Александр Кашенцев
Волки и шакалы
Глава 5. Противостояние
1941 год подавал надежды на хороший урожай: тяжелые гроздья висели на лозах винограда, ветви яблонь и других фруктовых деревьев гнулись и обламывались от тяжести плодов, на распаханной колхозной бахче наливались огромные арбузы. Весной почти каждая овца отары Ахмеда принесла по два ягненка.
23 июня в понедельник колхозники во дворе правления собрались на еженедельную раздачу наряда. Квашня вышел к народу хмурый, с ним председатель сельского совета.
– Товарищи, – начал он, – мы только что разговаривали с районом по телефону: фашистская Германия вероломно, без объявления войны напала на нас. Бомбили Брест, Киев, Минск, Ленинград, приказано всем мужчинам от 18 до 50 лет в обед снова собраться здесь с вещами, едой на три дня – приедет представитель военкомата, объявлена всеобщая мобилизация. А пока расходитесь, сегодня рабочего дня не будет.
К двенадцати часам на колхозном дворе собралось все село, принесли вино в ведрах, нехитрую закуску, расселись кто где: кто на бревнах, кто на телеге, а кто и на траве, обсуждали новость, женщины украдкой вытирали слезы. Вначале послышался шум мотора, и вскоре во двор въехала зеленая полуторка, в кабине которой сидел офицер и немолодой уже водитель – солдат. Из остановившегося автомобиля сначала вышел рядовой в новенькой гимнастерке и пилотке, достал папиросы, закурил, потом вышел капитан, снял фуражку, вытер платком потный лоб, осмотрел двор.
– Товарищи! Меня зовут капитан Полищук, меня направил военный комиссар Крайновского района. В связи с нападением на Советский Союз гитлеровской Германии объявлены в стране военное положение и всеобщая мобилизация. Товарищи из вот этого списка должны через час быть здесь для дальнейшего прохождения службы в рядах РККА.
– Как же так получилось, что товарищ Сталин не знал о надвигающейся войне? – спросила одна из женщин.
– Руководство страны делает все возможное, для того чтобы выбить врага с нашей территории и задавить фашистскую гадину в ее гнезде.
Потом военком назвал одиннадцать фамилий мужчин, среди которых были и Широкий, Кравцов, Азагоев и Кузменко.
– Прошу вышеназванным товарищам собраться здесь с вещами и едой на три дня, – напомнил он. – Вечером мы переночуем в Крайновке, завтра – в Кизляре, где ждет эшелон для отправки всех в лагерь подготовки бойцов РККА.
Селяне вновь разошлись, а через час собрались на площадке перед правлением, все желающие пили вино, которое принесли будущие солдаты, черпали кружками прямо из выставленных ведер, закусывали копченой рыбой, обнимали, прощались, желали побыстрее разбить фашистскую гадину, раздавался веселый смех. Только Александр не разделял веселья, угрюмо обнимал всхлипывающую жену, детей.
– Что так невесел, Сашка? – хлопнул его по плечу один из призывников. – Ведь не надолго уезжаем.
– Не все так просто, немец – серьезный противник, его непросто победить, – ответил Кравцов.
Его настроение передалось и окружающим – женщины со слезами повисли на своих мужьях, предчувствуя беду.
– Садитесь в машину, – скомандовал военком.
Мужчины, отрывая от себя жен, кидали мешки в кузов и занимали места на лавках вдоль бортов. Направился было к машине и Кузменко со старым мешком на плече, увешенный пятью детьми.
– А этого куда? – спросил военкома председатель, показывая на тщедушную фигуру. – Всех мужиков у меня забрал, остались деды и пацаны, с кем я буду план делать, страну кормить? Оставь хоть этого. А детей его пятерых кто кормить будет?
– А жена его где? – поднял брови удивленный майор.
– Вдовий он, жена в голод умерла, – пояснил кто-то из толпы.
Военком смерил взглядом Николая, презрительно хмыкнул, достал из нагрудного кармана листок со списком, карандаш, зачеркнул фамилию Кузменко, поставил рядом пометку.
– Ладно, забирайте себе помощника, похоже, от него на фронте толку мало, пусть останется хоть на развод, – и Полищук глухо засмеялся своей шутке.
