Иван Васильевич Шмелев
История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)
Дождь и заморозки. Лён и Матвей Кораблёв с Ульяной.
Целую неделю лил дождь. Дождь, грязь, слякоть – тропы, уличные и просёлочные дороги стали почти непроходимыми. Липкая грязь навязчиво приставала к ногам, затрудняя ход пешехода. И на телеге проехать одно мученье: маслянистая грязь в колеях налипала на колёса так, что становилось спиц не видно. В такую распутицу, как говорится «Добрый хозяин – собаку со двери на улицу не выпускает!»
Праздник Воздвиженье, после которого должно наступить холодное время и по народным приметам, должны кафтан с шубой сдвинуться. В этом году эта примета не оправдалась. Бабушка Евлинья, от бессонницы, по несколько раз выходила на двор в ожиданьи перемены погоды и каждый раз с кашлем залезая на печь про себя шептала: «Нет, на улице не морозит, а только дождик, как из кружевного решета моросит».
Спустя с неделю, дождливые, неприветливые дни сменились днями с переменной погодой. Из-за торопливо плывущих облаков, снова стало показываться солнце.
В один из таких дней к вечеру совсем выведрилось. Перед закатом солнце лениво спряталось за большое продолговатое, багровое облако, поверх которого долго были видны, яркие лучи, расходящиеся веером. От озарения лучами заходящего солнца, на западе словно горел гигантский пожар. Между волнистыми облаками светились, как кровавые, полосы – это были просвечиваемые облачные обочины. Постепенно солнце уходило за горизонт, пожарище, так же постепенно утухало. Наступила тёмная, осенняя, кажущаяся бездонной, ночь. Звёздное небо миллионами глаз смотрело на землю – внизу непроглядная темень, а вверху дырявое, от звёзд, небо. Из-за наклонившейся над озером веткой ветлы, робко вылупался на простор молодой месяц. Серебряный свет от него, светлой полосой лёг на воду, усеяв эту полосу золотистой чешуёй.
Карась полуночник, всплеснув хвостом над поверхностью воды, слегка взволновал воду. Над селом в полнеба вяло плыло облако–великан. Село спало, храня царствующую тишину ночи. Спали и чёрные избы села, в окнах которых не светилось ни единой искорки света. Время завалило далеко за полночь. Пропели вторые петухи, временно нарушив чудодейственную тишину, заставив невольно перевернуться на другой бок, потревоженных во сне, спящих людей. Слабый ветерок, робко играл голыми ветвями деревьев, как бы боясь нарушить великолепную серебром пересыпанную ночь, а осенняя ночь, словно в серебре купалась. К утру подморозило. На траву лёг белёсый мороз, как пудрой присыпал крыши.
В это утро, раньше всех проснулся савельев петух, он гулко похлопал крыльями, громко, во всё горло пропел. Потревоженные куры тоже проснулись и стали ворчливо перекудахтываться между собой. В ответ на крик савельева петуха, на соседнем дворе, отозвавшись, прокукарекал федотов петух, а потом послышалась петушиная перекличка вразнобой по всему селу. Сквозь утренний сон и меркнувшую предрассветную мглу, в морозном воздухе, петушиные выкрики раздавались резво и отчётливо.
Матвей Кораблёв, в это утро встал с постели спозаранку. Он намеревался, сегодня съездить за разостланным за лесом у речки Серёжи льном. Выводя из хлева лошадь, чтобы запрячь её в телегу, Матвею подумалось: «Может быть и льна-то уж там нету, ветром куда-нибуть удуло, унесло или перележался. Время-то уж много прошло как мы его разостлали, ну всё равно надо съездить», – про себя проговорил он.
Запрягая лошадь, он шумливо стучал оглоблями и дугой, звуки гулко разносились по двору. Запрягши и положив на телегу вилы с граблями, Матвей пошёл в избу, будить Ульяну, сноху-вдову, оставшуюся после брата Никиты, которого убили на фронте в гражданскую войну и жившую в доме зажиточного мельника Матвея.
– Вставай Ульян, лошадь-то я уж запряг, – с порога, в полголоса проговорил Матвей.
– Сейчас, встаю! – сквозь сон, тихо пролепетала Ульяна, позёвывая спросонья, нехотя высвобождая своё полное тело из-под тёплого одеяла. Она стыдливо одёрнула на себе рубашку. Вздёрнувшуюся во время сна, выше колен.
