Ирма Гринёва
А сколько ещё неизведанного! Найду! Обниму! Не отдам никому! От ненависти до любви и обратно. Что обещает её лицо
А второе – она обнаружила, что беременна. И это наисчастливейшее событие для любой настоящей женщины придало ей силы, вернуло смысл её существования, отодвинуло на задний план обиды, разочарования и боль от неразделённой любви.
19
Как Глеб ни торопился, справиться с Екатериной удалось только за 7 месяцев. Бумаги о разводе и отказе от родительских прав она подписала быстро, хватило одной ночи в подвале. (В разводе и сама Екатерина была заинтересована. Мало ли, попадётся какой-нибудь удачный вариант замужества, не век же ей эскортничать, а тут тащись в Россию, разбирайся с этим фиктивным браком. А отказ от родительских прав на Ярика избавлял Екатерину от обязательств перед Аристократом. Если что, она не причём, бывший муж заставил отказаться от ребёнка, к нему все вопросы) А вот за деньги сражалась как львица. Глеб несколько раз сажал её в подвал и возвращал обратно в спальню. Она соглашалась на всё, но как только попадала в комфортные условия, тут же начинала торговаться.
Глебу, в общем-то, было наплевать на её деньги, но он прекрасно понимал, что Екатерина, как ребёнок, испытывающий границы терпения родителей, стоило ему уступить хоть на толику, тут же сядет на шею. В случае с Екатериной это означало, что она постарается отомстить, отыграть назад то, что потеряла, будет портить им с Женей жизнь до конца своих дней. Екатерину надо было так напугать, так убедить в собственном могуществе, чтобы она не смела и помыслить приблизиться к их семье, обходила их по крутой дуге. Дрожала от страха. Как от Академика, которого бояться было уже незачем. Его пришлёпнули больше года назад во время бандитских разборок. Тем, кто знал об ещё одном его наследнике, если и были ещё живы, выгоднее было молчать, чтобы не попасть под разборки остальных. Но Екатерина не знала об избавлении от лап Академика, и страшилась его тени до трясучки.
Окончательно сдалась Екатерина через 3 месяца. Что было последней каплей её терпения – найденная Семёнычем вилла на Лазурном берегу и страх, что следующим этапом тот выйдет на её счета в банке? Длительное отсутствие секса, из-за чего она лезла на стенку? Её растолстевшее из-за отсутствия движения тело, не влезающее в шмотки? Её поплывшее без косметических процедур и ножниц парикмахера отражение в зеркале? Видимо, всё вместе.
Ещё 4 месяца ушло на продажу квартиры в Париже и виллы на Лазурном берегу, оформление бумаг о передачи недвижимости покупателям и перевод денег на счета Глеба. Завершающим аккордом Глеб лично посадил Екатерину в самолёт до Лондона. «Я тебя ненавижу!», – сказала она ему на прощание. «А я тебя обожаю! – с издёвкой ответил он, – Но не дай бог, чтобы ты ещё раз встретилась мне на пути». Сказанное с улыбкой от уха до уха и арктическим холодом в глазах, пробрало Екатерину до дрожи.
Глеб дождался вылета Катькиного самолёта, а потом переехал из Шереметьево в Домодедово, откуда ближайшим рейсом отправился в Питер. К Жене.
20
То, что Женя вернулась в Питер, Глеб знал. То, что за долгие месяцы разлуки в её жизни мог появиться другой мужчина, допускал (ничего, отобьём!). Но то, что она окажется беременной, глубоко, так сказать, беременной, было для него полной неожиданностью.
Женька ожидала прихода хозяйки квартиры. Разговор предстоял неприятный. Хозяйка настаивала на разрыве договора аренды – не хотела жиличку с ребёнком. Женька надеялась её уговорить. Но вместо хозяйки на пороге оказался Глеб. Тот, кого она очень хотела, но не надеялась увидеть.
– Я так понимаю, что ставить меня в известность ты не собиралась? – спросил он, кивая на её огромный живот.
