Иванна Осипова
Свитки Серафима
Искусственное освещение в кафе-баре удивительным образом выбивалось из общего стиля заведения. Вначале, Алексею показалось, что они попали в трактир начала века. Деревянный пол, неплохо натёртый, но в несмываемых пятнах от пролитого алкоголя, скрипел под ногами. Длинная стойка, отполированная сотнями локтей и рук, блистала. Рассыхающиеся круглые столики на витых снопах ножек и подобные им стулья по двое—трое стояли ближе к окнам.
Высокие напольные часы с тяжёлыми гирями за витражным стеклом и резным корпусом стояли у дальней стены. Судя по замершим стрелкам, они давно не шли. Алексей не верил глазам, что где-то могло сохраниться подобное, продолжая полностью исполнять предназначение.
Людей было немного. Двое одиночек расположились за стойкой. Один столик занимала занятная троица: солидный мужчина в добротном костюме, похожий на чиновника, милиционер явно высокого ранга и печальный пожилой товарищ с трагичным выражением лица. Все трое одновременно повернулись в сторону Оксаны и Алексея.
Усаживая подругу за столик, он не мог не заметить, как горожане принялись тихо переговариваться, недовольно переглядываясь и пожимая плечами. Никто из них и не мог знать молодого историка, присутствие чужака, похоже, не сильно нравилось. Официантов здесь не было, поэтому Алексей сам принёс две чашки кофе, сомнительного вида пышки и скромный салат для Ксаны. Глядя на еду, он испытал ностальгию по пирожкам бабы Вари.
– Сильно донимает? – Алексей прервал молчание, заставив себя оторваться от созерцания миловидного личика подруги.
Настойчивые образы прошлых совместных радостей всё больше захватывали его. Недолго вернуться к прежним чувствам. Он не понимал, желает ли снова окунуться в ту болезненную, но искрящуюся жизнь не просто «рядом», но и «вместе».
Нужно ли это ему? И что думает Оксана?
Она почему-то старалась не смотреть в глаза. Сидела, опустив голову, ковыряла вилкой вялые листики зелени и ничего не говорила. Кофе остывал. Словно и неважно было, что кто-то находится рядом. Вопрос Алексея подтолкнул оторваться от тарелки.
– Кто?! – глаза Ксаны испуганно расширились.
– Работодатель? Фирмач этот? – кофе невероятно горчил, и Алексей отставил чашку.
– А-а, обычное дело, – она, наконец, взялась за кофе, поморщилась.
– И что? Впрочем, – спохватился он, – Ничего не говори. Не хочу выпытывать коммерческие тайны. Меня достопримечательности больше интересуют. История места.
– Всегда историк, – она повела плечами, напомнив о старых спорах, задумалась. – Неподалёку от городка есть развалины Троицкой церкви. В твоём вкусе.
– Я читал о монастыре и церкви N-ского уезда. Оно?
– Моя версия, что именно о Троицкой речь.
– Фирму твою она интересует?
И что его постоянно выносило в разговоре на дурацкую фирму! Алексей пожалел о сказанном, увидев, как плечи подруги опустились, улыбка погасла.
– Что мы всё о работе?! – Она встрепенулась. – Лучше о себе расскажи. Что на кафедре? Как дед?
– Куда денется эта кафедра, – рассмеялся он. – Вот, приехал за материалами, но пока очень всё смутно.
– А дед? – напомнила Ксана. – Он у тебя такой…настоящий, – она всё-таки подняла взгляд, улыбнулась краешками губ.
Но Алексея это не обмануло. Глаза Оксаны по-прежнему оставались серьёзными. Что-то тяготило её.
– Нормально дед, – он кивнул, следом за чашкой кофе отставил и тарелку с пышками. – Лучше не пробуй. Они отвратительны и сделаны в прошлом веке. Дед… Немного сердце стало барахлить. Оно и понятно, возраст и расстройство, – лавируя между темами, продолжил историк. – Лекарства пьёт, но держится, вида не показывает. Ты его знаешь!
– Да, он у тебя сильный, – охотно согласилась Оксана, посмотрела в окно, где за пыльными разводами и города не увидишь. – Что-нибудь произошло? Ты сказал, что дед расстроился.
