Иванна Осипова
Свитки Серафима
– Я слушаю.
Сохраняя внешнее спокойствие, подавив возмущение, Алексей отхлебнул крепкого кофе. Язык обожгло кипятком. Кружка резко коснулась стола.
– С чего бы начать. – Сашка зарылся пальцами в шевелюру, потрепал себя за волосы. – Яр?
Военный сделал пару глотков кофе, покосился на пирожки, но есть не стал. Вспомнив о перстне, Алексей вцепился взглядом в руку Яра, который снова отвлёкся на браслет. Удивительным образом он сложил его, поставив под уклоном на столе. Так работать с экраном было удобнее.
Выпуклая готическая «Т» на перстне направила мысли историка в другое русло.
– Вы со Смуровым заодно? – Во рту сделалось кисло и мерзко.
Алексей, уставший от недомолвок, смотрел на гостей прямо. Чего бы ни стоило, но эту стену он проломить прямо сейчас. Наверняка Борисыч обозвал бы его дураком, неторопливо расправил усы и покачал головой, сетуя на рисковость. Плохо Алексей знал бывшего мента, но увидел образ ярко и детально. Он был примером того, что и молчание приводит к смерти. Услышал историк и голос бабы Вари.
«Какой же неосторожный ты, Алёшка!», – сокрушалась старушка.
Яр заинтересовано, изучающе молчал. Лишь по чуть приподнятым бровям стало заметно, как гость удивлён. Зато Сашка повёл себя ожидаемо.
– Смуров? Тот, что в земле копался?! – Он оживился, аж на табуретке подпрыгнул. – Или который на портрете в музее?
– Казимир Смуров-Залеский, – чётко произнёс Алексей. – Смотритель музея…
Тут же он сам себя поймал на логической ошибке. Зачем бы приятелям тайно проникать в библиотеку и разглядывать экспозицию, если они связаны с Казимиром? И эта странная фраза про портрет.
Проведя ладонью по лбу, Алексей сгорбился над чашкой кофе.
– Что-то я совсем запутался, ребята.
– Сейчас мы тебя распутаем, – радостно пообещал Сашка.
– Видел такое же кольцо у кого-то? – внезапно прервав молчание, Яр продемонстрировал тыльную сторону ладони.
Сомнений не было. У Казимира историк видел точно такое же кольцо. Что же, скрывать он не станет.
– У Смурова. В развалинах его племянник был, Витька. Смотритель музея, хозяин кота, о котором я говорил. Надеюсь, не Хонсу расправился с крысой.
– Смотритель Казимир с перстнем и котом по кличке Хонсу, – повторил Ярослав, словно для него это что-то значило.
– Отменное чувство юмора, – стащив второй кусок сахара, Сашка раскачивался на табуретке, рискуя полететь на пол.
Молниеносно разложив браслет, Яр закрепил прибор на руке, поднёс ближе к лицу.
– Запрос по делу номер тридцать четыре дробь пятьдесят восемь. Смуров, – произнёс чётко, без запинки, проверил символы на экране, после решил уточнить. – Допуск к системе. Смуров.
После беглого прочтения, Яр включил в запрос название городка. Алексей начал сомневаться, что сегодня добьётся ответов. Когда они входили в квартиру, историк был полностью уверен – новых знакомых он дожмёт и заставит раскрыться. Только и края тайнам не было. Одно наползало на другое, да варварство Воробышева продолжало терзать сердце. Алексей чувствовал, как ворочается в груди невидимое, что пробудилось от взгляда человека на фреске.
Браслет издал чуть слышный писк, а Ярослав немедленно прижал пальцы к уху. Сосредоточенный и будто не очень довольный, полученными сведениями. Несколько раз кивнул:
– Слушаю! И как? Понял.
– Привет аналитикам, – неунывающий Сашка прекратил терзать табурет и выпрямился за столом примерным школьником.
В ответ Яр показал ему кулак, вслушиваясь в речь собеседника. Для Алексея подобные технические новшества оставались несколько фантастическими, поэтому на время он забыл обо всех вопросах, наблюдал за военным. Мобильными телефонами многие уже пользовались, но приятели оказались оснащены чем-то совершенно иным, ранее невиданным.
