Иван Андреевич Банников
Список
Шаг, ещё один, ещё, руки коснулись холодного металла, я резко присела и подалась в сторону, нырнув под поручень и освобождая проход. Тяжеловесный Мокрица по инерции воткнулся в поручень, перекувыркнулся через него и ухнул в приёмник механизма, который являлся ничем иным как промышленной мясорубкой, способной перемолоть в пюре даже слона. В тишине спящего цеха без труда можно было расслышать хруст ломающихся костей.
– А-а-а! Сука! – заорал он, шевелясь и пытаясь принять вертикальное положение. – Дай мне только выбраться отсюда, и я убью тебя!
Модифицированный организм был способен на такую ускоренную регенерацию, что поломанные кости должны были срастись в течение нескольких минут. Но я не собиралась оставлять ему ни малейшего шанса.
Пробежав по площадке, я спустилась на пол и тут же бросилась к операторскому блоку.
– Давить вас, «серых» надо! – продолжал он орать. – Вы просто расходный материал! Вы вторичка! Ненастоящие людишки! Давить и насиловать!
Панель управления линией располагалась на передней стороне основания мясорубки. Я ожидала увидеть множество непонятных кнопок, и поэтому даже удивилась, когда в поле зрения оказался один единственный рычаг, снабжённый шкалой из двух рабочих состояний: «включено» и «выключено». Лёгкое движение руки – и запустился мощный мотор, который сразу заполнил цех гулом.
Из приёмника мясорубки послышались истошные вопли. Почти пятнадцать секунд раздавались эти крики, и я и ужасалась, и радовалась одновременно. Бессмертный организм боролся до последнего и тем самым продлил мучения мерзкого ублюдка, и это сделало меня счастливой. Потом крики смолкли.
Я старалась не представлять себе, как вал пропихивает переломанное тело к острым ножам, мелькающим с невероятной скоростью, и отгоняла прочь соответствующие кадры документального фильма, которые память услужливо мне подсовывала.
– В псевдомясных изделиях содержание животных веществ установлено на уровне десяти процентов, – произнесла я, пародируя голос закадрового диктора, читающего текст. – Но завтра многим «белым» жутко повезёт – их любимые котлетки будут гораздо более мясными.
Я кровожадно улыбнулась и захохотала. И в эту секунду я могла показаться настоящей сумасшедшей. Вообще, скорее всего, я на какое-то время действительно помутилась разумом. Меня переполняло ощущение торжества, я смеялась и плакала попеременно, выкрикивала какие-то слова и бессвязные звуки, топала ногами и хлопала ладонями по бёдрам.
А потом всё резко выключилось, и я пришла в себя. Наклонившись, я с силой оторвала от подола платья кусок ткани. Выключила мясорубку и тщательно вытерла отпечатки пальцев на рычаге. Потом залезла на площадку и протёрла все поручни. Спускаясь по вертикальной лестнице, я протёрла каждую перекладину.
Оглядев притихший цех, я ушла обратной дорогой. Из-за открытых ворот на складе стало заметно свежее. Подняв упавший ящик, я протёрла и его тоже. Потом, стараясь не смотреть на мёртвого охранника, лежащего в луже чёрной крови, я вышла в темноту.
Домой я шла неспешно. Мне больше не надо было никуда бежать и торопиться. Теперь всё решительно изменилось. Я достигла цели. Добилась своего. Исполнила мечту собственными руками.
Только придя домой и войдя в квартиру, я позволила себе включить телефон и зайти на сайт Списка. Глядя на собственную фамилию, появившуюся в самом низу, я пыталась ощутить счастье. И не могла.
Сил хватило только на то, чтобы смыть запёкшуюся кровь с лица, свернуть всю одежду в ком и спрятать её в глубине шкафа.
Засыпая, я думала о Никите.
Свобода
Я ожидаемо проспала, и поэтому полиция сама явилась за мной в лице Родиона и двух оперативников, которые зачем-то захватили боевое оружие.
