Я проследила за ниткой багровой слюны, тянущейся из уголка губ на плоском лице, припорошенном бетонной крошкой. Заглянула в потухшие круглые глаза за треснувшими стеклами очков, аккуратно вернула обломок с кишками обратно в его живот и снова позвала:
– Винс! Нам надо уходить!
Волоски на теле встали дыбом, как наэлектризованные. Из груды камней выплыла полупрозрачная сутулая фигура в перекосившейся студенческой форме и треснувших очках. И с лопнувшими внутренностями.
– Я не поддамся на твои провокации! – истерично булькнуло привидение эксперта по сфрагистике и сигиллографии.
Я поджала губы и обернулась к Евангелин, мысленно жалея, что так глупо раскрыла свои способности перед служительницей Первого отдела Церкви.
– Он мне не верит и не собирается следовать за нами. Можешь его сковать?
– Не моя специализация, – покаянно покачала развалившимся пучком золотых волос теургесса. – Могу лишь изгнать его в астрал.
Ага, чтобы его призвали спиритуалисты тайной полиции? Слишком опасно.
– А Мэй?
– Раньше мог, – подтвердила мои догадки о силе бывшего экзорциста Ева. И закончила с легким налетом превосходства. – Но после потери веры в Еноха он утратил эту способность.
Священник не верит в Еноха?! Это какой-то нонсенс. Но об этом можно подумать и позже. А сейчас, учитывая, что я собираюсь сделать, лучше не думать вообще. Иначе точно не рискну исполнить задумку, которую вижу единственным выходом из сложившейся ситуации. Я закатала рукава великоватого мне пиджака и продемонстрировала изумленной Еве золотые браслеты на плечах.
– Здесь есть изгоняющие печати?
– Я не изучала веве, но на первый взгляд нет, – после минутной заминки заключила блондинка. – Только защитные.
– Подразумевается ведь защита от духов снаружи? Не изнутри?
Кстати, критический недочет. Но сейчас именно благодаря этой ошибке моя задумка может осуществиться.
– Да, конечно, а почему ты спрашиваешь… Генри, стой!
Поздно. Я всегда лечу поперед паровоза. Сдернув с плеч браслеты, я дотянулась до привидения и «схватила» его за руку. Разумеется, плоть прошла сквозь эктоплазму, но затем эктоплазма ненамеренно потянулась вслед за мостом с миром живых. Медиумом, то бишь. И ступил на него.
«Что ты со мной сделала, чертова некромантка!» – забулькало у меня в голове.
Меня перекосило. Снова стало холодно и тесно. Но контроль над телом пока еще принадлежал мне. Ведь у Винса, в отличие от Башни Бенни, нет никакого желания иметь с «предательницей» хоть что-то общее и уж тем более делить одно тело. Я скрипнула зубами, подавляя дрожь от ледяной эктоплазмы, и защелкнула браслеты обратно на плечи.
С духом незнакомца такой фокус не прошел бы. Привидение с легкостью может занять тело медиума, только если при жизни между ними была налажена ментальная связь. Не важно, основанная на позитивных или негативных эмоциях.
Кстати, о привидениях и призраках…
– Ева, надо освободить Башню Бенни! – осенило меня. – Только не изгоняй его. А в этом мире он сам за мной таскаться будет, далеко не уйдет.
Тайны производства бобби с него, конечно, не стрясут, ведь память у призраков короткая, и обычно им кажется, что умерли они только вчера. У мертвой энергетики нет свойства сохранять новую информацию.
Поэтому ни Ли Мэя, ни Еву Башня Бенни уже не узнает, несмотря на проведенный ими экзорцизм. Он не помнит даже, как и почему оказался заперт в сигиле. Но вот сдать меня в Бюро ему ничего не помешает. А я как раз тайнами производства «Дедерик Инк.» напичкана доверху.
Ева, видимо, подумала о том же, потому что без возражений поспешила в соседнюю лабораторию уничтожать сигилу. Я с мелочным удовольствием проводила взглядом опаленное васильковое платье и порванные чулки блондинистой дамочки. А, увидев в дверях всклокоченного и местами подкопченного инквизитора, тянущего носилки с мастером Дедериком, вдруг воскликнула:
– Магистр!