– Ну, собирайся, а я пойду на дворе пока приберусь! – не без стеснения как бы виновато проговорил он, закрывая за собой дверь.
Ульяна стала собираться, обуваться в лапти. Матвей же, во дворе заглянув во все углы и найдя непорядки по-хозяйски всё прибрал. К забору оттащил и приставил плуг и боронец. Кинув клок сена овцам, Матвей, открыв передние ворота, шага на два вышел на улицу. Он носом потянул в себя осенний морозноватый воздух, подумал, про себя: «А осень-то здорово пахнет! Морозец-то сегодня знать, крепкий был, вон как кругом всё побелело, вот так, не заметно, пожалуй, и зима нагрянет!». Скрипя ступеньками дверного крыльца, из сеней во двор выходила Ульяна, она первым делом, по своей надобности, вышла за задние ворота и воротившись оттуда, ловко вспрыгнула на телегу, уселась на левой ей стороне. Спиной к Матвею.
– Но-оо! – крикнул Матвей на лошадь.
Лошадь, зашагала, гулко тупая копытами по морозной земле, вывезла со двора, за собой телегу, с сидевшими на ней Матвеем и Ульяной. Матвей, лихо соскочив с телеги, поспешно затворил ворота, а лошадь в это время, раздутыми ноздрями, потянув в себя морозный воздух, громко фыркнула и резво зашагала на дорогу улицы, когда хозяин уселся на телегу снова.
От ворот двора к дороге, приминая морозную траву двумя полосами, лёг колёсный след. На повороте у самой дороги, оба следа раздвоились полукружьём – следов образовалось уже четыре. Морозный воздух, приятным холодком обдал лицо Ульяны, вызвав невольную дрожь во всём теле. Она, сгоняя с себя сонливость, вдыхая свежий воздух, вбирала в себя свежесть и бодрость. Они выехали из села, солнце только что показало свой лоб из-за горизонта на взгорье. Небо было прозрачно и свежо, всё вокруг дышало бодростью. На западной стороне неба, одиноко разгуливавшийся в вышине, меркнул ущерблённый месяц. Матвей, любовавшийся природой, изредка понукал лошадь. На пол пути к лесу, заднее, левое, колесо внезапно визгливо заскрипело, как бы тоскуя о смазке, сильно раздосадовало Матвея. Он первым нарушил молчание:
– Эх, чёрт побери, забыл задние колёса подмазать – вот оно и заскрипело. Тоску наводит, – и как бы, невзначай обернулся, на сидевшую в забытье Ульяну.
Ульяна не обращала внимания на разговор о колесе Матвея, она пристально наблюдала над чем-то в небесной выси.
– На что ты так пристально загляделась, что за невидаль ты там вверху-то нашла? – заинтересованно спросил Ульяну Матвей.
И он тоже поднял глаза к небу. Его слегка поседевшая борода, при этом, приняла горизонтальное положение. В жиденьких, кудреватых волосах его бороды-лопаты, игриво швырялся лёгкий ветерок.
– Вон, наблюдаю в высоте за птицей, – сонно и вяловато ответила ему Ульяна.
– Где она, птица-то, я что-то не вижу.
– А вон, гляди выше! – Матвей еще круче задрал голову, у него от этого с головы свалился картуз. Поспешно водрузив картуз на место, он только теперь уловил своим взором птицу, парившую высоко в поднебесье. Почти не махая крыльями, почти над головой в воздухе плавал огромный коршун.
– А высоко, всё же, чёрт возьми, он забрался, пожалуй, версты три-четыре до него будет! – душераспологающе, удивлялся Матвей.
А Ульяна, с поднятой головой, продолжая любоваться вольной птицей, продолжала сидеть безмолвно, она в размышлении о своей жизни, глазами сопровождала улетавшего на юго-восток коршуна. Ей с грустью вспомнилась её беспросветная жизнь. Сначала жизнь в сиротстве, потом, незадачливая любовь, а затем, насильный выход замуж, за немилого Никиту, в зажиточную работящую семью, владеющую мельницей и пчельником. Её взяли в эту семью из-за того, что она в селе прославилась как хорошая работница, хотя и знали, что она девка испорченная в молодых еще юных летах, в результате буйной взаимной любви. Хотя она и недолюбливала убитого на войне Никиту, а всё же с ним она жила, как за каменной стеной и была ограждена от людского навета. Жила Ульяна в чужой семье, как безотказная прислуга, работала без устали, как лошадь. Все глаза прозавидовала она на добрых людей, которые живут с мужьями, имеют детей, а она кругом одинока.
