Иванна Осипова
Свитки Серафима
Истово помолившись, упал оземь и ощутил, как крепнет внутри стальной стержень, забытый в мирских делах, подменённый глазами Василинки и радостями в доме купца. Светом крепло слово в сердце, одаривало покоем, какого не знал прежде. Тёплый голос повторил заветные слова: «Веруй и будешь спасён. Твой выбор…»
Вскочив на ноги, Степан бросился за ворота городища. Бежал в сторону леса, словно искал кого-то, высматривая, кружил на месте. И вновь, как в детстве, нашёл странника.
Глава 14
Ехали недолго. Некоторое время за окном мелькала железная дорога, вдоль которой они двигались. Затем миновали переезд и оказались в Новом городе. Серое двухэтажное здание находилось на самой границе между старой частью городка и относительно современными домами. Со стороны станции доносился неразборчивый хрип диспетчера, сообщавший о прибытии и отправлении поездов. С утихающим задором, заученными фразами, кричала торговка цветами.
– Гвоздики, розы для любимой. Гвоздики, тысяча за штучку. Яркий подарок. Гвоздики, розы…
Её высокий, крикливый голос резал уши, впиваясь острыми иглами в висок. К счастью, Алексея сразу же увели внутрь здания. В дороге у него было немного времени, чтобы окончательно проснуться и собраться с мыслями. Никакого плана так и не созрело. Слишком мало исходных фактов.
Он напряжённо думал о неприятном деле. Нежелание действовать строго в рамках законной процедуры могло вывернуть по двум, крайне противоположным, направлениям.
Либо ничего серьёзного у них нет, как и желания раскручивать дело. Либо, придуман хитрый план, в итоге которого Алексея обвиняют по уже полностью готовой фабуле с доказательствами и уликами, где его слово ничего не значит. Показания Варвары, кстати, тоже. Потому ни обыска, ни понятых, ничего. Всё написано и запротоколировано. Церемониться с чужаком никто не собирался. Закроют и забудут.
Минут десять Алексей сидел в маленьком кабинете. Никакой, даже случайной, вины за собой он не нашёл, поэтому почти успокоился, заняв время наблюдением. Иногда паника пыталась завладеть им, но он боролся с чувствами. Нельзя было расслабляться и позволять себе раскиснуть.
Алексей с напускным безразличием смотрел на мужчин в кабинете.
Семёнов рылся в тонкой папке, перебирая небрежно исписанные листы. Блокнот историка валялся рядом на столе. У Алексея похолодела спина, когда он вспомнил о записке от Сашки. Маленькая бумажка с ровными буковками должна лежать между листами блокнота.
А вдруг всё дело именно в этой случайной встрече? Криминальный бизнес попутчика или его действия привели к просеиванию связей и встреч, даже таких мимолётных.
Ночёвка в одном номере…
Чем не повод для допроса?
Записка легко может превратиться в улику.
– Так мне объяснят, в чём дело?
Алексей старался оставаться хладнокровным, придерживал неровный стук сердца, опасаясь потерять самоконтроль и пропустить что-то важное. Возможно, скоро ему придётся быстро анализировать и бороться за собственную судьбу.
– Следак где? – не глядя на него, спросил опер в пространство.
– Приехал, – Генка мотнул головой в сторону улицы, где на парковке появился светлый жигуль, как мог видеть Алексей через плохо вымытое окно. – Начальство пожаловало.
Генка метнулся к столу, наводя видимость порядка, оправил форму. Семёнов хмыкнул и лениво поднялся с подчёркнуто независимым видом. Почти тут же в кабинет зашли двое.
И одного из них Алексей узнал.
Милицейский чин из кафе-бара «Часики» недовольно буркнул приветствие, провёл широкой ладонью по крутой шее, где у основания топорщилась полоска жёстких волос.
Он сразу же занял место за столом, и следователю пришлось приставить свободный стул сбоку, расположив бумаги на самом краю. И сам он будто не желал находиться здесь, всем телом стремясь утечь прочь, нервно перебирал пальцами по бумаге, теребил ручку.
