Александр Кашенцев
Волки и шакалы
Когда командиры посчитали, что десантники готовы, провели прыжки с самолета. Рядом с полигоном находился расчищенный от снега небольшой аэродром. Здесь находились два самолета-транспортника ТБ-3, изба для проживания летчиков. Когда грузовики въехали на поле, один из самолетов уже прогревался, сметая винтом со взлетной полосы мелкий снег. Боковая дверь в хвосте открыта, к ней приставлена металлическая лестница. Солдаты выстроились вдоль борта. Сержант, старший группы, в последний раз проверив правильность укладки парашютов, скомандовал посадку в самолет. Первой летела половина взвода, в которую попали и Кравцов с Поповым. Десантники расположились на откидных скамейках вдоль борта. Андрея сержант посадил у кабины, он должен был прыгать последним: командир знал, что солдат боится высоты, и сделал это, чтобы не задерживать высадку остальных. Рядом с ним сидел и Кравцов. Он заметил бледность на лице своего земляка и сквозь шум двигатель попытался его успокоить:
– Не бойся, закрой глаза и прыгай.
Попов втянул воздух сквозь зубы и не ответил. Техники убрали трап, пилот закрыл дверь, занял свое место в кабине, и самолет, взревев винтами, пробежал по полю, взлетел. Наконец звук двигателей изменился – машина набрала высоту. Из кабины вышел второй пилот, предупредил о готовности, тут же сержант встал у двери. Солдаты надели рукавицы, завязали шапки под подбородком. Летчик открыл дверь вовнутрь, закрепил её специальным крючком, встал рядом на подстраховке.
– Первый пошел, – скомандовал сержант.
Крайний солдат встал, шагнул к проему, закрепил карабин вытяжного троса на специальный штырь, расположенный у борта, сержант в последний раз проверил парашюты, слегка подтолкнул курсанта. Когда тот покинул самолет, вновь скомандовал:
– Второй!
Павел прыгал предпоследним, взглянул на раскинувшуюся внизу панораму – заснеженные поля, набольшие рощицы, почувствовал хлопок по спине, шагнул в бездну. Короткий свободный полет, потом хлопок раскрывшегося парашюта, и тело повисло на вытянутых стропах. Внизу спускались купола его товарищей, а в небе удалялся самолет. Но вот из его люка выпала фигурка солдата и с криком устремилась к земле, над ней также открылся купол, и фигурка безвольно повисла под ним. Это командир с летчиком скинули струсившего десантника. Быстро приближалась земля, и Кравцов, как на учениях, приземлился, подогнув ноги и упав в рыхлый снег, встал, собрал лежавший рядом парашют. Попов же кулем упал, и если бы не рыхлый снег, поломал себе ноги. Поднявшись, он почувствовал, что между ног у него мокро, собрав упавший купол, прикрывшись им, пошел к месту сбора. За весь курс при прыжках в полку погибло или покалечилось пять человек.
Руководили учебой опытные фронтовики, награжденные медалями и орденами, которые отправлялись с обученными солдатами снова на фронт. Наконец пролетели три месяца, и солдаты зимним морозным утром загрузились в эшелон, следовавший на Москву. Столицу проехали ночью, только долго стояли на запасных путях. Сразу за городом поезд следовал по местам боев, разбитую технику уже убрали, кое-где восстанавливались деревни, но все равно больно было смотреть на сгоревшие разрушенные избы. Кое-где дым шел прямо из земли, видимо, люди жили в землянках. Изрытые окопами и воронками заснеженные поля. Состав шел на Украину в Могилевскую область, где на переформировании дислоцировалась гвардейская десантная дивизия, в которой после боев за Будапешт недоставало половины личного состава. Вскоре в небе появились первые немецкие бомбардировщики. Первый налет пережили удачно – наши истребители заставили бросить бомбы в стороне, только повредили железнодорожный путь. Пришлось ждать в ближайшем леске, пока бригада путейцев отремонтирует дорогу. Время в пути замедлилось, ехали только ночью, днем эшелон отстаивался на запасных путях станций под прикрытием зенитных батарей, личный состав отсиживался в выкопанных рядом землянках, оставив в вагонах дежурный наряд. Один раз все-таки бомба упала рядом с вагоном, погиб солдат. Разбитый вагон отцепили и заменили другим, тоже поврежденным, только отремонтированным. Так и ехали – днем стояли, путейцы ремонтировали поврежденные пути, а ночью передвигались. Так достигли Будапешта. В городе ещё шли отдельные бои, слышны выстрелы пушек, автоматные и одиночные выстрелы. Прекраснейший город Европы полностью разрушен, не осталось ни одного действующего моста. Переправлялись по наведенной переправе. Дальше погрузились на машины и двинулись в сторону Вены.
