Катерина Мелех
Ферма механических тел
– Позволь повторить. Академический квартал со зданиями, напоминающими античные храмы – это?..
– Классицизм, – мученически затараторила я. – Характеризуется симметрией, наличием портика, фронтона и пилястрового ордена. Распространен в континентальной империи и на западе Контремской конфедерации.
– Отлично, – Евангелин аристократично, то есть так, чтобы я ни в коем случае не почувствовала себя перехваленной, хлопала в ладоши. – Память и упорство у тебя гномье, Генрика.
Я бы с этим поспорила, ведь все еще путаю рококо с барокко и импрессионистов Монне с Манне. Но, по словам Ли Мэя, этим страдает половина элиты. Зато, благодаря общению с Евангелин я обогатилась знанием даже о современной геополитической ситуации и основных направлениях в мировой экономике.
В десятых числах октября мастер Дедерик сообщил нам с Ли Мэем о результатах диагностики столичных механических статуй производства «Дедерик Инк.». Бомбы оказались заложены в семи из них, расположенных в местах с наименьшим скоплением людей. Резонно, ведь, если Ли Мэй верно определил цель диверсии, изобретателя необходимо обвинить в некомпетентности, а не в терроризме.
Бомбы были извлечены в режиме строжайшей секретности, но в день диверсии тайная полиция все равно обнаружит их отсутствие. Вопрос, что они сделают, узнав о срыве их планов, остается открытым. Предпримут еще одну попытку? Или рискнут внедрить диверсанта на саму фабрику?
Чтобы предотвратить первый сценарий, мастер Дедерик направил «доверенных товарищей» еженедельно мониторить городские статуи. Во избежание проникновения агентов имперской разведки решено было временно приостановить набор новых сотрудников. Что, конечно, грозит некоторыми убытками. Производство на ферме механических тел мало того, что травмоопасное, так еще и вредное. Чернорабочих обычно приходится менять часто.
Но даже принятые меры не вернули ощущение безопасности. Ведь оставался еще один невыясненный вопрос. Кто поместил бомбу в статую в саду?
Ли Мэй пронес пару деталей разобранного цилиндрического механизма и призмы в церковные лаборатории инквизиторов на экспертизу. Тамошние приборы могут «пробить» следы аур, оставшихся на бомбе. Определить личность преступника получится, только если он зарегистрирован в базе отпечатков биоэнергетических оболочек, но попытка не пытка.
Я о применении своих способностей даже не заикалась. Во-первых, нам не нужно привлекать к себе лишнее внимание хотя бы до бала-маскарада, а опытный агент тайной полиции однозначно распознает попытку проникновения в свое сознание. Оказывается, для этого не нужно быть экстрасенсом, достаточно лишь отслеживать воспоминания, появившиеся невовремя и не к месту.
Во-вторых, на фабрике больше сотни сотрудников. Я банально свихнусь под натиском чужих чувств, пока буду вытряхивать душу из каждого. Так что от расследования меня отстранили, но я на амбразуры и не рвалась. Свой гражданский долг я исполнила, найдя бомбу, а остальным пусть занимаются профессионалы.
К тому же, помимо учебы физике, химии, анатомии, искусствознанию, танцам и этикету, мою работу подмастерьем никто не отменял. Я по-прежнему таскаю документы из библиотеки и обратно, учусь по наклону ладони мастера распознавать, какой подать инструмент, и слежу за состоянием механического сада.
А ночами, ибо днем времени уже не остается, выполняю первое серьезное поручение изобретателя. Пытаюсь сконструировать рабочий прототип многофункционального оружейного протеза руки. В теории он должен стрелять не хуже «Уэбли». На практике же порох с касторовым маслом сочетаются плохо.
Вообще, гном ведет себя со мной явно не как просто с подмастерьем с самого моего появления на его фабрике. Принял без проверки с распростертыми объятиями. Не вышвырнул, когда я завалила экзамен, а дал возможность выучиться. Защитил перед Евангелин, с ходу поддержав мою кандидатуру на участие в секретной операции. Теперь вот тайны производства доверил.