«Серьёзная контора. Контора… Спецслужбы? Отдел по розыску исторических ценностей? По борьбе с незаконным вывозом за границу? Или как он там называется…» – у Алексея закончились версии.
Тем временем Яр завершил общение с невидимыми «аналитиками», медленно пригубил остывший кофе.
– Алексей, ты в инопланетян веришь? – спросил он отстранённо и бесстрастно, как будто интересовался насчёт погоды на завтра.
Опешив от неожиданного перехода на другую тему, Алексей замер. Волна злости поднялась к груди, пальцы сами собой сжались в кулак.
– Нет.
Историк ввернул столько сарказма в короткое слово, что Сашка фыркнул и помотал головой.
– Он думает, что мы издеваемся, Ярик. Сильное возмущение, гнев, растерянность, недоверие, – попутчик «читал» Алексея без особых проблем. – Давай от обратного? Пора заняться нашим делом, и слова найдутся.
Подумав, Яр кивнул и быстро согласился.
– Пусть так.
Поднявшись, он принялся убирать со стола лишние предметы. Ярослав продолжал говорить:
– Ты умный человек, Алексей, который, случайно или нет, оказался в паутине обстоятельств. Меньше всего я хотел посмеяться. Не имею такой привычки. Каждое слово, которое сейчас будет сказано, имеет смысл. – Военный легко двигался по чужой кухне. – Как историк, ты поймёшь. Мы отчасти коллеги. И как ты догадываешься, я и этот весёлый психолог – на работе. Дело наше необычное. Поверить будет трудно. У тебя есть нужная нам вещь, и ты сам необходим, – он замолчал, пробурчал чуть слышно. – Знать бы зачем!
Сделав круг по небольшой кухне, Яр приземлился обратно на табурет. Стол был полностью пуст. Браслет нашёл законное место на руке гостя.
– Где чемодан?
И как-то разом Алексей вспомнил обыски в квартире деда, доведшие того до болезни, вокзал с радостным попутчиком, как тот помог донести тяжёлый груз, участие Сашки в размещении историка на постой и разговоры с «фирмачом».
– Ясно, – Алексей неприязненно покосился на неслучайного попутчика. – Не Смуров, так фирма. Вы вместе с Оксаной работаете.
Дед, напуганный беспорядком в квартире, отправил неизвестную ценность родственнице. Что это было? Сакральный дар?
В старых дневниках доктора Лукашова писалось о предке Луке Богомазе. Икона принадлежала его авторству, если верить городским легендам. Семейная реликвия сохранилась до наших дней. Всё складывалось.
Мысль, что и Ксана замешана в этом, оказалась самой мерзкой. Конечно, он сразу всё знал, но не придавал особого значения или не желал думать. Теперь же, получалось, что его с самого начала сопровождали с посылкой для бабы Вари, опутывали враньём.
Оксана… Она не случайно вернулась из прошлого? Как узнать правду? Оставалось немало пробелов в логической цепочке, но в целом она выглядела правдоподобно. Непонятно, как туда вписывалось семейство Смуровых и смерть Борисыча. Да, и странная дверь в библиотеку с дневниковыми записями предка.
– В паутине обстоятельств, – Алексей усмехнулся. – Вы же эти обстоятельства и состряпали.
Яр странно сузил глаза, будто предположение историка разозлило и оскорбило его. Лицо затвердело, а голос зазвучал жёстко.
– У нас своё задание. Мы не враги. Переубеждать тебя нет времени. Без необходимости и приказа я бы никогда не говорил с чужим о деле. Мы расскажем возможное. Нам ещё работать вместе.
– Не дави, – тихонько откликнулся Сашка. – Негромкие люди бывают удивительно упорны. Перед нами очень упорный человек.
Ярослав резко повернулся к нему, слова готовы были слететь с языка, но он сдержался.
– Ты же сам хотел узнать, что внутри, – мягкий голос Сашки, обволакивая, ласково коснулся сознания.
Алексей дёрнулся, вспомнив, как игриво попутчик склонялся к администраторше Маринке, как плавно тёк поток слов. Гипноз, не иначе! В груди вспыхнуло пожаром, а следом, словно треснуло, пошло кривыми молниями разломов.