Миновали городок Сольнок с разбитой железнодорожной станцией. Здесь февраль был похож на весну. Снега нет, на дороге грязь. 23 февраля 1945 года полк прибыл к месту назначения в довольно крупное село Яскорейне и разместился по квартирам. Здесь десантники получили летнее обмундирование, сдав свои зимние вещи: получили брюки и гимнастерки, пилотки и шинели, ботинки с обмотками.
26 февраля дивизия сосредоточилась восточнее г. Будапешта и в начале марта влилась в состав 3-го Украинского фронта. Здесь дивизии присвоен новый номер – 106-я гвардейская.
* * *
Из воспоминаний ветеранов войны:
«23 февраля прибыли в местечко Яскорайне (Венгрия). В ночь на 4 марта полк выступил в боевой проход. В целях маскировки марш совершался только ночью. К рассвету этот мощный поток походных колонн растворялся в лесах, оврагах, деревнях, и жизнь на дорогах опять замирала до ночи. Полк двигался на северо-запад к излучине Дуная, где действовал 2-й Украинский фронт. У г. Ваца нас догнал новый приказ: двигаться строго на юг, к Будапешту, и вступить в расположение 3-го Украинского фронта в районе Секешфехервара. После восьми полных переходов расположились в районе завода недалеко от деревни Чаквар. Ночами прошли 250 километров. Мы пришли на смену 29 гвардейскому воздушно-десантному стрелковому полку. Стояла задача прорвать оборону врага и овладеть опорным пунктом в деревне Чакберень. Предстояло сражаться с 6-й танковой армией.
Очевидцы упоминают большое количество неисправных танков «Патера» и «Тигр», поскольку у них кончилось топливо. «Подбитых и сгоревших танков и самоходок было столько, что не охватить глазом». Были связки танков, первый буксировал второго без топлива, но стреляли оба.
* * *
С рассветом деревня Чаквар в районе алюминиевого завода подверглась бомбардировке. Впервые полк понес боевые потери, появились убитые и раненые. 106 гвардейская дивизия сменила десантников 7-й гвардейской дивизии, в которой в ротах оставалось по 30–40 бойцов. Утром 16 марта 1945 года началась новая операция, получившая название «Венская». Землю накрыл плотный туман, сверху падала водяная изморось. Видимость была ограниченной, поэтому наступление отодвинулось к полудню. В дивизию пришло распоряжение об отмене артиллерийской подготовки и ожидании улучшения погоды. В середине дня в дымке показалось тусклое солнце.
К моменту начала операции солдатами был создан мощный укрепрайон, состоящий из окопов, блиндажей, стрелковых точек, наблюдательных пунктов.
В 14 часов 30 минут началась 60-минутная артиллерийская подготовка. Над головами с ревом пролетали ракеты залпов «Катюш». На переднем крае немецких позиций поднялись столбы земли, огня и дыма.
В 15 часов 30 минут над позициями взлетела красная ракета и полк пошел в наступление.
Батальон, в составе которого бежал Кравцов, одним из первых ворвался в траншеи первой линии обороны, но немцы во время артподготовки отошли на вторую линию, и бомбардировка прошла впустую. Земля вокруг была изрыта воронками, местами ещё горела – снаряды были начинены нефтью.
Только батальон покинул окопы противника, как ответный удар шестиствольных минометов гитлеровцев накрыл подразделения, идущие в атаку. Павел бежал по вспаханной снарядами рыхлой земле, раскисшая грязь пудовыми гирями налипала на ботинки. На ходу он стрелял из автомата по вспышкам, видимым со стороны немцев, короткими очередями. Вдруг земля провалилась под ним, ноги обожгло резкой болью, и он потерял сознание.