Я, конечно, догадываюсь, с чего такое особое отношение. И мне, разумеется, льстит, что гениальный Цадок Дедерик видит во мне погибшую внучку, о которой рассказывал Ли Мэй. Но как бы эта необъективность ни вышла боком нам обоим. Инквизитор вот уже поставил под сомнение свою компетентность в глазах связного Лиги в лице Шпильки из-за расположения ко мне.
Еще я начала-таки поверхностный ликбез в эзотерике, благо экстрасенсов на фабрике теперь хватает. Стало интересно, могут ли быть применимы процессы разделения неоднородных систем, в том числе осаждение, фильтрование и центрифугирование, к эктоплазме?
Порой мне кажется, что я стала одной из игрушек фермы механических тел, которую бросили в непригодные для жизни условия и ждут, как она себя поведет. Но в то же время я еще никогда не чувствовала себя настолько на своем месте. Я привыкла к подполью, но так и не сроднилась с ним. В конце концов, благодаря родителям я еще помню, что значит жить достойно.
– Вот ты где, дрянь ржавая!
Я слишком устала. Потеряла бдительность. Забыла, что светлое будущее не перечеркивает темное прошлое. Так что сама виновата, что не обновила защиту.
Я успела заметить только метнувшуюся ко мне полупрозрачную фигуру с до тошноты знакомой похабной харей. А потом меня словно облили ледяной водой, сдавили в омнибусе в час пик, забили в самый темный угол, и тело перестало мне принадлежать.
Меня скинуло с кровати, душевно приложив лицом об пол. Из носа хлынула кровь, перед глазами заплясали звездочки, но, кажется, ничего не сломалось. Ну и славно. Будем из крестов делать плюсы. Как? Ну, например, я не потеряла сознание, чем, кажется, весьма огорчила Башню Бенни. Что поделать, судьба у него, видать, вечно из-за меня страдать.
Ощущения были странные, словно меня раздвоило. Нет, даже растроило. Я чувствовала свое тело, как комбинезон, надетый на манекен, движения которого не могла контролировать. Я чувствовала свою душу, то есть себя, как если бы меня заперли в холодильнике. И я явственно чувствовала рядом присутствие Башни Бенни, словно стояла вплотную за его двухметровой тушей, из-за которой не могла ничего разглядеть. Я мысленно попыталась отодвинуться.
– Сопротивляешься, Рикки? – взревел из моей глотки мой голос с чужими интонациями, и меня неловко вздернуло в вертикальное положение. – Поздняк метаться! Тебе конец, дрянь ржавая!
Благодаря беседам с Евангелин я теперь могла авторитетно заявить, что запас обсценной лексики у него бедноват.
Кожа на груди вдруг зачесалась, и руки сдернули с шеи подвеску-веве. А затем зашарили по столу и ящикам комода. В голове возник размытый образ чего-то острого. У меня от осознания, что этот подонок собирается делать, поджалась задница. Точнее, у моей души. А у души есть задница?
«Что-то ты долго собирался, Бенни, – саркастично обратилась я к нему силой мысли, гадая, чем бы еще его отвлечь. Я не гений, чтобы в экстремальные сроки родить план, но может верну себе контроль над телом хоть ненадолго. – Где тебя носило все эти полтора месяца?»
Перед внутренним взором, перекрыв реальность, возникло воспоминание тумана, заполненного шепотом. Так Башня отправился-таки на тот свет?
«Что же ты вернулся-то?» – раздосадовано подумала я.
Я обращалась не к нему, а просто разговаривала сама с собой. Но грань между нашими мыслями понемногу стиралась, поэтому он услышал. Неудобно, однако.
Снова образы. Башня Бенни слышал песню и видел пляску теней, которые и открыли ему дорогу прямиком ко мне. Судя по его ощущениям, он так и не узнал, что его вытащило из астрала. А я вот узнала. Это был ритуал призыва мертвых вуду. Но этого не может быть!
Или… может? Верить в то, что Теш натравил на меня обозленного призрака, отчаянно не хотелось. Только вот других хунганов среди знакомых у меня не водится. При мысли о предательстве Теша воля к сопротивлению стремительно ослабела.