У Женьки вертелось на языке спросить – и как бы она это сделала? Телефон он ей не вернул, его номера она наизусть не знает. После того, как запретил пускать её к Ярику, унижаться, бегая за ним по офису или стоя перед закрытыми воротами загородного дома? Нет, уж, увольте! Но всего этого Женька не сказала, потому что ответ был коротким и одним и тем же в любом случае. Так зачем же опускаться до объяснений?
– Нет.
– Какого чёрта ты берёшь на себя решения, если это касается нас двоих?
– А ты по какому праву каждый раз на меня наезжаешь? – закусила удила Женька. У неё вообще последнее время между мыслями, чувствами и их выражением расстояние было короткое, – Ты мне кто?
А, действительно, кто? Да никто – ни сват, ни брат, ни муж, ни любовник. Но это пока. Глеб очень хотел стать для Жени всем. И побыстрее. А потому планировал объясниться и тотчас же вернуться вместе с ней домой, к детям. А тут такое дело… Как теперь возвращаться? На самолёте быстро, но опасно. В машине растрясёт. Разве что на поезде?
– У тебя какой срок? Рожать когда?
– Что, хочешь удостовериться твой это ребёнок или нет? – съязвила Женька.
– Какие же вы с сестрой… Характеры вредные – не дай бог! – возмутился Глеб.
Женька аж задохнулась от обиды. Не за себя! Он скоро отцом станет, а единственное, что его волнует, это взаимоотношения с бабами (то, что она одна из этих самых «баб» Женьку ничуть не смутило). Ясно же, что с Катериной поссорился, вот и примотал к ней, Жене. Женская логика отягощённая беременностью.
– Послушайте, Глеб Николаевич! Я не обязана выслушивать Ваши инсинуации. Катитесь к своей жене и ей читайте нотации!
И захлопнула дверь перед носом Глеба.
А потом наблюдала за ним из окна. Глеб уселся на детские качели и машинально раскачивался мыском ботинка о землю. Глядя на его поникшую фигуру, Женьке даже его жалко стало. И чего она на него наехала? Он, правда, сам первый начал. Но она могла бы сдержаться, как мудрая женщина?! И не поговорили толком. Не из-за ссоры же с Катериной он проделал путь от Калуги до Питера в восемьсот километров?!
А Глеб улыбался. До его осознания, наконец, дошло, что скоро он снова станет отцом. Ребёнок от любимой женщины… Зачатый любовью, а не ради попытки скрепить семью, как Анюта. Анюта, любимая дочка. Анюте уже 4 года, а он всё помнит, как будто было это только вчера… И, в тоже время, так давно, в какой-то другой жизни…
Свой ужас, когда ему сообщили об аварии, в которую попали его жена и годовалая малышка. Своё облегчение, когда ему сказали, что дочка не пострадала, а за жизнь его жены борются врачи. Свою растерянность, когда надо было кормить Анюту (Чем? Чем, прости господи, кормят годовалых малышей? И как?), менять ей подгузники (по ощущениям Глеба, еда проскакивала через крохотное тельце ребёнка не задерживаясь, как вода из рассечённого надвое коня барона Мюнхаузена, а на вес, так выходило даже больше, чем съедалось) и одновременно заниматься похоронами жены и не выпускать из поля зрения свой бизнес. Все его предыдущие «страдания» во время беременности жены, её капризы, её слезливость, её ревность и бессонные ночи после рождения ребёнка, показались ему тогда сущими пустяками.
А кто Жене помогал, когда ей, вдруг, среди ночи, вынь да положь, как хотелось малосольных огурчиков? А кто подхватывал её, когда она теряла сознание? А кто успокаивал её, убеждал в своей любви, когда она плакала после того, как замечала в зеркале очередное пятно на своём лице или распухший нос?
Чёрт, сколько же всего он уже пропустил! И первое УЗИ, на котором вообще ещё ничего не понятно. И округлившийся Женькин живот – вроде беременность уже точно есть, но внешне ничего не видно, и вдруг, в одночасье, вот же он – твёрдый, натянутый, какой-то сияющий изнутри. И первое шевеление ребёнка. И повторный снимок, где уже ясно видна головка, ручки, ножки. Только пол не понятен. Шифруется, хитрюга! И кого он за всё это должен благодарить??? Екатерину! Чёрт, и здесь ей удалось ему подгадить!