Удивились мы оба. Он, потому что я никогда не именовала его по должности. Я, потому что Винсу хватило смелости взять управление над «поджигательницей».
– Магистр, я сделал, что вы просили!
Меня неловко, как игрушку неопытного кукловода, мотнуло к телу погибшего сигиллографа. Пока руки шарили по карманам студенческой формы, я воспользовалась отвлеченностью привидения. Повернула голову к инквизитору, замершему с рукой на револьвере, и вкратце сообщила о своей «гениальной» идее поработать транспортом для эктоплазмы.
– А ведь я просил предупреждать меня заранее, когда ты решишь позаниматься самодеятельностью, – с истинно зангаоским смирением напомнил мне Ли Мэй, оставляя оружие в покое. Но не успела я впервые в жизни сгореть со стыда, как он вдруг безмятежно заключил. – Но я поддерживаю твое решение.
В меня еще никто так безоговорочно не верил. И как ему только удается дарить ощущение полета той, кто рожден лишь ползать? Я украдкой улыбнулась и протянула ему сложенный вчетверо лист бумаги, найденный у Винсента.
Хелстрем внимательно изучил его содержимое, бросил на меня взгляд, который мне не удалось расшифровать, дернул кадыком и слегка поклонился на зангаоский манер.
– Благодарю, Винсент. Я перед тобой в неоплатном долгу.
– Позаботьтесь о моей семье, – Винс сложил мои руки перед грудью пальцами вверх, а меня затопило его сожалением.
– Обещаю, – твердо выдохнул Ли Мэй.
Я понуро побрела забирать автоматона, сложенного в компактный куб. Весил он килограммов двадцать и без мехаскелета я бы его с такой легкостью не подняла. Вернулась Евангелин с сообщением об освобождении призрака моего кошмара детства. Рядом его не наблюдалось, но я уверена, что он поблизости. Ведь матушка Теша натравила его прицельно на меня, значит, никуда он от меня не денется.
Инквизитор с фаталистичной покорностью судьбе оглядел нашу команду погорельцев, поудобнее перехватил носилки с полуживым изобретателем и первым вышел в тайный ход. Я пропустила теургессу и закрыла за нами дверь, оставляя позади разрушенную ферму механических тел и последнюю надежду на спокойную жизнь.
Аромат крепкого контремского кофе стал моим постоянным спутником. Как врачу мне становилось дурно от осознания, что я творю со своими сосудами и давлением. Но подлая мысль о том, что теперь я насквозь пропитана запахом, роднящим меня с Ли Мэем, не давала всерьез задуматься о вреде здоровью.
Я украдкой улыбнулась, что за последние недели случалось со мной все чаще, почесала немытую голову и высыпала в чашки еще по ложке молотых зерен. Настоящих, из Вестконтина, не паленый сублимат. Барти привез.
С капитаном воздушных пиратов я встретилась через неделю после побега с фермы механических тел. Дед, как только очнулся, велел мне немедленно восстановить чертежи. Часть я и сама начертила после изучения конструкции автоматона, которого мы вместе с Евой, привидениями Винсента и Брана и призраком Башни Бенни оставили у близнецов. А формулы и детализацию моторно-двигательного аппарата робота надиктовал мне дед.
Один экземпляр Мэй оставил у себя. Я на скорую руку собрала для него тубус, снабженный поджигающим механизмом. Если вдруг инквизитора загребут-таки власти, то чертежи просто сожгутся. А второй экземпляр отнесла на хранение Барти.
Конечно, автоматон не доработан, Дастин пока еще безуспешно бьется над вселением эктоплазмы в неорганику. Но, если вдруг «накроют» всех нас, то Буревестник передаст в конфедерацию хотя бы конструкцию робота. Иначе, если все наши усилия и жертвы пропадут впустую, будет совсем уж обидно.
О том, что в плену у бобби мне будет не до рефлексий по поводу проваленной миссии, я старалась не думать. Начинали трястись руки. А они мне нужны твердыми и сильными, ведь обрабатывать рану деда мне еще долго.