«Погоди-ка! – взмолилась я. – А давай ты просто заберешь мое тело? У тебя будет шанс на новую жизнь!»
А у меня на то, что Евангелин услышит грохот в моей комнате и прибежит меня спасать. В конце концов, это ее работа!
– Да пошла ты к черту, дрянь ржавая! – зеркало отразило меня с перекошенным от злобы и ненависти лицом.
Ого! Надо попросить Шпильку хлестать меня стеком по щекам каждый раз, когда буду пытаться распространять негатив. Уж больно отвратно выглядит.
– К черту бабскую шкуру! – продолжал разоряться Бенни, судорожно переворачивая мою комнату моими же руками в поисках чего-нибудь, что сошло бы за орудие убийства. – Нет, на сей раз ты от меня так просто не сбежишь, Рикки! Сдохнешь и пойдешь со мной!
И чего он вообще так на мне зациклился?
…Двенадцатилетняя девчонка грохнулась на пол от моего удара. Плоская, мелкая для своих лет, с выпирающими под бледной кожей мослами. Сплюнула кровь из разбитой губы, размазала по ярким веснушкам сопли и так зыркнула огромными карими глазищами из-под ржаво-рыжей челки, что в штанах мне моментально стало тесно…
Я усилием воли вырвала себя из чужих воспоминаний, радуясь, что не управляю телом, иначе меня непременно стошнило бы. Больной ублюдок! В воспоминаниях была не я. Похожа. Но не я. Я никогда не падала от ударов Башни Бенни. Потому что знала, что за этим последует. А эта девчонка не знала. Как и еще пяток таких же маленьких рыжих девочек. У-у, тварь!
Не помню, когда в последний раз испытывала такую испепеляющую жажду мести. Наверно на войне, в плену. Проснулся притупившийся было садизм, придавший сил. Мне захотелось убить этого ублюдка. Медленно. Мучительно. Чтобы он страдал также, как те девочки! Как могла бы страдать и я, не будь чуть удачливей.
Я рванулась. Тело оказалось неподъемным, неуклюжим, чужим, но я смогла выкинуть себя за дверь. И зарычала по-звериному, в последний момент перехватив свою правую руку с зажатой в ней отверткой, чувствуя, как отключаюсь.
Дверь в начале коридора распахнулась и меня распластало по полу чьей-то тушей. В нос забилась вонь сигарет и кофе. Инквизитор. Прямо как в их первую встречу с этой ржавой дрянью. Я сплюнула забившиеся в рот черные патлы этого любителя обниматься с мужиками. Его кадык при взгляде на Рикки дернулся.
– Она моя, кретин заднеприводный! – рявкнула я писклявым голоском Рикки и замахнулась наотмашь.
Узкоглазый увернулся и незаметным глазу движением перехватил мою руку. Чертов спецназовец! И чертова Рикки с хрупким тельцем!
– Анри, не смей с ним ассимилироваться! – прикрикнул патлатый, ловко переворачивая меня на живот и сцепляя мне руки за спиной.
Я по-звериному осклабилась и изо всех сил боднула башкой назад. Вскочила под аккомпанемент чертыханий схватившегося за нос инквизитора, подняла отвертку и наскочила на него, как делала сто раз до этого на подпольных рингах. Пока не сдохла, за что будь проклята эта ржавая Рикки!
Реакция у узкоглазого отменная, стоит отдать ему должное. В подполье чемпионом мог бы стать. Но что же он не нападает? Боится навредить этой рыжей паскуде? Боится навредить… мне? Я почувствовала, как снова теряю краткий миг контроля и взмолилась:
– Сделай что-нибудь, святоша!
Взгляд у Ли Мэя стал таким больным, словно я приказала ему убить меня. Отчего, интересно? Но он тряхнул головой, выкинул вперед татуированную черными сигилами правую руку и сжал кулак, шепча что-то на древнеенохианском. Через меня словно разряд пропустили. Я услышала отчаянный рев Башни Бенни, слабо улыбнулась и рухнула, парализованная, прямо в руки инквизитору.
– Прости, это ненадолго, – он ободряюще улыбнулся.