Но больше он не намерен терять ни дня! Слава тебе, господи, что успел до родов! И Глеб решительно встал с качелей…
Женька увидела, как Глеб решительно уходит, и испугалась, что никогда-никогда его больше не увидит. Заметалась по квартире в поисках одежды… Надо обязательно его догнать. Вопрос жизни и смерти!
Глеб только поднёс руку к звонку, как дверь распахнулась. На пороге стояла какая-то всклокоченная Женя и смотрела на него округлившимися от страха глазами.
– Давай начнём сначала? – спросил её Глеб.
Женька не поняла, к чему относился вопрос – к неудачно начатому разговору или вообще к их вывернутым сикось-накось отношениям, но в любом случае была рада, что Глеб вернулся. Она отступила на шаг от двери и сделала приглашающий жест рукой. Глеб осторожно обошёл по дуге её большой живот и двинулся в кухню. И там поспешил выложить перед ней два документа – о разводе и о лишении Екатерины родительских прав.
Первый Женя восприняла равнодушно, во всяком случае, никакие эмоции на её лице не отразились. А второй вывел её из себя, у неё задрожали руки, и листок с постановлением суда пошел мелкой рябью.
– Где сейчас Ярик? – спросила она глухим голосом, поднимая на Глеба глаза, помертвевшие от тревоги за племянника.
– Дома, – недоумённо ответил, озадаченный её реакцией, Глеб.
– Дома – это где?
– Дома, это – дома, с Анютой, – уточнил Глеб.
– Ты усыновил его? – воскликнула Женя.
– Не дали, – вздохнул Глеб, – Пока только опеку разрешили оформить.
– Ой! – скривилась от боли Женя и схватилась за спину.
– Ты чего? – испугался Глеб.
– Пинаются футболисты, – пояснила Женя, ласково гладя одной рукой живот, – Последнее время так больно по почкам бьют, аж, искры из глаз.
– Постой! Ты сказала «футболисты»?
– Ага! Их двое! Мальчики! – кивнула Женя, и её счастливая улыбка осветила кухню.
– Женя! Женечка! – кинулся к ней Глеб.
Присел, прижался щекой к её животу, обхватил руками. Женя заплакала. Положила свои руки на непокорный ёжик его волос. Она столько раз мечтала об этом… Столько раз воображала, как бы было, если бы они были вместе, не расставались, были семьёй. Как бы он обрадовался, узнав о её беременности. И вот это свершилось.
– Ух, ты, толкнулся, – пришёл в восторг Глеб, почувствовав удар изнутри, и поднял сияющие глаза на Женю, – Ты плачешь? – заволновался он, – Больно?
– Нет-нет! Всё хорошо! – поспешила успокоить его Женя, – Ты вернулся, и всё хорошо!
– Так когда, всё-таки, роды? Мы сможем вернуться в Калугу?
«Так вот почему он спрашивал о сроках, – поняла Женя, – Волнуется, как я дорогу перенесу». И ей стало стыдно за свою грубость.
– У нас ещё целый месяц впереди, – сказала она, продолжая ласково гладить его волосы, не могла оторваться от него хоть на миг.
– Всего месяц! – возразил Глеб, мгновенно возвращаясь к облику делового бизнесмена, – Свадьба. Найти самый лучший роддом. Для начала надо ещё домой на чём-то добраться, а ты говоришь – много времени.
И он начал названивать по телефону, отдавая распоряжения. В первую очередь Сергею Семёновичу и Антонине Алексеевне – о подготовке комнаты для малышей и поисках самого опытного гинеколога и самого лучшего роддома. Потом на Московский вокзал о покупке двух билетов на ближайший поезд до Калуги в вагон СВ. В Центральный ЗАГС Калуги об организации выездного бракосочетания на ближайшие выходные.
Когда со звонками было покончено, взглянул, наконец, на Женю. Та сидела нахмурившаяся, со сдвинутыми бровями и плотно сжатыми губами. «Что обещает её лицо?», – как нельзя кстати вспомнил он название стихотворения Бодлера.
– Что с тобой? Что опять не так?
– Всё не так! Меня обвиняешь, что я решаю за двоих, а сам? Может, у меня дела есть, и я не могу с бухты-барахты уехать? А свадьба? Ты даже не спросил, выйду я за тебя замуж или нет!