Тонкая рука, протянутая через столик, мягко легла на руку Алексея. Тёплая, нежная, она напомнила о прошлом ярче и настойчивей, чем всё прочее. Он внутренне вздрогнул, но оставил как есть. Их взгляды встретились. Медленно текли секунды.
– Квартиру деда несколько раз пытались ограбить, – пробормотал Алексей. – С первого взгляда ничего не взяли, но все вещи перерыли. Наверное, поэтому…
Сильный, внезапный бой часов ударил по ушам, почти выбил на мгновенье дух из лёгких. Все, кто был в кафе, застыли на местах, уставились на высокий резной корпус, где безвольно замерли стрелки. Воздух будто сгустился до осязаемости, колебался вместе с образами старой забегаловки. И непонятно, с чего вдруг мёртвые часы позволили себе такой странный, предсмертный хрип умирающего времени.
Вокруг снова задвигалось, зажило настоящее. С хрустом лопнул стакан в руках работника. Бармен за стойкой осторожно собрал осколки и стоял нахохлившись, вжав голову в плечи, не сводя испуганных глаз с компании посетителей. Он как будто ожидал от них чего-то.
Человек в форме выдохнул и поднялся из-за соседнего столика, подошёл к часам, хмуро разглядывая циферблат, но руками не касался. Алексею даже показалось, что милицейскому чину очень хочется потрогать, открыть дверку в средней части, потянуть за цепочки подвесов, но он сдержался. Вместо решительных действий мужчина потирал широкой ладонью крутую шею. А ещё… здесь историк не ручался за правдивость того, что видел, но чудилось – стрелки часов сменили положение.
– Ты недоговорил, – досадливо промокнув салфеткой стол, сказала Оксана.
Когда ударили часы, она опрокинула чашку с остатками кофе. У неё и сейчас дрожали пальцы. Алексей поймал изящную руку, осторожно сжал удерживая.
– Испугалась?
– Вовсе нет! – Высвободившись, Ксана отбросила испорченные салфетки. – Мне пора. Спасибо. Я верну долг при случае. Где ты остановился?
– У родственницы… Подожди! Какой долг? Глупости!
Получилось, что говорил Алексей уже в спину убегающей подруге. Исчезла она так же быстро, как и в прошлую встречу. Он записал в блокнот:
«Троицкая церковь/монастырь»
Подумав, добавил:
«Кафе-бар “Часики”»
Перебрал весь перечень. Вопросов оставалось много. С шифровкой на двери библиотеки он разберётся сегодня вечером, сидя за столом в уютной, пахнущей пирогами комнате у бабы Вари.
Под тяжёлыми взглядами местных Алексей вышел на улицу. Но и там он продолжал чувствовать, с каким подозрением смотрит на него эта троица за соседним столиком. Да, и взгляд бармена сверлил спину. Наверняка и в окно наблюдают. Неприятно и мерзко. Или надумал себе сложностей там, где их нет и не было?
– Не слишком гостеприимно, – пробормотал он вслух, чтобы успокоиться.
Разговор с Оксаной оставил осадок из смутной тоски, сомнений и тревоги, ничуть не отличающийся от того, что заронил в Алексее бывший мент Борисыч. Обоим удалось растравить в историке меланхолию, свойственную провинциальному городу, пустынным окраинам и умирающей природе.
Алексей помнил Ксану весёлой, импульсивной девушкой. Каждая её легковесная мысль тут же слетала с языка. От прежней подруги не осталось и тени, как будто что-то постоянно давило на неё. Таинственный бизнес и суровый спутник настолько стеснили Оксану в действиях, что она позабыла о прежней свободе. Только это приходило в голову молодому историку, вместе с желанием защитить, забрать из рук мучителя. И снова он отогнал назойливые мысли, сочтя их преувеличением.
– Пара дней в дрянном городке, и вот, ты уже рефлексирующий невротик с воспалённым воображением.
Продолжая беседовать с самим собой, Алексей решил больше не искушать судьбу, а вернуться в квартиру бабы Вари. Особо не глядя по сторонам, он быстро добрался до зелёной двери и открыл своим ключом, выданным хозяйкой в личное пользование.