Очнулся солдат от холода, пронзившего половину тела, со стоном открыл глаза, болела голова и ноги. Он лежал вниз лицом, уткнувшись в скатку шинели. Под собой он почувствовал тепло человеческого тела, попытался подняться, но услышал шепот:
– Лежи тихо – немцы идут и расстреливают всех, кто живой, – и точно, невдалеке раздалась сухая очередь фашистского автомата. – Я хотел тащить тебя к нашим, но появились каратели, мы залезли в воронку от снаряда с водой, даст бог, подумают, что мертвые.
– Г-г-где м-м-мой ав-втомат? – заикаясь, спросил Кравцов.
– Здесь, в воде. Но у нас нет патронов, – прошептал Андрей, это был он. – Мне тоже зацепило голову.
Послышались чавкающие в мокрой земле шаги, немецкая речь, потом одиночный выстрел. Фашисты подошли к краю воронки, увидели два лежащих друг на друге тела, стрелять не стали, видимо, сберегая патроны, посчитали солдат мертвыми, ушли.
– Слава богу, пронесло, – прошептал Попов. – Ты бежал, стреляя, спереди, я сзади, когда взорвалась мина. Меня сбило с ног, осколком распороло висок. Когда выбрался из засыпавшей меня земли, немцы всех уже положили. Ты лежал рядом, тоже засыпанный землей. Откопав, попробовал пульс – живой, потом перевязал себе голову. У тебя четыре раны, обе ноги выше щиколоток, одна перебита, я забинтовал, как учили, наложил шину, использовал нож, еще легкое, касательное в руку и в голову, но там кровь уже остановилась. Взвалил тебя на шинель, хотел тащить к нашим, но тут заявились они.
Все это земляк рассказывал, вылезая из воронки и вытаскивая следом Кравцова. Вся одежда у десантников пропиталась талой набравшейся в воронку водой, оба дрожали от холода. Чтобы не лежал на земле, Андрей подстелил под раненого друга шинели.
– Сейчас принесу ещё что-нибудь постелить, – прошептал Попов, исчезая в накрывшем поле тумане.
Павел лежал на мокром сукне и не мог согреться. Мокрая, пропитанная грязью одежда, шинель, лежащая на мокрой земле, начавшийся мелкий дождь не способствовали теплу, к тому же раны давали о себе знать, он не мог унять крупную дрожь. Но вот вернулся Андрей, принес несколько шинелей, вещмешок, набитый под завязку продуктами. Кинув все это рядом с раненым, прошептал:
– Вот, удалось добыть, сейчас еще принесу плащ-палатку, будешь лежать на сухом. В вещмешке водка во фляге, консервы, сухари, сахар.
– А п-п-патроны п-принес? – спросил Кравцов.
– Принес патроны в дисках, хватит пристрелить какого-нибудь немца, или он пристрелит нас.
Земляк вновь метнулся в туман и вскоре вернулся с окровавленной, пробитой осколками плащ-палаткой, расстелил её рядом, переложил на неё Павла, потом достал из воды в воронке автоматы, заменил пустые обоймы, положил оружие рядом.
– Ну, давай согреемся и поедим, потом будем думать, как отсюда выбираться, наши, небось, нас уже похоронили, – с этими словами Андрей стал доставать банки, хлеб, сахар в кусках, сало.
– Ты г-г-где э-это взял? Мародерничал?
– Мертвым это уже не понадобится, а мы еще повоюем, – ответил солдат, открывая ножом банку.
Кравцов покачал головой, но от еды и водки не отказался. Горькая жидкость провалилась в желудок, согревая тело изнутри.
– Я бы тебя вытащил, если бы не грязь, а так придется ждать, когда наши вновь пойдут в атаку.
– Х-х-хорошо, – согласился раненый.
Друзья еще выпили, закусили.
– Эх, закурить бы, да немцы рядом, мигом накроют пулеметным огнем, – мечтательно произнес Попов, встряхнул флягу, проверяя наличие водки. – Остальное выльем тебе на ноги для дезинфекции, – и щедро полил раны земляка поверх бинтов.
От резкой боли Павел потерял сознание. Очнулся он ночью весь в поту, открыл глаза, вокруг была непроглядная тьма. Вдруг раздался выстрел, и небо прочертила осветительная ракета, осветив поле боя тусклым белым светом.