Но меня его бравадой было не обмануть. Не тогда, когда на нем только брюки, а на мне только короткая сорочка. Не тогда, когда голая кожа его рук соприкасается с моей кожей под коленками, а мое оголенное плечо прижато к его груди.
Он не хотел улыбаться. Он хотел врезать по стене металлическим кулаком. Потому что не хотел, чтобы я видела его таким, каким он был на войне. Не хотел, чтобы я сторонилась его из-за его силы, из-за которой люди перестают принадлежать себе. Святая простота! Как можно бояться того, кто тебя спасает?
Мне снова до покалывания в кончиках пальцев захотелось узнать, что же его так сломило. Но я решила не рисковать пока еще дружелюбным отношением ко мне мужчины и сосредоточиться на покалывании его подбородка на своем виске.
– Неси ее в лабораторию! – крикнула Евангелин, выбегая из той же комнаты, что и Ли Мэй, на ходу запахивая пеньюар.
Инквизитор с готовностью ускорился. Что, так неприятно ко мне прикасаться? В лаборатории меня бережно уложили в центр пентаграммы. Надеюсь, они не меня изгонять собираются? Евангелин спешно зажгла лампы «черного света», озабоченно оглядываясь на меня. Я в ультрафиолете засветилась, почти как Эрик. Верный признак превышения нормы эктоплазмы в организме.
– Ли, неужели ты сковал ее душу?
– Давно уже не получалось, – инквизитор недоверчиво сжал и разжал кулак правой руки, сидя на корточках подле меня.
Я поймала себя на успокоительном рассматривании черной полоски на его животе, убегающей от пупка вниз, и нехотя отвела глаза. Заклинательница ангелов окинула нас обеспокоенным взглядом и кивком приказала инквизитору покинуть пентаграмму. Ли Мэй ободряюще мне улыбнулся и неохотно отошел к стене. Евангелин выставила вперед руку, на ладони которой засветилась сине-белым сложнейшая изгоняющая сигила. Теперь понятно, отчего она тоже обычно в митенках ходит.
– Изгоняем тебя, дух всякой нечистоты, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный, всякий легион, всякое собрание и секта диавольская, – речитативом затянула она, а меня против воли резко выгнуло дугой. – Именем и добродетелью Господа нашего Еноха, искоренись и беги от Церкви Божией, от душ по образу Божию сотворенных и драгоценною кровию Еноха искупленных…
У меня затрещал позвоночник и хрустнули связки в вывихнутой полтора месяца назад лодыжке. Тыльная сторона ладоней с таким упорством потянулась к предплечью, что у меня слезы брызнули из глаз. Не знала, что экзорцизм похлеще акробатики зангаоских монахов! Ай, да чтоб вас отцентрифужило!
Призрака с воплем и страшной болью вышвырнуло из меня где-то на середине святого текста. Ли Мэй в то же мгновение выдернул меня за пределы печати. Я со стоном свернулась калачиком на холодном полу. Евангелин обессилено утерла со лба пот, наставила руку на запертого в пентаграмме Башню Бенни и отрывисто вопросила, обращаясь ко мне:
– Кто он такой? Призраки преследуют только тех, с кем у них личные счеты.
Я сплюнула кровь из прокушенной губы и, сипло выталкивая из себя слова, кратко поведала нашу с этим неандертальцем бурную историю. Закончила тем, что увидела в его воспоминаниях. При упоминании детей лицо Ли Мэя так исказилось, словно его разбило вторым инсультом, в голосе появились знакомые замогильные интонации.
– Ева, остановись! Не депортируй пока его в астрал. Приспособим его для экспериментов с автоматоном. Хоть что-то полезное в своей никчемной жизни сделает, черт возьми.
– Ублюдок заднеприводный! – взревел Бенни, но услышан был лишь мной.
В свете ультрафиолетовых ламп мягкие черты лица Евангелин заострились. Полы белого пеньюара слегка разошлись, сияя, как крылья ангела. В мелодичном голосе вдруг прорезалась какая-то новая фанатичная истерия.
– Каждому воздастся по его деяниям!