Наконец бойцы расселись в машине, провожающие совали им рыбу, кувшины с вином, лепешки, сушеное мясо.
– Остаешься в семье за старшего, – крикнул Кравцов сыну. – Береги мать, братьев.
Водитель докурил очередную папиросу, сел в кабину, где уже сидел военком, и машина, прыгая на ухабах, запылила в сторону Крайновки. Когда пыль улеглась на дороге, Квашня зычным голосом призвал селян к вниманию:
– Товарищи! Мы лишились десять самых работящих мужчин, но план по рыбе нам никто не отменял, поэтому, товарищи женщины, прошу оказать посильную помощь колхозу. Придется привлечь и подростков, способных заменить отцов. Павел Кравцов, подойди-ка сюда.
Из группы молодых людей вышел высокий не по годам, худой молодой человек с выбивающимся пушком над губою. Одетый в льняную рубаху с воротом без пуговиц, черные брюки и шлепанцы с деревянными подошвами, круглолицый, голубоглазый.
– Вот, что, Павел Александрович, так как отца забрали на фронт, дела председателя сельского совета придется вести тебе, как наиболее грамотному, сознательному. Становись рядом со мной. Иса Азагоев, – обратил внимание Прокопий Иванович на стоящего в стороне сына горца, – отара теперь переходит в собственность колхоза, поэтому всю шерсть ты будешь сдавать на склад. Чувствую, что нашим бойцам вскоре понадобятся теплые вещи. А теперь расходитесь, завтра приступим к работе.
Вести с фронтов приходили тревожные. Газеты и письма почтальон – пожилой мужчина на коне – привозил еженедельно, но и председатель каждое утро звонил по телефону в Крайновку, узнавал новости.
Павел вошел в кабинет своего отца: небольшая комната с одним закрытым клеёнкой столом, рядом стул с высокой спинкой, скамейка для посетителей, вдоль стены добротный шкаф, у двери вбиты гвозди для одежды, на стене над лавкой карта Советского Союза, где новый председатель булавками отмечал линию фронта. В первые дни войны немцы взяли Брест, Минск, Киев, окружили Ленинград, бои шли под Смоленском. В обязанности председателя сельского совета входили регистрация и расторжение брака, регистрация смерти и рождения детей, учет имущества граждан. Работы было мало, и молодой человек, с утра высидев положенные два часа приема и не дождавшись посетителей, закрыл кабинет на амбарный замок, пошел работать в колхоз. Как правило, обо всех событиях в селе было известно заранее, но руководство требовало присутствия с утра – от этого зависело начисление трудодней.
От отца письма приходили редко. Попали они с Ахмедом в один полк. Александра определили санитаром в госпиталь, возможно, по увечью, а возможно, не было доверия офицеру царской армии. Азагоев же попал в разведку. После короткой подготовки солдат кинули на доукомплектование полка, ведущего бои под Киевом.
Горе пришло и в Бирюзяк – пришли первые похоронки.
Так как горец не умел писать, за него письма писал Кравцов, и Павел передавал их Исе. К началу зимы письма перестали приходить. Из газет и телефонограмм стало ясно, что большая группировка войск РККА попала в окружение под Смоленском.
За период с 1.01 по 21.06 41-го года на территории ЧИ АССР отмечен 31 случай повстанческих выступлений.
19.08.1941 – при мобилизации в ЧИ АССР из 8 тыс. человек, подлежащих призыву, дезертировало 3 718 чеченцев и ингушей. В октябре 1941 года из 4 733 человек 362 уклонилось от призыва.
В декабре того же года для борьбы с повстанцами сформирован специальный 178-й мотострелковый батальон оперативных войск НКВД.
В начале 1942 года авиация дважды подвергала бомбежке территорию горных районов Чечни, особенно пострадали аулы Шатой, Итум, Кале и Галанджой.
Зимой 1941 года от отца снова пришло письмо, где он писал, что они вышли из окружения, части разбитого полка вновь направили на доукомплектование.
Гитлеровцы основной удар направили на Москву, где зимой понесли сокрушительное поражение. Первые самолеты появились и над Каспийским морем, но немецкому командованию не было никакого дела до маленького села.