Кабинет участкового в маленьком провинциальном городке явно не предназначался для такого количества посетителей. С момента появления человека, которого Алексей видел в кафе-баре, он почувствовал некую определённость, отчего стало спокойнее.
Особая заинтересованность полковника Васильева, как тот представился, была очевидна. Стал бы он присутствовать на допросе! Неприязнь к чужаку читалась во взгляде.
«Чёрт с вами! Послушаем, что скажете», – мысленно согласился Алексей.
Объяснять причины настойчивого «приглашения», никто не спешил. Долго выпытывали, кто он такой, что делает в городе, изучали паспорт и направление от ректора, записывая ответы в протокол. Полковник молчал, просматривая блокнот Алексея, заботливо пододвинутый оперативником Семёновым. Спрашивал следователь, да опер иногда вставлял замечания, показывая строчки записей историка. Генка тихо сидел в уголке и еле сдерживал зевоту.
Алексей быстро уловил, как осторожно они ходят вокруг важной для себя темы, не задавая прямых вопросов, выпытывая исподволь, полунамёками. А значит, ничего не было на руках у местной милиции, никаких серьёзных фактов.
Чего же они хотят от приезжего?
Удивило Алексея, который внимательно следил за грубыми пальцами полковника, что записку так и не нашли. Васильев крутил блокнот так и этак, изучал каждую страничку, даже встряхнул за корешок, но ничего не произошло. От сердца отлегло. Вероятно, письмо Сашки каким-то образом затерялось во время суматохи или ещё раньше в дома Варвары.
Наконец, кашлянув, полковник кивнул следователю. Тот бросил усталый взгляд на опера.
– Где снимки?
Из тонкой папки, где перед допросом рылся Семёнов, были извлечены фото и веером выложены перед Алексеем. Тут же, припечатав его новым вопросом.
– У Борисыча… гражданина Ионова Павла Борисовича был вчера?
Весь допрос следователь упорно не желал обращаться к Алексею на «вы», как и все остальные участники этого фарса.
– Был. – Историку пришлось прочистить горло, чтобы ушла предательская хрипота и дрожь.
Не моргая, он смотрел на чёрно-белые снимки. Среди нескольких фото стола с опрокинутыми бутылками спирта Royal, остатками засохшей закуски на тарелках, особым акцентом выделялись страшные кадры.
Нет, ничего кровавого или мерзкого на снимках Алексей не увидел. Только взгляд мёртвых глаз Борисыча оказался таким пронзительным, почти осуждающим, что невольно охватывало морозом позвоночник.
Бывший мент, нелюбимый остальными горожанами, застыл, низко наклонив голову к столешнице, будто сильно устал и прилёг на время, а руки безвольно повисли вдоль тела. На приоткрытых губах и частично на невероятных, шикарных усах Борисыча застыла пена. Неужели после ухода гостя и случилась эта странная смерть?
– Вместе пили? – резкий голос опера вышиб Алексея из пустоты, куда историк начал проваливаться.
– Чай, – собравшись с мыслями, Алексей предпочёл отвечать коротко. – Я вскоре ушёл. Непоздно было.
Вспомнил он и другое. Живым образом перед глазами возник Борисыч, громыхал чайником, ругая городской водопровод. Эхом вторил голос:
– Может выпить тебе надо, но звиняй, водки не держу.
Покосившись на снимок стола с пустыми бутылками и закуской, историк выпрямился на стуле.
«Ах, вот как… Понятно»
Сцепив зубы, спросил:
– Что с ним?
– Тебя надо спросить? – усмехнувшись, Семёнов склонился к историку, пробивая наотмашь нахальным взглядом. – Ты же с ним пил.
– Я не пью технический спирт, – Алексеем овладел нездоровый азарт. – Даже не предлагайте.
Захотелось потягаться в противостоянии с опером, а то и самим полковником. Почему бы нет?
Он не виновен в смерти Борисыча. Чего ему опасаться?
А кто-то в городе задумал нехорошую игру, втянув в неё и чужака. Игра имела смысл, которого сразу и не увидишь. Не ради забавы, но для пользы создателя.
Алексей пожалел строгого Борисыча, не захотевшего сказать гостю главного. Он сохранил ценные сведения, но всё равно погубил себя разговором с историком. Обо всём этом нетрудно было догадаться.