– Немцы пуляют, – сказал лежащий рядом Попов. – А ты лежи, у тебя жар, попытайся ещё поспать.
Раненый закрыл глаза и провалился в тяжёлый сон. Снилось, что он вновь идет в атаку, стреляя из автомата, а рядом с карабином бежал отец. Проснулся на рассвете от того, что кто-то тормошил его за плечо, и тут же в сознание ворвался рев пролетающих в небе ракет. После артподготовки советские войска вновь пошли в атаку.
– Наши пошли, – обрадовался разбудивший его Андрей.
– П-п-переверни меня на ж-ж-живот, – попросил друга Павел.
– Зачем тебе?
– С-с-стрелять буду.
– Куда тебе, нельзя тебя ворочать, – предупредил Попов.
– П-п-переверни быстрей, – настоял на своем земляк.
Солдат выругался, попытался перевернуть раненого, но тот потерял сознание.
В очередной раз очнулся в каком-то здании, лежа на сухой шинели, постеленной поверх соломы. Повернул голову, осмотрелся, здесь же в два ряда лежали с различной степенью тяжести раненые, рядом сидел Попов. Переполненный мочевой пузырь давил вниз.
– Г-г-где з-з-здесь туалет? – спросил у друга.
– Что, тебе только поссать или что еще?
– Н-н-нет, сейчас мочевой пузырь л-л-лопнет.
– Пускай лопнет совесть, чем мочевой пузырь, – пошутил Андрей. – Сейчас принесу тазик.
Поднявшись, он пошел в дальний край здания, где суетилась над ранеными молодая медицинская сестра, что-то ей сказал, она кивнула в угол. Попов брезгливо взял переполненную нечистотами емкость, вышел на улицу, вскоре вернулся с пустой. Перевернул друга на бок, подставил тазик под струю, потом отнес его на место, присел рядом, снял с пояса алюминиевую флягу в брезентовом чехле, протянул Кравцову.
– На, попей. Сестра сказала, что скоро придет врач с осмотром, отберет на операцию самых тяжёлых.
Павел прислушался к дергающим острой болью ногам, отпил немного водки.
– Н-н-но я, наверное, туда п-п-пока не попаду.
– Во всяком случае война для тебя уже закончилась, в крайнем случае, даже если ампутируют ногу, живой вернёшься домой, а мне скоро снова в бой.
– Жалко, что немного я повоевал, думал дойти до Берлина.
– В любом случае нам туда не попасть, на столицу Германии пошла другая армия.
Их разговор прервался появлением в помещении высокого мужчины кавказской наружности в белом халате поверх гимнастерки. Сестра, молодая, невысокого роста полная женщина, шла впереди, показывая рукой на наиболее тяжелых. Что-то знакомое показалось в облике врача Кравцову.
– Ведь это тот аварец, что осматривал нас в Кизляре, – прошептал Попов.
Мужчина было уже прошел мимо, но Андрей его окликнул:
– Товарищ военврач, а вы нас не помните?
Аварец пристально вгляделся в лица лежащих солдат, узнал.
– А, земляки, что у вас?
– У меня легкое, касательное в голову, а у Павла контузия, ранения в ноги, одна перебита.
– Ладно, этого тоже на операцию, – кинул врач сестре, двигаясь дальше.
– Вот видишь, может, все и обойдется, вылечит тебя земляк, – шептал с надеждой Андрей.
Сразу после обхода стали приходить солдаты с носилками, аккуратно клали раненых, уносили. Кравцова забрали вечером. Госпиталь расположился рядом, в уцелевшем здании с белыми колоннами и широкой лестницей. На коньке крыши развевался белый с красным крестом флаг, не новый, видимо, и при немцах здесь находился госпиталь, и здание сохранилось нетронутым.
Санитары сразу положили раненого на деревянный, покрытый клеенкой стол, с валиком старой шинели под головой, разрезали и сняли брюки. Большие окна были заложены мешками с песком, электрические лампы освещали место операции, в комнате было довольно прохладно. Медсестра из местных вытирала тряпкой пролитую ранее на покрытый плиткой пол кровь. Вошел врач в чистом белом халате, за ним другая медсестра – ассистент, сквозь халат угадывалась форма. Женщина полила ему на руки водой над тазиком. После того как аварец помыл их, он вытер насухо и протер спиртом из литровой банки, стоящей на расположенном рядом столике, на нем лежали разные хирургические инструменты. Резко запахло спиртом.