Чемодан так и стоял в уголке под вешалкой. Родственница и не заглянула в него, чему Алексей весьма подивился. Неужели не любопытно, что там прислал дед? Зря, что ли, столько сил потратил, пока вёз? Его самого иногда настигал жгучий интерес, но вещь была чужая, и на поводу у эмоций он не шёл.
В недрах квартиры гремело посудой, соблазняло ароматами.
– Как раз вовремя!
Баба Варя улыбнулась, вошедшему на маленькую кухоньку, Алексею. Показалось, с облегчением и радостью. С крышкой от кастрюли в одной руке, поварёшкой в другой она являла собой символ уюта и домашнего очага. Всё тягостные мысли на время унесло прочь.
– Борщ готов. Садись, Алёшенька, за стол. Весь день пропадал.
– Я в кафе перекусил, – ему сделалось неудобно, он привык сам заботиться о себе. – Вы меня балуете.
– В «Часиках» что ли? Отрава одна! Не ходи в кафе. И никаких «вы»! Баба Варя и всё, – она ловко расставляла тарелки, раскладывала свежий хлеб.
И Алексей сдался, но для приличия продолжал делать вид, что сопротивляется.
– Незаслуженно хорошо вы обо мне заботитесь. Напишите потом список продуктов, я закуплю.
– Я на тебе проверяю, не исчезли ли со временем мои кулинарные способности, – Варвара ласково потрепала Алексея по волосам и занесла руку с черпаком над фаянсовой тарелкой. – Руки вымыл?
– Воспитательные способности тоже проверяете? – ёрничал он, лукаво прищурив один глаз.
– Я могу и боевые навыки обновить, если придётся. Ну-ка, марш в ванную! – Баба Варя нахмурила брови, пытаясь придать лицу грозное выражение, но долго не выдержала и звонко рассмеялась. – По дороге как раз захватишь в прихожей конверт. Тебе просил передать молодой человек.
Сердце Алексея нервно и тревожно бухнулось о рёбра. Кому могло прийти в голову писать письма или записки чужаку, не так давно сошедшему с поезда.
– Мне?
– Да, сказал, что это важно.
– Не местный? Представился?
– Нет. Наших я всех знаю. Приходил, где-то час назад. Весёлый такой парнишка. Выспрашивал, где ты. Я про библиотеку сказала, но он решил письмо сразу отдать. Оставил конверт и умчался. Шустрый, точно ветер.
– Весёлый и шустрый, – Алексей присел за стол, понимая, что образ начинает вырисовываться. – Невысокий, подтянутый…
– Глаза красивые, – соглашаясь, мечтательно добавила баба Варя.
– Карие?
– Так это твой знакомый?
– Попутчик, – упавшим голосом пробубнил Алексей, теряя радостный настрой.
Он покрутил белый прямоугольник в руках, отложил, возвращаясь взглядом. Хотелось немедленно вскрыть письмо, но непонятная неуверенность останавливала.
Зачем Сашке было писать ему? Два посторонних человека. Случайные знакомые.
Рассеянно ковыряясь в тарелке, он размышлял, перескочив на очередную мысль, цепко ухватился за неё.
– Интересная у вас библиотека. Видно, что здание старое. Найти бы кто проектировал и когда.
– Да, что там интересного, – сложив сухие руки на коленях, старушка присела отдохнуть. – Я маленькая была: здание стояло. При бабушке моей стояло. Говорят, и при её бабушке на месте было. Перестраивали его, ремонтировали, добавляли что-то. Вот такое и вышло, а концов не найдёшь.
– Я бы поискал, – Алексей коснулся конверта на столе, чувствуя, как любопытство буквально жжёт пальцы.
– Не надо, Алёшенька, – рассеянно сказала Варвара. – Как бы ни вышло чего.
– Конкретизируйте, баба Варя, – хмурясь, он внимательно изучал румяное, морщинистое лицо родственницы.
Именно благодаря маленьким складочкам на стареющей коже ей удавалось скрывать эмоции от собеседника.
– Отец Мишкин, деда твоего, стало быть, отец, до чего непоседливый был человек. Везде нос сунет. Историей интересовался. Троицкий монастырь вдоль и поперёк изучил. С монахами больше общался, чем с роднёй.