Как сейчас увидел Алексей тревожные взгляды Борисыча в окно, обречённость в каждом движении. Их проводили до дома бывшего мента, продолжили следить у подъезда. Опытным взглядом горожанин заметил слежку, догадался, к чему идёт дело.
Выходит так. Потому и прогнал гостя?
– Шутки он шутит! В сказку попал?! – Короткий, но болезненный толчок в плечо, и Алексей зашатался вместе со стулом.
– В историю, – буркнул Алексей.
Опер раздражал и вызывал гадливость. Чувствовалось, что нет в нём внутренней границы, черты, за которую люди предпочитают не переходить. Тот же Генка, намеренно отвернувшийся в момент этого минимального насилия, был другим. Пусть молодой и легковесный, но и в нём ощущался внутренний барьер, дальше которого он не пойдёт.
Нависнув над историком, оперативник с силой сдавил Алексею плечо, усугубив растекающуюся от удара боль.
Нехорошо сжало горло. Алексей удержался от резкости в сторону опера. Опять же, разум подсказал, что явное сопротивление сделает хуже. Оставалось ждать и действовать по ситуации.
– Не наседай, Семёнов, – рявкнул полковник. – Без приказа…
Это краткое, но существенное дополнение показало Алексею, что ходит он по краю, и судьба его находится полностью в руках милицейского чина.
Васильев смотрел недобро, но и не зло. Так же, как это было в кафе, когда он пытался понять, что за новые лица объявились в городке. Скорее его утомляла необходимость заниматься мелкой мошкой залетевший в дом. Безвредной, но достаточно назойливой. Хотя Алексей и сделать ничего не успел.
«Где же я зацепил их? Чем раззадорил осиное гнездо? И кто та осиная матка, которая отдаёт приказы? Она же точно существует», – мрачно думал историк.
Оперативник отступил к стене, встал, сложив руки на груди, всем видом показывал, что в любой момент снова готов к жёсткому разговору.
– Где вы встретились с Бори… – Васильев поморщился. – С гражданином Ионовым?
– Возле библиотеки, – не стал скрывать Алексей. – Беседы с горожанами часть моего исследования. Я упоминал о городских легендах.
– О чём говорили?
Полковник задавал вопросы, а тихий следователь строчил закорючки на порядком помятых листах. Иногда он досадливо кривился, не поспевая за речью.
– История города, – Алексей пожал плечами.
Как он ещё мог охарактеризовать в двух словах тему разговора.
– Конкретнее.
– Архитектура. Библиотека и фонды из коллекции моего предка. – Историк с любопытством следил за лицом Васильева. – Вы не поможете с допуском?
Опер и Генка, про которого все давно позабыли, фыркнули.
– Вот гусь! – покрутил головой молодой участковый. – И ключи от квартиры…
– Нет, ключи мне, пожалуй, не нужны, – задумчиво произнёс Алексей. – А вот книги из собрания доктора Лукашова… Одним бы глазком.
– Он же над нами издевается! – зарычал Семёнов, но был остановлен взмахом руки полковника.
– О чём был разговор с покойным? – медленно повторил вопрос Васильев, постучал указательным пальцем по блокноту.
– Надпись на двери, но про неё же все знают. Это не гостайна. – Историк сделал вид, что случайно вспомнил о необычном входе в библиотеку и никогда не придавал значения письменам. – Я же сказал. Меня интересует зарождение малых городов России. Городские легенды. В квартире я пробыл минут двадцать. Прошёлся по городу. Вы сами видели меня в кафе-баре. Вечер и ночь провёл в доме бабы Вари.
– Варвара подтвердила, – непрошено ввернул Генка и получил грозный взгляд в ответ.
Мощный вибрирующий звонок ударил всех по нервам. Васильев поднял трубку телефона, стоявшего по правую руку, встал, оправив китель. Разговор вышел недолгим. Полковник больше слушал, потирая шею.
– Ясно. Оформите всё как положено, – напоследок прорычал он в трубку, но в голосе слышалось облегчение или спокойствие человека, у которого дело идёт по плану.