В феврале 1942 года военный совет Северо-Кавказского округа принял решение о строительстве оборонительных рубежей на подступах к городам Тихорецку, Ворошиловску, Грозному, Минводы, Краснодару по рубежу реки Терек. В связи с этим на строительство противотанковых рвов были привлечены и колхозники колхоза «Путь к коммунизму». Через два месяца три четырнадцатилетние девочки, не выдержав невыносимых условий труда, вернулись в село, были арестованы и по решению суда направлены на принудительные работы на заводы Урала. Весной, когда немцы начали бомбить укрепрайон, вернулись все работники села.
ГРА «Юг». Гитлер заявил: «Если мы не возьмем Майкоп и Грозный, я должен буду закончить войну».
В июне 1942 года немецкие войска взяли Ставрополь. Активизировалась также разведка в ЧИ АССР – регулярно засылались диверсионные группы… Так, в июне того же года войсками НКВД проведена операция по очистке территории от антисоветских банд. Уничтожено 18 отрядов и 4 немецкие разведгруппы. В конце этого месяца отряд под руководством немецкого фельдфебеля Морица был десантирован в район г. Майкопа.
В августе 1942 года немцы вышли к Сталинграду. Части первой танковой армии ГРА «А» ворвались в Моздок, завязались тяжелые уличные бои, противник продолжает штурмовать также и город Орджоникидзе.
25 августа в 22 часа недалеко от Бореджин – Галашкинского района с немецкого самолета десантировалась диверсионная группа в составе четырех человек во главе с. Г. Османом (Саиднуровым). Группа имела задание взрывать в тылу Красной армии мосты, дезорганизовывать снабжение, формировать базы. В тот же день немецкая разведывательная группа была заброшена на территорию Атагинского района близ Чечни. Возглавлял её обер-лейтенант Ланге, намеревался поднять массовое вооруженное восстание в горных районах Чечни, а также провести одну из масштабных диверсионных акций на нефтяных месторождениях и нефтеочистительных заводах в городах Майкопе и Грозном[7].
Летом того же года вернулся с фронта Широкий Василий, без ноги, с орденом Красной Звезды. Из веселого красивого молодого человека он превратился в молчаливого седого мужчину.
Через месяц с очередной почтой почтальон привез два письма из полка, в котором служили Кравцов и Азагоев, где сообщалось, что данные бойцы пропали без вести в боях под Ростовом. Получив это известие, мать Павла, до сих пор каждый день молившаяся о здоровье мужа, стала равнодушно относиться к окружающим ее иконам. Старший сын, утешая мать, говорил, что, возможно, отец вновь попал в окружение и скоро от него опять придет письмо. Работа в колхозе шла своим чередом, только страна требовала все больше и больше рыбы. Колхозникам приходилось выбирать сети и вентеря даже ночью в полнолуние при ясной погоде.
В декабре выпал обильный снег, установилась сухая для этих мест, морозная погода. Павел Кравцов в воскресенье собрался на охоту на кабана. Оделся легко, но тепло: полушубок, шапка-ушанка, шерстяные брюки, ботинки с шерстяными носками, подпоясался широким, еще с прошлой войны, армейским ремнем, взял верный карабин, патронов, повесил на пояс охотничий нож в чехле.
Взял деревянные санки с полозьями из толстой проволоки, кинул в них два мешка.
Чистейший снег своим блеском на солнце резал глаза. Сельские мальчишки, расчистив снег на речке, катались по льду на ногах, играли в снежки. Молодой человек посмотрел на их забавы, вздохнул, поправил карабин на плече, прошел мимо. До места обитания кабанов нужно было идти мимо подворья Ахмеда. На лай собак вышел из кошары Иса, махнул рукой.
– Ты куда собрался? На охоту? – спросил он.
– На кабана – надо мяса свежего запасти, пока холодно! – ответил Павел.
– Возьми меня с собой, – попросил нохча.
– Ты ведь мусульманин, тебе нельзя даже прикасаться к нему, – удивился Кравцов.
– А я и не буду, я ведь только стрелять буду, – просил друг.
– Кабан не волк, его надо бить наверняка, подранок очень опасен. У меня карабин, семь патронов. Я его наверняка завалю.