Операцию по извлечению оставшихся щепок и сшиванию живота гнома я провела сразу по прибытии в одно из убежищ контрабандистов нижней части Тагарты. Но, учитывая скудность оборудования и лекарственных препаратов в трущобах, за раной требовался постоянный уход.
Ева пыталась уговорить нас с Ли Мэем оставить мастера Дедерика в одном из столичных госпиталей. Мол, иначе будет чересчур много шума из-за пропавшего после взрыва на собственной фабрике гениального изобретателя. К расследованию подключится не только Бюро общественной безопасности Анталамории, но и Государственный комитет обороны Наугримской республики, а это уже международный конфликт.
На что мы с Ли Мэем единодушно высказались, что, оставив изобретателя в госпитале, по сути, подарим чертежи автоматона бобби. Ведь они не упустят такой шанс. Раскопают лаборатории, найдут следы экстрасенсорики, заклеймят гнома спонсором некромантов и на законных основаниях подвергнут эмпатическому сканированию. Как итог: все тот же международный скандал с допросом гражданина Наугрима, но при этом с провалом миссии Лиги антиимпериалистов.
Спор этот произошел в салоне памятного «Стэнли Стимера», в который мы юркнули, выйдя из подземного хода, ведущего прочь от фабрики в какое-то нежилое здание Академического квартала. Мэй с Евой заняли переднее сидение, я обессиленно вытянулась на полу под задним, на которое бережно уложили носилки с мастером Дедериком. Голова раскалывалась из-за всплывающих в ней каких-то странных, не виденных мною ранее сигил.
Подозреваю, их вообще никто никогда раньше не видел. Это Винс пытался вспомнить, что же он такого гениального придумал, что задержало его в этом мире, не позволив уйти после смерти в астрал. Судя по тому, что периодически я слышала истеричное бульканье «это же надо до такого додуматься, чертова некромантка!», вундеркинд бился над подкинутой мною идеей тетраграмматона для автоматона. Дело нужное, поэтому я заткнула свое недовольство и, постаравшись отрешиться от головной боли, не мешала полету мысли сигиллографа.
Остановились мы уже в нижней части Тагарты. Здесь, на окраине живописного кладбища с покосившимися крестами и вороньим граем притулилось похоронное бюро Дениса и Дастина. Дроу-квартероны в неизменных зеленых бушлатах молча выслушали новости и первым делом перетащили из меня Винса.
Следом, с помощью пожертвованного мною скальпеля, вызвали Брана. Под конец спиритического ритуала, на свою беду, объявился Башня Бенни и с воплями «дрянь ржавая!» вновь попытался вселиться в меня. Но обломался о браслеты, подаренные Тешем. И был тут же пленен Дастином, которому близнец-медиум сообщил о новом госте.
При взгляде на привязанные к пентаграммам в полу сгустки эктоплазмы из меня, как назло, невовремя полез сарказм. Я едва сдержалась, чтобы не пошутить про «внешние половые призраки». Но сдержалась, спасибо урокам Евы.
Ли Мэй опять, как после заземления мной мажордома, прищурился, глядя на мои губы, но снова ничего не сказал. А до меня вдруг дошло, что я скалюсь. От уха до уха. И даже не чувствую этого. Должно быть, вплеснувшийся в кровь адреналин сработал, как наркоз. Я руками попыталась стереть эту отвратную садистскую мимическую реакцию и раздосадовано призналась в заражении негативными астральными эманациями на войне.
Заклинательница ангелов заторможенно моргнула. Контузия, так сказать, на лицо. Хотела было что-то возразить, но инквизитор почему-то ее остановил. У меня на тот момент и без их заморочек голова раскалывалась, поэтому я плюнула на их секретики и не стала допытываться.