И оперативник Семёнов, и участковый молчали. Полковник так же не спешил что-то говорить. Затянувшаяся пауза повисла тягучей каплей, заставив чаще забиться сердце Алексея.
– Уезжал бы ты, парень, – внезапно бросил Васильев, поднимаясь из-за стола.
– Он сказал, что-то подобное, – Алексей мотнул головой в сторону снимков с мёртвым Борисычем. – И больше ничего.
– Выпускайте, – коротко приказал полковник, направляясь к двери, но затем всё же добавил. – Экспертизу оформили. Отравление суррогатом. Не того пойла хлебнул Борисыч.
– И не сомневался, – широко заулыбался Семёнов, будто только и ждал подобных новостей. – Нашла смертушка старого алкаша.
Всё стремительно закрутилось. Васильев ушёл. Алексею дали подписать протокол, который он вдумчиво и долго читал, нервируя следователя. Ничего лишнего в бумагах не оказалось.
– Блокнот, – историк протянул руку за своей вещью.
Опер опять трепал в руках листы, на что-то надеясь, смерил худощавую фигуру Алексея взглядом, но записи вернул.
– Глупостями не занимайся и дуй на вокзал, дорогой гость города, – тон оставался жёстким. – В другой раз не повезёт.
– Учту пожелание, – сквозь зубы процедил Алексей, понимая бесполезность препирательств.
Как же было хорошо на улице! Он сделал несколько глубоких вдохов. И запах железной дороги, доносимый ветром, не помешал насладиться свободой. Яркие и свежие краски радовали душу.
Алексей огляделся. Когда его привезли, было не до того. Новая часть города совсем не походила на умирающего больного, каким показались старые районы. Не терзали взгляд мрачные краски или грязные закоулки, не давило тягостной скорбью.
Он немного побродил по ближайшим улочкам, исследуя и наблюдая. Люди шли по своим делам, ничуть не обращая внимания на чужака. Дворник мёл мусор и листву, которой пока было не так много. Тихие и уютные дворы встречали гостя приветливо, мягко шелестя остатками летней зелени.
Это был совсем другой город. И контраст поразил Алексея в самое сердце. Казалось, из старого города медленно уходила жизнь, распадалось само время. Здесь же протекало обычное существование провинциального места.
Историк мысленно зафиксировал открытие и повернул назад, вернувшись к неприятностям, уничтожившим его утро. На этот раз пронесло, но предупреждение явно читалось в каждом действии местной милиции.
Куда же он успел влезть? И усач Борисыч? Не был тот алкоголиком, и не зная человека, Алексей сразу мог это подтвердить.
– Сожрёт тебя город.
Так говорила баба Варя, советуя уехать. Она всю жизнь прожила в городке и точно знала, чего опасаться. Для начала нечто неведомое сожрало Борисыча. Не буквально, конечно, но перемололо и уничтожило властью неведомой силы.
– Ну, не на Сицилии же мы! – тихо ворча, Алексей пошёл через железку.
Ему предстоял долгий путь назад. Было время осмыслить происшедшее, постепенно погружаясь в серый тлен старой части города. За интерес к тайнам здесь убивали не первый раз. Он помнил о судьбе прадеда. Снова Лукашов сунул нос не в своё дело и тут же получил ощутимый тычок. Одёрнули, указали на его место. Ладно, он сможет разобраться.
Квартира встретила Алексея тишиной. Несколько минут он смотрел на чемодан под вешалкой. Деликатность перевесила любопытство. Если и вскрывать посылку, то вместе с той, кому дед её отправил. Перехватив на скорую руку бутерброд, историк направился в библиотеку.
С родственницей он столкнулся у запасного входа, который давно стал основным для сотрудников и посетителей. Неизвестно, сколько продолжался ремонт, но Алексей догадывался, что главной дверью с письменами давно не пользовались. Скорее она оставалась музейным экспонатом, напоминавшим о былом величии.
– Алёшенька! – Варвара всплеснула руками. – Сбежал?
Она сразу же начала озираться, словно за ними наблюдали, площадь рядом с библиотекой была пуста.
– Отпустили.