– Меня зовут Магомед Бугеев, я буду делать тебе операцию, – он говорил немного с акцентом. – На вот, выпей внутрь обезболивающего, – он протянул солдату наполненный граненый стограммовый стаканчик. Кравцов выпил обжигающую жидкость, и тут же сестра налила воды, дала запить.
Врач прямо через бинты делал у ран уколы.
– Подождем немного, пока лекарство начнет действовать. Меня призвали сразу за вами, хотя по возрасту мне не положено служить, но ведь сейчас призывают и семнадцатилетних пацанов, людей нигде не хватает. У меня в Кизляре семья, внуки.
– А в-в-выглядите вы нам-м-много моложе, – заплетающимся языком произнес Павел – обезболивающее начало действовать.
– Ты ведь знаешь, у нас на Кавказе все мужчины выглядят моложе своих лет и в шестьдесят ещё могут иметь детей.
И действительно, сухой подтянутый врач выглядел на сорок, возраст выдавали седые волосы, седая трехдневная щетина да морщины у черных живых глаз.
– Ну, посмотрим, молодой человек, что у тебя там. Нина, снимай бинты.
Уборщица ушла, и ассистент, смочив грязную марлю, стала её аккуратно разрезать острыми блестящими ножницами.
– Так, рана на одной ноге хорошая, сквозное ранение, осколок чудом прошел между костей, мясо чистое, видимо, холод не дал развиться заразе, здесь почистим и зашьем, – рассказывал Магомед.
Сестра разрезала повязку на второй ноге, на стол лег тяжёлый десантный штык-нож, который Андрей использовал вместо шины. – Вторая – раздробленная кость выше щиколотки, попробуем обойтись без ампутации, хотя собрать её будет трудно.
Операция длилась больше часа, Кравцов вновь почувствовал озноб, его пробил холодный пот. Ещё он почувствовал сильный позыв к кашлю, но двигаться было нельзя, и он с трудом его сдерживал. Наконец наложили гипс, перебинтовали ноги, и солдат облегченно закашлялся. Магомед положил руку на лоб больного.
– Да у тебя жар, ты, наверное, ещё простужен.
И действительно, кроме ран, Павел ещё заболел воспалением легких. После операции его перевезли в палату, где он пролежал в бреду и беспамятстве три дня. Наконец кризис миновал и солдат пошел на выздоровление.
Очнувшись, Павел осмотрел комнату, в которой лежал: в ней поместилось четыре кровати, тумбочки, табуретки, оставшиеся от гитлеровцев, напротив деревянной двери – большое окно. Здесь лежало еще трое солдат с различными ранениями. Госпиталь располагался в лесу на окраине Будапешта. На следующий день десантника посетил офицер, из-под белого халата выглядывали красные петлицы с эмблемой особого отдела. Пододвинув ногой табурет, он сел у кровати, осмотрел цепким взглядом притихших бойцов, положил на колени кожаную сумку-планшет. От него пахло дешевым одеколоном и табаком.
– Вы, как я понимаю, рядовой Кравцов? – спросил он, открывая планшет и доставая оттуда карандаш и листки бумаги.
– Т-т-так точно, т-т-товарищ…
– Капитан особого отдела полка Савельев. Я хотел, чтобы вы рассказали мне о том бое, где вы получили ранение.
– К-к-как вы з-знаете, по-после артподготовки м-м-мы пошли в а-а-атаку. Я б-б-бежал в-в-впереди и стрелял из а-а-автомата по в-в-вспышкам, п-п-потом взрыв, п-п-потерял сознание, о-о-очнулся уже в воронке, – заикаясь, начал рассказывать солдат.
– А где в это время был Попов? – спросил, делая заметки на листке, офицер.