– Но не обязательно же бить секача, – просил Иса.
– Ты не знаешь, если даже мы убьем подсвинка, секач охраняет стадо, он обязательно кинется на охотника. Так что его надо бить обязательно.
– Так ты возьми меня, кабан – достойный противник.
– Ладно, пошли, – согласился молодой охотник. Парень быстро сбегал в хату и вернулся уже тепло одетый, в шапке, овчинном тулупе, коротких кожаных сапогах с низким каблуком. На плече висел обрез винтовки, на тонком поясе – кинжал в ножнах, руки в карманах тулупа.
– Садись на санки, будем по очереди тащить, – кивнул Павел в сторону транспортного средства. Небольшого роста, худощавый, чеченец не заставил себя ждать, с удовольствием уселся на санки на мешки, и молодой охотник, изображая лошадь, взбрыкивая, потащил санки про присыпанной снегом сухой траве. Пробежав с полкилометра, запыхавшись, он остановился.
– Давай теперь ты! – крикнул он. Но Иса встал, подошел и, глядя в лицо Кравцова снизу вверх – он был ниже ростом, – спросил:
– Что бы с вами было, если бы вы отказались вступить в колхоз? – неожиданно спросил он.
– Наверняка наиболее активных, в том числе и нашу семью, отправили в Сибирь как кулацкий элемент.
– Вот, видишь, а наш народ не захотел идти в колхозы, не захотел ехать в Сибирь. Сталин ввел войска НКВД, для того чтобы принудить нас вступить в колхоз, но народ ушел в горы, тогда они начали бомбить наши аулы.
– Ничего об этом не слышал, может, это немецкая пропаганда? – удивился Павел.
– Нет, наш народ никогда не отступит от законов предков, – твердо сказал нохча.
– Если даже его уничтожат?
– Даже если его уничтожат, – гордо поднял голову младший Азагоев.
– Ты знаешь, Иса, я даже немного завидую тебе.
Теперь вопросительно посмотрел на своего друга пастух.
– Ведь ты относишься к такому народу, который не отступится от своих убеждений несмотря ни на что.
Они шли по полю, заросшему редким камышом, видимо, здесь начиналось мелкое озеро, ныне замерзшее. Павел вдруг остановился, предупреждающе поднял руку, призывая к тишине, прижал палец к губам, потом показал на свежий разрытый снег – лужица под ним еще не успела замерзнуть.
– Свиньи рядом, – шепотом предупредил он друга, снимая карабин с плеча и переключая флажок предохранителя в положение стрельбы, патрон в патронник загнал заранее, положил палец на курок. Его движение повторил и Иса. Оставив санки и раздвигая стволом камыши, охотник осторожно двинулся по свежему следу.
Пройдя еще несколько метров сквозь редкий камыш, друзья увидели чистую поляну – замерзшее, покрытое снегом озеро, где по колено в грязи, разрывая рылом верхний слой, стадо свиней двенадцати особей вырывало прочными клыками корни камыша и с хрустом поедало их. Казалось, стадо вело себя довольно беспечно, но стоящий в стороне самец с крупными саблевидными клыками, поднимающимися выше рыла, маленькими глазками оглядывал окрестности, прядая лохматыми ушами и шумно втягивая воздух.
Павел подал знак отступить немного назад. Когда друзья отошли на расстояние, недоступное обонянию и слуху секача, Кравцов присел на корточки, рядом присел и Азагоев.
– Так, – сказал наиболее опытный охотник, – кабан не почуял нас, потому что ветер дует в нашу сторону. Зрение у него не очень, иначе они бы уже убежали. Поэтому сейчас выходим, я стреляю подсвинка, потом, когда секач кинется защищать стадо, стреляю в него. Ты стоишь на подстраховке, если что пойдет не так, добьешь его, только не стреляй в голову, говорят, что его лобную кость даже пули не берут. Короче, без моей команды вообще не стреляй. Понял?
– Хорошо, Паш, я все понял, – кивнул горец.
– Нет, ты должен четко осознать, что такое раненый секач, поэтому твой обрез должен всегда быть готов к выстрелу. Ладно, пошли, я надеюсь, что ты меня не подведешь, иначе мы оба здесь останемся.