– Я не разрешал применять это к себе. Вы сказали, что трудно принять правду. Что же! Готов выслушать. А чемодан… ключ утерян, портить вещь я не хочу.
– Не проблема, – Яр выложил на стол цилиндрик, который помог им вскрывать двери в библиотеке.
Очень быстро ценный груз был водружён посреди стола. Сашка прикрыл глаза и прошёлся пальцами по замкам.
– СИ-562.
Ярослав уже крутил свою универсальную отмычку в пальцах. Как понял историк, необычный механизм настраивался на тип замка, который определял «психолог», как обозвал приятеля военный.
И действительно, замок быстро сдался, щёлкнул, отстреливая железки запоров. От заветной цели отделяла только крышка чемодана. У Алексея невольно вспотели ладони. Он заметил, что и гости затаили дыхание. Яр медленно поднял потёртую крышку. Три пары глаз уставились на содержимое.
Глава 24
Серафим много работал. Дни, плохо отличимые один от другого, летели. Отшельник не искал радости. Он готовился к главному служению. Мастера из поселения постепенно уходили и не возвращались, считая дело оконченным или заботясь о своём достатке. У каждого были другие обязательства и семьи. Серафим благодарил их и без обид прощался.
Осенью возле скита появились вооружённые люди и средних лет, хорошо одетый мужчина. В аккуратной бороде серебрились тонкие волоски, взгляд был с прищуром.
Неприятно прошлось болью по сердцу Серафима. Что-то нехорошее принёс с собой гость, чья душа была закрыта и холодна. Присмотревшись, послушник разглядел, что немного ошибся. Внутри мужчины горел огонь, но злой и жадный. Он никого не мог согреть, лишь уничтожить. Все дары растерял важный гость.
Недобро смотрел мужчина, а дружина внимательно следила за Серафимом, положив ладони на оружие.
– Ты, что ли, отшельник? – пролаял гость.
– На всё воля господа, – спокойно ответил Серафим.
– Не поможет тебе Бог, коль разбойничье задумал. Я уж не спущу.
Огонь в мужчине вспыхнул, пытаясь зацепить юношу. Улыбнулся Серафим.
– Кто ты, добрый человек? Чем смиренный послушник обидел тебя?
Исказилось покрасневшее лицо гостя, воздух застрял в горле.
– Тот, кто следит за порядком и не допускает в городище бродяг. Почто мастеровой люд от дел отрываешь?!
– Добрые люди по собственной воле мне помогли. – Не знал Серафим, чего и ждать от неприятного гостя.
– Я не позволял им этого.
– Разве ты господь? – просто, но настойчиво переспросил юноша. – Неужели они твои рабы?
– Я городской голова. Я даю добро на любое дело в городище и на землях подле него. Кто дал тебе право хозяйничать в лесу?
– Господь, – мягко ответил Серафим, преодолевая боль от искривлённого пути гостя, текущего через сердце.
Чувствовал он, что не к добру появился голова, но и сам неумолимо движется к беде.
– Не обманешь меня святостью, бродяга, – у мужчины затряслась борода, брови сошлись в гневе над яростными глазами. – Помни, что слежу за тобой. Не позволю смущать людей, да обманывать. Одна жалоба, и в холодную у меня угодишь.
– Как господь решит, – безразлично пожал плечами послушник.
Немного побранился ещё гость, бросая угрозы, и ушёл. Остался Серафим один в своих раздумьях. Не очередное ли испытание уготовано?
Осмотрел он, что было построено. Приближалась зима, но и теперь он уверился в готовности к главному служению. На каменном основании стоял его дом, под ним значительную часть занимала внутренняя келья – молельня, освещаемая живым огнём. Стены её были белёными, но пустые ниши словно ожидали красочной росписи. Верх сложили из тёсанных брёвен.
– И это случится, – произнёс Серафим, ощущая душой светлый покой.
Удивительная история произошла с подземельем, когда только задумался Серафим о строении. Он выбрал положение дома, а при расчистке места под основу, нашлась древняя кладка и каменные ступени под землю, будто развалины старой крепости. Внизу нашлась молельня, где прежние фрески совсем стёрлись. Отшельник и не пытался догадаться откуда такое чудо. Стены они с помощниками обновили.