– Где такой? – мысленно историк возликовал, спрашивать не придётся, сама баба Варя расскажет.
– За городом. Теперь одни развалины там. Не поделили они что-то с Казимиром… – Она замолчала, подумала, словно сама испугалась неизвестно чего. – Там же, в монастыре, схлестнулись первый раз. Из Смуровых он.
Алексей вытянул шею впитывая каждое слово. Мысленно отметил знакомое имя.
– И?
– Убили прадеда, – она с силой сжала губы. – Жена увезла детей в большой город, чтобы только подальше от местных. С той поры мы с Мишей и не виделись.
– Погоди, я видел Казимира возле библиотеки, ему тогда не больше лет было, чем деду Мише, мальчишка. И откуда столько подробностей?
– Смуровы все Казимиры, – вздохнув, старушка подскочила, засуетилась, переставляя кастрюльки. – Один Казимир, другой Казимир. Бог их там разберёт. Насчёт подробностей… Городок маленький. Ничего не скроешь.
– Казимиры или Викторы, – улыбнулся он странному заявлению родственницы.
– Шалопай, – веско заметила баба Варя. – Всё дела тайные. Мать его жалко. Тихая, хорошая женщина. У нас в библиотеке работает. Но ты лучше не лезь к ним.
– Из-за прадеда?
– Лукашовы и Смуровы всегда друг другу поперёк встают.
Она так посмотрела на Алексея, что историк тут же сменил тему.
– Чемодан так и не открыла, баба Варя, – он кивнул в сторону прихожей.
– Ключ не нашла. Более полувека не нужен был. Может и потерялся совсем.
– Вдруг там важное?! – Алексей пытался разжечь любопытство в Варваре, но та не поддавалась.
– Семейное старьё, – она лишь махнула рукой. – Позже разберёмся.
– Как же без ключа?
– Сломаешь замок, да и ладно, – похоже, что старушке совсем было не жаль фамильного чемодана.
Такой вариант Алексея устраивал. Возможно, он бы сразу занялся тайной посылки от деда, но записка от Сашки мозолила глаза. Увиливать от чтения письма поводов больше не нашлось.
Цапнув белый прямоугольник со стола, он увидел, что конверт не заклеен и лишь создаёт иллюзию секретного послания. Сердце сжало от смутной тревоги. Спроси сейчас кто-нибудь Алексея, что не так, не ответил бы. Он привык доверять интуиции и настроился на самые неприятные новости.
В глаза бросились ровные строчки с аккуратно выписанными буковками. Так не похоже на импульсивного и быстрого Сашку. У того бы буквы «плясали», стремясь улететь с белого листа.
Случайный попутчик писал:
«Послезавтра. В шесть возле гостиницы. Будет интересно».
Даже в этих коротких фразах читалась добрая насмешка, так свойственная необычному знакомому.
Теперь Алексей стоял перед выбором. Когда-то сомнительный и двусмысленный разговор в гостинице, подслушанный совершенно случайно. Теперь заманчивое, но непонятное предложение новой встречи, цель которой была скрыта от историка.
Страшно ли ему было? Наверное, да.
Алексей с трудом переносил неопределённость неизвестности и сомнений. Куда проще было решительно бросаться в события. Возможно, опасные, но просчитанные и явные.
Коротко и загадочно звучали слова в письме. Конечно же, Алексей и понятия не имел, с чем связано внезапное приглашение. Прощаясь с Сашкой, они ни о чём не договаривались, разошлись, как два автомобиля на узкой дороге. Он вспомнил странное поведение знакомого и его приятеля в городе. На коммерсантов они были похожи меньше всего. В любом случае подумать время есть.
Вложив записку в блокнот, Алексей занялся расшифровкой надписи на дверях библиотеки. Он надеялся, что зарисовал линии и крючки тщательно и верно.
Борисыч уверенно говорил, что историк сам способен восстановить текст. Решив проверить правдивость слов бывшего милиционера, он невзначай бросил в пространство вопрос:
– Баба Варя, а вы знаете, что на дверях библиотеки написано?
– Объявление какое? – энергично протирая плиту, отозвалась старушка. – У меня завтра утром смена. Тогда и увижу.