Мне подумалось, что целью инквизитора было не замучить духа за его преступления, а дать ему возможность искупить свою вину. Но сказать об этом дамочке, возомнившей себя орудием божественного возмездия, мне не хватило духу. Да и не очень-то и хотелось. Все же я та еще мстительная натура.
От размышлений меня отвлек Ли Мэй, с теплой улыбкой помогая мне встать. Я с благодарностью приняла руку и усилием воли заставила себя не дернуться, когда почувствовала на себе черный липкий деготь его эндоплазмы. Но его взгляд все равно остекленел, и он сам поменял руку на металлическую.
А чего я ожидала? Что шпион, антиимпериалист и государственный преступник окажется в душе таким же рыцарем в сияющих доспехах, каким кажется на первый взгляд? Идиотка Анри. Он всего лишь умеет скрывать свою истинную натуру лучше прочих. Интересно, почему она проявилась именно сейчас?
Я покосилась на ящериный профиль и подвисла, разглядев его лицо, пострадавшее в схватке с одержимой мной. Его прямой, длинный нос покраснел и распух. Я аккуратно пощупала свой такой же и истерично заржала. Бал через два дня. Скучно было бы идти красивыми, правда?
Глава 8. Ночь Всех Святых
Я уже полчаса сосредоточенно пялилась в зеркало, пытаясь отыскать там отражение подпольного мехадока Гайки. И не находила.
На меня в ответ пялилась карими глазищами, подчеркнутыми золотыми тенями, незнакомая девчонка. Нет, девушка. Молочно-белая кожа, неприличные веснушки на которой были умело замаскированы, выгодно контрастировала с латунно-рыжими прямыми волосами до пояса. Не моими, разумеется, просто неровно обрезанные кудри мне Полли вытянула до лопаток и подколола шиньон.
Изумрудное платье с золотой сетчатой аппликацией и длинным шлейфом вызывало ассоциации с чешуей мифического дракона. Выше колен спереди, с жестким корсетом, утягивающим талию и поднимающим грудь, глубоким декольте и пышными рукавами до локтя оно больше обнажало, нежели скрывало.
Золотистые сетчатые чулки и перчатки, уходящие под платье, имитировали следование приличиям, но на самом деле оставляли кожу оголенной. Жертва, необходимая для планируемого копания в чужих мозгах.
Графитово-серые туфли на шпильке прибавляли мне сантиметров десять роста и пару пунктов самооценки. Довершала образ серая же полумаска в виде оскаленной драконьей пасти. Уж не знаю, в каком театре всю эту роскошь взял напрокат Ли Мэй, но безумно ему благодарна за шанс прикоснуться к красивой жизни.
Словно в ответ на мои мысли в дверь мягко и тихо постучали. Серебряный кулак для извещения о своем приходе инквизитор больше не использовал. Оказывается, это приятно, когда твои просьбы не игнорируются, как некоторыми хунганами. Я открыла и еле сдержалась, чтобы не присвистнуть по-плебейски, от чего меня тщетно отучала Евангелин.
Низкий хвост жестких смоляных волос и гладко выбритые щеки делали Ли Мэя моложе на пару лет. Графитовый мундир тоже с сетчатым узором и латунная усатая полумаска не оставляла сомнений в том, что передо мной зангаоский бескрылый дракон. Высокие сапоги и тонкие перчатки с латунным отливом как бы невзначай сочетались с таким же цветом моих волос.
– Как-то я не угадал с костюмом, – посетовал он. У меня упало сердце, но он вдруг продолжил с какой-то новой бархатной хрипотцой. – Предполагалось, что ты будешь изображать имперского дракона. А выглядишь, как принцесса, которую он сторожит.
Вот зачем дарить крылья той, кто умеет только ползать? Мне же потом больнее падать будет. И вообще, принцесс с перебитыми носами не бывает. Я покосилась на все еще слегка опухший нос инквизитора и порадовалась, что ожидает нас маскарад, а не обычный бал.
Я никак не могла избавиться от когнитивного диссонанса. Эмпатией я не чувствовала лжи в эмоциях святоши, но и мимолетное ощущение черного, липкого дегтя его души не забывалось. Верить в двуличность инквизитора сердце отказывалось напрочь, но разумом я не могла иначе объяснить это несоответствие внутреннего мира его внешней оболочке.