Охотники вновь выдвинулись на позицию для стрельбы, только оружие уже было прислонено к плечам, до цели было метров тридцать.
Выйдя на край озера, Павел сразу начал стрелять. С первого выстрела он положил годовалого подсвинка, еще жавшегося к своей матери. Хозяин стада стоял в неудобной позе – мордой к охотникам, он все-таки, по-видимому, проглядел опасность. Первый еще только падал, когда Кравцов второй раз нажал на курок, целясь секачу под рыло. Он увидел, как пуля промяла шерсть между передними лапами, но тот не упал. Мгновенно он набрал огромную скорость, только ил летел из-под копыт. Охотник в третий раз нажал на курок, но вместо выстрела послышался только сухой щелчок – старый порох подвел. Нужно было снова передернуть затвор карабина, он бы выкинул неисправный патрон и подал в ствол новый. Но Павел, не успевая это сделать, крикнул:
– Стреляй! – сжал карабин левой рукой, а правой выхватил нож. Но тут рядом раздался другой выстрел. Туша весом около центнера упала, подогнулись передние ноги, пропахала рылом борозду до самых ног Кравцова. Молодой человек передернул затвор, выкинул неисправный патрон, наставил ствол в ухо зверя, выстрелил. Кабан в последний раз дернулся и затих. Испуганное стадо убежало, только хруст ломающегося камыша слышался вдали.
– Да, живучий гад, – произнес Павел, трогая стволом тушу. – Давай тащи санки.
Иса повернулся и ушел назад в камыши. Охотник положил карабин на снег и принялся рассматривать секача. Первая пуля попала в середину груди, вторая – прямо в глаз. Видимо, им в этот раз крупно повезло.
Кравцов острым ножом надрезал шкуру, начал разделывать еще теплое мясо. Ломая камыши, прибежал нохча, сел рядом на санки отдышаться.
– Кабан, хозяин стада, действительно нечистое животное, – рассказывал парень, работая, своему другу. – Обычно ливер, мясо и жир живота никогда не берут, потому что оно имеет специфический запах, да и то, что возьму, идет только на засолку, а вот шкура у него хорошая, её-то и возьму, мать постелет под ноги на глиняный пол.
– А давай возьмем и голову? – попросил Иса.
– Да зачем она нужна? И так мяса много, все не увезти.
– Ну, покажем в селе, какого зверя завалили.
– Ладно, ведь это ты попал ему прямо в глаз, только сам её будешь тащить.
– Хорошо, а ты чего собираешься с невыделанной шкурой делать?
– Мы же убили двух кабанов, вот одна шкура и пойдет в уплату шкорнику в Крайновке, – пояснил Кравцов.
Отделив мясо от костей, завернув все в шкуру, он увязал груз на санки.
– Давай, тащи все в село и возьми ещё санки и брата Сеньку, пускай поможет, а то мы тут дотемна провозимся, а ночью шакалы все пожрут.
И Азагоев с нагруженными санками побежал в село.
Когда он вернулся, обе туши уже были разделаны, мясо сложено в мешки и завернуто в шкуру. Павел грелся у небольшого костерка, подбрасывая в него быстро сгорающий камыш. В небе уже кружили вездесущие вороны, самые наглые спустились на землю, пытаясь стащить кусочек требухи.
Первым на озеро выбежал с санками восторженный Сенька, подбежал к голове, пытался её поднять за клыки, бросил, закричал:
– Ничего, какого вы завалили, все село обзавидуется, а мамка как рада, мяса теперь до самой весны хватит, она уже печку натопила – готовится мясо тушить, а то, что Иса привез, уже в бочку засолила!
– Послушай, Иса, может, ну её, голову? Таскаться ещё и с ней, – пробовал отговорить своего друга Павел. Но и здесь встрял Семен:
– Я сам её потащу, мне не тяжело.
На этом и порешили, погрузили убоину на одни санки, голову с трудом на другие, оставив требуху и кости воронам и шакалам. Пока дошли до кошары, запарились тащить санки по бездорожью. Первые вез Павел, а вторые с головой – Семен с Исой. Несколько раз они даже переворачивались. Проходя мимо, пастух забежал домой, принес немного сыра, лепешки, ребята на ходу перекусили. Недалеко от своего двора Азагоев показал крупный след зверя.