– Я о-о-очнулся лежа на н-нем вниз л-л-лицом, н-н-ногами в воде. Хотел п-п-подняться, но в-в-вниз ударило р-резкой б-б-болью, я застонал, и Алексей п-п-прошептал, чтобы я л-л-лежал т-т-тихо, он т-т-тоже ранен, и идут н-н-немцы и расстреливают в-всех, кто ещё ж-ж-живой Ещё он с-с-сказал, чтобы мы п-п-притворились м-м-мертвыми, и они, может б-б-быть, пройдут м-м-мимо… Я сказал, что н-н-нужно стрелять, х-х-хоть несколько, но в-в-возьмем с собой, но Алексей п-п-прошептал, что патронов нет и а-а-автоматы в-в воде и чтобы я м-м-молчал.
– А может, он специально прикрылся тобой и сказал, что патронов нет? – продолжал допрос капитан.
– Он т-тоже был р-ранен, очнулся передо мной, я п-п-проверил – патронов т-т-точно не было. Он потом п-п-принес.
– А кто же тебя тогда перевязал?
– Алексей и п-п-перевязывал.
– Странно, почему тогда ты оказался сверху?
– Не з-з-знаю, когда очнулся, он был подо м-м-мной.
– Хорошо, что было дальше?
– Н-н-немцы уш-шли, Попов п-п-пошел на поле, собрал ш-шинели, п-п-плащ-палатку, п-патроны, положил меня на неё-ё, у-у-укрыл с-сверху п-п-плащ-палаткой. Так мы и д-д-дождались утра, а там и наши п-п-подошли. Товарищ капитан, он ведь спас меня, з-з-за это ему м-м-медаль полагается.
– Но это не нам решать, что кому положено, кому медаль, а кому и пуля.
На этом допрос закончился, и офицер положил подписанные Кравцовым бумаги в планшет, развернулся и ушел. Как только он закрыл дверь, раненые, лежащие в палате, высказали мнение, что Попов точно попадет под трибунал. Через неделю Павел уже вставал и передвигался по палате на костылях, молодой организм быстро справлялся с ранениями, только кашель пока не проходил, но врач сказал, что и это пройдет и он готовит документы в комиссию по демобилизации по здоровью, чем огорчил солдата, надеявшегося на участие в окончании войны. В середине апреля войска на отдельных участках фронта вошли в соприкосновение с союзными войсками, армия вела бои за Берлин.
В конце месяца Кравцов, простившись с оставшимися в палате солдатами и получив в хозчасти форму, зашел к хирургу за документами. Пожилой аварец, отдав бумаги, попросил:
– Будешь в Кизляре – не забудь старого Магомеда Бугеева, вот, передашь моей семье письмо, ты ведь раньше меня будешь дома? А это от меня, – вместе с конвертом врач протянул Павлу красивую лакированную трость.
– Хорошо, товарищ майор, спасибо вам за все, я обязательно его передам вашей семье, – пообещал солдат, пряча белый треугольник в вещмешок.
В штаб полка пришлось добираться с попутными машинами. Хотя бои за Вену закончились, но все равно в госпиталь из санчастей привозили раненых, вот с одним из этих автомобилей и приехал в штаб Павел. Немецкие аэродромы уже были разбиты, и техника двигалась по дорогам беспрепятственно. Всюду ощущался европейский стиль: аккуратные, кирпичные, под черепицей домики в зелени, четкие квадраты полей и виноградников, прямые линии садов. Автомагистраль, по которой двигался автомобиль, покрыта асфальтом, воронки от снарядов плотно засыпаны щебнем. Водитель рассказал, что села желательно проезжать без остановок: были случаи обстрелов недобитыми отрядами гитлеровцев.
К небольшому одноэтажному зданию, обнесенному полуразрушенной стеной, на окраине Вены подъехали в полдень, проехав ажурные открытые металлические ворота. Высадив пассажира, водитель поехал по своим делам. Сам дом хорошо сохранился: в некоторых окнах даже блестели стекла, крыша, крытая черепицей, почти цела, кирпич местами побит пулями. За зданием зеленеет весенней листвой фруктовый сад. Большинство окон заделано тонкой фанерой, во дворе, огороженном разрушенной кирпичной стеной, стоял блестящий черной краской немецкий легковой открытый автомобиль, на его желтом кожаном сидении дремал пожилой водитель, рядом стояло несколько мотоциклов. Кравцов подошел к высоким ступеням, где у открытых дверей на площадке с винтовкой стоял солдат. Загородив десантнику дорогу, он спросил баском:
– Тебе кого, солдат?