Они вышибли хлипкую дверь одним ударом и ворвались в квартиру. Я проснулась от шума и оторопело уставилась на грозных мужиков, обшаривающих комнату пронзительными взглядами, и на дула двух автоматов.
– Ничего себе будильник, – просипела я, опираясь на левый локоть и пытаясь вспомнить, надето ли на мне хоть что-нибудь.
– Собирайтесь, Сазонова, – холодно приказал инспектор.
Я удостоверилась, что на мне присутствует старая футболка, и только тогда откинула одеяло и спустила ноги с кровати.
– Мне нужно одеться.
– Быстро, – велел он таким зверским тоном, что я поняла, что действительно стоит поторопиться, чтобы не испытывать его терпение.
Они внимательно следили за тем, как я встаю, подхожу к шкафу и роюсь в вещах.
– Без шуток, – предупредил Родион.
– Я ищу трусы, а не пистолет, – огрызнулась я.
– А он у вас есть?
– А вы мне его давали? Нет? Ну и откуда бы ему взяться?.. Мне надо одеться. Отвернётесь, может?
Отворачиваться никто не захотел, поэтому я пожала плечами, стянула с себя футболку и надела трусы с бюстгальтером. На вешалке болтался голубой офисный костюм, и я надела его, разумно рассудив, что в такое заведение лучше являться в официальной одежде.
– И отдайте мне свой телефон, – приказал он.
Я опять пожала плечами, приподняла подушку, взяла аппарат и с ироничным поклоном вручила его инспектору, который сегодня казался серьёзным до невозможности.
Меня вывели из квартиры под дулами автоматов, как какую-нибудь страшную преступницу. Немногие из соседей, кто находился дома, могли наблюдать нашу странную процессию, идущую к большой полицейской машине, выкрашенной в белые и тёмно-синие полосы. Прохожие тут же превратились в зевак, с интересом и насмешкой провожая меня нелицеприятными высказываниями и обидными шуточками. Впрочем, мне не было до них никакого дела, поэтому все их стрелы сломались о броню и осыпались на землю.
В машине меня поместили на сидение, отгороженное от полицейских мелкой металлической решёткой. Грохнули двери, заревел двигатель, и мы помчались в Центр. Полицейское управление находилось в красивом голубом здании на самом краю «белого» района. Машина заехала в ворота и плавно скатилась на подземную парковку, светлую и уютную благодаря цветным стенам и пёстрым колоннам.
Не проронив ни слова, меня завели в лифт и поставили в самый угол. Я еле сдержала усмешку, когда один из полицейских направил на меня автомат, словно боялся, что в тесном лифте я перебью их всех голыми руками. Мы поднялись на второй этаж, прошли по серому коридору и остановились перед комнатой с табличной «Допросная». Внутрь зашли только я и Родион.
Все поверхности в квадратной комнате были покрыты зеркальными металлическими панелями. Из мебели наблюдались только стол и два стула. С потолка свисали две миниатюрные камеры, которые должны были снимать обоих участников допроса.
– Присаживайтесь, – бросил Родион, садясь на стул и припечатывая стол моим телефоном.
Я вздохнула и села напротив. Он сделал рукой непонятное движение, и камеры ожили и принялись снимать нас, посверкивая зелёными огоньками.
– Двадцать восьмое мая, девять шестнадцать утра, начинается взятие показаний у свидетеля Сазоновой Лидии, – протарабанил инспектор. – Где вы поранили лоб?
Я невольно вскинула руку и прикоснулась к ссадине.
– На кухне ударилась головой о дверцу шкафа.
– Тогда был бы удар, а у вас содран кусок кожи, – сказал он таким тоном, что у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что я никакая не свидетельница, а самая что ни на есть обвиняемая.
– Ну вот так ударилась, – спокойно парировала я.
– Опять жалкие отговорки.
– Какая жизнь, такие отговорки.
Пару секунд мы пободались взглядами. Никто не победил.
– Вы знаете Мокрова Анатолия?
Я, конечно же, была уверена, что мы будем беседовать о враче-педофиле, поэтому этот вопрос меня ничуть не удивил.
– Понятия не имею, кто это такой.