– Чёрт! Точно! Совсем забыл! – весело хлопнул себя по лбу Глеб, развернулся и выбежал из кухни.
А Женя так и осталась сидеть на табуретке, недоумённо хлопая ресницами. Совсем не такую реакцию она ждала от Глеба.
Глеб, между тем, уже вернулся на кухню. Бережно помог Жене подняться с табурета, и прямо глядя в её темные глаза, как будто пытался загипнотизировать, спросил:
– Ты выйдешь за меня замуж?
Не дожидаясь ответа, закрыл её рот поцелуем.
– Ты же выйдешь за меня замуж?! – почти потребовал Глеб, когда у обоих закончился воздух.
И снова не дал Жене возможности ответить словами, опять прижался к её губам ртом. И длил, и длил поцелуй, пока не почувствовал, что она окончательно оттаяла, размягчилась, растеклась.
– У меня ноги подкашиваются, я сейчас упаду, – прошептала Женя, тяжело дыша, когда Глеб, наконец, освободил её губы.
– Ничего! Теперь у тебя есть я! Я никогда не позволю тебе упасть, – сказал Глеб ей на ушко, твёрдо и, в тоже время, осторожно прижимая её к себе, – Пойдём-ка, сядем!
Они уселись на диван, и Женя уютно устроилась в его объятиях, положив голову на его плечо.
– Ты не давал мне говорить, – произнесла она, отдышавшись.
– Я подготавливал почву для правильного ответа, – парировал он.
– Вообще-то, в семье правильно, когда оба слушают и слышат друг друга, а не продавливают своё мнение без совета с супругом.
– Это из серии «сейчас я узнаю своё мнение у жены»? – скривился Глеб.
Женя хоть и не видела его лица, но прямо-таки ощущала его недовольство. Вот, уж, у кого зловредный характер. Домостроевец, и только!
– Глеб, послушай! – сказала серьёзным тоном Женька, отодвигаясь от его горячего тела, которое путало её мысли, и заглядывая ему в лицо, – Я люблю тебя, и мечтаю выйти за тебя замуж, но у нас ничего не получится, если ты и дальше будешь обращаться со мной, как с подчинённой, а не с равноправным партнёром. Понимаешь?
Глеб сглотнул, услышав простое и безыскусное признание в любви, глубоко вздохнул и ответил:
– Мне не нравится твоё сравнение нас с партнёрами, как на работе…
– А семья и счастье это и есть трудная совместная работа.
– Пусть так! Не будем спорить о формулировках. И… Я постараюсь учитывать твоё мнение. Только у меня сразу это не получится.
– Так, может, давай прямо сейчас и попробуем?
– Э, нет! Сначала хочу услышать «да». Закрой глаза. Ну, закрой глаза, пожалуйста. Вот так. Хорошо. Твои веки тяжелеют, – как завзятый гипнотизёр протяжно произносит Глеб, – Тело расслабляется. Ты погружаешься в сладкий сон о нашей будущей жизни. Да?
– Да! – эхом повторяет Женька, и не выдерживает, смеётся и открывает глаза.
– А ты сказала – «да»! – смеётся вместе с ней Глеб.
Шутки – шутками, но на её безымянном пальце левой руки поблёскивает всеми цветами радуги кольцо с бриллиантом изумительной чистоты. Женька недоумённо смотрит то на кольцо, то на Глеба, и не может понять, как кольцо так незаметно могло очутиться на её пальце.
А Глеб, как ни в чем не бывало, начинает деловито «советоваться»:
– Прямой поезд до Калуги отправляется ежедневно в пятнадцать тридцать. Какие у тебя возражения против отправления завтра?
– На самолёте быстрее, – аргументирует Женька.
– Исключено. Перегрузки. На девятом месяце это опасно. Сразу говорю, что машина тоже отпадает – растрясёт, что мы на трассе делать будем? Поезд – безальтернативно. Что тебе надо успеть сделать в Питере до отъезда?