Он коротко изложил события. Баба Варя вздыхала да охала, качала седой головой.
– Всё к тому шло, – прошептала старушка, когда узнала про смерть Борисыча. – Многим он поперёк жил. Говорила я ему. Такой же упрямец…
– И что? – недоумевал и возмущался Алексей. – Вот так, взять и убрать? Живого человека?
– Тише-тише. – Она сжалась в испуге. – Молчи! Водкой он отравился. И всё. Любой в старом городе скажет, что запоем пил.
– А в новом городе? Там так же думают?
– А что в новом? Чужие они нам. Никто из наших за железку и не ходит, – отмахнулась от гостя, мол, не о чем говорить.
– Не договариваешь ты, баба Варя.
– Живи тихо, Алёша, не ерепенься. – Варвара устало опустила руки, пригладила одежду. – Так и до моих лет доживёшь. Пошла я домой. Намыла всё, убралась. Отдохнуть надо.
– Проводить? – Алексей участливо коснулся её руки.
– Сама уж. – Она недовольно поджала губы, видно было, что и сердилась, и переживала за родича. – Да, записку твою из блокнота я спрятала, чтобы ироды эти не увидели. Вернёшься, отдам.
Историк долго смотрел старушке вслед изумлённым взглядом. Пугливая и отстранённая баба Варя всё-таки решилась на поступок ради родственника. И как успела незаметно умыкнуть листок?
Размышляя над стремительно несущимися событиями, Алексей вошёл в библиотеку. С последнего посещения ничего не изменилось. Странное, сотканное из множества архитектурных деталей, здание оставалось особенным местом в городке. Оно точно хранило незримые силы, о которых можно было только догадываться. Несмотря на подбирающийся и сюда распад, библиотека всё равно оставалась самым ярким и свежим образом среди рассыпающегося серого района.
Покрутившись в холле, он отыскал в стороне от лестницы дверь с блестящей металлической табличкой. «МУЗЕЙ» – гласила чернёная надпись. Не раздумывая, Алексей потянул тяжёлую дверь на себя.
Глава 15
Много лет прошло, а Степан словно вернулся в детство. Он – юная душа рядом с незнакомцем, в котором ощущались сила и мудрость.
– Сядь, – указал странник на взгорок рядом с собой.
Юноша послушно сел и стал слушать.
– Не позднее двух дней ты должен покинуть городище.
Сердце Степана дрогнуло, но ответило пониманием. Он почувствовал, что именно так и следует ему поступить. Но всё же спросил странника, чтобы снять камень с души.
– Могу ли я покинуть дом, приютивший меня? Ответить неблагодарностью на бескорыстную доброту? В силах ли оставить тех, кто так дорог сердцу?
Странник молчал с пониманием и сочувствием. Затем заговорил:
– Даже если идёшь по прямому пути, даётся тебе выбор. Не просто его сделать. Он может быть страшным, несправедливым для простого человека. Сделаешь верный шаг и сохранишь себя, правду сердца и цель. Чуть ступишь в сторону, навсегда закроешь дорогу. Пришло тебе время выбирать.
– Забыть дом? Потерять навсегда Василинку? – Степан опустил голову, осознав, к чему подталкивает его странник.
Он и сам знал.
– Разве слышит Василинка твои слова? – Вместо ответа странник сам задал вопрос. – Понимает ли, чем горит сердце? Сможет ли она пойти рядом по уготованному пути?
И опять согласием откликнулось сердце, а странник кивнул, будто прочтя мысли Степана.
– Ты прожил рядом с человеком, так и не узнав его, но вскоре многое станет яснее дня для тебя, но и тогда придётся сделать выбор. Ты можешь быть счастлив, либо разочаруешься. У тебя будет всё, о чём может мечтать обычный человек: красавица жена, дети, дом с достатком, где ты никогда не будешь одинок. Возможно, дом твой опустеет, болезни заберут родных, беды разорят душу. Но только одного не будет у тебя – слова. Больше никогда не суждено будет тебе познать муку и восторг рождения строк в свитках. Не станешь спасением для ищущих. Не принесёшь в мир, что прорастает в тебе и ждёт своего часа. Я не стану беспокоить того, кто уснул. Всё позабудешь, освободившись от муки творения. Сердце станет спокойным, но пустым.