Спал он в маленькой комнатке с лежанкой. Скромная печь отделяла место отдыха от рабочей части дома. Во дворе добросердечные помощники поставили подсобную постройку и клеть для птицы. Понимал Серафим, что слишком хорошо место для смиренного послушника, слишком богато, но потоки, идущие через сердце, шептали о скорых постояльцах.
И правда, стали приходить к нему сбившиеся с пути, кто отрекался от даров. Принимал Серафим путников, болел душой за потерявших себя. Они ему были как братья, ведь сам когда-то выбирал между даром и сытой жизнью.
Вскоре прошёл слух по округе и даже дальше, что есть спасительный скит, где живёт молодой отшельник. Многие искали встречи с Серафимом. Приходили гости, оставались на несколько дней или боле, помогали в труде, слушали слова хозяина. Помогал он им советом, если на то была воля бога, либо отсылал с миром, не в силах помочь, ибо только сам человек мог найти свой путь и ответить на главные вопросы.
Изредка помощи просили калечные да больные. Сочувственно смотрел на них Серафим, но на все просьбы отвечал:
– Я не исцеляю тело, только душу. Если болезненно тело из-за кривды души, то оставайтесь.
Не верили они ему, считали, что не желает отшельник помочь. Никто не признавал в себе изъязвления духа, но требовали спасения. Уходили недовольные, затаив обиду. Немало таких осело в городище возле леса.
Однажды пришёл к Серафиму оборванный, обросший человек. Видно было, как долго находился он в дороге и как тяжела была его жизнь. Человек сел в стороне от всех, кто искал помощи в ските, и от немногих, кто оставался рядом с бывшим послушником, обустраивая малую общину. Он сидел и наблюдал. Заметил его Серафим, сердце подсказывало дрожью, что непростой это путник и больше остальных виновен он в грехе отступничества от даров.
Встретив взгляд молодого отшельника, засмеялся человек, громко и безумно.
– Что смотришь?! В силах ли ты помочь мне?!
– Всякому можно помочь, кто ещё помнит, что есть дороги и согласен идти сколь угодно долго, чтобы свершиться.
Сел Серафим рядом с бродягой.
– Твои слова ничего не значат для меня. Мне нельзя помочь. Я проклят.
– Умойся и поешь с дороги. А потом я буду говорить с тобой, – мягко ответил Серафим, ощущая в эту минуту страшную боль от соприкосновения с отступившим.
Когда всё было исполнено, то уединились они в келье Серафима.
– Какой же сильный огонь живёт в тебе!
Серафим смотрел на измождённое лицо путника и видел в нём нечто близкое, что было сродни ощущению братства. Они были одинаково отмечены лихорадочным даром воплощения в мире тайной силы.
Бродяга вскочил с лавки и прокричал.
– Что ты ведаешь про меня, отшельник?! Откуда знать тебе про мою боль?
Его трясло, дорожки слёз прочертили блестящий путь среди морщин.
– Ты проделал долгий путь ко мне. И ты знаешь зачем. Поэтому не трать время на жалость к себе, – суровым стал послушник.
Стальное веретено внутри подсказывало Серафиму слова. Прорычал бродяжка бранное слово, но проглотил тут же, закрыл лицо руками.
– Я проклят, проклят! Я потерял, что должен был беречь.
– Потерять то, о чём ты говоришь, легко. Понять, что потерял – начало пути к обретению.
– Откуда знать тебе?! Впрочем, если дорога привела в обитель, если он спустился ко мне, чтобы назвать твоё имя…
– Открой всё.
– Я никогда не был одержимым, – успокоившись, начал рассказ путник. – Хоть батюшка в городище, где я вырос, говорил, что во мне бес сидит. Но я знаю, что не бес вовсе. Слышишь?! Не бес!
Опять он задрожал и беспокойно посмотрел в глаза Серафиму.
– Я верю тебе. Знаю, – тот коснулся плеча гостя, сдержав стон от мучительной иглы, пронзившей тело.
Слишком крив был путь человека перед ним. Огромный дар потерян или запечатан в сердце.