Напомнила об умирающем в паромобиле гноме, на котором ангельское благословение скоро рассеется. Дождалась окончания очередного спора бывших супругов по поводу местонахождения Евы, которую могли вычислить по следу ауры, оставшемся после ритуала на фабрике. И, оставив недовольную блондинистую дамочку на попечение близнецов, под прикрытием активных колебаний астрального фона, всегда присутствующих в похоронном бюро, на пару с Ли Мэем покинула перебазировавшийся штаб создания автоматона.
Когда я заявила, что сама найду укрытие, ожидала вполне обоснованных сомнений в моей компетентности в этом вопросе. Но со мной Хелстрем почему-то не спорил. Уточнил, куда и как я собираюсь идти, и безропотно согласился на тур по канализации к убежищу контрабандистов. Паромобилем я воспользоваться не решилась, уж больно приметный транспорт для трущоб.
Я редко спускаюсь в катакомбы. Прежде всего из-за специфики местного контингента. Маргиналы, места которым не осталось даже на дне столицы. Полумертвые игрушки «пыли», «снега», «хмури», «антрацита», «аптеки» и десятков других безобидных названий, готовые убить за новую порцию наркотиков. Люди, в которых уже не осталось ничего человеческого.
Но однажды Шпилька поделилась со мной картой канализационных труб и я, досконально штудируя ее неделю, благодаря гномьей памяти выучила ее наизусть. Что, учитывая отсутствие у меня топографического кретинизма, позволяет мне прекрасно ориентироваться в катакомбах, даже нечасто тут бывая.
Презрев правила этикета, Мэй оставил на меня носилки с мастером Дедериком и пошел первым с «Уэбли» наготове. Я даже не заикнулась против такого распределения сил. С мехаскелетом я сейчас однозначно сильнее инквизитора физически, а бросаться на амбразуры меня раз и навсегда отучило мое первое сражение на Третьей опиумной.
Шли мы, пригибаясь, чтобы не задеть головой арочные, словно пытающиеся лечь на плечи, стены и сводчатый потолок, с которого за шиворот так и норовили упасть склизкие щупальца фосфоресцирующего мха. По узкому бордюру вдоль подземных зелено-бурых рек, исходя из разумных соображений опасаясь намочить даже кусочек одежды. Здесь можно подхватить кое-что пострашнее сифилиса. Уверена, в местных крысах все еще плодятся и размножаются чумные палочки.
Пока добрались до квартала Иммигрантов, оставили за собой пару трупов. Я не утруждалась выковыриванием приметных освященных пуль из тел, падающих ничком в нечистоты. То, что сюда попадает, пропадает навечно. Хотела было спросить у Хелстрема, почему бы ему просто не вышвырнуть души всех нам попадающихся несчастных в астрал. Но тут мне вспомнились слова Евангелин и вернулось любопытство, вызванное ими.
– Ева сказала, что ты перестал быть экзорцистом, когда потерял веру в Еноха, – прогундосила я, отчасти чтобы отвлечься от сводящей с ума вони канализации, от которой закладывало нос и вышибало из глаз слезы. – Как это возможно? Все знают, что Енох – сверхчеловек, после смерти вознесшийся и ставший самым могущественным из высших светлых духов.
Есть что-то сакральное в обсуждении религиозных тем посреди канализации. Я старалась говорить тихо, почти шепотом. Но из-за поворота тоннеля все равно донеслось кряхтенье, помноженное эхом до потустороннего рычания, от которого у меня поджалась задница.
В основном местное отребье находится в наркотическом трансе и особой угрозы не представляет. Но некоторые, в «некондиции» или, еще хуже, в состоянии ломки, запросто могут накинуться на любого под влиянием галлюцинаций или в поисках новой дозы.
Мэй стремительно, как варан, метнулся к противоположной стене, перепрыгнув реку нечистот. Грохнул выстрел, оглушительный в этом влажном каменном мешке. Впереди что-то шмякнулось в слизь. Инквизитор стрелял безошибочно и беспощадно. Исключительно в голову.
– Знают все, а верят единицы, – безмятежно, словно мы были на променаде в парке механических статуй, откликнулся он.
Пока я обдумывала эту философскую сентенцию, он помог мне «вписать» носилки в поворот и распрямился, зачесывая волосы на затылок.