Из-за его плеча вдруг высунулся свирепый лик Шпильки.
– Чем-то недовольны, магистр?
Мы быстро переглянулись с инквизитором, и я отвернулась к зеркалу, а он вернул лицу привычное безмятежное выражение и поспешил заверить ночную бабочку, что в ее шедевре никаких изъянов нет.
– То-то же, – польщенно задрала нос Шпилька. Протиснулась в дверной проем мимо инквизитора, не упустив момента прижаться к нему грудью, и бесцеремонно дернула меня за подбородок. Покрутила на свет, придирчиво изучая макияж, и надменно констатировала. – А ты, оказывается, ничего так, Гаечка.
Я мысленно фыркнула и закатила глаза. Но улыбнулась согласно этикету, не разжимая губ, присела в глубоком реверансе, даже не покачнувшись на ходулях, и кротко пропела:
– Благодарю вас, Полли, за столь высокую оценку ваших трудов.
Шпилька оскалилась, а до меня только что дошло, что мои слова прозвучали слишком саркастично, даже завернутые в фантик патетики. Да, не стать мне леди. Я бросила взгляд в зеркало, вновь не узнавая саму себя. Шмыгнула носом, виновато поймала оскорбленный взгляд ночной бабочки и неслышно шепнула «спасибо за подарок». Шпилька независимо повела плечами, принимая завуалированные извинения, и неуловимо изменившимся голосом поздравила:
– С праздником.
Со стороны могло показаться, что она меня поздравляет с международным Днем Всех Святых. И славно, потому что святоше знать о совпадающим с ним моим днем рождения совершенно необязательно. Мне и без того хватило подарков с его стороны. Один сегодняшний бал-маскарад чего стоит! Кстати…
– Меня благодарить не надо, – насмешливо остановил мой порыв Ли Мэй, взял меня под локоток и чинно вывел из комнаты. – Ты еще проклянешь меня за то, что я привел тебя в этот кукольный театр, где все загнаны в какие-нибудь рамки и правила. Высший свет – вот настоящая ферма механических тел.
Не исключено, но я все же предпочитаю обо всем составлять впечатление самостоятельно, а не с чьих-то слов. К тому же я надеюсь однажды выбиться-таки хотя бы в парвеню. Значит, не лишним будет начать принимать яд высшего света в малых дозах заранее, чтобы потом им не отравиться. Кстати, может Ли Мэй недолюбливает аристократов как раз потому, что сам не знатный?
– Не выносишь лордов и леди?
– Не выношу фальшь.
Я тихо фыркнула. А сам-то насквозь фальшивый! Или я опять лечу поперед паровоза и делаю поспешные выводы? Поршень ему в выхлоп, он просто-таки живое подтверждение поговорки «чужая душа потемки»!
Ли Мэй помог мне накинуть непримечательный плащ-дождевик с капюшоном и спрятал свой праздничный костюм под серой шинелью. Почесал за ухом рыжего Бандита и, махнув Полли, закрыл за нами входную дверь. Марафет мы наводили в квартире Шпильки в целях конспирации, чтобы не светиться в парадных нарядах у фабрики мастера Дедерика.
Еще не старая, но уже некрасивая консьержка, превратно истолковав нашу парочку, глянула на меня с долей презрения и бездной жадности. Ага, сама себе завидую!
Последний день октября выдался необычайно ясным, словно издеваясь над готической атмосферой Дня Всех Святых. Извечные столичные туманы отступили и ало-золотое закатное солнце играло бликами в лужах, на оконных стеклах и хроме паромобилей. Я прищурилась на проплывающий в лазурном небе сверкающий дирижабль и с наслаждением втянула влажный воздух, хоть раз в году избавленный от вони выхлопов, промышленных отходов и черной плесени.
– Почти как дома, – ностальгически улыбнулся Ли Мэй. – Только вересковых пустошей не хватает.
– Скучаешь? – полюбопытствовала я.