– Освежить память? Этого человека вы обязательно должны помнить, ведь он потратил на вас несколько лет жизни.
– Как благородно звучит. Но я не знаю ни одного человека, кто пошёл бы на подобную жертву ради меня.
– Он работал врачом в «Вишнёвом раю», – инспектор смотрел на меня так пристально, что казалось, что ещё немного, и он сможет видеть меня в буквальном смысле насквозь.
Я старательно вздрогнула и постаралась вытянуть лицо, имитируя испуг от внезапного воспоминания.
– Теперь припомнили?
– У нас там работал один врач. Но я не знала никогда, как его звали.
– Вот его фото.
Он стукнул пальцем по столу, и одна из металлических панелей на боковой стене ожила и продемонстрировала мерзкую рожу Мокрицы. Я смотрела на покойника и радовалась, что он больше не будет мучить и насиловать детей.
– Да, я узнаю его, – я демонстративно натужно сглотнула и провела пальцами по лбу, как будто почувствовала себя нехорошо.
– Что-то не так?
– Слишком неприятные воспоминания.
– Вот как? И почему же?
– Потому что в детстве этот человек… он…
– Что он? Ну?
– Он совершал с детьми кое-что неприятное…
– Что именно? – иронии Родиона хватило бы на десятерых. – Делал уколы? Брал кровь на анализ? Чем он так насолил?
– Он насиловал! – закричала я, шлёпнув ладонью по столу.
Инспектор умудрился разозлить меня своим неуместным сарказмом.
– В каком смысле «насиловал»? – Родион нахмурился.
– А в каком ещё смысле можно насиловать, когда ты хватаешь беззащитного ребёнка, тащишь в свой кабинет, раздеваешь и заставляешь заниматься сексом?! Бывает какой-то другой смысл? А?! Скажите мне, инспектор!
В комнате установилась гробовая тишина. Родион смотрел на меня странными глазами и молчал.
– Он сделал это с вами? – глухим сдавленным голосом спросил он наконец.
– Пытался. Но я смогла дать ему отпор тогда. За что и была не раз жестоко наказана.
– Тогда откуда?..
– Его жертвой стал Никита. И девочка Тоня, которая спала со мной по соседству. Она потом утопилась. Представляешь? Маленькая девочка держала голову в раковине до тех пор, пока не умерла. И многие другие дети ощутили на себе его особую любовь.
– Есть доказательства?
– Доказательства? – невесело усмехнулась я, глядя на него как на идиота. – Какие тебе доказательства? Видеозаписи? Фотографии? Запротоколированные показания свидетелей и жертв? Никто не слушал нас и не хотел этим заниматься. Директорат «Вишнёвого рая» закрывал глаза на его «шалости» и предпочитал ничего не замечать. За долгие годы его работы в доме сотни детей вышли в этот мир травмированными, забитыми, озлобленными, поломанными. И всем наплевать! А почему? Потому что мы же «серые». Мы запасные, мы ненастоящие. Лабораторные уроды. С нами можно делать что угодно! И всё сойдёт с рук. Вы же, «белые» привыкли развлекаться подобным образом!
– Я никогда…
– Мы для вас расходный материал, тупые болванки – делай с нами, что душе пожелается!
– Не все…
– Долгие годы этот человек насиловал и избивал детей, но никто в этом сраном городе даже пальцем не шевельнул, чтобы его остановить!
– Прекрати орать! – ему наконец удалось меня перебить. – Не забывай, что ты находишься на допросе, а я официальное лицо!
– Да насрать! – выкрикнула я ему в лицо. – И на твой допрос, и на тебя!
– И совершенно зря, – он глядел на меня исподлобья и немного обиженно. – Выходит, это ты наказала его?
– Я очень рада, что он подох. Но не имею к этому никакого отношения.
– Имеешь, – инспектор вновь стал удивительно спокойным.
– Докажи.
– Легко. В разбитой машине, принадлежащей Мокрову, найдена твоя кровь. Как раз в том месте, где твой лоб врезался в стекло. И на приборной панели. И на сидении. И на земле возле машины. И внутри склада. Ты совсем не замечала, что ли, что с тебя капает кровь?
