая спросонок. Бьющий через витражи красноватый солнечный свет падает на его помятое одутловатое лицо и выставленные по сторонам от постамента бронзовые фигуры барсов, замерших в прыжке.
– Милая? – бормочет он, садясь чуть прямей. – У тебя какое-то дело?
Я прочищаю горло и разворачиваю пергамент ледяными негнущимися пальцами. Спокойно, спокойно. Дышать. И гордо, с королевским достоинством зачитать короткий текст:
– Я, кронпринцесса Виола Артонская, согласно закону Афлена о праве Ятиха, вызываю Казера Воскрешённого на поединок за корону. Право подтверждено следующими преторами: ленегат Его Величества Халрок Нэтлиан, глоссарий короля Мэнис Лидианская, высший азис Итан Данг и лорд казначейства Родерик Белларский.
Выдох, упорно не смотрю отцу в глаза, и последняя деталь: вытаскиваю из-за пояса платья свой нож, украшенный плетью династической розы и сапфиром на железной рукояти. Вставив клинок в пергамент, бросаю его к подножию трона и только после этого медленно поднимаю взгляд. Звонкое бряканье металла о выбеленный мрамор эхом разносится по залу и отдаёт в затылок. Следом слышится, как шепчутся и ахают слуги, ставшие свидетелями вызова.
Малахитовая зелень радужки отца словно подёргивается дымкой. Это шок и боль предательства, совершённого моими руками, и болотные духи, как я себя сейчас ненавижу. Как хочу кинуться вперёд, разодрать в клочки кхоррову бумагу и больше никогда не помышлять о подобном. Будто смотрю в собственные глаза в отражении и забиваю нож в свою грудь. Потрясённый шёпот катится свинцовым комом в грудь, грузом, который я больше никогда не скину:
– Виола… как ты могла? За что? Зачем?
– Поединок завтра на закате, – высоким истончавшим голосом, почти сорвавшись.
Упрямо отвернувшись, лечу к выходу из зала насколько могу быстро. Будто мне в спину сейчас метнут копьё. Этого не происходит, зато визг Глиенны слышно, наверное, до самого Багряного моря:
– Неблагодарная дрянь! Да что ты о себе возомнила! Жалкая змея, и почему тебя не придушили ещё в колыбели…
Остатки ругательств приглушаются, когда за мной закрываются двери, и я практически падаю в объятия Анвара, отчаянно всхлипывая. Дорогая мачеха, меня не придушили в колыбели, потому что я родилась покойницей. И очень сильно хочу ожить.