– Ритуал экзорцизма построен на вере, на безоговорочной убежденности в величии и всеведении Еноха. Когда-то у меня она была. Я истово верил, что являюсь его посланником, проводником его воли. Потому и спас тебя в младенчестве. Это же так… богоугодно, – как худшее ругательство почти выплюнул он. Левая половина лица у него совсем одеревенела, а из чернильно-черных глаз ушла даже тоска, осталось только холодное, острое, битое стекло. – Как и война, на которую нас погнали, как скот на убой. Богоугодная, черт бы ее побрал.
Я опустила взгляд на шпоры его сапог и про себя обматерила свой язык без костей. Левая нога у него стала хромать заметно сильнее. Я разбередила своими вопросами ему всю душу. А ведь по опыту Теша знаю, как тошнит от этого беспардонного любопытства!
С другой стороны, я спросила лишь, что значит отсутствие веры. Ли Мэй сам решил доверить мне больше. Его ведь попробуй еще заставь сделать что-либо против его воли! К тому же… нарывы сами не проходят. Их надо вскрывать и сцеживать гной. И чем позже это сделать, тем больнее будет. Я врач, я знаю.
– Свою веру в правое дело я вышвырнул из этого мира вместе с полусотней душ зангаоских монахов, которые якобы составляли основу готовящегося наступления на нашу страну.
Только муштра теургессы помогла мне сдержаться от присвиста. Полусотня! Это какой же силы он был экзорцистом! Да он демонов наверно одним молитвенным словом мог изгонять! Я сглотнула ком в горле и прохрипела в тон ему:
– Ева считает, что геноцид неверных – благое дело.
– Поэтому мы с ней и разошлись, – взгляд инквизитора потяжелел, как всегда, когда речь заходила о фанатичности его бывшей супруги. – Она пыталась убедить меня, что я герой.
– Монахи по сути шаманы, – блеснула я успехами ликбеза в области эзотерики. – Они действительно гораздо более умелые в обращении с астралом, чем имперские экстрасенсы. А, учитывая захватнические амбиции островного царства, они действительно являлись угрозой…
– Да знаю я, черт побери, – устало отмахнулся Ли Мэй, сгорбившись продвигаясь вперед. – Знаю, что поступил правильно, согласно законам военного времени. Знаю, но, черт побери, не верю. Потому что, будь это действительно… богоугодно!.. меня не отправили бы на это задание вслепую. И не скрывали бы потом, что моими жертвами стали пять десятков детей.
От его безжизненной, замогильной интонации у меня поджалась задница. И на сей раз мне хватило мозгов и такта промолчать. Сказать, что вина целиком и полностью лежит на тех, кто отдал приказ? Он и без меня это знает. Признаться, что его откровение не изменило мое к нему отношение, потому что мои руки тоже в крови, из-за чего я и дезертировала? Так ему от этого легче не станет.
Зато теперь хотя бы понятно, за что он так себя казнит, и почему ищет искупления у каждого встречного.
– Нам сюда, – коротко мотнула я головой на люк над нами.
Ли Мэй отрешенно кивнул, мыслями витая где-то далеко. Выбрался, проверив обстановку, вытащил привязанного к носилкам изобретателя, кряхтением начавшего подавать признаки жизни, помог вылезти мне. И, возвращая голосу безмятежность, подбодрил скорее себя, чем меня:
– Ну, ничего. Вот переберемся с тобой в конфедерацию, запишемся на пару сеансов к психотерапевту. И тебя вылечат, и меня вылечат.
А ведь благодаря подарку Теша я теперь могу не бояться одержимости и действительно отправиться даже в густо заселенный духами Контрем! Старательно отгоняя смущающие мысли о том, что Хелстрем, оказывается, строит наши с ним совместные планы, я толкнула дверь ближайшей обшарпанной лачуги и фыркнула.
– Меня-то от чего? Я же говорила, садизм у меня из-за негативных эктоплазменных эманаций.
– Которые должны были исчезнуть после экзорцизма, проведенного Евой, – как бы невзначай, отстраненно заметил инквизитор. И, оставив меня наедине с этим откровением, как ни в чем ни бывало направился исследовать наше место пребывания на ближайшие недели.