Странник прикрыл глаза, ожидая решения Степана. Тот же внимал молча его словам и видел, как тяжело они даются. Как будто и самому говорившему пришлось делать нелёгкий выбор, отказаться от части человеческого, забыть о мирском.
Впервые Степан удивился, разглядев странника не детским взором, а с особым вниманием. За годы возмужания маленького Стёпки таинственный друг ничуть не изменился, но и не было в нём определённости возраста. Он казался юным ровесником Степана, а то вдруг умудрённым опытом мужчиной. Только непривычно безбород, что и молодило лицо с тонкими шрамами.
В каких небесных битвах он заполучил отметины, придавшие двойственности лику?
– Что, если соглашусь? – прошептал Степан, унимая внезапную дрожь в теле.
– У тебя есть возможность пойти по иной дороге. Сейчас ещё есть. Выберешь дар и путь свой – исполнишь предначертанное. Будешь страдать и радоваться, как и прочие люди, но в сердце никогда не угаснет жаркий огонь. Он извечно ведёт к спасению, меняет мир к правде, утешает страждущих.
Странник говорил словно батюшка в храме, но Степан уже давно догадался, что не был необычный человек ни монахом, ни псаломщиком, ни дьяконом. Кем же тогда? Мальчишкой не задумывался об этом. Во взрослом Степане загорелось любопытством.
– Не обо мне думай. – Казалось, странник чуть улыбнулся. – О себе. О выборе. Дары подобных тебе пройдут через сердце. Ты будешь один среди многих, но всегда получишь поддержку от тех, кто умеет слышать и понимать. Сложится, найдётся и спутница, что умеет читать твои дороги. Она сумеет удержать от кривого пути и поможет исправить ошибки. Может, и ты поможешь ей в трудный час. Твой прямой путь лежит в другое место. Первый кого встретишь, теперь же при воротах городища укажет, куда направиться. И помни, что битва с самим собой отражение совсем других сражений. Не только поддержку встретишь. Многие попытаются увести тебя в сторону от главного.
Понял Степан, что не уйти ему от сложного решения. Печалью наполнилось сердце. Мыслями он коснулся всего, что было дорого, отказываясь от Василинки, от тёплого очага и земных радостей.
Так отстранился от мира, что не заметил, куда и как исчез странник. Тяжело сделалось, страшно. Поднялся ветер, гоня травяной сор по холму. Заслезились глаза. И точно другой голос нашептал Степану слова, смутившие душу:
– Зачем тебе слушать чужака? Знаешь ли ты, кто он? – вкрадчиво, но настойчиво говорил тихий голос, ужом заползал в сознание. – Бедный, бедный Степан. Один обман и яд в устах странника. Не желает он тебе счастья, погубить хочет. Ты, верно, считаешь его ангелом небесным?
– Я не знаю, – пробормотал юноша, закрывая уши ладонями, но голос продолжал звучать, будто кто-то стоял за плечом и вкладывал фразы прямо в голову.
Невидимый собеседник рассмеялся мягко и ласково.
– Некоторые силы так любят наивных человеков. Улавливают их в сети, притворяясь добром. Иди домой, Степан. Невеста заждалась тебя. Уста её горячи, тело жарко. Неземная сладость ждёт тебя с ней. В достатке и радости жить будешь. Придёт срок, получишь власть над людьми в поселении. Пролетит время и исчезнет. Незачем тратить такую короткую жизнь на неведомое, что принесёт лишь страдания. Неизбежное случится, как ни сплетай пути судьбы. Иди, Степан, позабудь о страннике и его словах.
Зимней стужей дышало в затылок, словно сама смерть прошла за спиной. Не понравилось это Степану.
– Веруй и спасёшься, – сами прошептали губы.
Порыв ветра толкнул вперёд, уронил лицом в траву.
– И ты не с добром ко мне, – с силой сказал юноша поднимаясь. – С пути свести хочешь. Значит, важно пойти до конца.
– Как знаешь, – засмеялись множеством тонов вокруг, рассыпаясь на отдельные звуки. – И твоё рвение послужит нам. Добрый плод обратим во зло.