– Собрать вещи, – как примерная ученица начинает перечислять Женька, – сняться с учёта в консультации, отдать ключи хозяйке квартиры…
Больше ничего не вспоминается, и она морщит лоб и даже закусывает губу, в тщетной попытке набрать аргументов побольше. Глеба всё это ужасно умиляет и немного смешит. Умиляет, потому что он любит Женю, и эту складочку на её лбу, предвестницу скорой морщины, тоже любит. А смешно ему, потому что… Да просто ему весело, ведь она сказала «да», и от этого ему море – по колено.
– Я тебе вещи за пять минут соберу. С учёта в консультации можно сняться по телефону или интернету. А хозяйка сама примчится, как только скажем, что уезжаем. Долг за квартиру есть?
– Нет! – машет головой Женька, – Уплачено за три месяца вперёд.
– Забей на деньги, – морщится Глеб, – Давай поедем завтра, а? Нам уже СВ забронировали. Представляешь, мы с тобой только вдвоём. Вагон мерно качается, колёса постукивают о рельсы. Гранёный стакан чая в металлическом подстаканнике. А в нём чайная ложечка позвякивает. В четыре часа ночи мы уже в Калуге. Ярик, Анюта утром просыпаются, а их папа с мамой уже дома. Представляешь, как они обрадуются?
Женька так ярко представляет себе эту соблазнительную картину, что соглашается без звука.
– Так, переходим к следующему, – тут же продолжает дожимать ситуацию Глеб, – свадьба в ближайшие выходные. Нет, если, конечно, ты хочешь пышную свадьбу с морем гостей, с пупсами на лимузинах, ты только скажи…
– Прекрати ёрничать! – возмущаясь, перебивает его Женька, – Какие гости, какие лимузины в моём положении? Кроме того, такая свадьба у нас уже была.
– Вот и я о том же! Дети, домочадцы, парочка друзей и выездная регистраторша. Быстро. Скромно. По-домашнему. Мы приедем в среду. Роспись в воскресенье. Да у нас куча времени на организацию!
– Друзья, дети и домочадцы – это, конечно, хорошо, – тихо говорит Женька, – Но у меня, между прочим, ещё живы родители. Первая свадьба была спектаклем, а эта хочу, чтоб была настоящей. Может, давай отложим на после родов?
Глеб на секунду задумывается, а потом решительно машет головой:
– Нет! Надо чтобы дети родились уже в браке. И потом, какая свадьба с малышами? Придётся откладывать на целый год. А вот про твоих родителей я как-то упустил… Они же в Пензе? Насколько я помню, это около десяти часов на машине. Давай так – мы с ними созвонимся прямо сегодня. К каким выходным – этим или следующим, они согласятся приехать, на те и назначим. Договорились?
– Договорились! – кивает головой Женя.
Ей, конечно, хочется ещё покапризничать. Например, потребовать свадебное путешествие в Париж. Но она сама себя останавливает – ну какое путешествие с четырьмя детьми на руках? Лет этак через десять, может быть. Не раньше.
– Итак, из проблем осталась одна хозяйка. Надеюсь, ты не сомневаешься в обаянии своего мужа, и мы эту проблему устраним на «раз»?
Уж, в чём-чём, а в обаянии Глеба Женька ничуть не сомневается, особенно, когда он смотрит на неё так ласково, с лукавым блеском в глазах и мальчишеской задорной улыбкой.
– Ну, что, как мои первые ученические успехи?
20
На следующий день Глеб и Женя выехали домой. Свадьбу сыграли в ближайшие выходные. На ней присутствовали – дети, домочадцы, Алексей с Аллой и родители Жени. Глеб наизнанку вывернулся, но уговорил родителей Жени приехать. Не то чтобы он так, уж, стремился настоять на своём. Больше боялся вопросов Жени о сестре, о том, как, какими способами добился от неё развода и отказа от родительских прав, и потому торопился вступить в права мужа, считая, что, уж, со штампом в паспорте Женя никуда от него не денется, чтобы он там не совершил в прошлом. А Женьке и в голову не приходило об этом спрашивать. Она была уверена, что Катерина сама сбежала от Глеба, пресытившись скучной семейной жизнью.