– Мне было лет восемь, когда я его встретил. Возле городища протекала река. Быстрая, глубокая, с ледяной водой. Даже в летний день она была прохладной. Как вышло? Я стал тонуть. Никто не мог помочь. Ни души в округе. Друзья убежали, не видя беды. Я был унесён в сторону от поселения и ушёл под воду, когда почувствовал сильные руки, что вытянули меня на берег. Когда очнулся от ужаса, сковавшего тело, то увидел человека. Можешь ли ты представить себе небо в самый ясный день? Или цветы незабудок, но настолько чистого цвета, словно сами ангелы омыли их слезами. Таким был взгляд спасителя. Он смотрел внимательно. Он смотрел так, словно знал меня ещё до рождения.
Быстрее забилось сердце Серафима. О страннике говорил полубезумный нищий. Не думал никогда отшельник, что кто-то может знать эту тайну. А бродяга продолжил рассказ:
– Сказал он мне такие слова: «Не время тебе покидать этот мир, мальчик. Знаешь, что у тебя здесь?». Он так тихо и текуче говорил, как река бежала, и коснулся моей груди. Я ответил, что там моё сердце. «Там у тебя дар», – улыбнулся спаситель, и закружилась голова, – «Береги его. Чувствуешь тепло? Это твой дар. Не потеряй, но отдавай людям. Чем больше отдавать будешь, тем больше останется. Я ещё приду к тебе». Помню, как он растаял в свете солнца, рассыпался искрами и малыми звёздами.
Гость прерывисто вздохнул. Он сидел на скромной лежанке отшельника сгорбившись, точно на спину давил тяжкий груз.
– С тех пор началась для меня другая жизнь. Тепло внутри разгорелось до пламени, что не давало уснуть, пока не делился им с миром. В кузнице отца было много угля. Прямо на стенах изобразил я ангела, с которым говорил. Я не мог остановиться. Дня не мог прожить, чтобы не рассказать через свой дар о тепле и радости от встречи. Я любил весь мир, я хотел, чтобы мир понял эту любовь. Внутри меня была такая сила, что многие стали замечать.
Глава 25
Алексей жадно рыскал взглядом по содержимому чемодана.
– Книги? – разочарованно протянул Сашка.
Яр взял в руки потрёпанную книжицу в мягкой обложке.
– Не будем делать выводы раньше времени.
Аккуратно они переложили книги на стол. С оборванными краями, потёртые издания не имели ценности. Почти все были выпущены в шестидесятых, и тематика не отличалась разнообразием, касаясь коммунистической доктрины. Самые обычные книги. Никаких загадок.
Яр под присмотром историка добрался до дна. Серое полотняное сукно прямоугольного свёртка почти сливалось с внутренней обивкой чемодана, который тут же был поставлен под стол, а ценный груз теперь лежал перед мужчинами. Шумно вдохнув больше воздуха, они пару секунд смотрели на истинную причину долгой возни с посылкой. Успокоившись, Яр развернул кусок ткани.
Дед хорошо позаботился о том, что было для него ценным. Алексей сразу же понял, насколько древняя вещь лежит перед ними. Доска потемнела от времени по краям, но изображение сохранило свежесть. Две фигуры: мальчик и высокий, чрезмерно вытянутый ангел.
Алексей не был уверен, как следует обозначать образ мужчины, но мысленно назвал его именно так.
Взрослый протягивал ладони, словно вкладывая огненный шар в грудь ребёнка. Однажды, в библиотечном музее Алексей уже видел подобное. Оттиск в книге, что была своеобразным жизнеописанием предка, хранил тот же сюжет.
– Так вот ты какой, Сакральный дар, – губы невольно прошептали слова, рождённые душой, где, казалось, звенела тонкая и крепкая нить.
И Сашка, и Ярослав услышали, но промолчали, заворожённо глядя на неканонический образ, выписанный беглыми набросками. Автор торопился, боялся, что позабудет, упустить самое важное. Детали оставались лишь общими штрихами вокруг фигур, что сразу приковывали внимание. Алексей ощутил волны тепла, идущие от сердца, разливающиеся по телу, словно наполняющие его силой и покоем одновременно. Только в грудине пронзило иглой изнутри. Уже поколебленное фреской в подвале библиотеки, заворочалось опять. Больно до слёз.