– Волки ходят ночью вокруг, хотят баран резать, воют, пришлось стрелять, чтобы ушли. Если еще больше выпадет снега, волк будет голодный. Дичь ему трудно догонять, может и напасть на стадо, – огорченно произнес горец.
– Если выпадет снег, заляжем в засаде, постреляем серых, отгоним стаю, – обнадежил охотник.
– И я с вами, – опять встрял Сенька.
– Мал еще, – Кравцов отвесил брату легкий подзатыльник, после чего тот обиженно засопел.
– Хорошо бы, Паша, ты очень выручишь нас, – обрадовался горец.
Павлу самому интересно было пострелять волков.
Пришли в село, сани и мешки с мясом отвезли домой, а с головой – поставили рядом с плетнем. С ними остались Иса да Сенька. Вскоре собрались сначала мальчишки, потом бабы и мужики, удивленно качали головами. Азагоев стоял в стороне, а брат Павла показывал то клыки, то дырку от пули вместо глаза. Наконец любопытные разошлись, и охотник затащил сани, на заднем дворе вырубил клыки и, разрубив голову, от души накормил собак.
* * *
После Нового года снега навалило выше колена. Волки все смелее подходили к селу, их вой тревожил сон жителей. Павел собрался на охоту. Ещё раз проверил карабин, наточил охотничий нож. Председатель колхоза как-то тоже узнал про готовящуюся засаду, видимо, мать, беспокоясь за своего сына, сказала ему об этом. Квашня пришел с двустволкой и патронташем, набитым патронами, на поясе у него тоже висел нож, с ним увязался и Кузменко Николай. На его плече висела обшарпанная одностволка, в карманах полушубка гремели патроны.
– Ты хоть пауков из ствола выгнал? – смеялся Прокопий Иванович.
– Я из нее осенью утку бил, – обиделся мужичок.
Павел всеми силами сначала отказывался от помощи, но Дарья настояла, и трое охотников вечером подошли к кошаре Исы. Азагоев, как старший мужчина в семье, пригласил гостей в хату на ужин. Здесь ничего не изменилось с той ночи, когда Ахмед вступил в схватку со стаей, только шкур на полу и на кровати прибавилось.
Хозяйка поставила на стол чугунную сковородку с тушеной бараниной, лепешки, вяленого осетра, налила русским в глиняные кружки немного вина. Накрыв на стол, Патимат ушла в другую комнату. От печки шло ровное тепло, и охотники, поставив оружие в угол, расстегнули полушубки.
– Бедно живете, – заметил председатель. – Наверное, отец зарыл немало серебра, когда пас овец?
– Мы все так живем, помогаем бедным, больным, калекам, старикам, поэтому у нас пожилые живут долго, – пояснил чеченец, меняя тему разговора. – Для того чтобы волк нас не учуял, говорил мне отец, надо намазаться бараньим жиром, и тогда они подумают, что здесь овца, и подойдут ближе.
– Интересный способ охоты, – проговорил, жуя, Квашня.
– А еще мы мажемся жиром, чтобы не было насекомых, – снова пояснил горец.
– А я-то думаю, почему от вас все время пахнет жиром! – воскликнул Кузменко. – А мы паримся в бане.
– В поле, когда пасешь овец, не всегда баня с собой, а уходишь с отарой с весны до осени, – рассказывал Иса.
– У каждого народа свои обычаи, – с набитым ртом проговорил Павел. – Вот, например, в средней России, чтобы избавиться от вшей, залазят в только что протопленную печь. А в Европе, говорят, вообще не моются и даже умирают от вшей.
Когда мужчины закончили есть, Патимат принесла тазик с водой и полотенце, чтобы гости помыли руки. Потом нанесли на одежду немного жира.
– Теперь нам надо, пока не стемнело, оборудовать лежки в снегу, – взял на себя командование операцией Квашня. – У Кравцова карабин, а у Кузменко одностволка, поэтому они оборудуют лежку вдвоем. У меня двустволка, у Исы обрез, мы останемся вдвоем. Сейчас идем и определяемся с лежками так, чтобы не пострелять друг друга.