Я отвела глаза и посмотрела на мерзкую рожу, которая по-прежнему фигурировала на экране.
– На накидке, найденной возле машины, обнаружились твои потожировые следы.
– Меня подставили, – спокойно заявила я. – Украли накидку.
– Ага, и разлили твою кровь, – насмешливо отреагировал инспектор.
– Я не знаю, откуда у них моя кровь. Спросите в больнице, где я лежала. Кто знает, что они там со мной делали, пока я была в отключке.
– Хм, а хорошая версия, молодец, – похвалил он. – Но юлить бесполезно. Вся совокупность прямых и косвенных улик указывает на то, что ко всем трём убийствам ты имеешь самое непосредственное отношение. Ты убила этих троих людей, чтобы попасть в Список. И я уверен, что суд примет обвинительное заключение.
– Ну конечно, в суде же все «белые». И в полиции. Чем искать маньяка среди своих, вы с удовольствием обвините ещё одного «серого». И будете спать спокойно.
– Я сейчас сделаю…
Что он собирался предпринять, так и осталось для меня невысказанной тайной, потому что в этот момент дверь резко распахнулась и ударилась об стену. Мы оба уставились на взъерошенного полицейского, стоящего на пороге.
– Почему нарушил?.. – вспылил Родион.
– У нас ещё три убийства! – вскричал полицейский, вытирая красное потное лицо.
– Что?! – инспектор вскочил на ноги, бросил на меня дикий взгляд и быстро вышел из комнаты. Дверь с силой захлопнулась.
Я схватила со стола телефон и зашла на сайт Списка. И ведь верно – в самом низу появились три фамилии. Новых потенциальных бессмертных я отлично знала: это были Настя, Оксана и Света.
Что происходит? Кто пришил этих белых? А если Родион решит и их повесить на меня? Как я могла забыть накидку и оставить везде свою кровь? Вот же идиотка.
Процесс самобичевания внезапно оказался нарушен кое-чем странным – свет в комнате погас, а через пару секунд и настенный экран перестал работать. Комната погрузилась в кромешную темноту.
– Эй, что за шуточки! – закричала я, пряча за раздражённым тоном страх.
Я вскочила, опрокинула стул, сделала несколько шагов туда, где, как мне казалось, находилась дверь. Но руки уткнулись в совершенно гладкий металл. Ни щели, ни ручки.
Я не позволила себе впасть в панику. Ну уж нет. Такого удовольствия я никому не доставлю. Я продолжила ощупывать стену, понемногу сдвигаясь влево. Дошла до угла. Ощупала вторую стену. Затем третью. Четвёртую. Вернувшись на исходную точку, я остановилась и задумалась. А какого чёрта я оставила на столе телефон?
Я дошла до стола. Точнее, предполагала, что неизбежно наткнусь на мебель. Но в центре комнаты теперь тоже царила пустота – стол и стулья бесследно исчезли, по-видимому, захватив с собой и телефон.
Чёрт!
Кто-то играл со мной, и меня это не напугало, а наоборот сильно разозлило. И вместо того чтобы забиться в истерике или начать снова метаться по стенам, я села на пол и скрестила ноги. Закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании, чтобы успокоиться.
Когда раздался громкий щелчок и сквозь веки стало видно свет, я открыла глаза и посмотрела на высокого красивого человека в странной одежде, стоящего в дверях.
– Пойдём, – просто сказал он и вышел.
Я встала, на всякий случай осмотрела совершенно пустую комнату и только тогда пошла на выход. И оказалась сильно удивлена, когда очутилась в огромном странном помещении, заставленном бесконечными деревянными стеллажами. Все полки этих открытых шкафов заполняли бесчисленные предметы разных форм и оттенков.
Человек шёл спокойной походкой, не оглядываясь, явно уверенный в том, что я обязательно последую за ним. И я следовала. Шла по пятам и всё гадала, что же произойдёт дальше.