21
В свадебное путешествие супруги отправились гораздо раньше, чем Женька рассчитывала. Ярику исполнилось 12 лет, Анюте – 8, близнецам Косте и Кириллу – по 3. Вся эта разношёрстная компания свалилась на плечи бабушки и дедушки, которые к этому времени окончательно перебрались из Пензы в Калугу по настоянию дочери и, особенно, зятя, и Антонины Алексеевны, которая совмещала в одном лице домоправительницу, няню, педагога и бабушку, став по-настоящему родным человеком.
Конечно, можно было и детей с собой захватить. Сводить в Диснейленд, в парк Франция в миниатюре, в музей восковых фигур Гревен. Но Глебу хотелось побыть с женой наедине. Большая шумная семья это здорово, но иногда утомительно. Хочется и отдохнуть. А с детьми они ещё успеют и в Париж, и в Прагу, и в Лондон слетать.
Столкнуться в Париже с Екатериной Глеб не опасался. Он, уж, постарался довести до сведения её французских работодателей о незакрытом на неё уголовном деле в России. Да они и сами, после того, как она подвела их, не явившись к клиенту, и исчезла почти на год, не стали бы продлевать с ней контракт.
Екатерина это понимала, и потому, как только смогла снять свои накопления со счетов швейцарского банка, покинула Европу, перебравшись в Канаду – идеальное место с двумя государственными языками (английский и французский), которые она знала в совершенстве. Да и конкуренция среди девушек славянского происхождения здесь была на порядок ниже…
Париж встретил супругов прохладной пасмурной погодой. Женя с жадным интересом принялась рассматривать пейзажи за окном такси и, чем дальше, тем больше разочаровывалась. И дело было не в погоде, а в том, что за стеклом мелькали серые коробки зданий, остовы каких-то металлических конструкций, как будто они ехали по промышленной свалке. Нет, понятно, конечно, что аэропорт не находится в центре города, но ведь и Пулково далеко от Сенатской площади Санкт-Петербурга. Но у нас, когда едешь, такой заброшенности нет – поля, развязки, гипермаркеты, вынесенные за черту города, памятники, цветники, а потом, как-то сразу, начинается цивилизация.
Женька искоса взглянула на мужа, заметила хитрое выражение его лица, мелькнувшее и тут же сменившееся маской спокойствия, как только он заметил её взгляд, и успокоилась. Опять сюрприз готовит, – поняла она. Не смотря на отсутствие любви к точным наукам, Женькино сознание было чётко структурировано, жизнь заставила самоорганизоваться. А Глеб, вопреки тому, что был успешным бизнесменом, был склонен к авантюрам, спонтанным решениям и обожал сюрпризы.
Его лукавый взгляд стал понятен, когда замелькали кварталы города. Ещё до того, как они высадились из такси около своих апартаментов, Женька влюбилась в Париж. Их встретил импозантный высокий француз с ярко-красным шарфом, небрежно намотанным на шею. Ещё бы беретку на голову и кисти с палитрой в руки, и получился бы расхожий типаж художника с Монмартра. Француз был хозяином квартиры, которые гордо именовались апартаментами, и по фотографиям из Букинга выглядели, действительно, шикарными и просторными. А на деле оказались двумя маленькими проходными комнатушками. Впрочем, в квартире всё необходимое было – кухня со всеми благами цивилизации, каким-то непонятным образом втиснутыми в пространство не более четырёх квадратных метров, душ, туалет. Много ли им, двоим, надо? А сама квартира располагалась во внутреннем дворе четырёхэтажного дома с крохотным дребезжащим лифтом. Всё это очень напоминало дворы-колодцы Питера, с той разницей, что в любимом Женькой городе всё было просторнее и выше. Как будто Питер сжался раза этак в 2, и получились типичные жилые кварталы Парижа.
Метро Парижа Женьке не понравилось. В нём не было ничего красивого – одинаковые станции с разными названиями, темные, зачастую выкрашенные в чёрный цвет низкие тоннели переходов, запутанные пересадки, в которых даже ей, с её знанием французского, было трудно разобраться. Куда там парижскому метро до великолепных, просторных, наполненных воздухом и богато украшенных станций-дворцов московского метрополитена! В Париже к метро относились просто как к виду транспорта, одному из, трамваю, спущенному с поверхности под землю.