Ещё в первый год её замужества, по-молодецки разгорячившийся деверь Матвей, решился воспользоваться Ульяной. А дело было так. В начале мая, того года, Матвей повёз улья с пчёлами в лес за реку Серёжу, для установки их на пчельнике на всё лето. В помощь себе он прихватил с собой молодуху Ульяну. По приезде на пасеку, Матвей вместе с Ульяной, расставляли улья, устанавливая их на вбитые в землю, колышки, стараясь не перепутать номера ульев и установить их на прошлогодние места. Ульев у Матвея больше двадцати. Во время установки ульев, Ульяна интересуясь, осведомилась у Матвея, о жизни пчёл. Матвей охотно ей рассказывал, о повадках трудолюбии и капризах пчелиных семей. Он подробно объяснял ей о значении матки в семье, о рабочих пчёлах, о трутнях, которых много в пчелиной семье, а оплодотворяет матку всего только один, во время брачного её полёта.
– Давай сядем, отдохнём, Ульянушка, и я тебе поведаю, кое-что ещё о пчёлках, о медке – пчёлки, очень любят трудиться. Они целое лето без устали летают на сады, поля, луга и таскают в свой улей медок, собирая его с разных цветков. Каждая пчела так привыкнет к своему улью, что почти наугад летит прямо в свой домик, но всё же бывают случаи, когда пчела заблуждается и по ошибке попадает в чужой улей и в таких случаях ей становится худо. Её начинают пчёлы-хозяйки немилосердно избивать и изгонять из улья.
Делая эти объяснения, Матвей твёрдо знал инстинкты и повадки пчёл, он с искусством перенял от своего отца Гаврила, все достопримечательности в жизни пчёл. Вообще-то на пчельнике, целыми летали проживал дедушка Гаврил, а Матвей трудился на своей ветряной мельнице. Теперь же пока, ещё не все ульи вывезены на пчельник, дедушки здесь пока не было. Матвей сюда приехал только вдвоём с Ульяной. Во время увлекательного рассказа о пчёлах, особенно в том месте рассказа, где упоминалось о том, как трутни целыми ватагами гоняются за маткой во время её брачного полёта, у Матвея разгорелась душа, бесстыдно заблестели глаза, он нахально уставился в румяное лицо Ульяны. Сводя весь свой разговор на свой лад, Матвей продолжал о трутнях и матке;
– Как только трутень в полёте настигнет, так он как человек обнимает её своими лапками, вот так! И Матвей, потеряв самообладание не стерпев влечения к молодой цветущей женщине, обняв её и стараясь повалить на жухлую прошлогоднюю траву. Чуя недоброе, Ульяна, испугавшись взволновано, проговорила:
– Зачем, Матвей, не надо!
Но вошедший в азарт, Матвей разгорелся всем телом, буйно дыша прямо в Ульянино лицо.
Она стала сопротивляться. Своею правою рукой зажала своё межколенье. Матвей наседал медведем, он применял силовые приёмы, одолевал Ульяну. Она изнемогая в сопротивлении, упорствовала и не сдавалась и только одно обстоятельство решило исход дела в пользу Матвея. В самый разгар борьбы Ульяны с Матвеем, в селе, на колокольни, ударили в большой колокол, извещая народ о начале вечерни. Услышав звон, Матвей опешил, а Ульяна высвободив правую руку из колен, для того, чтобы перекреститься. Этим-то моментом, вероломно и воспользовался Матвей.
Через некоторое время, Матвей виновато опущенной головой, стоял в стороне, он совестливо отвернулся, а Ульяна с пристыженностью поднялась с земли стала отряхиваться и поправлять волосы на голове выбившиеся из-под платка. Не смея поднять глаза на Матвея, она чуть слышно проговорила:
– Грех, на тебе будет Матвей!
– Ничего! – ответил Матвей.