Длинное помещение окончилось уютным уголком, словно вырванным совершенно из другой комнаты. В старомодном белокаменном камине горел настоящий огонь, два массивных тканевых кресла предлагали насладиться их комфортом. Невысокий круглый столик, стоящий между ними, был накрыт к обеду: неизвестная мне ярко-жёлтая еда заполняла две плоские тарелки, а в старомодном плетёном лукошке алели странные овальные фрукты.
– Покушаем и побеседуем, – сообщил человек и сел в левое кресло.
Я устроилась в правом, не дожидаясь приглашения или позволения. Он чуть хмыкнул и указал на стол:
– Покушай.
Следующие десять минут мы оба ели. Я совершенно не представляла, что именно жую и глотаю, но вкус мне очень нравился, поэтому всё содержимое тарелки быстро перекочевало в желудок. Мягкие сочные фрукты не содержали внутри никаких косточек и тоже были съедены без остатка.
– Отменный аппетит, – похвалил человек, аккуратно вытирая рот уголком тканевой салфетки.
– Кто знает, что будет дальше. Нужно набраться сил.
– Разумно, – похвалил он. – Наверно, ты удивлена.
– Есть такое, – сдержанно сказала я, пытаясь угадать возраст собеседника.
– В этом городе есть определённые помещения, которые можно перемещать в нужное место. Допросная комната переместила тебя сюда.
– И что это за место?
– Это хранилище цивилизации. Тут содержатся различные предметы быта, которые вышли из употребления.
– А кто такой ты? – я разглядывала неопределённые черты лица и никак не могла прийти к однозначному выводу о его возрасте.
– Ты не произнесёшь моё имя. Пусть для твоего удобства я буду Робертом. Я куратор экспериментальной площадки.
– Какой такой площадки? – не поняла я.
– Этой, – он сделал рукой широкий жест, то ли имея в виду помещение, а то ли весь мир вокруг.
– И в чём суть эксперимента?
– Найти самый оптимальный вариант структуры человеческого общества.
– И как? Получается?
– Пока не очень.
– Наверно, слишком мало времени длится эксперимент.
– Да нет, уже вполне прилично. Этот эксперимент длится две тысячи четыреста пятьдесят шесть лет.
Цифра меня потрясла. Но при этом я не до конца верила словам, и это помогало мне сохранять спокойствие.
– Задумка с бессмертными людьми поначалу казалась перспективной. Совет полагал, что если наделить человека бессмертием, то он обретёт мудрость и будет действовать исключительно в рамках разума и нравственности. Но практически сразу обнаружилась странность, которую не удалось побороть до сих пор. Бессмертные люди, имея в запасе неограниченное время, отнюдь не стремятся достичь совершенства. Они не хотят развиваться. Они лишь погружаются в бесконечные развлечения, многие из которых даже нельзя назвать законными и нормальными. Кроме того, бессмертие оголяет некрасивую особенность человеческого общества – люди, оказавшиеся наверху, с презрением и пренебрежением относятся к тем, кто остался внизу. Эксплуатируют их. Используют как инструмент и материал. И даже считают возможным отобрать жизнь у подчинённого человека.
– Да, есть такое, – кивнула я. – Чистая правда.
– Человеческая жизнь очень скоротечна. И сколько раз так бывало, что замечательные художники, писатели и государственные деятели уходили в могилу слишком рано, не совершив всего объёма добрых и великих дел, на которые они были способны. Невосполнимая утрата – этими словами люди обычно сопровождают преждевременную смерть таких важных великих персон. Мы подарили людям бессмертие, чтобы они могли творить без страха смерти. Но не вышло.
– Не вышло.
– Бессмертие обернулось застоем и психическими отклонениями. Тогда мы решили вернуть бессмертным людям страх смерти и ввели категорию «серых».
– Ну спасибо вам большое, – довольно агрессивно отреагировала я.
– Мы подумали, что наличие смертных людей, умирающих на их глазах, заставит бессмертных более разумно тратить своё время и способствовать улучшению жизни всех членов общества.
– Но что-то опять пошло не так.