И понятно отчего. Лик ангела, выписанный тщательно и с любовью, был тем же самым. Погибшее под рукой Воробышева совершенство оживало в иконе. Алексей полностью осознал, что никогда не забыть ему взгляда человека с древней росписи, так зацепил он нечто неведомое в сердце.
Чем больше смотрел историк на икону, тем ярче видел свет от пальцев, протянутых к мальчику, ладони удерживали огонь, который не обжигал. Вечное горение не опаляло, но одаривало и мучило. Алексей прочувствовал то, что никак не мог знать. Сакральный дар… Человек передавал его ребёнку, а в склонённом лике были надежда и сила. Малыш доверчиво смотрел на светлого странника.
Ветерок освежил пылающее лицо Алексея, пробежал по волосам. Пол под ногами пророс зеленью. Стены Варвариной кухни истаяли и открыли край леса, где застыли две фигуры. Высокий мужчина рядом с мальчиком ожил, обретая краски и объём. Он выглядел обычным и реальным. Можно было разглядеть каждую складку на тёмной ткани накидки. И не домотканая это была работа, вполне современная.
В тягучей тишине Алексей услышал стук человеческого сердца. Только руки с тонкими пальцами продолжали излучать свет. В отблесках сверкнул перстень, но не белого металла, как у Смурова или Яра, а золотой. Сияющий шар исчезал в груди ребёнка, почти скрылся, когда лицо мужчины дрогнуло, оборачиваясь к переставшему дышать историку.
Ударило взглядом, полоснуло по груди, рассекая до самого нутра, где тут же вспыхнуло огнём. Боли не было, напротив, исчезла терзающая игла, перестал ворочаться беспокойный кокон, оставшийся после посещения подземелья. Незнакомец породил эту муку, и он же исцелил. Дыхание сделалось свободным.
Мальчик так и стоял, замерев перед странником, а тот продолжал смотреть на Алексея. Чуть заметная улыбка тронула губы, чётче обозначив шрамы.
«Помоги и будешь спасён», – услышал Алексей шёпот, принесённый с ветром.
От голоса словно вздыбились волосы на затылке, а сердце чуть не вылетело горлом. Показалось, что взгляд ожившего сделался немного виноватым. Он отвернулся, прекратив терзать Алексея, всё внимание обратил на мальчишку. Образ терял чёткость и яркость.
– Сакральный дар. – И голос Яра показался громовым эхом, разрушая картинку.
Трава увяла, перед глазами ширмой упала стена кухни, и Алексей окончательно очнулся. Контуры людей и предметов проступили не сразу. Ему пришлось с силой зажмуриться и сжать пальцами переносицу.
Почудилось? Может и так, но огонь в груди не угас, и слова не сделались призрачными, неважными. Он чётко осознал, что у него есть цель. Не случайно он оказался в городке.
– Помоги и будешь спасён, – повторил Алексей.
Саша отчего-то улыбнулся. Открыто, по-мальчишески, взгляд загорелся любопытством. Острожными, бережными движениями Ярослав завернул доску в тряпицу.
– Видел его? – заговорщицки прошептал Сашка и подмигнул.
Алексей предпочёл молча опуститься на ближайший табурет.
– Так, – к Яру вернулись командный тон и деловая хватка, – сейчас переправим артефакт, и обещаю всё рассказать. Ты ведь не претендуешь оставить вещь у себя? – Он забавно наклонил голову набок, разглядывая ошалевшего историка.
– Икона принадлежит нашей семье. Дед… – тот слабо возразил, понимая, что раритет всё равно заберут, и даже был согласен с подобным исходом.
Многие охотились за ценностью. Воробышев разворотил подвал библиотеки ради неё. «Фирмач» безжалостно гонял Оксану по городку в поисках добычи. Витька Смуров… Кто знает, что он искал? Алексей не удивился бы, если его интересовала эта древняя работа.
– Не беспокойся, – Яр понимающе кивнул. – Эта очень редкая вещь, которую нельзя оставлять здесь. Она будет в безопасности. Скажи деду, что отдал икону человеку с таким кольцом, – он махнул рукой перед носом историка. – Дед поймёт.
– А Казимир? У него такое же, – почему-то Алексея кольнуло тревогой.
– Разберёмся. Я догадываюсь, откуда Смуров взял перстень. Расскажу после архивации.