Тяжесть отступила. Успокоилось на холме, да и Степан успокоился, не сомневаясь более.
Он вернулся в городище и при воротах увидел обоз из трёх телег, что въезжали на торговую площадь.
– Откуда и куда странствуете? – спросил Степан.
– Торговые люди мы, – прогудел в бороду рыжий возница. – Путь наш лежит до Троицкого монастыря.
– А не возьмёте ли меня в путники?
– Приходи завтра к воротам поутру, как петухи в третий раз пропоют.
Хотел Степан тихо пройти в дом, собрать узелок в дорогу. Да, только во двор купца ступил, как заметили его, работники вскочили, кинулись со всех сторон наседая.
– Попался! – закричали они на несколько голосов, не давая двинуться.
На крыльце сам купец показался вместе с дочкой. Охнула Василиса, лицо руками закрыла, будто стыдясь.
Недобрым взглядом посмотрел хозяин, головой покачал, осуждая Степана.
– Не знал, что безродного щенка подбирая, позор в дом привёл. В погреб его.
Не справиться было одному с несколькими мужиками. Пинками затолкали юношу в холодную и сырую яму.
– Что я сделал, чтобы так поступать со мной?! – закричал Степан.
Купец и Василинка смотрели сверху. Невеста размазывала слёзы по красным щекам, носом шмыгала.
– В дом иди! – сердито прикрикнул на неё Василий. – Готовься к свадьбе. Через два дня настоящей женой станешь.
Убежала она. Слышно было, как дверь в дом хлопнула. Ничего не понимал Степан. В голове только одно билось мыслью – завтра обоз едет в Троицкий монастырь. Там ему быть и идти по выбранному пути.
– Как же ты мог?! Как? – сокрушался купец Василий. – Доверял тебе. Сыном мне стал. Где же совесть твоя?
– Не знаю, в чём моя вина, батюшка, – юноша искренне недоумевал.
– В чём?! Дочка всё рассказала! А тебе, волчонок, я боле не отец.
И Степану подумалось, что исполнила Василинка угрозу пожаловаться отцу, чтобы удержать жениха.
– Не могу я остаться. – Он опустил голову. – Сгорю я тут. Не принесу счастья вашему дому. Найдёт ещё Василинка хорошего мужа.
– Делов натворил и бежать? – зарычал Василий. – И денежки мои прихватить?! Нет уж! Кто ж её возьмёт порченную?! Смоешь позор с Василинки женитьбой.
– Какой позор? Какие деньги? – Вскинувшись, Степан уцепился непонимающим, но жадным взглядом за образ купца. – Почему?!
– Смотрю, врать ты мастак, – устало ответил Василий. – А я думал – человек. Злое семя. Не знаю, как терпеть тебя в доме теперь. Ладно, построим вам отдельный двор с избой. Там жить будете.
– Я не понимаю… – больше о монастыре продолжал думать Степан, чем о странной несправедливости и словах купца.
Казалось, что никак не отпустит его ужасный сон, где всё происходит по чужой воле.
– Дочку мою, как бесчестить понимал? Приехал с ярмарки, подарков вам привёз. Смотрю, Василинка в слезах бьётся. Говорит, сбежал ты с деньгами из лавки; совратил, пока хозяина в доме не было, – купец Василий с силой потянул себя за бороду, подавив стон.
Сжал зубы Степан крепко, понял – оговорила его невеста. Точно серпом по груди полоснуло, добравшись до сердца. Разом всю горькую жалость к Василисе и любовь вышибло. Немедленно простил он неразумную, но освободился от последнего, что связывало с домом купца.
– Господь видит, что нет моей вины, – спокойно ответил он.
– Что ж, по-твоему, дочь моя лжёт?! – Гнев Василия вспыхнул с новой силой. – Не учил я её такому. И выручка за последний месяц пропала.
– Не брал. – Степан с сочувствием смотрел на того, кто так много ему дал, стал родным. – Без вины осуждаешь меня.
– Свадьба через два дня, – плюнул в сторону купец, не веря словам юноши, закрыл на запор вход в погреб.