– Да, к великому сожалению. Этот эксперимент постоянно стремился к социальному отслоению и застою. И тогда нам пришлось ввести такой фактор, как «катализатор».
– Катализатор? – повторила я.
– Тебя.
Мы встретились глазами. Я выдержала только пару секунд и поспешно отвела взгляд – в тёмных мерцающих зрачках собеседника мне почуялось что-то страшное и нечеловеческое.
– Раз в двадцать-тридцать лет в городе появляется человек слишком непохожий на остальных, слишком выдающийся. Такой человек, который обязательно сочтёт себя достойным бессмертия и всех благ и привилегий, с ним связанных. И такой человек неизбежно решает, что ему необходимо взять ситуацию в свои руки и продвинуть Список.
Я похолодела.
– Катализатор отнимает несколько жизней бессмертных, напоминая им о том, что их жизни вовсе не так бесконечны и неприкасаемы. Но самое главное другое – катализатор подталкивает других людей к совершению подобных действий. В городе происходит всплеск насилия, заметная часть бессмертных гибнет, а смертные становятся на их места. Происходит обновление. Толчок вперёд.
– То есть сейчас… Ещё кто-то убивает?
– На текущий момент в городе убиты уже сорок шесть «белых», – совершенно спокойно сообщил Роберт, будто речь шла не о живых людях, а о каких-то абстрактных единицах. – К вечеру число убитых достигнет как минимум пятисот человек.
– Но это же ужасно! Неужели убийства так хорошо укладываются в вашу модель?
– К сожалению, на текущий момент эксперимент нежизнеспособен без катализатора. Человеческая природа…
Он с таким выражением пожал одним плечом и всплеснул руками, как будто подразумевал, что для человека совершенно естественно убивать.
– Но я с трудом переступила эту черту, – почему-то для меня было важно убедить его в миролюбии людей. – Первые два… устранения вообще произошли в порядке самообороны. Только на третий я пошла сознательно. Да и то – я выбрала ужасного человека, который не заслужил того, чтобы жить.
– И кто решил, что он не заслужил? – он посмотрел на меня в упор.
Мой ответ последовал после паузы:
– Я, видимо.
Я ощущала жуткую вину и преувеличенно пристально рассматривала огонь в камине.
– Успокоения ради скажу, что тебя так запрограммировали, – собеседник холодно улыбнулся.
– Запрограммировали?! – я уцепилась за это неприятное слово. – В каком смысле?
– В очень простом. В твоей прекрасной голове находится искусственный электронный мозг, в который была заложена программа действий.
Мне стало жутко холодно. Обхватив себя руками, я ощущала безграничный страх и бешеное биение сердца.
– Я не верю.
– Вполне предсказуемая реакция, – он вздохнул.
– Но если я робот, то почему я болею?! – выкрикнула я истерично. – Почему устаю? А?
– Потому что ты должна была максимально походить на обычного человека. А быть человеком означает быть слабым. Как ментально, так и физически.
Установилась гнетущая тишина. Роберт смотрел на меня с ощутимым превосходством и с каким-то удовлетворением.
– Зачем вы создали меня? – спросила я глухим голосом.
– Ты была создана для того, чтобы внести смуту и разболтать застоявшийся водоём эксперимента. Фактически это мы толкнули тебя на самое страшное преступление. Ты не смогла бы поступить иначе. Наоборот, ты поразила меня тем, что очень долго сопротивлялась нашим установкам на насилие. Почти до предельного момента. Это вышло за рамки твоего программного кода и мне очень хочется заглянуть в тебя, чтобы изучить всю степень твоей эволюции…
– Я не хотела никого убивать… Сначала, – еле слышно пробормотала я. – Я даже уже смирилась с тем, что мне не стать «белой». Но потом так всё завертелось…
– Как бы там ни было, но процесс всё-таки запустился и сейчас протекает по стандартному сценарию, – он перекинул ногу за ногу и погладил подбородок.
– И что теперь будет со мной?