Алексею оставалось только согласиться. С удивлением он обнаружил, что за истекшие полчаса стал проще относиться к происходящему. Вероятно, самое необычное с ним уже случилось, и всё остальное казалось сущими пустяками. Он просто перестал остро чувствовать и реагировать на мелкие загадки происходящего. Своеобразное оглушение пошло на пользу, потому что незамедлительно Ярослав поразил его новым фокусом.
Военный полез в борсетку, прикреплённую к поясу, и извлёк гладкую серебристую пластину величиной с ладонь. Сашка приподнял икону, скрытую тканью. На её место Яр положил пластину и поводил пальцами по браслету. Наблюдая, Алексей заметил, как по блестящей поверхности волной прошлись голубые искры, оседая по границе контура. Тогда и Сашка включился в работу. Он аккуратно пристроил замотанную доску на прямоугольник металла.
Ничего подобного Алексей не видел прежде, если не считать недавней галлюцинации. Хотя ему очень не хотелось применять такое определение к произошедшему. Ему нравилось верить, что в видении была толика правды, а ровное тепло и ощущение силы в груди, доказывали это.
Тем временем трансформация происходила на глазах у трёх наблюдателей. Пластина под свёртком сама по себе расширилась, достигла краёв доски и образовала стенки со всех четырёх сторон. Серебристая на вид упругая масса росла сама, постепенно накрывая артефакт сверху, точно задвигала крышку. Образовалась целостная капсула. Браслет Яра пискнул.
– Пора, – он приложил палец к экрану.
Ничего не произошло, или Алексею показалось, что на столе продолжает лежать стальная коробка, в которой теперь хранилась семейная реликвия. Он моргнул. Всего пять сотых секунды. Стол был пуст. Пластину Ярослав убрал.
– Может, снова кофейку? – Сашка потёр ладони, словно замёрз.
Смирившись с пустотой в мыслях, Алексей поставил чайник. Они как будто повторили недавний ритуал и только-только пришли в квартиру бабы Вари, но Алексей чувствовал себя другим человеком. С этим необходимо разобраться, осмыслить, а вначале принять всё, что сейчас скажут эти странные люди.
– Надеюсь, я до пенсии успею узнать правду, – всё же язвительно пробурчал историк.
Стол быстро оброс чашками, миской с пирожками и сахарницей, куда Саша нахально запустил пальцы. За что получил осуждающий взгляд командира.
– Хватит суррогатом травиться, психолух, – настроения Яра заметно улучшилось, и он решил, что вполне можно поддразнить товарища.
– Один кусочек, – жалобно протянул тот, отправляя добычу в рот. – Клянусь брать аптечку с собой.
– Купите Варваре сахара, – строго вмешался Алексей. – И… и кофе!
О недавних событиях напоминал чемодан под столом. Историк побросал в него книги, разложенные тут же на полу, и унёс в коридор. Опустошение сменилось беспокойством за деда. Как он ему скажет, что нет больше иконы? Почему слова о человеке с кольцом должны успокоить старика?
Втроём они минуту сидели молча и пили кофе.
– Вы решаете, с чего начать? – не выдержал Алексей. – Или очень любите чужой кофе?
Он не злился, как это было до удивительной находки в чемодане, который историк самолично привёз в городок. Алексей желал ускорить события.
Яр потёр переносицу и отставил чашку.
– Ты прав, – он кашлянул, будто ему стало неловко.
– Почему вы искали Сакральный дар? – Хозяин артефакта решил помочь с формулировкой ответов. – Икону ищут все кому не лень.
– Например?
– Витька Смуров, думаю. Замзав этот, Воробышев.
– Дрянной человек, – встрял Сашка.
– Не из лучших, – охотно согласился историк. – И…ищет искусствовед по поручению фирмы, какой не знаю.
– Про фирму знаем, – Ярослав, нащупав нужную нить разговора, заметно расслабился. – Один бизнесмен узнал о Сакральном Даре. Возможно, видел оттиск или что-то подобное. У иконы особое свойство, невозможно побороть желание обладать ею, смотреть на лики, если ты… – военный подбирал слова. – В религии это называется грехом.
– Греховен? – Алексей понял.
– Вроде того. Фирма активно разыскивала раритет. Хозяин ничего не жалел.