Инквизитор задумчиво склонил голову к плечу, скользя стеклянным взглядом по улице, но видя явно не ее, и наконец признал.
– Пожалуй, нет. Я не любитель сельской пасторали. Острова Еноха та еще глушь. За Тихим морем кроме пустошей, вереска, овец и церквей ничего нет. Я с детства мечтал о таких благах цивилизации, как водопровод и газовое освещение, не мигающее от малейшего колебания астрала, как электричество. Если когда-нибудь я иммигрирую в конфедерацию, тоже поселюсь в городе. Прерии и ранчо не по мне.
Сердце защемило при мысли, что он улетит за океан Пропащих, а я останусь куковать тут. Но я отбросила скорбные мысли и порадовалась тому, что у нас, оказывается, есть что-то общее. Я тоже дитя каменных джунглей.
Ли Мэй поймал такси и приглашающе распахнул передо мной дверцу черного кэба. Я подобрала юбки и чересчур поспешно юркнула в салон. Он опустился рядом, покосился на заерзавшую меня и непринужденно накрыл мою ладошку своей. Я дернулась было, но вспомнила, что сегодня он в перчатках.
– Все будет хорошо, – с успокоительной уверенностью понимающе улыбнулся он и продиктовал шоферу адрес.
Я вздохнула, непроизвольно расслабляясь. Проверила поддельные документы в кармане и на всякий случай еще раз прокрутила в памяти подставную легенду. Я Анри Ландрю, выпускница провинциального медицинского института по специальности фельдшера и сестра милосердия. С магистром Хелстремом познакомилась в столичном госпитале, куда он обратился с жалобами на руку.
Мы решили, что девушка механик будет чересчур выделяться в высшем обществе, поэтому остановились на медсестре. Это достаточно близко к моей реальной деятельности, так что проколоться мне не грозит. После штудирования учебников по анатомии я и вовсе способна любую часть механического протеза назвать соответствующей ей костью или мышцей.
Кроме того, легенда медсестры позволяет максимально приблизить к правде детали нашего знакомства с инквизитором. Не думаю, что кому-то придет в голову подлавливать меня на несостыковках, но лучше перестраховаться. Все же недоговаривать и выворачивать правду я научилась мастерски, а вот вру недостаточно убедительно. Евангелин права, для работы под прикрытием я не очень гожусь, но другого кандидата в шпионы у них попросту нет.
Нас высадили в самом центре Академического квартала. Верхнюю одежду мы оставили в такси, что являлось необходимой жертвой конспирации, но мне все равно показалось кощунственным. Инквизитор по этому поводу, как и по любому другому, не проявил ни малейшего беспокойства. А я задумалась, когда же достигну такого уровня достатка, при котором не буду держаться за материальные вещи, как за единственную ценность, и стану чуть более одухотворенной.
Ли Мэй по-прежнему непринужденно помог мне выбраться из паромобиля, и при взоре на представшую перед нами во всей красе школу эзотерики брови его приобрели драматичный излом. Вспоминает о ночах, проведенных за учебниками, в попытках стать лучшим учеником, которые не привели ни к чему хорошему? Я участливо сжала его локоть и постаралась не выдать, какое на самом деле ошеломительное впечатление на меня произвело грандиозное здание.
Монументальными мраморными колоннами и портиком школа напоминала античные храмы. Уложенная полумесяцами белая с розовыми прожилками лестница вела к парадным дубовым дверям, изукрашенным серебряными сигилами. За ними сверкал мрамором и золотом широченный коридор, освещенный огоньками сотен свечей – невиданная роскошь!
Но неуместно сыпать восторгами по поводу того, что причиняет боль другому. Поэтому я прикусила свой длинный язык и постаралась сильно не таращиться на окружающее меня великолепие. Хотя не думаю, что у провинциалки, которую я изображаю, была бы иная реакция.
Мы прошли холл насквозь и оказались в огромном зале, заполненном пышно разодетыми гостями. Здесь по случаю праздника собрались не только студенты-экстрасенсы, но и представители других учебных заведений. В Академии изящных искусств, насколько я знаю, сегодня тоже маскарад. А вот золотые сливки общества празднуют в императорском дворце.