Я рассматривала красивое лицо, по которому никак нельзя было судить о возрасте странного человека. Он молчал и рассматривал стеллажи за моей спиной. Чуть покачивал ногой и изредка моргал. Кажется, он не собирался отвечать на мой вопрос.
– Так что будет со мной? – преодолев внутреннее сопротивление и робость перед хозяином положения, я снова озвучила единственное, что меня волновало.
– Эксперимент зациклился, как мне кажется. «Впрыскивание бодрости» проводится снова и снова, но в итоге социум всё равно скатывается в застой и аморальность привилегированных слоёв. Либо нужны другие вводные, либо… – Роберт чисто по-человечески тяжело вздохнул. – Советом кураторов эта модель признана непригодной.
– А что происходит с непригодными моделями? – я похолодела, позабыв про собственную судьбу.
– Их закрывают. Полностью.
Наши взгляды снова встретились, и мне снова стало невероятно холодно, когда я провалилась в чёрную бездну нечеловеческих зрачков.
– Чем сопровождается закрытие?
– Внутри купола всё разрушается, до самого основания. Вся материальная составляющая социума.
– А что с людьми?
Я еле слышно прошептала, но собеседник обладал превосходным слухом, поэтому тут же ответил, тщательно выговаривая каждое слово, словно сомневался в моей способности воспринимать речь:
– Только человек может отнять жизнь у другого существа. Мы же считаем это неприемлемым. Это в основе нашего существования. Поэтому всех участников эксперимента мы обнуляем и распределяем по другим площадкам.
Я внезапно вспомнила рассказы Никиты про то, что его привезли из другого города. Всю жизнь я считала это выдумкой одинокого несчастного ребёнка. Теперь же…
– Стираем им память и выстраиваем новые личности в соответствии с условиями моделей.
– Мне вы тоже сотрёте память? – я вскочила на ноги, готовая бежать куда глаза глядят.
– Катализаторы слишком сложны по сравнению с обычными людьми. Можно переписать личность, но есть риск, что предыдущие детали начнут всплывать и приведут к конфликту и психическому расстройству.
– Но если меня нельзя убить и переписать, то что тогда? – я совершенно не понимала, чего мне ожидать.
– Для отработанных катализаторов предусмотрен нестандартный выход из схемы, – Роберт тоже встал.
Теперь он возвышался надо мной на целых две головы. Впрочем, он возвышался надо мной во всех смыслах. В прежние времена впечатлительные люди вполне могли бы назвать его богом.
Меня сковал страх. Я колебалась между желанием убежать и напасть.
– Пойдём.
Он развернулся и направился куда-то. Я, постояв немного, послушно последовала за ним. Меня мучили сомнения, можно ли верить его словам о том, что они не способны убивать. Чему из его рассказа вообще можно верить? Я не получила никаких доказательств его правоты. А если он намеренно ввёл меня в заблуждение, чтобы усыпить бдительность? А если он ведёт меня прямиком в крематорий? Как покорную тупую овечку, с которой больше не взять ни клочка шерсти…
Пока внутри меня протекала эмоционально-мыслительная буря, Роберт спокойно шагал по длинному сумеречному коридору. Он ни разу не обернулся, как будто ему было всё равно, последую ли я за ним или забьюсь в тёмную пыльную щель.
– Человек получил слишком сильный инструмент в своё распоряжение, – прервал он молчание. – С эволюционной точки зрения он стал умным слишком быстро и преждевременно. Его мозг разбух и физиологически усовершенствовался в рекордно короткие сроки. Но проблема состоит в том, что столь мощный мыслительный аппарат работает со старыми пещерными парадигмами и по-прежнему невероятно сильно зависит от глубинных животных инстинктов. По сути – человек – это всё то же животное, только способное создавать сложные орудия подчинения и убийства.
Сильный голос отражался от стен и разносился по коридору, а я испытывала жгучий стыд за себя и всё человечество.
– Но ради чего это всё? – я запыхалась, потому что с трудом поспевала за Робертом.