Которое внутри выглядит гораздо обстоятельнее, чем снаружи. Два этажа, связанные узкой, но не шаткой лестницей. Наверху две маленькие, но полноценные спальни, внизу кухня, каминная комната и даже крохотная душевая кабинка, в которой я самолично два года назад приделала к водопроводу кипятильник и нагревательный бачок. Плотно подогнанные половицы не скрипят, с побеленного потолка ничего не капает и не сыпется. Мебель скудная, но добротная. По меркам моей жизни до подмастерья гениального изобретателя – хоромы! Даром что пыльно слегка.
Все это я отметила мимоходом, а в голове набатом стучали слова, сказанные хриплым, прокуренным голосом. «Которые должны были исчезнуть…». На краткий миг я представила себя, лишенной привычной паразитической тяги к насилию. Не выносящей вида крови и не способной причинить кому бы то ни было серьезный вред, как это было до войны. У меня упало сердце. Смогу ли я без садизма оставаться хирургом-механиком? Кто я вообще без него?!
Потом смысл сказанного Ли Мэем все-таки дошел до воспаленного сознания. Садизм по-прежнему при мне, раз уж он собирается от него меня лечить. И вызван он не негативными эктоплазменными эманациями, потому что они, если и были, уже давно изгнаны экзорцизмом. Но тогда получается…
– Я что, сумасшедшая?! – не своим голосом возопила я и, оставив носилки в холле, длинными скачками, через ступеньку взлетела на второй этаж к инквизитору. – Мэй, поршень тебе в выхлоп, по-твоему, я больная, да?!
В потемках поздно заметив высокий силуэт, на скорости врезалась в литые мышцы груди моего самого проблемного пациента. Мэй поймал меня, спасая от позорного падения ему под ноги, вернул вертикальное положение, оправил мне сбившуюся рубашку, отчего-то дернув кадыком.
– Травмированная, – мягко исправил он меня. – Твоя якобы любовь к причинению боли другим – это естественная защитная реакция тогда еще детской, неокрепшей психики на насилие, которому ты подвергалась или, возможно, которое творила сама, на войне. Твой садизм доказывает, что раньше ты, скорее всего, страдала совестливостью, – хрипотца в его голосе приобрела бархатистые нотки.
– Не помню, – резко севшим голосом протянула я.
И чуть не дернулась, как от электрического разряда, когда он вдруг задумчиво пропустил прядь моих волос сквозь пальцы здоровой правой руки. Смутилась пуще прежнего, чего раньше за собой вообще не замечала, пискнула «я запущу динамо-машину!» и малодушно сбежала в подвал, включать подачу тока.
И заодно переваривать откровение, что все это время Теш мне лгал. А ведь периодическая «чистка» негативных астральных эманаций, это единственное, что удерживало меня рядом с ним. И он самым беспардонным образом этим пользовался, вынуждая меня зависеть от него. Вполне в духе деспотичного собственника.
С того дня минуло две недели. Я раскопала в куче хлама в подвале свою заначку, из-за которой и выбрала именно это укрытие. С помощью этого набора полевого хирурга смогла вполне сносно прооперировать деда, пока Ли Мэй вычищал от пыли наше пристанище.
До встречи с Барти мы питались найденными в погребе консервами, опасаясь появляться на рынке, где маршировали усиленные жандармские патрули. Потом разжились шматом мяса, мешком картошки, крупами и, вот, кофе. Жить стало гораздо веселее. Когда посидишь месяц на диете из голубей и чаек, и не такое разносолами покажется.
Пока я корпела над восстановлением чертежей автоматона, инквизитор мотался по своим шпионским делам. Через Шпильку передавал сообщения членам Лиги о дельнейших действиях, собирал информацию о ходе расследования взрыва на фабрике «Дедерик Инк.», исполнял обещание, помогая семье Винсента избежать преследования.