Охотники вышли из двора, подобрали себе места, разгребли снег, на землю сначала положили камыш, потом овчинные шкуры, залегли, укрывшись сверху также шкурами овец. Несмотря на принятые меры, мороз все равно доставал – щипал открытое лицо. Николай, укрывшись с головой, вскоре, уснув, засопел. К полуночи, когда сон стал уже одолевать и Павла, послышался далекий вой волка, потом еще. Ветер гнал с моря тяжелые облака, поднимал снег, бросал его в глаза. На миг показалась луна, и в ее свете появились горящие зеленые глаза, потом серая тень метнулась к кошаре, еще одна, потом ещё. Раздался выстрел со стороны лежки председателя, и сразу же начал стрелять Павел. Проснувшийся Николай после выстрела судорожно перезаряжал ружьё. Волки, вначале учуяв овец, кинулись прямо на засаду, но, наткнувшись на плотный огонь, отступили, оставив на снегу несколько бившихся в агонии тел. Потрепанная стая ушла.
Мужчины подождали ещё немного, поднялись со своих мест, пошли добивать подранков. Всего положили семь зверей. Развели небольшой костерок из камыша, использованного на подстилки и из принесенного Исой кизяка. В его свете снимали с ещё теплых туш шкуры, освежеванных оттаскивали подальше на поживу шакалам, которые, учуяв запах крови, уже крутились тут же.
Сделав необходимую работу и сложив шкуры у кошары, председатель с Кузменко пошли домой досыпать, а друзья остались сторожить возбужденную отару и пересыпать шкуры солью, чтобы не слиплись от крови. Волки больше не пришли. Остатки стаи ещё приходили к селу и к кошаре, но нападать больше не решались.
* * *
Летом, когда Иса надолго угонял отару на выпас, Павел каждое утро проверял вентеря Азагоевых, выловленную рыбу он отдавал хозяйке. В тот день молодой человек припозднился – были дела в сельсовете. Когда он уже выбрал улов и выкинул рыбу на берег, собираясь сложить её в джутовый мешок, увидел, как из-под куста выпорхнул фазан, вспугнутый невысокой девушкой, одетой в национальные одежды – длиннополое, коричневое, слегка выгоревшее платье, на голове легкий темный платок, на ногах вышитые бисером синие черевички. Девушка держала на плечах расписанное красными цветами коромысло, на крючках концов которого, поскрипывая, висело два жестяных ведра. Увидев Павла, девушка смущенно опустила голову.
– Здравствуйте, – со слегка слышным акцентом тихим нежным голосом произнесла она.
– Салам алейкум, – ответил по-чеченски молодой человек.
– О, ты говоришь по-нашему, – удивилась девушка.
– Нет, я очень плохо говорю по-чеченски, но понимаю хорошо, а ты Мариам, сестра Исы? – парень разогнулся и выпустил мешок из рук, из него тут же вывалился крупный сазан и запрыгал по траве. Павел кинулся его ловить, но хитрая скользкая рыба скатилась с обрыва в воду и, вильнув хвостом, ушла в реку. Незадачливый рыбак кинулся к мешку, пытаясь вновь собрать разбегающийся улов. Наконец рыба была водворена на место. Подняв глаза, он увидел, что девушка звонко смеётся.
– Ничего, один только ушел, – смущенно сказал он. – Пусть подрастет, в следующий раз попадется толстым и жирным.
Девушка, закрыв лицо небольшими, с тонкими прозрачными пальчиками ладошками, продолжала смеяться.
– Ты пришла за водой? – спросил парень, завязывая мешок.
– Да, мама послала, – ответила Мариам, отняла руки от улыбающегося лица и украдкой посмотрела на парня, потом сняла коромысло, положила его на траву, взялась за ручку ведра, но Павел опередил её, руки их встретились. Девушка, зардевшись, встретилась с ним взглядом, молодых людей как бы притянуло друг к другу, в течение полминуты они смотрели друг на друга, потом Павел с хрипотцой сказал:
– Давай я помогу тебе набрать воды.