И вот теперь, сидя на телеге, как бы чувствуя, что приутихшая Ульяна, погрузилась в раздумье, вспоминает о случившемся тогда на пчельнике. Матвею, страстно хотелось нарушить это тягостное молчание и вызвать Ульяну на разговор. Слегка ударив, забывшуюся в ходу лошадь, Матвей снова внимание перевёл на скрип колеса:
– Вот скрипит чёртово колесо, тоску наводит, инда слушать противно и ось преждевременно износится! – сокрушался Матвей.
– Как я сплоховал, колёсы-то не подмазал, а может больше и ездить-то не придётся, вот съездим за льном и зима может наступит, – размышлял сам с собою Матвей.
– А ведь со скрипом-то ехать веселее! – вдруг встрепенувшись, толкнул он локтём в спину, забывшуюся Ульяну:
– Как по-твоему Ульянушка!
От внезапности, Ульяна испуганно вздрогнула всем телом. Она по опыту своему знала, что если Матвей перевёл свой разговор на весёлую тему и назвал её Ульянушкой, то дело пахнет недобрым. Она внутренне насторожившись, старалась быть серьёзной, не давая поводу для шуток Матвею. Вскорости они подъехали к мелкому соснячку, а за ним выехали на обширную поляну у реки на которой и был когда-то разостлан лён. Матвей, остановя лошадь, с удивлением проговорил
– Вот это да! Лён-то видать половину ветром пораздуло! В действительности лён ветром скрутило в валы. Отдельные его клочки колыхаясь висели на ближайших кустах молодых сосенок.
Матвей, наклоняясь, взял с земли клок почерневшего, перележалого льна, помял его в руках с целью определения его годности. С тоской проговорил:
– Ленок-то, немножко перележал, почернел и перепутался. Ну, да ладно, на портянки, а пригодится.
– Ну, давай Ульян, накладывать его на телегу!
Положив в телегу несколько охапок льна, Матвей и Ульяна были встревожены внезапным испугом лошади, которая вдруг чего-то испугавшись, ошалело бросилась в сторону. Обругав непристойными словами свою кобылу, Матвей, стал оглядываться по сторонам, наделяя лошадь пинками под брюхо, ворчал на неё, приговаривая:
– Чего ты ведьма, испугалась, не стоится тебе на месте-то!
Но лошадь, не обращая внимания на хозяина и не слушая его укоризненных наговоров продолжала волноваться и беспокоиться, фыркать раздувшимися розовыми ноздрями, косясь выпученными глазами в сторону леса. Только тут обнаружил Матвей причину испуга лошади: выходя из леса, появились два огромных волка.
– Ульян, глянь-ка! – кивком головы указал он Ульяне в сторону волков.
Увидя волков, Ульяна с ужасом на лице, поспешно приблизилась к Матвею. Она самосохраняюще, подзащитно вцепилась руками в Матвея. Она еще ни разу не видела волков, поэтому неведомый страх дрожью объял всё её тело. В ожидании чего-то страшного, Ульяна так и стояла в тревоге и оцепенении, плотно прильнув, к Матвею, который оборонительно выставив вилы вперёд – подготовился к отражению в случае нападения на них волков. Но волки, видимо сытые, не обращая внимания на людей и лошадь спокойно прошли, вблизи их. Шагом проследуя около людей они поскакали к реке Серёжи по направлению к водяной мельнице. Когда волки были уже далеко и опасность миновала, Матвей торопко отбросив вилы в сторону, руками обхватив, так близко стоявшую Ульяну и вместе с нею повалился на кучу согреблённого льна…
Уложив весь лён на телегу и увязав воз, Матвей и Ульяна забравшись на него, тронулись в путь к дому. Ульяна усевшись сзади и спустив ноги помимо гнёта, смотрела на ползущие из-под воза лоснящиеся колеи дороги.
Дома за обедом, Ульяна, извещая сидящих за столом известила:
– А мы сегодня волков видели!
На это дедушка Гаврил, от себя заметил:
– Это что волки, а я однажды на пчельнике медведя видел! А медведь-то страшнее волков-то, – с чувством боязни ответил дед.
– Ну, как Матвей, лён-то весь собрали? Ветром-то его не весь разметало? – спросил дед Матвея.
– Наверное, с половину собрали, привезли, остальной-то пораздуло, – ответил деду Матвей.