Пару раз я возвращалась в похоронное бюро, подкорректировать робота по указанию изобретателя, поинтересоваться самочувствием Евы и успехами близнецов, к которым откуда ни возьмись присоединился Джек Потрошитель. Должно быть, его привлекла истонченная грань с астралом в месте массового захоронения. Вид бесноватого черного кота, неподвижно таращащегося на заточенных в пентаграммах призраков, вызывал приступ сентиментальной ностальгии по трущобам.
С помощью формул, добытых мной у Пикинджилла, экстрасенсам удалось-таки привязать Башню Бенни к металлическому остову. Но не подселить. По задумке призрак должен залезать внутрь автоматона, как в костюм. А мой кошмар детства просто болтался в воздухе, просвечивая сквозь робота, даже не чувствуя его. Тут никакой тетраграмматон не поможет, ведь он рассчитан на полноценно подселенного призрака.
Кстати, я наконец-таки поделилась с Ли Мэем своими идеями по поводу важности антропоморфной формы предмета, в которого вселяется эктоплазма. И что при создании автоматона лучше опираться на теоретическую базу создания голема, а не зомби. Ведь зомби – это человеческое тело, им призрак знает, как управлять, благодаря моторной памяти. Про одержимость вообще молчу. А кучка шестеренок и патрубков больше похожа на человека из глины, для управления которым требуется специальный алгоритм.
Инквизитор, к моему изумлению, не отмахнулся от этой ереси, пришедшей мне в голову под влиянием кошмарных снов и бадавийских сказок. Задумался и подтвердил, что в этом может быть разумное зерно. Я даже смутилась. Не думала, что мой поверхностный ликбез в эзотерике принесет какие-то плоды. Но он принес.
Шпилька пришла, когда мы на пару с дедом, которому умственные усилия, кажется, помогали быстрее выздоравливать, проектировали новый вариант робота. С полирезиновыми сгибающими мышцами, синтетическими внутренними органами и кровеносной системой из физраствора. По идее управление такой болванкой для призраков должно быть гораздо проще, что существенно повысит эффективность использования автоматона.
Полли принесла новости от Дениса. Винс требовал встречи с Ли Мэем.
Привидение вундеркинда-сигиллографа, заламывая руки, металось внутри печати и булькало какую-то околесицу про то, что теперь-то его точно сдадут тайной полиции. Ли Мэй зашел в пентаграмму вызова, благодаря которой привидения, плохо воспринимающие материальный мир, могли общаться с живыми людьми. Я включила лампу «черного света», чтобы инквизитору тоже было видно духа, приготовилась быть суфлером.
– Магистр! Наконец-то! Ваша команда экстрасенсов следит за мной! – истерично нажаловался сигиллограф. Я продублировала его слова Хелстрему, впервые возблагодарив параноидальную шизофрению вундеркинда. Не будь ее, мы могли бы оказаться не первыми, кому Винс решил доверить ценные сведения. – Дайте мне бумагу!
Я, не до конца веря в происходящее, следила за появляющейся на листе цепочкой печатей, начертанной пальцем Винса. Отдаленно похожей на ту, что я видела, изучая концепцию голема.
Неужели у нас получилось? Создать тетраграмматон, алгоритм, позволяющий призраку считать механическое тело своим. Без которого даже вселенная в материю эктоплазма не сможет управлять незнакомой кучей металла из-за отсутствия соответствующей памяти.
Неужели секрет автоматона будет заключаться в бадавийской сказке об ожившем деревянном мальчике? До которого додумался не эзотерик, а механик, посчитавший, что в автоматоне должно быть больше от машины, чем от духа?
Ли Мэй был в этом уверен. Я же, адекватно оценивая собственные способности и мозги, далекие от гениальных, справедливо сомневалась. Но проверить это можно будет все равно не раньше, чем решится проблема с вселением призрака. К тому же…
– Как нам сохранить это в секрете? Ведь, если мы начертим тетраграмматон на остове робота, то его только слепой не заметит.
Ли Мэй задумчиво осмотрел лист бумаги. Сделал пару шагов прочь от пентаграммы, выходя за пределы света ультрафиолетовой лампы. Бумага со следами эктоплазмы в его руке превратилась в чистый лист. Я присвистнула:
– Мы нанесем их флюоресцентными чернилами!