Мариам как во сне разжала руку. Её миндалевидные темные глаза продолжали смотреть на красивого парня, небольшие, чуть припухшие губы приоткрылись, обнажив ряд ровных белоснежных зубок, частое дыхание вырывалось из тонкого, чуть с горбинкой носа. Молодой человек набрал в ведро воды, свесившись с мостка, не выпуская из вида красивой девушки, отмечая её чуть вытянутое лицо, сросшиеся черные брови, пушок над губой, на котором выступила капелька пота. Из-под платка сзади струились длинные, почти до пояса волнистые волосы, под старым, перешитым с чужого плеча платьем угадывалась тонкая талия. Павел поставил полное ведро у коромысла, подхватил другое, набрав и его, присев, зацепил на крючки ручки емкостей, закинул на правое плечо и легко поднялся, потом подхватил мешок с рыбой и не спеша пошел по тропинке. Тяжёлые ведра раскачивались в такт движению, холодная вода выплескивалась на землю, девушка по обычаю пошла следом, несмело возражая:
– Не надо, я сама донесу.
– Мне совсем не трудно, и у нас всегда мужчины приносят воду.
– Но у нас нет мужчин, все делаем сами. Нам положено всю тяжёлую работу делать самим, мужчина должен охотиться, ловить рыбу, пасти овец, обеспечивать семью всем необходимым.
– Поэтому у вас женщины так быстро стареют, – ответил Павел, вертя головой, стараясь не выпустить из виду девушки. Из-под ног с шумом вылетела пестрая самка фазана, молодые люди остановились.
– У нас говорят, что самый страшный зверь – это заяц, фазан и змея, – сказала Мариам.
– Это, наверное, потому, что они выскакивают всегда прямо из-под ног. Почему-то я не видел тебя во дворе.
– Я была ещё маленькая, и мама запрещала мне выходить, когда приходили незнакомые.
– Но Иса мне не говорил, что у него такая красивая сестра.
Молодые люди немного прошли молча. Весеннее утреннее солнце освещало золотом деревья и кустарник, которые отбрасывали тени на ярко-зеленую траву. Под ногами прыскали то зеленые, то серые ящерицы. Большие красные муравьи протоптали дорожку к трупику майского жука, толпой пытались дотащить его до своей норки. Жёлтый жук под напором множества лапок шевелился как живой. Вдали, за горизонтом, в дымке присматривались очертания высоких гор.
– Ты почему не ходишь в школу? – спросил Павел.
– Папа не пустил, сказал, что там говорят, что бога нет. Как может быть, а откуда тогда взялись люди? Зачем женщине уметь читать? Она должна ухаживать за детьми, мужем, поддерживать дома порядок, уметь шить, готовить, вязать, а читать у нас нет времени, да и незачем. Я умею читать Коран.
Дорога до кошары показалась короткой, вот только они набрали воды – и уже потянулась изгородь, потом ворота, сбитые из тонких жердей. Во дворе в навозе деловито ковырялись куры, гонялись друг за дружкой, когда одна из них доставала жирного дождевого червя.
– Теперь я сама, а то мама заругает, – попросила Мариам.
Павел, хмыкнув, переложил коромысло на хрупкие плечи, девушка чуть прогнулась под тяжестью. Молодой человек скинул кожаную петлю с колышка ворот и открыл их. Вошли во двор.
– Ты придешь завтра снова за водой? – спросил Павел.
– Да, – тихо произнесла Мариам и вошла в открытую дверь хаты. Рыбак отнес мешок под навес, где был сбит разделочный стол. Из хаты вышла Патимат, подозрительно посмотрела на молодого человека.
– А, это ты, Паша. Спасибо, что принес рыбу, вот, возьми, угостишь свою сестренку, – протянула небольшую конфету – петушка на палочке.
Парень с благодарностью принял подарок и отправился к себе в село.
На другой день, покончив с делами в сельсовете, он сразу побежал на речку выбирать рыбу для Азагоевых. Собрав улов и завязав мешок, уселся прямо на траву, стал нетерпеливо ждать. Прошло около часа, и из кустов вышла девушка с коромыслом на плечах, увидела Павла, застенчиво опустила голову. Парень вскочил, подошёл к ней, схватил коромысло.