– Рядовой Кравцов, к командиру полка после ранения для прохождения дальнейшей службы.
– Подожди, сейчас доложу дежурному по штабу, – и крикнул вглубь здания: – Товарищ лейтенант, здесь солдат к товарищу полковнику.
Вскоре на площадку вышел лейтенант чуть старше Кравцова с нашивками за ранения, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу» на груди, представился:
– Дежурный по штабу лейтенант Сарапулов. Ваши документы.
Павел достал из наружного кармана вещмешка сложенный листок, красноармейскую книжку, протянул офицеру. Тот, развернув бумагу, внимательно её прочитал, кивнул головой.
– Хорошо, я передам товарищу полковнику, у него сейчас обед, так что жди, как освободится, позову.
Кравцов сел невдалеке у стены на брошенный немецкий снарядный ящик, достал сухой паек, выданный в госпитале, – сухари, кусок сахара. Стал есть, грызя сухой черный хлеб, твердый как камень сахар, запивая водой из фляги. Стоял солнечный день, ветерок лениво гнал по небу редкие белые облака, похожие на причудливых животных. Ждать пришлось недолго, и вскоре со стороны двери раздался голос дежурного:
– Эй, солдат, заходи быстрей, пока командир свободен.
Закинув в рот остатки пищи, повесив на пояс полупустую флягу, Павел, миновав посторонившегося солдата, вошел в здание. Пройдя по темному коридору, вошел в открытую дежурным офицером дверь.
Кабинет командира полка представлял собой обыкновенную жилую комнату с металлической кроватью с шарами по углам и со стопкой белых подушек, застланную серым солдатским одеялом, в углу лакированный деревянный шкаф. Напротив двери широкое, с тяжёлыми бархатными, сдвинутыми в стороны занавесками окно. На подоконнике цветы в горшках, на большом круглом столе поверх скатерти разложены карты Европы, на стене портрет Сталина, поверх карт разбросаны карандаши, тяжёлый, из черной пластмассы телефон, пачка папирос, спички. Вокруг стола четыре стула с гнутыми ножками, на одном из них сидит грузный мужчина с погонами полковника, карие глаза на круглом лице смотрят с добрым прищуром, сталинские черные усы пропитаны желтым никотином. На груди ордена, медали. Кравцов шагнул в середину комнаты, поправил гимнастерку, пилотку, отрапортовал:
– Товарищ полковник, рядовой Кравцов по вашему приказанию прибыл.
Офицер поднял карие глаза от карты, осмотрел с ног до головы стоящего перед ним солдата, пододвинул папиросы, предложил:
– Садись, кури.
Десантник пододвинул стул, снял вещмешок, поставил рядом, присел, держа трость между ног.
– Спасибо, товарищ полковник, не курю, – отказался.
– Сначала хорошая новость для тебя, – сказал командир полка, открыл пачку, достал папиросу, прикурил, пустил дым в потолок. – Для всех участников боев за Вену правительством учреждена медаль «За взятие Вены», ты также представлен к награде медалью «За отвагу», и тебе присвоено внеочередное звание – сержант.
– Служу Советскому Союзу! – вскрикнул, вскакивая, солдат.
– Садись, – после того как Павел сел, продолжил: – Пойдешь в хозчасть, получишь новые погоны и паек на три дня. Тебя решено откомандировать в Грозный, ты ведь оттуда?
– Из Грозненской области, мы в море ловили рыбу для колхоза.
– Так вот, обстановка в горах тяжёлая, банды фашистских недобитков убивают партийных руководителей, переселенцев из наиболее пострадавших от войны районов, угоняют стада, войска НКВД не справляются. Мы уже отправили роту, по окончании войны и весь полк перебазируется в горные районы. Я понимаю, что у тебя контузия, тяжёлое ранение, но нужны солдаты, хоть немного знакомые с обычаями чеченцев. Получишь назначение инструктором по рукопашному бою. Батальон после того боя потерял весь личный состав, остались только вы двое, поэтому пришлось комплектовать состав новобранцами, конечно, офицеров и сержантов пришлось снять с фронта.
– Товарищ полковник, а что с Поповым?
– Дело Попова передано в трибунал, за неоднократно проявленную трусость он направлен в штрафной батальон, чтобы кровью смыть свою вину.