Бесхитростный ответ на время смутил Алексея, сбив с мысли. Но никому из горожан он не верил. Даже такой милой женщине, как Варвара, которая старательно обходила острые темы, гасила в себе лишнее любопытство, никуда не вмешивалась. Алексей начинал понимать, почему родственница так поступает. Она так хотела спокойной и безопасной жизни, помня о трагедии, уже случившейся в семье.
– Надпись на двери, – конкретизировал он, удерживая внимание на сгорбленной спине, обтянутой цветастой кофточкой.
Баба Варя вздрогнула, развернулась к гостю.
– Алёша, я же просила…
– Не влезать? Не совать нос в чужое дело, как это делал прадед? – Его слова звучали немного жёстко.
– Ты хоть и Лукашов, но чужой для городка, – тихо, боязливо ответила Варвара. – Он сожрёт тебя. Уезжать тебе надо.
– Почему? – Алексей пытался поймать бегающий взгляд родственницы, что сидела, съёжившись, на табурете. – Какая опасность? Кто угрожает?
– Не просто у нас город, Алёша. Всегда таким был. Не стоит об этом говорить. Нас не касается – живём да радуемся.
– Вы с Борисычем в одном стиле, – язвительно хмыкнул историк. – Обо всём и ни о чём. Уходи. Уезжай. Ни слова в простоте.
– Ты с Борисычем говорил? – Блёклые, старческие глаза округлились.
– Чай пили.
– Ох…
Больше она ничего не пожелала сказать. Лицо стало строгим и смиренным, будто Варвара согласилась с неизбежным. На Алексея она смотрела, как на покойника, по недоразумению всё ещё не погребённому.
Упрямое нежелание подчиняться неизвестности загорелось в нём.
«Нет уж! Вначале я узнаю, что здесь происходит!» – зло подумал Алексей.
Да, и судьба прадеда вызывала интерес. За что он погиб? Какие секреты раскрыл? Почему Лукашовы и Смуровы поссорились? Какое отношение к этому имел монастырь, Сакральный дар и дверь в библиотеку?
Это было лучшим толчком к решительным действиям, и он занёс карандаш над закорючками в блокноте. Замысловатые линии на первый взгляд ни на что не походили: точно не относились к германской или романской группе языков; вряд ли что-то похожее встречалось среди тюркской группы или совсем уж экзотики из древних письменностей Азии.
Не будучи специалистом, Алексей обладал хорошей зрительной памятью – линии ни о чём ему не напоминали, если только не являлись графической стилизацией под письменность.
Вглядываясь до тумана перед глазами в закорючки, он то и дело уплывал мыслями к другим вопросам. А потом и вовсе задумался о записке от малознакомого ему Сашки. Предложение встретиться возле гостиницы выглядело логичным. Именно там попутчик снимал номер.
Как наяву Алексей увидел образ мерцающей щербатыми остатками букв вывески, посмеялся французскому стилю фрагментов надписи. Неоновые линии в его воображении загорались и гасли, искрили яркими цветами, превращая вполне понятное слово в набор бессмысленных начертаний.
Его взорвало изнутри осознанием. Будь Алексей персонажем мультфильма, над головой вспыхнула бы яркая лампочка.
– Опа! – воскликнул историк себе под нос, переворачивая лист блокнота, чтобы переписать каждую черту снова.
Когда с делом было покончено, он медленно дорисовал дополнительные линии разной длины, загогулины и хвостики. Неужели настолько просто. Достаточно не до конца прописать буквы, чтобы получить хаос из нагромождения черт. Непонятные строчки выстроились в знакомые и понятные слова.
«Жизнь преходяща, вечно только время. Сейчас – это баланс между тем, что было и тем, что может случиться. Там мы встречаем странника. Он смотрит и видит. Он истина по ту сторону дверей и по эту. Время стоит по обе стороны от добра и зла. Всегда среди нас, приносящий горькие дары незримой власти над временем. Он небо и земля, вода и огонь. Он всё и ничто».
«Не обманул Борисыч. Не точно пересказал в одной фразе, но честно. Нарочно ли он скрыл верное значение? Если разгадаю, то пойду дальше… Горькие дары незримой власти над временем…» – удовлетворённо подумал Алексей.