– Это позволит сохранить секрет автоматона в тайне даже от близнецов и Евы, – умиротворенно улыбнулся Ли Мэй. Чувствуется профессиональная деформация бывшего шпиона. Его слова о том, что он никому не верит, были не пустой бравадой.
Но все-таки как же можно вселить призрака? И почему мне настойчиво кажется, что ответ не в эзотерических формулах?
Я зевнула, задаваясь риторическими вопросами на кухне убежища контрабандистов, и заварила кофе. На ночь, да, и что? Аристократы, вон, шампанское гасят с утра, и ничего!
Подняв крышку с чугунной сковороды, еле отчищенную нами от пригара, помешала мясо с картошкой. Почувствовала, что скоро закапаю газовую конфорку слюнями, и волевым решением признала еду готовой к употреблению.
– Мэй, ужин! – позвала я, вываливая бюджетный вариант рагу в тарелки со сколами по краям.
Не высокая кухня «Гурмании», но инквизитор мою стряпню уплетал за милую душу. А большего, как я для себя недавно поняла, мне и не нужно. Мы люди простые, ага.
Когда Мэй появился-таки в дверях кухоньки, от моей порции осталась четверть. Выглядел он рассеянней обычного, поэтому я сама усадила его за стол, сунув ложку в руку. С интересом покосилась на лист в стальных пальцах, но лезть не в свое дело без приглашения не стала. У меня вообще-то ужин остывает, не до секретов! Да и мастера Дедерика скоро надо будет идти кормить.
– Анри, – позвал вдруг инквизитор, стеклянно глядя куда-то сквозь мою переносицу. К еде он так и не прикоснулся. Отрешенно поскреб трехдневную щетину и задумчиво спросил. – Тебе мешает эмпатия?
Я хлопнула ресницами, поджала губы и кивнула. Аппетит пропал. Мэй вдруг улыбнулся светло и шало, отчего в уголках чернильных глаз появились морщинки-лучики. И протянул мне лист, в котором я узнала тот, что Винс передавал магистру моими руками. Развернув, уставилась на узор сигил. Кажется… сдерживающих?
Я неверующе вскинула взгляд на инквизитора. Он театрально распрямил спину и закинул ногу на ногу, напомнив мне этим Барти. Достав сигарету, он чиркнул колесиком зажигалки, затянулся горько-копченым дымом и постучал стальным пальцем по бумаге.
– Я просил Винсента найти способ снизить чувствительность астральных сенсоров эмпата без риска для психики и немного его доработал. Ты сможешь прикасаться к людям, не боясь сойти с ума под натиском их эндоплазмы. Конечно, это ограничение твоих способностей…
– Это свобода! – безапелляционно выдохнула я сквозь ком в горле, ширящийся от мысли, что Ли Мэю, оказывается, все это время было не плевать на мою проблему. Сморгнула пелену перед глазами и хлюпнула носом. – Но… разве мои способности не нужны для помощи Лиге?
– Нужны, – пожал плечами инквизитор и продолжил с бархатной хрипотцой. – Но, если ради них требуется свести тебя с ума, то на оси я вертел их нужды.
От моего выражения, услышанного из его уст, у меня отчетливо начало срывать резьбу. Чтобы как-то отвлечься от желания немедленно выразить ему свою благодарность, я потянулась за чашками кофе. Кухня маленькая, сидя на стуле можно и до раковины дотянуться.
– И в честь чего такой подарок? – риторически вопросила я… да так и застыла. Перегнувшись через стол, с протянутой ему чашкой. Сегодня что, третье декабря? Глаза у меня чуть не вылезли из орбит, когда я осознала размеры своей тормознутости. – Мэй, у тебя же сегодня день рождения!
Инквизитор осторожно забрал чашку из моих рук, галантно минуя взглядом вырез моей рубашки, и отмахнулся. А мне впервые в жизни за свое разгильдяйство стало обидно до слез. Как я могла забыть? А еще хотела, чтобы я ему запомнилась благодаря подарку!