А вот когда они вышли на поверхность, здесь Женьку ждал культурный шок! Париж был красив до умопомрачения24! И неважно, шли они по центральным улицам или сворачивали на тесные боковые улочки. Жилые дома эпохи Наполеона III, украшенные лепниной и витыми решётками балконов, рисунок которых не повторялся даже от этажа к этажу одного дома, мирно соседствовали с современными зданиями, такими как Центр Жоржа Помпиду25, больше похожего на нефтеперегонный завод, чем на музей современного искусства во всех его проявлениях (изобразительноe и декоративное искусство, танец, музыка и т.д.). А перед Центром на одной площади Стравинского располагался одноимённый экстравагантный фонтан, представляющий собой множество необычных металлических механизмов, двигающихся посредством воды, и церковь XVI века Сен-Мерри26. Из церкви Глеб и Женя услышали высокий, чистый женский голос. Но, когда зашли внутрь, увидели, что ангельский голос принадлежит… мужчине. И это несоответствие было так символично для Парижа – сочетать не сочетаемое, доводить эклектику до уровня гармонии.
Глеб щедро дарил жене Париж, прогуливаясь вместе с ней по длинному зелёному ковру сада Тюильри, тянущемуся от площади Согласия до распростёртых объятий Лувра, и в тенистом, украшенном скульптурами французских королев и низенькими изящными решётками вокруг пруда, Люксембургском саду. Между прочим, среди королевских особ находится и наша Анна Ярославна (помните фильм «Ярославна, королева Франции»?), младшая дочь киевского князя Ярослава Мудрого, выданная замуж за французского короля Генриха I, мать будущего короля Филиппа I, лишённая королевского титула из-за того, что вышла второй раз замуж после кончины венценосного супруга.
Взявшись за руки, они медленно поднимались по кривым улочкам Монмартра мимо его многочисленных памятников, которые как-то скромно, без помпезности и выпячивания, обнаруживались за очередным поворотом: покровителю Парижа – святому Дионисию27, держащему в руках собственную отрубленную голову. Человеку, проходящему сквозь стену – герою рассказа писателя Марселя Эме28. Памятник создан, между прочим, знаменитым актёром Жаном Маре. Мимо старейшего в Париже кабаре «У проворного кролика», которое перед этим имело пугающее название «Кабаре убийц», а началось всё со скромного кабака, называвшегося «Встреча воров».
Наивысшей точкой, во всех смыслах, путешествия по Монмартру стала белоснежная29 базилика Сакре Кёр – Святое Сердце. Расположенная на самом высоком холме Парижа – 150м от уровня Сены, она доминирует над городом и, кажется, над окружающей действительностью.
А потом они спустились вниз, с небес даже не на землю, а ещё ниже – на воду, и прокатились на кораблике по Сене под её мостами – многочисленными, не похожими друг на друга, имеющими каждый своё лицо. Пешеходный мост Леопольда Седара Сенгера30, покрытый древесиной экзотических бразильских деревьев табебуйя, которая придаёт ему лёгкий и тёплый вид, металлические перила которого украшены замками любви. Самый красивый и богато украшенный мост Александра III, заложенный в ознаменование Франко-русского союза. В центре мостовых арок расположены нимфа Сены с гербом Франции и нимфа Невы с гербом императорской России. В декоре отделки присутствуют фигуры пегасов, ангелов и 17-метровые фонарные столбы, над которыми парят бронзовые фигуры, символизирующие Науку, Искусство, Промышленность и Сражение. Щедро украшенный скульптурными композициями двухэтажный мост Бир-Хакейм – Электричество, Торговля, Наука, Труд, чугунные фигуры моряков со стилизованным гербом Парижа и кузнецы, которые клепают щит с вензелем Республики Франция – «RF». Более скромный, но также украшенный аллегорическими статуями работы скульптора Жана-Антуана Энжальбера – Париж, Навигация, Изобилие и Торговля, мост Мирабо. Но зато с него открывается великолепный вид на Лебяжий остров со статуей Свободы31, за плечами которой возвышается Эйфелева башня.