– Я с ними контактировал, – с видимой гордостью заявил улыбчивый любитель сахара. – Чтобы контролировать поиски. Была вероятность, что они получат артефакт. Если что, я бы, цап! И забрал. Ты его видел в ресторане.
Алексей удивился.
– С Оксаной? Так это сам владелец фирмы? Они приходили в библиотеку к заведующему.
– Тот щуплый человечек, зачем ищет Сакральный Дар? – Яр уцепился за информацию.
– «Фирмачу» обещал, – Алексей был краток. – Думаю, хочет продать ценности.
– Судя по нему, не первый раз, – весомо сделал вывод Сашка. – Я его насквозь вижу, гнилушку.
С этим согласились все. Историку хватило одного разговора с заведующим, чтобы понять – Воробышев жаден и себе на уме. «Гнилушка», как верно заметил бывший попутчик.
– Хорошо, – Алексей спокойно отпил немного кофе. – Пошли дальше…
Глава 26
Рассказчик умолк. Серафим подал ему воды, чтобы утолить жажду. Чем больше говорил бродяга, тем спокойнее становился. С благодарностью он посмотрел на отшельника.
– Отцу не нравилось, что я малюю на стенах, земле, досках. Но ещё больше его пугало, что люди замирают при взгляде на дело моих рук. Одни начинают улыбаться, хотя были хмуры, а другие плакать, хотя веселились. Были и такие, кто тут же каялся в тайных грехах. И за это невзлюбили мальчишку, способного вывернуть человеческую душу, очистив от кривды.
– Я понимаю тебя, – согласился Серафим, вспомнив, как сам попал в монастырский подвал за непотребную икону.
– Отец отвёл меня к священнику. Я доверял батюшке. Ведь он так был близок к богу. Должен быть близок. Меня назвали одержимым. Почти все в городище отвернулись от семьи, с опаской ходили в кузню. Доски с рисунками сожгли. Каждого, кто заговаривал со мной или смотрел на мазню, считали знающимся с дьяволом. Отец не мог долго этого выносить. Да и доход потерял. Кормить семью стало нечем. Кто-то шепнул ему, что надо прогнать бесноватого сына из городища, и тогда всё будет по-прежнему. Так я остался один, но продолжал любить этот мир. Мне было дано так много света. Он горел внутри, согревая в странствиях.
Снова гость замолчал, утомлённый болезненной памятью и долгим разговором. Слушал Серафим историю гостя, всей душой сочувствуя ему.
– Я знаю этот свет, – тихо проговорил отшельник. – Он умеет согревать, но и причиняет страдания, если отступишь.
– И я отступил, – горько ответил нищий. – Мир испытывал меня. Как я скитался, как был одинок, я умолчу. Неважно это. Совсем неважно. У меня было то, что ценнее. У меня был свет и дар. В эти годы я ощущал, что ангел рядом со мной и ведёт по пути. Иногда странник мог появиться прямо из ниоткуда. Он помогал мне. После долгих мытарств я осел в далёком городище. Один человек взял меня к себе в дом. Как был я счастлив тогда. Мой хозяин показался человеком добрым и знающим, обучил меня читать и, самое приятное, ему нравились мои рисунки. Часами он мог сидеть рядом, когда я работал с доской и углём. Потом принёс краски, и всё время я уделял лишь огню, что горел во мне. Плоды лихорадочного труда наполняли дом этого человека. Очень часто слышал я восторженные слова от него. Очень часто говорил он, что никому не доступно понять сотворённую красоту, и нет мне равных на земле среди мастеров. Так стал он мне другом, сочувствуя прошлым горестям, поддерживая в настоящем.
Вроде бы о приятном говорил пришлый человек, но голос дрожал от горечи.
– Я работал. Доски и холсты с рисунками заполнили дом хозяина. Мало мне было тех стен. Ничьи глаза не видели силы моей любви к миру, ничьи сердца не загорались в ответ. И вспомнил я слова незнакомца: «Чем больше отдашь миру, тем больше дара останется у тебя». Почувствовал, огонь и жажда, что утолялись только в работе, стали утихать. Пора было идти к людям. Я решительно попросил хозяина, чтобы пришли люди в дом и увидели сотворённое. Но он отговаривал.