Занятная надпись, но промышленник Смуров, вроде бы интересовался мистицизмом. Это объясняло тягу к таинственным вывертам с дверью. Что же для него скрывалось за витиеватыми словами? Чего желал предок Казимира и Витьки Смурова?
Как историк, Алексей точно знал, что обычно движет людьми – жажда власти – сердцевина всего. Будь то власть над людьми или золотом, материальным или эфемерным. Человек не менялся тысячелетиями.
Дверь с подобными письменами могла служить ритуальным входом в общество для избранных. Как масоны не чурались символизма, так и промышленник Смуров придумал для себя набор правил и знаков. Так размышлял Алексей. Логично и не ново.
Потягиваясь, он разложил диван, выделенный для гостя Варварой. Завтра снова наведается в библиотеку. Алексей так и не ознакомился с музеем и подшивкой городской газеты. Было о чём поговорить с Казимиром. Он и не заметил, как основная цель приезда потерялась за секретами провинциального города.
Спал Алексей тяжело, точно чувствуя тёмную громаду, нависшую рядом. Грудь давило и жгло. Мутные образы плыли сквозь пелену, показываясь на короткий срок и исчезая.
– Парень, вставай! – Последним из тумана сна нарисовался Борисыч.
Близко жалобно прошелестело голосом бабы Вари, но смазано, без смысла.
– Разберёмся! – Строгий голос бывшего милиционера превратился в совсем другой, молодой, но не менее жёсткий.
Алексей подскочил, потирая лицо, чтобы прогнать остатки дрёмы. Озираясь, оценил обстановку.
– Давай! Натягивай штаны. Паспорт где? – Тряс за плечо незнакомец в ментовской форме.
В коридоре топтался второй, немного старше, без кителя, но в портупее с расстёгнутой кобурой, рука лежала на поясе, готовясь к действию, если придётся. Почему-то взгляд Алексея сразу зацепился за эту деталь. Варвара, с трясущимся лицом, стояла в сторонке, стиснув хрупкие, старческие руки.
– Что же это, Алёшенька?! – изредка вопрошала она. – Как же случилось?! – потом, обращаясь к молодому. – Вы уж разберитесь там. Слышишь, Генка. Племянник мой внучатый… Он же свой. Лукашов…
Ничего не понимая, Алексей оделся. История приобретала странный и неприятный оборот. Разом его будто столкнули в чёрный омут, где барахтайся ни барахтайся, а не выплывешь.
Человек без формы с любопытством заглядывал в блокнот приезжего. Алексея кольнуло в сердце неприятной мерзостью.
– Вы не представились, – процедил он сквозь зубы.
– Участковый Геннадий Резкий, – озабоченно просматривая комнату, сообщил молодой.
– Оперуполномоченный Семёнов, – второй присел, заглядывая под стол, провёл снизу столешницы рукой, исследовал горшки с цветами на подоконнике, раскрыл сумку, притулившуюся рядом со стулом.
– Вы не пригласили понятых, – втянув воздух, Алексей выплюнул слова, будто отодвинул эту руку, ворошившую его вещи.
Необходимость напоминать законникам общеизвестные правила вызвала раздражение.
– А мы тебя не задерживаем. – Опер хмуро отступил.
– Ага, приглашаем на беседу. – Улыбка у Генки была мальчишеская, озорная.
Казалось, его забавляла ситуация или он считал происходящее интересной игрой.
– Значит, я могу отказаться? – Алексей лихорадочно перебирал в голове возможные причины подобного «приглашения».
Никто так и не объяснил, что случилось.
– Не думаю. – Прихватив блокнот историка, оперативник направился в коридор.
Участковый забрал паспорт Алексея и дождался, когда тот пройдёт к выходу.
– Куда вы его? – Варвара засеменила следом.
– Ко мне вначале, – ответил Генка. – Дальше посмотрим. Вчера, после шести и ночью, родственник, где был?
Она шумно охнула, взмахнула руками, точно лишь теперь сообразив, что они не шутят.
– Он же ничего не сделал… Здесь был. Дома.
– Разберёмся, – поморщившись, привычно повторил Генка.
– Я сейчас, – Варвара засуетилась. – Я быстро. Поговорю с… с кем надо.