Я залюбовалась разнообразием сказочных фейри, нимф, наяд, дриад, фавнов, пиратов, оборотней, вампиров, призраков, скелетов, монстров Франкенштейна, ведьм, ангелов и демонов, а потому не сразу поняла, что вижу за их спинами.
Зеркала. Все стены в этом зале были сплошь зеркальными. И образовывали бесконечный коридор. Ноги против воли понесли меня назад к выходу, и я непременно наступила бы каблуками на шлейф, если бы Ли Мэй мягко не удержал меня на месте.
– Прости, что не предупредил, – покаялся он. Легко оставаться беспечным, когда на твоем теле куча защитных татуировок! – Этот астральный коридор безопасен. Все зеркала отлиты с покрытием из амальгамы и защищены печатями.
– Я через них вижу астрал! – придушенно просипела я, не в силах сдвинуться с места.
В бесконечном коридоре клубился туман и метались белесые тени. Одна из них встретилась со мной взглядом и меня впечатало в инквизитора. Крепкие руки успокаивающей тяжестью легли мне на плечи, теплое дыхание потревожило пряди у левого уха.
– Все видят, для того коридор и был сконструирован. Не переживай, никто не распознает в тебе медиума.
И как он только понял по моей истеричной претензии, что я именно этого боюсь? Разведчик, поршень ему в выхлоп! Я фыркнула, выпуская пар, поправила маску и отлипла, наконец, от непоколебимого Ли Мэя.
– Так кто наша цель? – деловито полюбопытствовала я, окидывая взглядом пеструю толпу.
В чернильных глазах инквизитора за прорезями маски заплясали смешинки.
– Ева неправа, из тебя получилась бы достойная разведчица, Анри. Я бы посоветовал тебе расслабиться и наслаждаться вечером, раз ты всегда мечтала побывать на балу. Но ты ведь не послушаешься, великий борец за права женщин?
– Не выношу, когда решают за меня! – тут же вскинулась я. Вряд ли когда-нибудь смогу кому-нибудь довериться до такой степени, чтобы позволить распоряжаться своей жизнью.
– Я тоже, – примирительно улыбнулся Ли Мэй. – Тогда реши сама, как нам лучше поступить. Я могу сейчас же указать тебе нашу цель. Но можешь ли ты гарантировать, что не будешь непроизвольно следить за ним весь вечер?
Я хотела было возмутиться, но вовремя одумалась. Я не шпион и контролировать все свои неосторожные жесты не умею. Я действительно выдам себя и провалю всю операцию.
– Пожалей самооценку окружающих, попробуй хоть иногда ошибаться, – саркастично закатила я глаза.
И недоуменно покосилась на снова развеселившегося инквизитора. Он рассмеялся тем заразительным и искренним смехом, который полтора месяца назад в игровом зале впервые вызвал мое смущение. Ободряюще сжал мою ладонь и потянул в самую гущу толпы. А я подумала, что как бы ни плевался Ли Мэй при упоминании социальной элиты, выглядит он среди нее гораздо живее. Откуда-то зазвучала бойкая мелодия и он вдруг протянул руку, улыбнувшись светло и шало.
– Потанцуем?
Эй, а где положенные витиеватые фразы, типа «миледи, не подарите ли вы мне танец»? Я что, зря страдала над учебниками по этикету? Впрочем, если даже инквизитор не против повертеть на оси правила хорошего тона, то и я тем более. Я отзеркалила его улыбку, присела в коротком книксене и с готовностью вложила ладошку в рыжую замшевую перчатку.
Засомневалась было, что удержусь на своих ходулях под разгульный фокстрот. Но быстро выяснила, что танцевать на каблуках очень удобно, если партнеру приспичило позаниматься физическими нагрузками и потаскать тебя на руках. Я летала пушинкой вокруг инквизитора и не сразу заметила, что смеюсь.
Может он и не тот святоша, за которого себя выдает, но это не отменяет того факта, что только рядом с ним мне так светло, как не было ни с кем после гибели родителей. И даже когда я познакомлюсь с его истинным лицом, я не перестану быть ему благодарной за эти минуты счастья.