– Человек оказался суицидальным существом, не способным совладать с собственной мощью. Мы решили вмешаться и провести человека за руку до того момента, когда он эволюционирует во всех смыслах. Попутно мы ищем самую подходящую жизненную модель, которая сделает человека счастливым и всесторонне развитым и совершенным.
– Но что если у вас так и не выйдет?! – закричала я.
Роберт резко остановился и повернул голову, не разворачивая корпуса. Смотрелось это безумно и ужасно.
Я подбежала к нему вплотную.
– Что если вы так и не сможете получить из нас ничего путного?! Что вы тогда будете делать?!
Он смотрел на меня с трудноуловимым удивлением, с каким смотрят на редкое и уродливое существо. Наконец красивые губы разомкнулись:
– Мы всегда добиваемся поставленной цели. Мы сделаем человека гордостью вселенной. У нас в запасе вечность.
– Но когда вы отпустите людей? Когда сочтёте их самостоятельными и самодостаточными? – этот вопрос упорно не давал мне покоя. – А что если вы так и не сможете остановиться и будете улучшать человека до бесконечности? Но как же тогда свобода воли? Как же насчёт права на самостоятельное определение своего будущего?
– Человек лишился такого права, когда уничтожил собственную планету, – этими тяжёлыми мрачными словами Роберт закрыл мне рот и поставил точку в разговоре.
Он сделал несколько шагов, протянул руку и положил её на круглую отполированную ручку двери. Я взволнованно огляделась. Только сейчас я заметила, что мы дошли до конца тупикового коридора.
– Но иногда мы дарим свободу, – сказал он, считывая эмоции с моего лица. – Постарайся быть счастливой.
Он распахнул дверь. Из открывшегося проёма на меня хлынул поток тёплого влажного воздуха, насыщенного бесчисленным множеством запахов и вкусов. Из темноты неизвестности слышались шорохи, шелест и потрескивания.
Роберт сделал шаг в сторону, освобождая мне проход. Я сглотнула слюну, вдавила ногти в ладони, гордо выпрямила спину и пошла в темноту.
Под ногами оказалось что-то мягкое и шелестящее. Через мгновение дверь позади меня захлопнулась, отрезая свет.
Я застыла на месте, охваченная страхом и любопытством одновременно. Одно можно было сказать определённо – вокруг меня царила природа. Запахи зелени, пыли и ароматы цветов будоражили обоняние и воскрешали в подсознании непонятные ассоциации. Какие-то неизвестные мне животные издавали потрескивания и попискивали. Страх быть растерзанной хищниками быстро растворился. Почему-то я чувствовала, что здесь некого бояться. Самая страшная здесь я.
Слепо глядя перед собой, я обернулась и ощупала руками дверь. Сместилась влево и ощутила резиновую твёрдость защитного купола.
Меня выкинули наружу.
Размышляя о лживом фильме про раскалённую пустыню, я пошла прочь от скорлупы, содержащей в себе иллюзию человеческого мира. Равномерно поднимающаяся местность позволяла ступать без страха сослепу провалиться или сломать ногу. Трава высотой по колено приятно щекотала голые ноги. Пройдя некоторое расстояние, я остановилась, сняла туфли и отломала каблуки, которые увязали в мягком грунте.
Я понятия не имела, куда иду, и что ждёт меня впереди. Но было бы глупо стоять в шаге от купола – ведь Роберт мог бы подумать, что я боюсь отдаляться от привычного мира или не способна принимать по-настоящему самостоятельные решения. Хотя, подозреваю, на самом деле ему было совершенно всё равно, что со мной будет дальше.
Небо с одной стороны начало светлеть, и я осторожно предположила, что смотрю на восток. Роберт так и не сказал, где именно мы находимся, но я предпочитала думать, что на той же старой матушке Земле. Осталось дождаться настоящего солнечного света, чтобы более осмысленно перемещаться в пространстве.
Я присела на траву и вздохнула. Совершенно неожиданно события последнего месяца привели меня к такому исходу, который нельзя было вообразить даже в бреду. Страх неизвестности пытался заставить меня волноваться, но как человек разумный я усилием воли подавила эмоции и принялась ждать.