– Занимайся своим делом, баба Варя. – Участковый остановил её, удержал за плечи. – Поняла?
Так она и села на стул, глядя вслед мужчинам. На улице, ближе к площади, их ждала машина с надписью «МИЛИЦИЯ». Алексея довольно мягко подтолкнули, веля залезать внутрь. Прежде чем оказаться в полутёмном салоне, он ухватил взглядом аккуратную, прилизанную со всех сторон, фигуру Казимира. Кот на руках горожанина лениво щурился, отворачивал морду, показывая крайнее презрение ко всему миру. Бывший журналист покачал седой головой и не спеша продолжил путь в библиотеку.
Глава 13
Стёпка решил, что нашёл пристанище в странствиях. Жизнь стала казаться светлой, как небо весной. Тёплый, уютный покой наполнил пространство души, где когда-то был стальной стержень. Не терзало, не звало в дорогу.
Покой окутал сердце, сделал его мягким и тягучим точно патока. Стёпка радостно впитывал эту сладость; славил Господа в своём сердце за каждый день в доме купца, за уроки в лавке, за ясные глаза Василинки.
Он не знал, что может быть таким счастливым. Весело и светло было Стёпке. Он редко вспоминал о страннике. Прошлое сделалось далёким и чужим. Горящее в сердце слово перестало тревожить, подёрнулось пеплом. Жил он настоящим делом, каждую минуту отдавая долг дядьке Василию за доброту и приют.
Но иногда по ночам после дня, полного забот в лавке, Стёпка просыпался и тянущая, мучительная жажда неведомого накатывала на него. Хотелось бежать, бежать как можно дальше из города, вырваться из острожных стен, невидимых, но давящих.
Он не мог понять причины этой муки, что рвала душу. Дойдя в безумии до края, Степан впадал в бессвязный, тусклый сон без сновидений. Утром от ужасов ночи не оставалось и следа. Степан снова становился счастливым.
День был наполнен мелочами: помочь в лавке, проследить за прибытием нового товара, оценить ткани, поговорить с покупателями; церковные службы по воскресеньям, а потом отдых и прогулки с дядькой Василием; смех Василинки, цветы в косах.
Новыми желаниями и страхами охватило душу. Хмурый взгляд дочки купца стал страшнее тёмной ночи, и не представлялся день без неё.
– Какой же ты хороший, Стёпушка! – Искрились ясные глаза расцветающей Василисы.
– Ты счастье моё, Василинушка, – отвечал он.
Руки сами находили друг друга. Нежно сжимая ладони, Степан смущался и радовался. Самой лучшей стала для него Василинка, самой желанной. В хороводе ли среди первых красавиц поселения, в церкви ли перед лицом Господа – он видел только Василинку.
Так шли годы. Исполнилось Стёпке восемнадцать лет. Мало кто величал высокого русоволосого парня Стёпкой, всё чаще Степаном. В городе уважали купца, а его молодого помощника с приязнью принимали в других домах, видя в нём преемника торгового дела. У Василия не было сыновей или иных родичей мужчин, кому можно отдать богатое наследство.
Степан слыл сметливым и удачливым в делах. Многие почести получал от других людей. Его удивляли льстивые слова, а затем сделали сердце безразличным к тому, что говорили люди. Он исполнял свой долг, не думая о похвале.
Когда-то бродивший в горести, Степан теперь был счастлив. Одинокий обрёл семью. Степан не заметил, как земная любовь закрыла душу для мира, оставив прореху только для одного живого существа. Милая сердцу Василинка стала его невестой. В намеченные сроки они собирались сыграть свадьбу.
Сидя вечерами вместе с детьми, купец Василий улыбался в густую бороду, глядел на молодых. Очень уж нравился ему приёмный сын: в деле скор, умом сметлив и нравом хорош. Не найти лучшего мужа для любимой дочери. А Василинка только и говорила, что о свадьбе, румянилась от смущения и довольства.
Степан же сидел серьёзный и будто печалился. Не первый раз купец видел его таким.
– Чего голову повесил? – Василий показал себя суровым хозяином. – Аль не люба тебе моя красавица?
Огнём прожгло Степана.
– Дороже всего мне Василинка, батюшка. Кажется мне, всё отдал я ради этого счастья, – странно ответил он.