Это известие очень огорчило солдата, ведь с Андреем они особо не дружили, но с детства жили и работали в одном селе. Он понял, что разговор окончен, встал.
– Разрешите идти?
– Иди, – разрешил командир полка, протягивая ему документы.
Встав и отдав честь, солдат развернулся и, подхватив мешок, вышел из здания. Тем временем двор штаба заполнился офицерами различных служб и подразделений, добавилось и несколько трофейных мотоциклов. Собравшись группами, они курили махорку, посматривая на часы, видимо, скоро должно начаться совещание штаба. У всех на груди блестели ордена и медали. Подойдя к одной из групп, приложив руку к пилотке, Кравцов спросил, где находятся склады хозчасти. Один из офицеров показал в сторону выхода со двора. И действительно, немного пройдя, Павел увидел наскоро сколоченное из досок длинное одноэтажное здание. Широкие ворота были открыты. Войдя внутрь, Кравцов увидел длинные ряды стеллажей, на которых были навалены тюки с одеждой, стояли деревянные ящики, лежали мешки, все вокруг пропиталось запахом слежавшегося сукна, масла, дегтя.
Двое солдат сортировали недавно привезенное обмундирование. У ворот было сложено несколько ящиков, приспособленных под стол, застеленный немецкими газетами, и табуретки. На столе чернильница с воткнутой в нее ручкой, рядом стопка бумаг. Увидев Кравцова, один из солдат с погонами сержанта, с круглым, лоснящимся от пота лицом, с нашивками за ранения на гимнастерке строго спросил:
– Чего тебе, солдат?
– Рядовой Кравцов с направлением от командира полка, – доставая из нагрудного кармана документ, ответил Павел.
– Ну-ка давай сюда.
Сержант взял бумагу, развернул, стал читать:
– Так, гимнастерка, брюки, сапоги, портянки, шинель, нательное белье, мыло, шапка, сухой паек на полмесяца. Куда тебе столько? Наверно, на Украину едешь?
– Нет, в Грозненскую область направили.
– Так вроде там не голодают.
– Нет, вроде нормально было.
– Слушай, – понизил голос солдат, – а ты ничего не взял с собой трофейного?
– Нет, что ты, меня в первом же бою ранило.
– Вот у меня есть хорошие немецкие ручные часы, поменяем на половину твоего пайка?
«До Грозного я доеду за четыре-пять дней, так что продуктов должно хватить с лихвой», – подумал Павел.
– Хорошо, – согласился он, – показывай часы.
Расстегнув рукав гимнастерки, солдат снял с руки массивные часы в золоченом корпусе с римскими цифрами на циферблате, надписью на немецком языке и черным кожаным ремешком. Взяв часы, Кравцов надел их на руку.
– А что здесь написано? – спросил он.
– «С нами бог». Заводятся ручкой сбоку, ею же и переводятся стрелки. Завода хватает на сутки, ходят точно.
– Спасибо, а где здесь можно пришить нашивку за ранение и лычки сержанта?
– Тебе спасибо за продукты, у нас на Украине голодно, посылаю потихоньку посылки, дома жена с малыми детьми, родители. А подшиться можешь здесь, вон, садись на ящик, сейчас принесем твои вещи. Какие твои размеры?
– Одежда пятидесятого размера, рост третий, обувь сорок третьего размера.
– Иван, слышал? – окликнул он второго солдата. – Тащи сюда одежду десантнику.
Сам же, пошарив на одной из полок стоящего рядом стеллажа, достал моток тонкой желтой ленты на лычки, голубые погоны, черные нитки и иголку, ножницы, все это положил на импровизированный стол.
Сначала Кравцов снял гимнастерку и пришил новые знаки различия на погоны, оделся и стал пришивать лычки на новую гимнастерку и шинель. Из-за ворот раздался сигнал подъехавшей машины. Иван подбежал, открыл створки, и тяжелый грузовик, дымя выхлопной трубой, въехал задом на территорию склада. Открылась левая дверца, из кабины выскочил молодой солдат в новенькой гимнастерке с черными погонами, ботинках с обмотками и значком артиллерии в петлицах. Молодой человек открыл задний борт груженной тюками с одеждой машины, вскочил в кузов и стал кидать их по одному прямо на землю.