Глава 16
Ноги Алексея ощутили мягкость темно-зелёного паласа. Невольно засмущавшись из-за уличной обуви, историк потоптался на месте, от двери рассматривая стеклянные ящички, где хранились пожелтевшие от старости книги. Все они лежали перед посетителями раскрытые, обнажая частичку своей тайны.
Он заставил себя медленно продвигаться между экспонатами, сдерживая странный и непривычный трепет. Сам дух этой не слишком большой комнаты требовал уважения и преклонения. И Алексей полностью отдался настроению, скользя взглядом по рукописным древностям, потрёпанным дневникам или чернильным наброскам, по выцветшим фотографиям.
Один стенд буквально остановил историка, заставив запнуться. Два портрета в тонких самодельных рамках были представлены старыми фото. Мужчина на первом снимке неуловимо напомнил ему деда Михаила. Походил он и на самого Алексея, если бы тому вздумалось нарядиться в одежду зажиточного горожанина начала двадцатого века. Мелкая надпись, выведенная красивым ажурным почерком, сообщала, что это «Доктор Лукашов». Не ошибся, верно узнал родственника.
Второй портрет Алексей разглядывал чуть ли не дольше изображения собственного предка. Аккуратно уложенные седые волосы, слишком нежное для мужчины лицо со сладкой улыбкой и добротный сюртук самого лучшего кроя – образ Казимира Смурова точно сошёл именно с этой фотографии. Не хватало только кота рядом. Подпись к картинке полностью соответствовала ожидаемому. Тот самый промышленник Смуров во всей красе. В современности к фамилии прибавилась вторая, насколько помнил Алексей. Теперешний Казимир представился гостю города Смуровым-Залеским. Историк повёл плечами, будто холодным ветром толкнуло в спину.
Застеклённый ящичек у стены оказался не менее интересным. Склонившись, Алексей тщательно изучил заверенные дарственные от промышленника Смурова и доктора Лукашова. Две семьи, имевшие в городе статус и влияние, отдавали коллекции книг в общественное пользование.
Известный факт не внёс ничего нового в раздумья Алексея. Рядом с бумагами, раскрытыми лежали две обветшалые книги. Многие страницы давно осыпались, чернила выцвели. Рисунок, напоминающий гравюру, но, вероятно, выполненный от руки, почти стёрся.
Не понимая почему, Алексей огляделся по сторонам, убедился, что по-прежнему один в комнате. Только тогда, он вернулся к изображению двух кое-как намалёванных фигур.
Меньшая, с детскими чертами была обращена лицом к высокой, облачённой в накидку или рясу. Взрослый был безлик. Укрытый за капюшоном, он протягивал руки к маленькой фигурке ребёнка. Такое положение показалось Алексею странным, непонятным. Что пытались изобразить в рисунке? Какой смысл он имеет?
Вторая часть разворота содержала дневниковые записи, в основном бытового характера, или медицинские заметки. Алексей долго плутал среди витиеватого почерка и старого стиля, складывая фразы. Среди прочего он прочёл:
«11 апреля…невозможно допустить, чтобы обе ценности оказались в руках… (густо зачёркнуто, будто писавший испугался слов, рождённых собственным пером)…знаю, что свитки уже у него… (размытое водой пятно чернил)…призвать и получить дар времени, значит, город полностью подчинится… если бы найти, где он скрывает письмена… Я долго не верил, что такое возможно, но он это делает, обещая и другим вечность. Считает, что призванный, тот, кто раздаёт дары, сделает его сильнее. Эта дьявольщина пугает всякого истинно верующего. Часто меня посещала мысль сжечь, уничтожить наследие предка. Лука Богомаз оставил потомкам тяжёлую ношу. Опасную… Я не желал бы знать, но исследовательский интерес…»
Строчка резко обрывалась внизу страницы, словно нечто отвлекло доктора Лукашова от дневника. Насколько Алексей понимал, прикинув по датам, что от руки неизвестного убийцы погиб не автор заметок, а скорее его сын. Дед Михаил покинул городок ребёнком перед самой войной. Не увезла ли осиротевшая семья с собой нечто ценное?