Потом Степан долго без сна лежал в темноте. Не угасал огонь в груди. Непонятная жажда сделалась острой и жестокой. Пробивался через мягкое и расслабленное хорошей жизнью стальной стержень, забирая покой. Вспомнил Степан глаза странника и голос, который требовал отдать миру живое слово.
Несколько ночей и дней боролся юноша с желанием следовать голосу, а затем, забросив лавку, написал свиток слов, что взялись неизвестно откуда, но имели смысл.
«Есть пути кривые, что радуют нас и печалят, дают и отнимают. И никогда не ведут они к главному, к исполнению дара. Растрачивают нас в суете дней, обманывают сытостью и теплом. Так не узнаем мы главной правды… Живое слово поворачивает назад то, что не считается неизбежным, да и с ним борется за первенство, поднимает мёртвые души из тлена, помогая исполнить дар…»
Отбросив свиток, Степан схватился за голову. Испугался и сжёг написанное в пламени свечи. Из самых дальних уголков памяти сияющими искрами высвободились слова странника, что заронил непонятные истины в голову маленького мальчика. Пришло время и зерно дало всходы.
– Выбор за тобой… – повторял текучий, освежающий душу, голос.
Словно всю муть вымыло из сознания Степана, оставив главное. Не удалось ему вернуть покой и счастье, когда догорели до чёрного пепла закорючки слов. Он почувствовал, что и душа его прогорела, но немедленно была оживлена для новых страданий.
Измучился Степан. День шёл за днём. Однообразные и тоскливые текли минуты. Сердце его уже не знало границ и летело, куда и само не ведало, рвалось на волю дикой птицей. Дом купца сделался клеткой. И самое страшное – пленом стали руки Василинки. Тяжким грузом тянула она его под землю, где невозможно дышать или двинуться.
Все заметили перемены в молодом торговце. Не читала более дочка Василия себя в глазах жениха, только замечала отрешённость и необычайную ясность взгляда. Не понимала, в какую неведомую даль смотрит Степан.
Целыми днями он бродил по городищу и по полям за воротами. Слова рождались в нём и умирали, не найдя пристанища в этом мире. Он хотел, но не мог писать. Слова как будто стекали по рукам и застревали на кончике пера. Слова бились изнутри о грудь и не находили выхода. Страдал Степан: познав воодушевление и восторг нового слова в свитке, он не мог теперь жить без этого.
Однажды застала невеста Степана над свитком, где пока не родилось ни одного слова.
– Что с тобой случилось, Стёпушка? – заглядывая в глаза жениху, спросила Василиса. – Отчего не смотришь на меня? Другую приметил себе в невесты? Какая змея из моих подружек украла твоё сердце?
Погладил он её по мягким волосам, поцелуем, успокаивая, коснулся лба.
– Никому я не жених, кроме тебя, но зовут меня в дорогу.
– Кто?! Зачем в дорогу?! – нахмурила Василинка тонкие брови, губы надула. – А свадьба?
– Господь зовёт свершить дело, – спокойно ответил Степан, пропуская через себя каждое слово, позволяя вырваться на волю тому, что родилось в сердце. – Простым паломником пройти по миру.
Сказал правду и легче стало. Надеялся, что поймёт его Василинка.
– Глупости всё! – Злые слёзы выступили на глазах невесты, оттолкнула она Степана. – Бросаешь меня?! Не любишь?!
– Люблю, – вздохнул он с болью на сердце. – Но не удержишь меня теперь, если душа горит.
– Не отпущу! Батюшке расскажу, когда с ярмарки вернётся! – Она топнула ножкой и побежала из комнаты. – Он-то тебя мигом вразумит! Оженимся и никуда от меня не денешься!
Горечью наполнился дух Степана. Душно и тесно стало в доме. Вышел он на крыльцо, вдыхая полной грудью.
– Ты куда?! – со страхом и недовольством выскочила за ним невеста, обхватила руками. – Не пущу!
– В церковь пойду, – осторожно он высвободился из тяжёлых оков.
Не сразу Степан добрался до церкви. Безумцем мерил окрестности городища. Несколько раз прошёл мимо храма. Только ноги так и вели его к господу. Ясно-чистые лики искали его души.