На Эйфелевой башне они тоже побывали, конечно. Быть в Париже и не побывать там, разве такое возможно?! Полюбовались с её высоты Марсовым полем и садом Трокадеро, изящной, почти идеально ровной дугой Сены, прямыми лучами проспектов, разбегающихся от Триумфальной арки на площади Шарля де Голля.
А попрощаться с Парижем решили у Большой арки района Дефанс. Вернее, так решил Глеб, поскольку Женя в этом путешествии была исключительно ведомой. Дефанс – это деловой и жилой квартал, застроенный современными высотками. Только зданий выше 90 м, а это 25-этажные дома, там 46! В самом высоком на данный момент – Tour First, 52 этажа и 231 м. Но, может, раньше район и производил неизгладимое впечатление, то теперь, после постройки в нашей столице Международного делового центра Москва-Сити, где самое высокое здание возвышается на 354 м, отнюдь нет.
На смотровую площадку Большой арки они не попали. Она была закрыта на ремонт. Но и с высоких ступенек, ведущих к подножию арки, открывался великолепный вид на стрелку бульваров, плавно переходящих один в другой, через Триумфальную арку, Египетский обелиск и третью арку Парижа на площади Каррузель до острия стеклянной пирамиды перед Лувром.
Глеб сидел на верхней ступеньке, ел мороженое в вафельном рожке (наше намного вкуснее!) и размышлял над тем, что как-то он подустал от впечатлений. А ещё… Ещё ужасно соскучился за детьми. Вот, уж, чего он от себя не ожидал, так это того, что ему будет не хватать их вечной суеты и шума!
– Скажи, – обратился он к жене, – а, если ты снова забеременеешь, опять будут близнецы?
Женька, сидевшая облокотившись на его согнутое колено и тоже евшая мороженое (наше намного вкуснее!), вздрогнула от созвучности их мыслей. Она тоже думала о детях. О том, как бы ей направить мысли мужа так, чтобы они всегда ездили в отпуска вместе с детьми. Очень она за ними соскучилась!
– Не знаю, – растерянно ответила она, – Может быть. А что?
– Тебе не кажется, что надо ликвидировать дисбаланс – одна девочка и три мальчика? Если бы близнецы, то одним махом – раз, и ещё две девочки!
Женька развернулась к мужу и заглянула в его лицо с таким выражением… с таким выражением, от которого у него забурлила кровь, голова поплыла, а тело запылало.
Красавица моя, люблю сплошную тьму
В ночи твоих бровей покатых;
Твои глаза черны, но сердцу моему
Отраду обещает взгляд их.
Твои глаза черны, а волосы густы,
Их чернота и смоль – в союзе;
Твои глаза томят и манят:
«Если ты, Предавшийся пластичной музе,
И нам доверишься, отдашься нам во власть,
Своим пристрастьям потакая,
То эта плоть – твоя; смотри и веруй всласть:
Она перед тобой – нагая!
Найди на кончиках налившихся грудей
Два бронзовых огромных ока;
Под гладким животом, что бархата нежней,
Смуглее, чем жрецы Востока,
Разглядывай руно: в нем каждый завиток —
Брат шевелюры неуемной,
О, этот мягкий мрак, податливый поток
Беззвездной Ночи, Ночи темной!»
Что обещало ему её лицо? Счастье! Счастье без конца и без края. Женя, Женечка моя!
24 – современный облик Парижа сформировался в период царствования Наполеона III, благодаря градостроительным преобразованиям префекта департамента Сены барона Ж.-Э. Османа. Он осуществил коренную перепланировку Парижа, прорезав город магистралями и проложив бульвары на месте беспорядочных трущоб. Было построено множество зданий, ставших украшением столицы. Некоторые архитектурные памятники были перестроены, отреставрированы, либо передвинуты. Тогда же началось строительство современного водопровода и канализации.
25 – здание представляет собой стеклянный параллелепипед очень больших для центра Парижа размеров: оно имеет длину 166 м, ширину 60 м и высоту 42 м. Оригинальная идея архитекторов была в расположении всех технических конструкций (арматурные соединения, все трубопроводы, лифты и эскалаторы) снаружи здания, что позволило высвободить максимум полезной площади в 40 тыс. м². Арматурные соединения выкрашены белым цветом, вентиляционные трубы – синим, водопроводные
